Артур Конан Дойл: «Приключения Шерлока Холмса»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
181
– Тем не менее, – улыбнулся я, – не смею утверждать, что в моих записках вовсе отсутствует
стремление к сенсационности.
– Возможно, вы и ошибаетесь, – продолжал он, подхватив щипцами тлеющий уголек и
раскуривая длинную трубку вишневого дерева, которая заменяла глиняную в те дни, когда он
был настроен скорее спорить, нежели размышлять, – возможно, вы и ошибаетесь, стараясь
приукрасить и оживить ваши записки вместо того, чтобы ограничиться сухим анализом причин
и следствий, который единственно может вызывать интерес в том или ином деле.
– Мне кажется, в своих записках я отдаю вам должное, – несколько холодно возразил я, ибо
меня раздражало самомнение моего друга, которое, как я неоднократно убеждался, было весьма
приметной чертой в его своеобразном характере.
– Нет, это не эгоизм и не тщеславие, – сказал он, отвечая по привычке скорее моим мыслям, чем
моим словам. – Если я прошу отдать должное моему искусству, то это не имеет никакого
отношения ко мне лично, оно – вне меня. Преступление – вещь повседневная. Логика – редкая.
Именно на логике, а не преступлении вам и следовало бы сосредоточиться. А у вас курс
серьезных лекций превратился в сборник занимательных рассказов.
Было холодное утро начала весны; покончив с завтраком, мы сидели возле ярко пылавшего
камина в нашей квартире на Бейкер-стрит. Густой туман повис между рядами сумрачных
домов, и лишь окна напротив тусклыми, расплывшимися пятнами маячили в темно-желтой
мгле. У нас горел свет, и блики его играли на белой скатерти и на посуде – со стола еще не
убирали. Все утро Шерлок Холмс молчал, сосредоточенно просматривая газетные объявления,
пока наконец, по-видимому, отказавшись от поисков и пребывая не в лучшем из настроений, не
принялся читать мне нравоучения по поводу моих литературных занятий.
– В то же время, – после паузы продолжал он, попыхивая своей длинной трубкой и задумчиво
глядя в огонь, – вас вряд ли можно обвинить в стремлении к сенсационности, ибо большинство
тех случаев, к которым вы столь любезно проявили интерес, вовсе не представляет собой
преступления. Незначительное происшествие с королем Богемии, когда я пытался оказать ему
помощь, странный случай с Мэри Сазерлэнд, история человека с рассеченной губой и случай со
знатными холостяком – все это не может стать предметом судебного разбирательства. Боюсь,
однако, что, избегая сенсационности, вы оказались в плену тривиальности.
– Может, в конце концов так и случилось, – ответил я, – но методы, о которых я рассказываю,
своеобразны и не лишены новизны.
– Мой дорогой, какое дело публике, великой, но лишенной наблюдательности публике, едва ли
способной по зубам узнать ткача или по большому пальцу левой руки – наборщика, до
тончайших оттенков анализа и дедукции? И тем не менее, даже если вы банальны, я вас не
виню, ибо дни великих дел сочтены. Человек, или по крайней мере преступник, утратил
предприимчивость и самобытность. Что же касается моей скромной практики, то я, похоже,
превращаюсь в агента по розыску утерянных карандашей и наставника молодых леди из
пансиона для благородных девиц. Наконец-то я разобрался, на что гожусь. А полученное мною
утром письмо означает, что мне пора приступить к новой деятельности. Прочтите его. – И он
протянул мне помятый листок.
Письмо было отправлено из Монтегю-плейс накануне вечером.
«Дорогой мистер Холмс!
Мне очень хочется посоветоваться с вами по поводу предложения занять место
гувернантки. Если разрешите, я зайду к вам завтра в половине одиннадцатого.
С уважением Вайолет Хантер».
– Вы знаете эту молодую леди? – спросил я.
– Нет.
– Сейчас половина одиннадцатого.
– Да, а вот, не сомневаюсь, она звонит.
|