Последняя камелия

– Да, – сказала я. – Наверняка ваша мама была человеком, не похожим
на других, раз так любила камелии.
– Тогда почему же эти деревья не уберегли ее? – спросил Николас. – В
тот день, когда она умерла?
Эббот протопал к окну. Из всех детей, похоже, он тяжелее всех перенес
смерть матери.
Я закрыла альбом, поняв, что воспоминания о ней могут быть слишком
тяжелы для малышей.
– Давайте почитаем что-нибудь другое, – предложила я, откладывая
альбом в сторону. Посмотрю его потом. Возможно, там можно обнаружить
ключ, как найти миддлберийскую розовую.
– Что за запах? – спросил вдруг Эббот, принюхиваясь.
– Не знаю, – ответила я, смутившись.
– Пахнет, как мама, – сказал Николас.
Духи их матери.
Кэтрин раздраженно фыркнула:
– Это не мамины духи, придурок. – Она тоже принюхалась. – Это запах
из кухни. У кухарки, наверное, опять подгорело жаркое.
Николас внимательно посмотрел на мамин альбом с камелиями, а
потом снова на меня:
– Мисс Льюис, можно задать вам вопрос?
– Конечно.
Он вздохнул.
– Наша последняя няня, мисс Фэйрфилд, когда ее уволили, говорила
про маму гадости.
– Боже, милый, что же она могла такое сказать?
Николас сцепил руки.
– Она говорила… говорила… что наша мама не настоящая леди…
Проживи я в поместье десять лет, думаю, я бы все равно не привыкла к
трапезам в тягостном присутствии мистера Бердсли. Он подавал блюда, а
миссис Диллоуэй ему помогала. Он выкладывал нам на тарелки булочки,
будто мы не могли взять их сами. Все это вызывало у меня тоску по дому и
тихим, скромным ужинам за кухонным столом над нашей булочной, когда
мама, папа и я смеялись и болтали и макали хлеб в мамин картофельный
суп. И если мне хотелось еще кусок или, боже упаси, еще масла, мы брали
все сами. Нью-Йорк казался мне невероятно далеким, будто он находился в
другом мире.
Мистер Бердсли держал супницу и черпаком наливал каждому в

тарелку рыбный суп. Проходя мимо меня, он посмотрел, как мне
показалось, холодно, но, повторяю, я просто не привыкла к церемонности,
царившей в доме.
– Ох! – пожаловался Николас. – Опять эта тушеная рыба!
Я бросила на него предостерегающий взгляд, прежде чем отец отчитал
его:
– Николас хотел сказать «Благодарю вас, мистер Бердсли».
Лорд Ливингстон кивнул мне и погрузил ложку в суп, в то время как
мистер Бердсли нависал над его спиной.
– Если можно, ваша светлость, – проговорил он, вытирая лоб платком. –
Могу ли я сказать вам пару слов?
Лорд Ливингстон кивнул, убрал с коленей салфетку и обратился к нам:
– Прошу извинить.
Через некоторое время он вернулся, снова сел за стол и, протянув
ладонь, на которой лежала серебряная монета, многозначительно
прокашлялся.
– Мне сообщили, что одна из римских монет из моей коллекции
оказалась… – Он помолчал, глядя на меня в упор. – В комнате мисс Льюис.
Я окаменела и, не веря своим ушам, покачала головой.
– Не понимаю, – быстро проговорила я. – Этого не может быть.
– У меня не остается другого выбора, мисс Льюис, как попросить вас
покинуть мой дом сейчас же.
– Но, сэр, но, пожалуйста… Я…
Лорд Ливингстон поднял руку.
– Пожалуйста, не усугубляйте ситуацию.
Мои щеки вспыхнули, я встала и положила салфетку на стол. Миссис
Диллоуэй с презрением посмотрела на меня. Джени заплакала. Старшие
дети отводили глаза.
В дверях столовой я остановилась, услышав, как по паркету
отодвигается стул.
– Подождите, – сказал Эббот. – Не уходите, мисс Льюис.
– Эббот, – проговорил лорд Ливингстон, – я уже принял решение. Не
противоречьте мне, молодой человек.
– Но, отец, мисс Льюис не брала монету. – Он нервно почесал голову. –
Это я.
Мистер Бердсли обменялся потрясенным взглядом с миссис Диллоуэй.
Лорд Ливингстон не смог скрыть своего изумления.
– 
Что 
ты?
И тут Николас отодвинул стул и встал рядом с братом.

– И я тоже виноват, отец. Это мы подложили ее в комнату мисс Льюис.
Тут встала и Кэтрин.
– И я тоже знала. Мне следовало пресечь это раньше.
– Дети, – проговорил лорд Ливингстон, – зачем же вы совершили такой
гадкий поступок?
Эббот посмотрел на Николаса.
– Понимаешь, – в волнении начал он, – нам не понравилась мисс
Льюис. Сначала. Мы думали, она будет как все прежние няни. И мы
попытались сделать так, чтобы ее уволили. – Он замолк, с извиняющейся
улыбкой глядя на меня. – Но потом мы поняли, что она другая, отец. Не
похожа на прежних. Но было уже поздно. Мы пытались забрать монету
обратно, но когда пробрались в ее комнату, она уже исчезла.
– Мы очень раскаиваемся, – сказал Николас.
Лорд Ливингстон стукнул кулаком по столу.
– Эббот, Николас и ты, Кэтрин, тоже – я никогда не был так
разочарован своими детьми. – Он обратился ко мне: – Мисс Льюис,
пожалуйста, примите мои искренние извинения за это… недоразумение.
– Конечно, сэр, – быстро проговорила я.
Кэтрин заплакала.
– Пожалуйста, ваша светлость, не наказывайте их, – вступилась я. –
Они и так много пережили; это естественно, что…
– Ради всего святого, что это? – взревел лорд Ливингстон, когда к нему
подбежал Феррис и положил что-то на колени.
Пес в ожидании вилял хвостом, не замечая, что разбрасывает по
столовой грязь.
– Бердсли, что это Феррис притащил? – Он взял с коленей потрепанный
лоскут ткани телесного цвета. – Пусть меня повесят, но это, похоже, мой
носок.
В помещении воцарилась непроницаемая тишина. Я не знала, то ли
лорд Ливингстон сейчас ринется в свой кабинет, то ли отошлет детей в
детскую. Определенно случится одно из двух. Но он взял салфетку и
прикрыл рот. Сквозь салфетку послышался смех. Потом начал
посмеиваться и мистер Бердсли, но вскоре не выдержал и разразился
громким хохотом. За ним последовали дети, даже Кэтрин.
– У меня два негодных сына, – с кривой улыбкой проговорил лорд
Ливингстон, – но совершенно необъяснимая вещь, миссис Диллоуэй: они
как-то говорили мне, что им очень бы хотелось по вечерам помогать Сэди
мыть посуду. Могу я предложить ей небольшую помощь по кухне?
Миссис Диллоуэй, подняв брови, посмотрела на меня, потом на мистера

Бердсли.
– Если вам угодно.
До окончания ужина Эббот и Николас улыбались. Я знала, что их не
огорчает мытье посуды, ведь они впервые, должно быть за очень долгое
время, увидели отцовскую улыбку. Я тоже улыбалась, понимая, что
заслужила детское признание.
– Надеюсь, они не сильно помешали с мытьем посуды, – уже позже,
вечером, сказала я Сэди.
– Нет, – ответила она, заплетая свои длинные волосы в косу, – они
старались. Николас разбил блюдце, но в этом доме блюдец хватит, чтобы
пригласить на чай всю страну. – Она помолчала. – Я слышала, его
светлость смеялись за ужином.
Я кивнула, улыбнувшись своим воспоминаниям.
– В этом доме могло бы быть больше смеха, – сказала Сэди. – Знаете, у
его светлости так тяжело на душе.
– Что ты имеешь в виду?
Не поднимая глаз, она стянула конец косы лентой.
– Могу вам сказать, что леди Анна была святая. Все эти женщины…
Я покачала головой:
– Ты хочешь сказать…
– Что он не был верен своей жене? – пожала плечами Сэди. – Пусть это
останется между ним и Господом. – Она со вздохом заправила косу под
чепец. – Да, их было много, в том числе… – Девушка покачала головой,
словно отгоняя свою мысль. – Не следует распространять сплетни. Ну,
спокойной ночи, мисс Льюис. Я, пожалуй, лягу спать.
Не успела я погасить свет, как в дверь постучали.
– Да, – откликнулась я.
В дверях стояла миссис Диллоуэй в ночной рубашке.
– Входите.
– Вы сможете когда-нибудь простить меня?
– Простить? За что?
– Не знаю, о чем я думала, когда рылась в ваших вещах, – сказала она,
садясь на стул. – Меня беспокоила ваша безупречность, и я подумала, что,
если найду что-нибудь компрометирующее у вас в комнате, у меня будет
причина не доверять вам. Однако, даже найдя монету, я не поверила, что
вы ее взяли, но…
– Ничего, – сказала я, когда до меня дошло, о чем идет речь. – Я все
понимаю. Вы делали то, что должны делать.

Она покачала головой, вытирая глаза платком.
– Нет, это было слишком. – Миссис Диллоуэй посмотрела мне в глаза. –
Умоляю вас простить меня, мисс Льюис.
– Не надо умолять. Я и так готова простить вас.
– Спасибо, – сказала она, поднимаясь.
– Миссис Диллоуэй, – спросила я, когда она взялась за ручку двери. –
Вы долго любили лорда Ливингстона?
Мой вопрос, казалось, ничуть не поразил ее. Возможно, сегодняшний
инцидент уравнял наши отношения. Мы перешли от строгой иерархии
дома к отношениям двух женщин – двух женщин, столкнувшихся с
собственными 
тревогами, 
собственной 
любовью, 
собственными
сердечными ранами.
– О, – проговорила она задумчиво, – мне кажется, с того дня, как я
прибыла в поместье.
Я внимательно посмотрела на нее.
– Я никому не хотела зла, – продолжала миссис Диллоуэй, – особенно
леди Анне.
– Я знаю, – заверила ее я. – Пожалуйста, не считайте, что вам нужно
оправдываться.
– Ох, мисс Льюис, – проговорила она, глядя на меня беззащитным
взглядом – это было лицо друга. – Я поняла, что человек может бороться со
многими пороками и слабостями, но не с любовью. Нельзя изменить выбор
сердца. Боюсь, этот факт стал величайшей трагедией моей жизни.
Я не потрудилась включить лампу у кровати: лунный свет лился в окно
с мощностью лампочки в сорок ватт. Я достала из ящика стола лист бумаги
и конверт и начала писать письмо домой.

жүктеу/скачать 1,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: