К заданию 3.
ГЛАВА 16
Казнь
Солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена
двойным оцеплением. <…>
Итак, прошло со времени подъема процессии на гору более трех часов,
и солнце уже снижалось над Лысой Горой, но жар еще был невыносим,
и солдаты в обоих оцеплениях страдали от него, томились от скуки и
в душе проклинали трех разбойников, искренне желая им скорейшей
смерти. <…>
То, что было сказано о том, что за цепью легионеров не было ни одного
человека, не совсем верно. Одинто человек был, но просто не всем он был
виден. Он поместился не на той стороне, где был открыт подъём на гору
155
Литература
и с которой было удобнее всего видеть казнь, а в стороне северной, там,
где холм был не отлог и доступен, а неровен, где были и провалы и щели,
там, где, уцепившись в расщелине за проклятую небом безводную землю,
пыталось жить больное фиговое деревцо.
Именно под ним, вовсе не дающим никакой тени, и утвердился этот
единственный зритель, а не участник казни, и сидел на камне с самого на
чала, то есть вот уже четвертый час. Да, для того чтобы видеть казнь, он
выбрал не лучшую, а худшую позицию. Но всетаки и с нее столбы были
видны, видны были за цепью и два сверкающие пятна на груди кентури
она, а этого, повидимому, для человека, явно желавшего остаться мало
замеченным и никем не тревожимым, было совершенно достаточно. <…>
Теперь, сидя на камне, этот чернобородый, с гноящимися от солнца
и бессонницы глазами человек тосковал. Он то вздыхал, открывая свой
истасканный в скитаниях, из голубого превратившийся в грязносерый
таллиф, и обнажал ушибленную копьем грудь, по которой стекал гряз
ный пот, то в невыносимой муке поднимал глаза в небо, следя за тремя
стервятниками, давно уже плававшими в вышине большими кругами в
предчувствии скорого пира, то вперял безнадежный взор в желтую землю
и видел на ней полуразрушенный собачий череп и бегающих вокруг него
ящериц.
Мучения человека были настолько велики, что по временам он загова
ривал сам с собой.
— О, я глупец! — бормотал он, раскачиваясь на камне в душевной боли
и ногтями царапая смуглую грудь, — глупец, неразумная женщина, трус!
Падаль я, а не человек!
Он умолкал, поникал головой, потом, напившись из деревянной фля
ги теплой воды, оживал вновь и хватался то за нож, спрятанный под тал
лифом на груди, то за кусок пергамента, лежащий перед ним на камне
рядом с палочкой и пузырьком с тушью.
На этом пергаменте уже были набросаны записи:
«Бегут минуты, и я, Левий Матвей, нахожусь на Лысой Горе, а смерти
всё нет!»
Далее:
«Солнце склоняется, а смерти нет».
Теперь Левий Матвей безнадежно записал острой палочкой так:
«Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть».
Записав это, он болезненно всхлипнул и опять ногтями изранил свою
грудь. <…>
Когда истек четвертый час казни, мучения Левия достигли наивыс
шей степени, и он впал в ярость. Поднявшись с камня, он швырнул на
землю бесполезно, как он теперь думал, украденный нож, раздавил фля
гу ногою, лишив себя воды, сбросил с головы кефи, вцепился в свои жид
кие волосы и стал проклинать себя. <…>
Видя, что клятвы и брань не действуют и ничего от этого на солнце
пеке не меняется, он сжал сухие кулаки, зажмурившись, вознес их к
небу, к солнцу, которое сползало все ниже, удлиняя тени и уходя, чтобы
156
упасть в Средиземное море, и потребовал у Бога немедленного чуда. Он
требовал, чтобы Бог тотчас же послал Иешуа смерть.
Открыв глаза, он убедился в том, что на холме все без изменений, за
исключением того, что пылавшие на груди кентуриона пятна потухли.
Солнце посылало лучи в спины казнимых, обращенных лицами к Ерша
лаиму. Тогда Левий закричал:
— Проклинаю тебя, Бог! <…>
Тут чтото дунуло в лицо бывшему сборщику и чтото зашелестело
у него под ногами. Дунуло еще раз, и тогда, открыв глаза, Левий увидел,
что все в мире, под влиянием ли его проклятий или в силу какихлибо
других причин, изменилось. Солнце исчезло, не дойдя до моря, в котором
тонуло ежевечерне. Поглотив его, по небу с запада поднималась грозно
и неуклонно грозовая туча. Края ее уже вскипали белой пеной, черное
дымное брюхо отсвечивало желтым. Туча ворчала, и из нее время от вре
мени вываливались огненные нити. По Яффской дороге, по скудной Гион
ской долине, над шатрами богомольцев, гонимые внезапно поднявшимся
ветром, летели пыльные столбы. Левий умолк, стараясь сообразить, при
несет ли гроза, которая сейчас накроет Ершалаим, какоелибо изменение
в судьбе несчастного Иешуа. И тут же, глядя на нити огня, раскраиваю
щие тучу, стал просить, чтобы молния ударила в столб Иешуа. В раская
нии глядя в чистое небо, которое еще не пожрала туча и где стервятники
ложились на крыло, чтобы уходить от грозы, Левий подумал, что безумно
поспешил со своими проклятиями. Теперь бог не послушает его. <…>
Крысобой, брезгливо покосившись на грязные тряпки, бывшие недав
но одеждой преступников, от которой отказались палачи, отозвал двух из
них и приказал:
— За мною!
С ближайшего столба доносилась хриплая бессмысленная песенка.
Повешенный на нем Гестас к концу третьего часа казни сошел с ума от
мух и солнца и теперь тихо пел чтото про виноград, но головою, покры
той чалмой, изредка всетаки покачивал, и тогда мухи вяло поднимались
с его лица и возвращались на него опять.
Дисмас на втором столбе страдал более двух других, потому что его не
одолевало забытье, и он качал головой, часто и мерно, то вправо, то влево,
чтобы ухом ударять по плечу.
Счастливее двух других был Иешуа. В первый же час его стали пора
жать обмороки, а затем он впал в забытье, повесив голову в размотавшей
ся чалме. Мухи и слепни поэтому совершенно облепили его, так что лицо
его исчезло под черной шевелящейся массой. В паху, и на животе, и под
мышками сидели жирные слепни и сосали желтое обнаженное тело.
Повинуясь жестам человека в капюшоне, один из палачей взял копье,
а другой поднес к столбу ведро и губку. Первый из палачей поднял копье
и постучал им сперва по одной, потом по другой руке Иешуа, вытянутым
и привязанным веревками к поперечной перекладине столба. Тело с выпя
тившимися ребрами вздрогнуло. Палач провел концом копья по животу.
Тогда Иешуа поднял голову, и мухи с гуденьем снялись, и открылось лицо
157
Литература
повешенного, распухшее от укусов, с заплывшими глазами, неузнаваемое
лицо.
Разлепив веки, ГаНоцри глянул вниз. Глаза его, обычно ясные, те
перь были мутноваты.
— ГаНоцри! — сказал палач.
ГаНоцри шевельнул вспухшими губами и отозвался хриплым разбой
ничьим голосом:
— Что тебе надо? Зачем подошел ко мне?
— Пей! — сказал палач, и пропитанная водою губка на конце копья
поднялась к губам Иешуа. Радость сверкнула у того в глазах, он прильнул
к губке и с жадностью начал впитывать влагу. <…>
— Славь великодушного игемона! — торжественно шепнул он и ти
хонько кольнул Иешуа в сердце. Тот дрогнул, шепнул:
— Игемон…
Кровь побежала по его животу, нижняя челюсть судорожно дрогнула,
и голова его повисла. <…>
Через несколько минут в дымном зареве грозы, воды и огня на хол
ме остался только один человек. Потрясая недаром украденным ножом,
срываясь со скользких уступов, цепляясь за что попало, иногда ползя на
коленях, он стремился к столбам. Он то пропадал в полной мгле, то вдруг
освещался трепещущим светом.
Добравшись до столбов, уже по щиколотку в воде, он содрал с себя
отяжелевший, пропитанный водою таллиф, остался в одной рубахе и при
пал к ногам Иешуа. Он перерезал веревки на голенях, поднялся на ниж
нюю перекладину, обнял Иешуа и освободил руки от верхних связей. Голое
влажное тело Иешуа обрушилось на Левия и повалило его наземь. Левий
тут же хотел взвалить его на плечи, но какаято мысль остановила его. Он
оставил на земле в воде тело с запрокинутой головой и разметанными рука
ми и побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим стол
бам. Он перерезал веревки и на них, и два тела обрушились на землю.
Прошло несколько минут, и на вершине холма остались только эти
два тела и три пустых столба. Вода била и поворачивала эти тела.
Ни Левия, ни тела Иешуа на верху холма в это время уже не было.
Прочитайте фрагменты 25 и 26 глав романа «Мастер и
Маргарита». Составьте на основе их содержания трех-
частный дневник (см. форму в теме № 47). Не пропустите афоризмы Иешуа Га-
Ноцри, записанные Левием Матвеем в его пергаменте!
Достарыңызбен бөлісу: |