Людмила Давидюк, Людмила Дядечко, Инна Халабаджах
жүктеу/скачать 7,35 Mb. Pdf көрінісі
|
11 kl Ros literatura hrestomat elektronna
| Литература
Через минуту перед прокуратором стоял Марк Крысобой. Ему проку ратор приказал сдать преступника начальнику тайной службы и при этом передать ему распоряжение прокуратора о том, чтобы Иешуа ГаНоцри был отделен от других осужденных, а также о том, чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни было разговаривать с Иешуа или отвечать на какиелибо его вопросы. По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балко на. <…> Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, с тем чтобы укрыться от безжалостного зноя, но Каифа вежливо изви нился и объяснил, что сделать этого не может. Пилат накинул капюшон на свою чуть лысеющую голову и начал разговор. Разговор этот шел по гречески. Пилат сказал, что он разобрал дело Иешуа ГаНоцри и утвердил смерт ный приговор. Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегод ня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Варравван и, кроме того, этот Иешуа ГаНоцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за проку ратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Варравван и ГаНоцри, схвачены местной властью и осуждены Синедри оном. Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступни ков нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня вели кого праздника Пасхи. Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Варраввана или ГаНоцри? Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил: — Синедрион просит отпустить Варраввана. Прокуратор хорошо знал, что именно так ему ответит первосвящен ник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что такой ответ вызывает его изумление. Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с изум лением. — Признаюсь, этот ответ меня удивил, — мягко заговорил прокура тор, — боюсь, нет ли здесь недоразумения. Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на пра ва духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована. В самом деле: преступления Варраввана и ГаНоцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его. Варравван гораздо опаснее, нежели ГаНоцри. 152 В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пере смотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных, кто ме нее вреден, а таким, без сомнения, является ГаНоцри. Итак? Каифа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично со общает, что намерен освободить Варраввана. — Как? Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице кото рого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз. — И в третий раз мы сообщаем, что освобождаем Варраввана, — тихо сказал Каифа. Все было кончено, и говорить более было не о чем. ГаНоцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средства, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала всё его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было стран ное: показалось смутно прокуратору, что он чегото не договорил с осуж денным, а может быть, чегото не дослушал. Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какаято короткая другая мысль: «Бессмертие... пришло бессмертие...» Чье бес смертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадоч ном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. — Хорошо, — сказал Пилат, — да будет так. Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился проис шедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипари сы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какаято багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись кудато, а вместе с ними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия. <…> Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на обширный царящий над площадью каменный помост, Пилат, оглядыва ясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке. То пространство, которое он только что прошел, то есть пространство от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя Пилат площади уже не увидел — ее съела толпа. Она залила бы и самый помост, и то очищен ное пространство, если бы тройной ряд себастийских солдат по левую руку Пилата и солдат итурейской вспомогательной когорты по правую — не держал ее. Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке не нужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет! Он не хотел почемуто видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост. Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на |