Каждой клеточкой своего тела я верю, что ни одна клеточка твоего не
должна, не может погибнуть, но если ей суждено погибнуть, пусть она
умрет в моем теле
. Он отворил прикрытую балконную дверь и вошел в
комнату – мы в тот день почти не разговаривали, он не спросил, можно ли
войти. Что я мог сделать? Сказать, Не входи? Тогда я протянул ему
навстречу руку и сказал, что больше не дуюсь, что с обидами покончено
навсегда, и позволил ему поднять простынь и забраться в постель. Теперь,
заслышав звук точильного камня, чередующийся с треском цикад, я понял,
что могу проснуться окончательно или снова заснуть, оба варианта мне
нравились, мечты или сон, все было едино, я согласен на то или иное, или
все вместе.
Я проснулся около пяти часов вечера. Мне расхотелось играть в
теннис, не испытывал я никакого желания и заниматься Гайдном. Самое
время искупаться, подумал я. Надев купальные плавки, я спустился вниз.
На невысокой стене возле своего дома сидела Вимини.
– С чего это ты вдруг решил поплавать? – спросила она.
– Не знаю. Просто захотелось. Пойдешь со мной?
– Не сегодня. Меня заставляют носить эту дурацкую шляпу, когда я
выхожу гулять. Я в ней похожа на мексиканскую бандитку.
– Панчо Вимини. И чем ты будешь заниматься, пока я плаваю?
– Смотреть. Если только ты не поможешь мне забраться на один из
камней, чтобы я могла сидеть там и мочить ноги в воде, не снимая шляпы.
– Что ж, договорились.
Вимини никогда не приходилось просить дать руку. Она с легкостью
сама протягивала ее, подобно тому как слепые машинально берут тебя за
локоть.
– Только давай не будем бежать, – сказала она.
Мы спустились по лестнице, дошли до камней, отыскали тот, который
ей особенно нравился, и сели рядом. Их с Оливером любимое место. Кожей
я ощущал тепло камня и последние лучи предвечернего солнца.
– Я рад, что вернулся, – сказал я.
– Ты хорошо провел время в Риме?
Я кивнул.
– Мы скучали по тебе.
– Кто – мы?
– Я. Марция. Она заходила на днях.
– А, – отозвался я.
– Я сказала ей, где ты.
– А, – повторил я.
Я видел, что она пристально разглядывает мое лицо.
– Я думаю, она знает, что не слишком нравится тебе.
Не было смысла спорить с этим.
– И что? – спросил я.
– И ничего. Мне просто стало жаль ее. Я сказала, что ты уехал в
спешке.
Вимини определенно была довольна своей находчивостью.
– Она тебе поверила?
– Думаю, да. Ведь это не совсем ложь.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, вы оба уехали не попрощавшись.
– Ты права. Просто так получилось.
– О, тебя я не виню. Но его – да. Сильно.
– Почему?
– Почему, Элио? Извини меня, конечно, но ты никогда не отличался
сообразительностью.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, куда она клонит.
Наконец я догадался.
– Возможно, я тоже никогда больше его не увижу, – сказал я.
– Нет, ты можешь. Но насчет себя я не уверена.
Я почувствовал подступающий к горлу ком, поэтому оставил ее сидеть
на камне и зашел в воду. Все в точности так, как я предвидел. Я глядел на
воду и на долю секунды забыл, что его больше нет здесь, что бессмысленно
оборачиваться и смотреть на балкон, откуда его образ еще не успел
исчезнуть. Буквально считаные часы назад его тело и мое… А теперь он,
наверно, уже второй раз поел в самолете и готовился к посадке в аэропорту
имени Джона Кеннеди. Я знал, что его переполняет грусть, когда он
наконец поцеловал меня в последний раз в одной из туалетных кабинок в
аэропорту Фьюмичино, и что даже если в самолете напитки и кино
отвлекут его, оказавшись один в своей комнате в Нью-Йорке, он вновь
ощутит тоску, и мне было невыносимо представлять его тоскующим, так
же как ему, я знал, будет невыносимо думать о том, как я изнываю в нашей
спальне, которая слишком быстро снова стала моей.
Кто-то приближался к камням. Я попытался подумать о чем-нибудь,
чтобы развеять грусть, и мне в голову пришел забавный факт, что у нас с
Вимини разница в возрасте ровно та же, что и у нас с Оливером. Семь лет.
Через семь лет, подумал я, и вдруг почувствовал судорожный спазм в горле.
Я нырнул в воду.
Телефонный звонок раздался после ужина. Оливер добрался
благополучно. Да, в Нью-Йорке. Да, та же квартира, те же люди, тот же
шум – к несчастью, та же музыка, льющаяся с улицы – вам, наверно,
слышно. Он высунул трубку в окно и дал нам насладиться
латиноамериканскими ритмами Нью-Йорка. Сто четырнадцатая улица,
сказал он. Собирается вечером сходить куда-нибудь с друзьями. Мать с
отцом разговаривали с параллельных телефонов из гостиной, я – из кухни.
Здесь? Ну, сам знаешь. Обычный ужин с гостями. Только что ушли. Да,
здесь тоже очень жарко. Отец выразил надежду, что это принесло свои
плоды. Это? Проживание с нами, пояснил отец. Лучшее, что со мной
случалось. Если бы можно было, я бы вскочил в тот же самолет не меняя
рубашку, только захватил бы купальные плавки и зубную щетку. Все
рассмеялись. С распростертыми объятиями,
Достарыңызбен бөлісу: |