Людмила Давидюк, Людмила Дядечко, Инна Халабаджах

 145
Литература
Тот помолчал, потом тихо спросил по­арамейски:
— Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм?
Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевели­
лись чуть­чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, 
потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой.
Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал го­
ворить:
— Добрый человек! Поверь мне...
Но прокуратор, по­прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голо­
са, тут же перебил его:
— Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ер­
шалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно 
верно, — и так же монотонно прибавил: — Кентуриона Крысобоя ко мне.
Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион, коман­
дующий особой кентурией, Марк, прозванный Крысобоем, предстал пе­
ред прокуратором.
Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и на­
столько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце.
Прокуратор обратился к кентуриону по­латыни:
— Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда 
на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить.
И  все,  кроме  неподвижного  прокуратора,  проводили  взглядом  Мар­
ка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот 
должен следовать за ним. <…>
Через минуту он вновь стоял перед прокуратором.
Прозвучал тусклый больной голос:
— Имя?
— Мое? — торопливо отозвался арестованный, всем существом выра­
жая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева.
Прокуратор сказал негромко:
— Мое — мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть. 
Твое.
— Иешуа, — поспешно ответил арестант.
— Прозвище есть?
— Га­Ноцри.
— Откуда ты родом?
—  Из  города  Гамалы,  —  ответил  арестант,  головой  показывая,  что 
там, где­то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала.
— Кто ты по крови?
— Я точно не знаю, — живо ответил арестованный, — я не помню моих 
родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец...
— Где ты живешь постоянно?
— У меня нет постоянного жилища, — застенчиво ответил арестант, — 
я путешествую из города в город.
—  Это  можно  выразить  короче,  одним  словом  —  бродяга,  —  сказал 
прокуратор и спросил: — Родные есть?

 146
— Нет никого. Я один в мире.
— Знаешь ли грамоту?
— Да.
— Знаешь ли какой­либо язык, кроме арамейского?
— Знаю. Греческий.
Вспухшее  веко  приподнялось,  подернутый  дымкой  страдания  глаз 
уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым.
Пилат заговорил по­гречески:
— Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ?
Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и 
он заговорил по­гречески:
— Я, доб... — тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва 
не оговорился, — я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать зда­
ние храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие. <…>
— Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся 
новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее.
— Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про ис­
тину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?
И  тут  прокуратор  подумал:  «О,  боги  мои!  Я  спрашиваю  его  о  чем­то 
ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше...» И опять померещи­
лась ему чаша с темною жидкостью. «Яду мне, яду!»
И вновь он услышал голос:
—  Истина  прежде  всего  в  том,  что  у  тебя  болит  голова,  и  болит  так 
сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в си­
лах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я не­
вольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и 
думать о чем­нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, 
единственное, по­видимому, существо, к которому ты привязан. Но муче­
ния твои сейчас кончатся, голова пройдет.
Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова.
Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце 
уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колон­
наду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от 
солнца.
Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтова­
том его бритом лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею 
волею и вновь опустился в кресло.
Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего 
более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проро­
нить ни одного слова.
— Ну вот, все и кончилось, — говорил арестованный, благожелатель­
но поглядывая на Пилата, — и я чрезвычайно этому рад. Я советовал бы 
тебе,  игемон,  оставить  на  время  дворец  и  погулять  пешком  где­нибудь 
в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, — 
арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру. Прогул­
ка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы 

 147

жүктеу/скачать 7,35 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: