терпеть не могу
работать в
обеденную смену. Все клиенты, приходящие обедать, обращаются с
официантами и барменами как с людьми второго сорта. И меня не
покидает мысль, что я могла бы иметь работу не хуже, чем у них, если бы
захотела, – пожаловалась Рейчел.
Когда мои клиенты устают от чего-то, а я устаю об этом слушать, в
большинстве случаев это означает, что пора что-то менять.
– Давай поговорим об этом, – предложила я. – Какую работу ты могла
бы иметь?
– Юриста. Они не умнее меня.
– Хорошо. Возможно, они действительно не умнее тебя. Но все же есть
то, чем они от тебя отличаются в данный момент.
– Юридическая школа. Я знаю.
– Но это еще не все. Есть еще подготовительные курсы для сдачи
вступительного теста и сам тест. А еще заявления. Рекомендательные
письма. Собеседования. Три года учебы плюс летняя стажировка. Коллегия
адвокатов. И только после всего этого ты получишь новую работу.
– Я знаю,
знаю
, – раздраженно воскликнула Рейчел.
Я подождала, пока ее раздражение пройдет, а затем сказала:
– Наверное, тебе кажется, будто я на тебя давлю.
– Я знаю, что вы делаете свою работу. Но в наше время все самое
важное в жизни происходит позже, чем когда-то, – в возрасте от тридцати
до сорока лет.
Я вспомнила о своих двадцатилетних клиентах и возразила:
– Тут есть большая разница: одно дело, когда что-то уже
происходит
в
жизни после тридцати, и совсем другое – в этом возрасте это «что-то»
только
начинать
.
Я подошла к столу и взяла карандаш и бумагу.
– Я хочу нарисовать линию времени. Помоги мне ее заполнить.
– Никакой линии времени, – медленно произнесла Рейчел, бросив на
меня перепуганный взгляд. – Я не хочу быть одной из тех девушек, у
которых на телефоне фотография обручального кольца, ведь я пока что
одна. Я говорю всем, что выйду замуж в сорок лет и рожу первого ребенка
в сорок пять. Мне не нужна никакая линия времени.
– Похоже, что все-таки нужна, – возразила я.
Смещение предпочтений в пользу настоящего проявляется особенно
сильно у тех молодых людей двадцати с лишним лет, которые
устанавливают большую психологическую дистанцию между настоящим и
будущим
[163]
. Любовь или работа может казаться им весьма отдаленной во
времени, – так Рейчел отбросила далеко в будущее замужество и рождение
детей. Кроме того, будущее может оказаться отдаленным в социальном
плане: так бывает, когда мы общаемся с людьми, которые тоже не говорят
о будущем. Впоследствии оно может показаться нам отдаленным даже в
пространственном отношении, если мы планируем поселиться в каком-то
другом месте.
Проблема в том, что ощущение отдаленности от будущего влечет за
собой абстрагирование от него; абстрагирование еще больше усиливает
ощущение отдаленности – и так по кругу. Чем отдаленнее кажутся нам
любовь и работа, тем меньше нам нужно о них думать; чем меньше мы
думаем о любви и работе, тем более отдаленными от них себя чувствуем. Я
начала рисовать линию времени, для того чтобы приблизить будущее
Рейчел и направить ее мысли в более конкретное русло.
– Тебе сейчас двадцать шесть лет. Когда ты собираешься поступать в
юридическую школу? – спросила я с карандашом руке.
– Я точно не знаю. Ваша линия времени заставляет меня нервничать, –
засмеялась Рейчел, – так что я даже думать не могу о том, что это
произойдет в следующем году. Но определенно до тридцати. Я
стопроцентно не буду работать барменом в тридцать лет.
– Хорошо. Если ты поступишь в юридическую школу около тридцати,
тебе понадобится три года на то, чтобы ее окончить. А еще минимум год
до начала учебы нужно потратить на подготовку и сдачу теста, подачу
заявлений и поиск рекомендательных писем. После окончания учебы
потребуется, по всей вероятности, еще год для получения разрешения на
юридическую практику и поиска работы. В сумме это минимум пять лет.
Так что если ты начнешь этот процесс в тридцать, то станешь одним из тех
юристов, которые обедают в твоем ресторане, не раньше чем через пять
лет. К тому времени тебе исполнится тридцать пять. Как ты на это
смотришь?
– Вроде бы все в порядке…
– Напомни мне, пожалуйста, когда ты собираешься выйти замуж? В
сорок лет? – я отметила это на линии времени.
Рейчел начала сомневаться.
– А родить ребенка в сорок пять? Ты уверена?
– Нет, не совсем. Я имела в виду, что все это еще так далеко. Я не хочу
беспокоиться об этом сейчас.
– Вот именно. Ты относишь решение этих вопросов на отдаленное,
абстрактное будущее. Когда на самом деле ты хочешь выйти замуж и
родить ребенка? – спросила я, вытирая то, что уже было отмечено на линии
времени.
– Я совершенно точно хотела бы родить первого ребенка до тридцати
пяти и выйти замуж перед этим. Я не хочу быть пожилой мамой.
– Теперь ты говоришь более осознанно, – сказала я, исправляя линию
времени. – Итак, ты думаешь, что в период от тридцати до тридцати пяти
лет ты поступишь в юридическую школу, выйдешь замуж и родишь
ребенка. Это будут весьма напряженные годы. Как тебе нравится мысль о
том, что во время учебы в юридической школе у тебя будет ребенок?
– Звучит ужасно. Нет, я этого не хочу. Кроме того, возможно, я не
захочу работать полный день после рождения ребенка.
– А ты можешь выйти замуж и родить ребенка сейчас?
– Нет! Доктор Джей! У меня ведь даже парня нет!
– Рейчел, твоя жизнь не становится длиннее. Ты планируешь сделать
все это от тридцати до тридцати пяти лет, но говоришь, что не хочешь
делать все это одновременно.
– Нет, не хочу.
– Тогда сейчас самое подходящее время для учебы.
– Думаю, мне следовало бы также прекратить так часто встречаться со
случайными людьми, которых мне даже не хочется иметь в своем
окружении, – сказала Рейчел.
– Пожалуй, да.
После того как юридическая школа стала не такой отдаленной
перспективой
для
Рейчел,
ее
планы
в
отношении
учебы
конкретизировались. Она запаслась книгами о том, как поступить в
юридическую школу; составила список всего того, что разделяет ее и тех
юристов, которые обедали в ее ресторане; бросила работу бармена и нашла
работу в юридической компании, для того чтобы получить там
рекомендательные письма; потратила немало сил на подготовку к
вступительному тесту.
Примерно через два года Рейчел поступила в юридическую школу в
Пенсильвании.
В прошлом Рейчел не раз слышала о том, что сейчас «самое важное в
жизни происходит позже, чем когда-то», но не совсем понимала, что это
означает для ее жизни в период от двадцати до тридцати лет. Когда Рейчел
решила для себя, какой должна быть ее жизнь на четвертом десятке, она
смогла более четко определить, что нужно успеть сделать в двадцать с
лишним лет. Возможно, линия времени – это не камера виртуальной
реальности, но она помогает нашему мозгу увидеть время таким, какое оно
есть, – ограниченным. Это дает нам повод подниматься утром и двигаться
дальше.
Возраст от двадцати до тридцати лет – это период, на протяжении
которого у нас начинает формироваться ощущение времени и мы строим
собственные планы относительно своей дальнейшей жизни. Определить,
когда следует заняться карьерой и создать семью, – достаточно трудно.
Гораздо легче ни о чем не думать и держаться подальше от проблем.
Однако молодые люди двадцати с лишним лет, живущие вне времени, как
правило, не бывают счастливы. Это все равно что жить в пещере, в которой
мы не можем определить, который сейчас час, не знаем, что должны делать
или почему, – и порой это продолжается до тех пор, пока не станет
слишком поздно что-либо изменить.
Проучившись какое-то время в юридической школе, Рейчел прислала
мне письмо. В нем говорилось следующее:
Мне казалось, что если я не буду заниматься взрослыми делами, то
время остановится. Но оно не остановилось. Оно двигалось дальше.
Люди, которые меня окружали, тоже двигались дальше. Теперь я вижу,
что и мне пора начать действовать. Я пытаюсь ставить перед собой цели,
к которым могла бы стремиться (например, бегать по 5 километров или
пройти летнюю стажировку), с тем чтобы быть более ориентированной
на будущее.
Кроме того, моя близкая подруга здесь – врач-стажер. Ей тридцать
три года (она почти на пять лет старше меня); мы разговариваем с ней по
тысяче раз в день. Меня просто поражает тот факт, что хотя ей уже за
тридцать, то, что она делает в своей жизни, мало чем отличается от того,
что делаю я. Это заставляет меня задуматься о том, что время летит,
поэтому я хочу в полной мере использовать те ничем не обремененные,
свободные годы, которые я здесь проведу. С другой стороны, мне
нравится учиться в юридической школе; я даже работаю в местной
юридической консультации. На самом деле я просто в восторге от того,
что у меня есть медицинская страховка и пенсионный план. Я хочу
насладиться своим третьим десятком, но в то же время хочу, чтобы и
конец моей жизни был счастливым.
Как добиться того, чтобы конец жизни был счастливым? Мой любимый
писатель Джон Ирвинг знает об этом. Он пишет эпические романы, сюжет
которых охватывает несколько поколений, в которых все заканчивается
хорошо. Как он делает это? Сам Джон Ирвинг говорит по этому поводу
следующее: «Я всегда начинаю с последнего предложения, а затем
развиваю сюжет в обратном порядке, продвигаясь к началу истории»
[164]
.
По всей вероятности, это требует упорного труда, особенно если
вспомнить о распространенном заблуждении, что великие писатели просто
садятся и записывают то, что диктует им сюжет. Ирвинг же говорит о том,
что хорошая история и счастливый конец требуют осознанных усилий.
Большинство молодых людей от двадцати до тридцати лет не могут
написать последнее предложение своей жизни, но в случае необходимости
способны определить, каких целей хотели бы достичь (или чего хотели бы
избежать) в тридцать, сорок или шестьдесят с лишним лет, и строить свою
жизнь исходя из этого. Именно так вы напишете свою эпическую историю
со счастливым концом, охватывающую несколько поколений.
|