Часть 3. Синдром «Святого Климента»
Мы прибыли на вокзал Термини около семи часов вечера среды.
Воздух был насыщен влагой после пронесшегося над Римом ливня, не
сумевшего, однако, справиться с духотой. До заката солнца оставался еще
час, но от уличных фонарей уже расходились светящиеся ореолы, а
освещенные витрины переливались диковинными оттенками. Влага липла
к лицам, выступала на лбу. Мне хотелось провести рукой по его лицу. Я
мечтал поскорее добраться до отеля и душа и рухнуть в кровать, прекрасно
понимая, что если у нас не будет хорошего кондиционера, душ вряд ли
принесет облегчение. И все же мне нравилась истома, висевшая над
городом и ложившаяся на плечи, словно утомленная, нетвердая рука
возлюбленного.
Может, у нас будет балкон. Тоже неплохой вариант. Устроиться на
прохладном мраморе и наблюдать, как солнце садится над Римом.
Минеральная
вода.
Или
пиво.
И
какие-нибудь
закуски.
Отец
зарезервировал номера в одном из самых шикарных римских отелей.
Оливер хотел сразу же взять такси. Я выразил желание поехать на
автобусе. Меня манили переполненные автобусы. Мне хотелось влезть в
один из них, вклиниваясь в гущу потных тел, чувствуя, как он пробирается
следом за мной. Но едва оказавшись в автобусе, мы решили сойти.
Чересчур реалистично, посмеялись мы. Пришлось пятиться сквозь
напирающую толпу обозленных пассажиров, едущих домой и не
понимающих, какого черта мы делаем. Я умудрился наступить на ногу
какой-то женщине. «
E non chiede manco scusa,
даже не извинился», –
прошипела она из толпы, проталкивающейся вглубь автобуса и мешающей
нам выбраться наружу.
Наконец, мы подозвали такси. Услышав название нашего отеля и
английскую речь, таксист решил сделать несколько лишних кругов. «
Inutile
prendere tante scorciatoie,
не обязательно столько срезать. Мы не
торопимся!» – произнес я на римском диалекте.
К счастью, в большей из наших смежных спален помимо окна имелся
балкон, и стоило отворить стеклянные двери, как в раскинувшейся перед
нами безграничной перспективе закатное солнце отразилось в сверкающих
куполах бесчисленных церквей. Кто-то прислал нам букет цветов и корзину
фруктов. Записка была от итальянского издателя Оливера: «Приходи в
книжный магазин около половины девятого. Захвати с собой рукопись.
Будет вечеринка в честь одного из наших авторов.
Ti aspettiamo,
ждем
тебя».
Мы ничего не планировали на вечер, только пойти поужинать, а потом
побродить по улицам.
– Я тоже приглашен? – мне было неловко спрашивать об этом.
– Теперь да, – ответил он.
Мы ковырялись в корзине с фруктами, сидя перед телевизором и
очищая инжир друг для друга.
Он сказал, что собирается принять душ. Увидев его обнаженным, я тут
же разделся сам.
– Подожди секунду, – попросил я, когда наши тела соприкоснулись,
потому что мне нравилась липкая влажность его тела. – Вот бы тебе не
нужно было мыться.
Его запах напомнил мне о Марции, от которой тоже всегда исходил
этот соленый дух моря в те безветренные дни на пляже, когда тебя окружал
только резкий, мертвый запах раскаленного песка. Мне нравился вкус соли
на его руках, плечах, вдоль позвоночника. Он еще не был мне знаком.
– Если ляжем сейчас, не попадем на вечеринку, – сказал он.
Эти слова, произнесенные в минуту высшего блаженства, которое,
казалось, никто не мог отнять у нас, вернули меня в наш номер и в этот
влажный вечер
ferragosto
[25]
, когда мы стояли, облокотившись на
подоконник, обнаженные, и вбирали в себя невыносимую духоту
вечернего Рима. В носу еще стоял спертый запах купе, где мы спали,
соприкоснувшись головами, на виду у других пассажиров поезда, который
теперь уже, вероятно, приближался к Неаполю. Высунувшись в окно и
вдыхая вечерний воздух я понимал, что такое, возможно, уже никогда не
повторится, и все же не хотел в это верить. Он, должно быть, думал о том
же, пока мы любовались изумительным видом на город, курили и поедали
инжир, стоя плечом к плечу, и каждому хотелось как-то отметить эти
мгновения, вот почему я, поддавшись абсолютно естественному в тот
момент импульсу, провел рукой по его ягодицам, а затем проник в него
средним пальцем. «Продолжишь, и мы точно не попадем на вечеринку», –
отозвался он. Я попросил его сделать одолжение и продолжать смотреть в
окно, только немного наклониться вперед. Когда мой палец целиком
оказался внутри, у меня возникла безумная мысль: что если мы начнем, но
не станем заканчивать. Мы примем душ, выйдем на улицу и будем, словно
два
оголенных
провода,
разбрасывать
искры
при
малейшем
соприкосновении. Разглядывать старые здания, мечтая обнять друг друга;
видеть фонарный столб на углу улицы и хотеть по-собачьи пометить его;
проходить мимо картинной галереи, выискивая сокровенную лазейку в
обнаженных телах; смотреть в улыбающееся лицо прохожего, испытывая
желание раздеть его, или ее, или обоих, если их будет двое, пригласить их
выпить, поужинать, куда угодно. Повсюду в Риме наталкиваться на
Купидона, потому что мы подрезали ему одно крыло, и теперь он
вынужден летать кругами.
Мы никогда не принимали душ вместе. Никогда не бывали вместе в
одной ванной комнате.
– Не смывай, мне хочется посмотреть, – сказал я.
Увиденное переполнило меня нежностью – к нему, к его телу, к его
жизни, вдруг показавшимся такими хрупкими и уязвимыми.
– Теперь у нас нет секретов друг от друга, – произнес я, когда пришла
моя очередь. Он уже забрался в ванну и собирался включить душ. – Я хочу,
чтобы ты тоже смотрел. – Он сделал даже больше. Вылез из
ванны, поцеловал меня в губы и, положив ладонь мне на живот, поглаживал
его, наблюдая за процессом.
Я хотел, чтобы между нами не было ни тайн, ни барьеров, ничего.
Однако, находя удовольствие в этих вспышках откровенности, когда клятва
«
мое тело
–
твое тело
» с каждым разом все теснее связывала нас, я вряд
ли осознавал, что получаю не меньшее наслаждение от каждого нового
проблеска стыда. Его тонкий луч проникал точно в то место, где какая-то
Достарыңызбен бөлісу: |