Посттравматическое стрессовое расстройство у детей: психосоциальные факторы формирования, клинические характеристики и проблемы диагностики

60 
- 
Сновидения с негативным содержанием
, которые в ряде случаев 
точно воспроизводили травматическую ситуацию, а иногда представляли 
событие в новом ракурсе. В ряде случаев повторяющиеся устрашающие 
сновидения воспроизводили фантазирование ребенка о травматическом 
событии. Например, после смерти бабушки (игравшей роль функциональной 
матери для пациентки) у девочки отмечается многократно повторяющееся 
сновидение, где бабушка заходит в лифт, за ней закрываются двери, и 
бабушка проваливается в шахту. Патологическое фантазирование, 
отраженное во снах, в данном случае было потенцировано действиями 
родителей, которые первоначально скрыли от девочки факт смерти, не взяли 
ее на похороны, информация о кремации и похоронах попала к ребенку в 
слишком буквальном, непостижимом для нее виде, выходящем за рамки ее 
опыта: «бабушку сожгли в камере, а потом закопали». 
В некоторых случаях в сновидениях происходила трансформация 
траматического события и переживаний, связанных с ним, в 
недифференцированно 
устрашающий 
сюжет. 
Например, 
ребенку, 
пережившему смерть близкого человека снились «зомби», дети, пережившие 
насилие, жаловались на то, что им снятся «страшилища», «чудовища», или 
рассказывали о том, что снилось «что-то плохое, страшное», а что именно - 
они не могли рассказать. 
 
- 
Ощущение отчужденности
. Одним из механизмов, формировавшим 
этот симптом у детей с ПТСР, являлась психологическая диссоциация, 
которая, с одной стороны - защищала ребенка от осознания сверхсильных 
негативных эмоциональных переживаний, с другой стороны - нарушала 
нормальное взаимодействие эмоциональной, когнитивной сферы и сферы 
восприятия. В результате у ребенка страдала способность целостно 
воспринимать текущую межличностную ситуацию и эффективно реагировать 
на нее, что в результате и формировало у него ощущение изолированности, 
дистанцированности. Ощущение отчужденности от других людей у детей 
никогда не вербализовалось в виде активной жалобы, что объяснялось 

61 
недостаточно развитыми навыками саморефлексии у детей и дефицитом 
жизненного опыта, которые позволили бы сделать это ощущение 
осознанным, но в ряде случаев дети говорили о том, что им стало «скучно, 
неинтересно с другими детьми», а иногда, напротив, что они хотели бы 
«дружить, но не получается». На поведенческом уровне эффект механизма 
диссоциации проявлялся в том, что дети выглядели странными, недостаточно 
включенными в контакт, их поведение не вполне соответствовало ситуации, 
хотя и не отражало грубых нарушений со стороны сферы восприятия, 
мышления, моторики и эмоций. Дополнительный вклад в переживание 
собственной отчужденности у пациентов зачастую вносило то, что 
травматический опыт (выходящий за пределы обычного опыта) часто был не 
понятен окружающим, поэтому не вызывал у последних адекватного отклика 
или вызывал неадекватную реакцию. Так, например, жертвы насилия часто 
сталкивались с защитной агрессивной реакцией окружения. Например, 
девочка – жертва сексуального насилия со стороны отца, после огласки 
произошедшего в течение длительного времени отвергается матерью и 
братом как виновная в «позоре» и распаде семьи. Такая парадоксальная 
реакция ближайшего окружения объясняется тем, что насилие по отношению 
к ребенку – событие, которое вызывает у большинства людей сильные 
негативные эмоции, требует обязательных ответных действий, возможного 
изменения системы отношений с окружающими, а возникшая негативная 
реакция легче всего адресуется члену системы с наименее развитыми 
психологическими защитами, то есть, самому ребенку. Необходимо 
отметить, что в подтверждение того, что сходный травматический опыт 
является основой для развития эмпатии в общении у детей с ПТСР, у ряда 
детей с этим диагнозом наблюдалась сильнейшая реакция группирования с 
детьми, пережившими аналогичные травматические события. Это отчетливо 
регистрировалось во время групповой психотерапии, которую получали в 
том числе и дети с ПТСР, и проявлялось в момент выбора пары для 

62 
выполнения задания, разделения на команды. Дети с ПТСР в группе 
проявляли высокую степень эмпатии и поддержки в общении друг с другом.
 
- 
Затруднение игровой или учебной деятельности из-за мыслей 
(воспоминаний) о травме.
Хотя изменение характера игры или отказ от нее у 
младших детей / трудности в обучении у старших не являются 
специфическими симптомами, встречаясь у детей при самых разных 
психических заболеваниях (Детская психиатрия, 2005; Ковалев В.В., 1995), 
однако у детей с ПТСР удавалось проследить связь между затруднениями в 
игре и учебе с наличием и содержанием
 
травматических переживаний. Это 
происходило лишь при установлении доверительных отношений с ребенком - 
тогда дети рассказывали о том, что их часто преследуют «плохие мысли», из-
за которых «не хочется играть, учиться». 
- 
Потеря интереса к любимым занятиям
отмечалась в половине 
наблюдаемых случаев (50%) и проявлялась в виде снижения 
заинтересованности или отказе от занятия той деятельностью, которая до 
психической травмы доставляла удовольствие и которой уделялось много 
времени: спортивным занятиям, хобби, играм. Например, ребенок, успешно 
занимавшийся фигурным катанием, принимавший участие в крупных 
соревнованиях, после психотравмирующего события терял интерес к 
тренировкам. Педагоги и родители отмечали, что ребенок стал заниматься 
без желания, «кое-как», а сам ребенок говорил, что ему стало неинтересно. 
Младшие дети часто теряли интерес к совместным играм со сверстниками, 
прежде доставлявшим удовольствие. Потеря интереса к любимым занятиям 
была обусловлена как патологической фиксацией на травматических 
переживаниях, так и диссоциативными процессами, нарушающими 
формирование 
адекватного 
эмоционального 
отклика, 
который 
и 
поддерживает интерес и удовольствие от занятия тем или иным видом 
деятельности (Тарабрина Н.В., 2001). 
- 
Чувство вины, связанное с травмой
, проявляющееся в склонности 
обвинять себя в случившемся, объясняется как компенсаторный механизм, 

63 
позволяющий жертве субъективно воспринимать окружающий мир как более 
контролируемый, и сохранять убеждение, что травматической ситуации 
впредь можно избежать, если приложить дополнительные усилия, «стать 
лучше»
(Малкина-Пых И.Г., 2006; Соловьева С.Л., 2010; Averill J.R., 1973; 
Rotter J.B., 1966). Внутренний локус контроля в данном случае выполняет 
защитную функцию по отношению к стрессу 
(
Roddenberry A. et al., 2010). 
В настоящем исследовании чувство вины, связанное с травмой, выявлялось 
более, чем у половины пациентов (56,4%), в том числе у пациентов самой 
младшей возрастной группы. Особенностью проявлений этого симптома у 
детей была проекция своего чувства вины на фантазийных персонажей, 
попытка «символического исправления» себя через манипуляции ими. 
Проявления чувства вины, связанного с травмой отражены в Клинической 
иллюстрации 3 (см. Приложение 2).
 
Таким образом, перечисленные выше 6 симптомов второй группы 
выражают клинически патогенетическую связь между травматической 
ситуацией и проявлениями расстройства, и в каждом конкретном случае 
указывают на непосредственный этиологический фактор, вызвавший 
развитие ПТСР. 

жүктеу/скачать 3,36 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: