Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    Мамушка вперевалку последовала за ней – через кухню, мимо столовой, где во главе стола сидел Эшли,

рядом с ним – Бо, а напротив – двое детей Скарлетт, отчаянно стучавших суповыми ложками. Счастливые

голоса Уэйда и Эллы наполняли комнату: им ведь столь долгое пребывание у тети Медли казалось чем-то вроде

пикника. Тетя Мелли была всегда такая добрая, а сейчас особенно. Смерть младшей сестренки почти не

произвела на них впечатления. Бонни упала со своей лошадки, и мама долго плакала. А тогда тетя Мелли взяла

их к себе поиграть с Бо, и им давали кекс и сладкий пирог, стоило только попросить.

    Мелани провела Мамушку в малую гостиную, уставленную книжными шкафами, прикрыла дверь и

предложила ей присесть на софу.

    – Я как раз собиралась пойти к вам после ужина, – сказала она. – Теперь, раз матушка капитана Батлера

приехала, похороны, очевидно, будут завтра утром.

    – Похороны. Вот с этим-то я к вам и пришла, – сказала Мамушка. – Мисс Мелли, мы все в большой беде, я

пришла к вам за помощью. Одни страдания, моя ласточка, одни страдания.

    – Мисс Скарлетт что, слегла? – озабоченно спросила Мелани. – Я ведь почти не видела ее с тех пор, как

Бонни… Она заперлась у себя в комнате, а капитана Батлера не было дома и…

    Вдруг слезы потекли по черному лицу Мамушки. Мелани села рядом с ней, принялась гладить ее по плечу, и

через какое-то время Мамушка приподняла свою черную юбку и вытерла глаза.

    – Вы должны пойти помочь нам, мисс Мелли. Я-то делаю все, что могу, да толку чуть.

    – Мисс Скарлетт…

    Мамушка выпрямилась:

    – Мисс Мелли, вы-то не хуже меня знаете мисс Скарлетт. Сколько страдало это бедное дитя, дай ей только

бог силы все вынести… А уж это последнее горе и вовсе разбило ей сердце. Но она выстоит. А пришла-то я к

вам из-за мистера Ретта.

    – Мне так хотелось повидать его, но всякий раз, как я к вам заходила, он был либо в городе, либо сидел,

запершись у себя в комнате с… А Скарлетт ходила словно привидение и молчала… Да говори же скорее,

Мамушка. Ты ведь знаешь, что я помогу, если только это в моих силах.

    Мамушка вытерла нос тыльной стороной ладони.

    – Я говорю вам, мисс Скарлетт все может выдержать, что господь пошлет потому как ей уже много

испытаний было послано, а вот мистер Ретт… Мисс Мелли, он ведь никогда ничего не терпел, ежели ему не по

нраву, никогда, ничегошеньки. Вот из-за него-то я к вам и пришла.

    – Но…

    – Мисс Мелли, вам надо пойти сегодня к нам – сейчас, вечером. – В голосе Мамушки звучала настоятельная

мольба. – Может, мистер Ретт послушает вас. Он ведь всегда так высоко вас ставил.

    – Ах, Мамушка, да что же это? О чем ты говоришь?

    Мамушка распрямила плечи.

    – Мисс Мелли, мистер Ретт, он… совсем ума решился. Не хочет, чтобы мы увозили маленькую мисс.

    – Ума решился? Ну, что ты. Мамушка, нет!

    – Я не вру. Чистая правда. Он не даст нам похоронить дитятко. Он так мне сам и сказал – только час назад.

    – Но не может же он… Ведь он же…

    – Вот потому я и говорю, что он ума решился.

    – Но почему…

    – Мисс Мелли, я вам не все сказала. Не должна я говорить, да только вы ведь все равно нам как родная. И

только вам я и могу сказать. Я вам все говорю. Вы же знаете, как он любил свое дитятко. Никогда еще я не

видела, чтоб мужчина, черный ли, белый, так любил свое дитятко. Он сразу как с ума сошел, когда доктор Мид

сказал: «У нее шейка сломалась». Он тогда схватил ружье, побежал и пристрелил этого бедного пони, а я,

клянусь богом, думала, он пристрелит и себя. Я совсем было растерялась: мисс Скарлетт лежит в обмороке, все

соседи по дому бегают – туда-сюда, а мистер Ретт держит свою дочку и не дает мне даже вымыть ей личико, а

оно все в земле было измазано. А когда мисс Скарлетт пришла в себя, я подумала: слава тебе, господи! Теперь

они хоть утешат друг дружку. – Слезы снова полились, но на этот раз Мамушка даже не пыталась их утирать. –

Да только как она пришла в себя, кинулась в комнату, где он сидел с мисс Бонни на руках, и говорит: «Отдайте

мне моего ребенка, вы убили ее».

    – Аx, нет! Нe могла она так сказать!

    – Да, мэм, так и сказала. Слово в слово: «Вы убили ее». А мне так стало жалко мистера Ретта, и я как заплачу,

потому вид у него был точно у побитой собаки. Я и сказала: «Отдайте дитятко няне. Не позволю я, чтобы такое

говорили над бедной моей маленькой мисс», – и забрала я у него доченьку, и отнесла к ним в комнату, и вымыла

ей личико. Но я все слышала, что они говорили, и у меня прямо кровь стыла – чего они только не наговорили

друг другу. Мисс Скарлетт обозвала его убивцем – зачем он позволил деточке прыгать так высоко. А он сказал,

что мисс Скарлетт плевать было на Бонни и на всех своих детей ей наплевать…

    – Замолчи, Мамушка! Не рассказывай мне больше. Нехорошо, чтобы ты мне такое рассказывала! –

воскликнула Мелани, стараясь отогнать от себя страшную картину, возникшую перед ее глазами, пока она

слушала Мамушку.

    – Я знаю, не мое это дело вам говорить, но уж больно у меня на душе накипело, так что я сама не знаю, что и

говорю. Значит, потом взял он ее и сам отнес к гробовщику, а когда принес назад, положил на кроватку у себя в

комнате. Тут мисс Скарлетт говорит – надо ей лежать в гостиной в гробике, так я думала, мистер Ретт ударит ее.

Но он только холодно ей сказал: «Ей место в моей комнате». А потом повернулся ко мне и говорит: «Мамушка,

последи, чтоб она лежала тут, пока я вернусь». А сам вскочил на лошадь и ускакал. И до самого заката не

возвращался. А как вернулся домой, вижу – он выпивши, крепко выпивши, но только как всегда держится.

Влетел он в дом, ни с мисс Скарлетт, ни с мисс Питти, ни с кем из леди, которые пришли навестить нас, – ни

слова. Взлетел по лестнице, распахнул дверь в свою комнату, да как закричит мне… А когда я прибежала –

быстро бежала, как только могла, – стоит он у кроватки, а в комнате темнотища – я его едва видела, потому как

ставни-то ведь были закрыты.

    Он и говорит мне этак грубо: «Открой ставни – темно». Я их открываю, а он смотрит на меня, и, ей-богу, мисс

Мелли, у меня прямо колени подогнулись – такой он страшный был. А потом и говорит: «Принеси свечей. Да

побольше. И пусть все горят. И не смей закрывать ставни и опускать шторы. Разве ты не знаешь, что мисс

Бонни боится темноты?»

    Расширенные от ужаса глаза Мелани встретились с глазами Мамушки, и та многозначительно кивнула.

    – Так и сказал: «Мисс Бонни боится темноты». – Мамушку передернуло. – Принесла я ему с десяток свечей, а

он говорит: «Уходи!» А потом запер дверь и сидел – там с маленькой мисс, и не открыл дверь даже мисс

Скарлетт – даже когда она принялась стучать и кричать. И так оно уже два дня. И про похороны он ничего не

говорит. Утром открывает дверь, потом снова запирает, садится на лошадь и – в город. А потом на закате

приезжает пьяный, снова запирается, и ничего не ест, и ни чуточки не спит. А тут приехала его матушка, старая

мисс Батлер, – приехала из Чарльстона на похороны, и мисс Сьюлин и мистер Уилл из Тары приехали, да только

мистер Ретт ни с кем не желает говорить. Ох, мисс Мелли, это ужас что! А будет и хуже, и люди начнут

говорить – скандал, да и только.

    – Ну, а сегодня вечером, – помолчав немного, продолжала Мамушка и снова вытерла нос тыльной стороной

ладони, – сегодня вечером мисс Скарлетт подстерегла его наверху, когда он воротился, и вошла с ним в

комнату, и говорит: «Похороны будут завтра утром». А он говорит: «Только устройте похороны, и я вас завтра

же убью».

    – Ах, он, должно быть, помешался!

    – Да, мэм. А потом они заговорили так тихо, и я ничего не слышала – слышала только, как он снова сказал,

что мисс Бонни боится темноты, а в могиле очень темно. А немного погодя мисс Скарлетт сказал: «Чего вы так

убиваетесь? Сами же убили ее, чтобы потешить свою радость». А он ей говорит: «Неужели у вас нет жалости?»

А она говорит: «Нет. И ребенка у меня тоже нет. Я устала от того, как вы себя ведете с тех пор, как погибла

Бонни. Это же скандал – о вас весь город говорит. Вы все время пьяный, и если думаете, я такая глупая, что не

знаю, где вы время проводите, то вы просто дурак. Я же знаю, что вы все дни у этой твари – Красотки Уотлинг».

    – Ах, Мамушка, нет!

    – Да, мэм, так она сказала. И, мисс Мелли, это правда. Негры – они узнают очень многое куда быстрее белых

людей, и я знала, где он был, да только никому слова не сказала. А он и не отпирался. Говорит: «Да, мэм,

именно там я и был. И нечего вам прикидываться – вам ведь все равно. Веселый дом – это рай для несчастного

по сравнению с этим адом, в котором я живу. А у Красотки – самое доброе сердце на свете Она не говорила мне,

что я убил моего ребенка».

    – О-о! – воскликнула Мелани, пораженная в самое сердце.

    Ее собственная жизнь текла так мирно, она была так защищена, так ограждена всеми любившими ее людьми,

так полна добра, что картина, возникавшая из рассказа Мамушки, была выше ее понимания, она не могла этому

поверить. И, однако, в мозгу ее шевельнулось воспоминание, которое она поспешила отодвинуть в глубь

памяти, как попыталась бы забыть чью-то случайно увиденную наготу. В тот день, когда Ретт плакал,

уткнувшись головой ей в колени, он упоминал имя Красотки Уотлинг. Но любил-то он Скарлетт, она не могла

ошибиться, и, конечно же, Скарлетт любит его. Что же встало между ними? Как могут муж и жена так больно

ранить друг друга, вооружившись каждый самым острым ножом?

    А Мамушка тем временем с трудом продолжала свой рассказ:

    – Потом мисс Скарлетт вышла из комнаты, белая как простыня, но губы сжаты эдак крепко, упрямо, увидала

меня, что я стою там, и говорит: «Похороны завтра, Мамушка». И прошла мимо, как привидение. Тут сердце у

меня перевернулось, потому как ежели мисс Скарлетт что скажет, так она и сделает. И мистер Ретт тоже – как

скажет, так и сделает. А ведь он сказал, что убьет ее, ежели она это сделает. Тут уж я совсем растерялась, мисс

Мелли, потому как есть у меня на совести одно дело и очень оно меня давит. Мисс Мелли, это я ведь напугала

маленькую мисс темнотой-то.

    – Ох, Мамушка, ну, какое это имеет значение – сейчас.

    – Да нет, мэм, имеет Из-за этого-то вся и беда. И вот надумала я: скажу-ка я все мистеру Ретту – пусть он

убьет меня, да только не могу я молчать, потому как это лежит у меня на совести. Я в дверь – шасть, покуда он

не запер ее, и говорю: «Мистер Ретт. Я пришла вам исповедаться». А он повернулся ко мне, точно

сумасшедший, и говорит: «Уходи!» – и, клянусь богом, никогда еще я так не пугалась! А все равно говорю ему:

«Пожалуйста, мистер Ретт, уж вы дайте мне сказать, не то я просто помру. Ведь это я напугала маленькую мисс

темнотой-то». И тут, мисс Мелли, опустила я голову и стала ждать, когда он меня ударит. А он молчит. И тогда

я говорю: «Я ведь ничего дурного не хотела. Да только, мистер Ретт, дитятко-то ведь было уж больно

неосторожное, ничего она не боялась. Как все лягут спать, она вылезет из кроватки и ну по всему дому бегать

босая. А я беспокоилась, потому как боялась – вдруг она себя зашибет. Вот я и сказала ей, что там в темноте

живут привидения и оборотни».

    И знаете, мисс Мелли, что он сделал? Лицо у него стало такое доброе, подошел он ко мне и положил мне руку

на плечо. А это в первый раз так. И говорит: «Она была очень храбрая, верно? Только темноты боялась, а

больше не боялась ничего». Я тут как расплачусь, а он и говорит: «Ну-ну, Мамушка». И погладил меня. «Ну,

Мамушка, не надо так убиваться. Я рад, что ты мне сказала. Я знаю, ты любишь мисс Бонни, и раз ты ее

любишь, значит, все это пустяки. Важно то, что у человека на сердце». Ну, я тут немножечко приободрилась,

собралась с духом и говорю: «Мистер Ретт, а как же насчет похорон-то будет?» Тут он повернулся ко мне точно

бешеный – глаза сверкают – и говорит: «Господи боже мой, я-то думал, хоть ты понимаешь, раз никто больше

не понимает! Да неужто ты думаешь, я позволю, чтоб мое дитя положили в темноту, когда она так боится

темноты? Так и слышу, как она кричала, когда просыпалась в темноте. А я не хочу ее пугать». Тут, мисс Мелли,

я и поняла, что он ума решился. Пьяный он и не спит и не ест, но это – что. Главное, он совсем рехнулся.

Вытолкал меня за дверь и говорит: «Убирайся к черту отсюда!»

    А я иду вниз по лестнице и думаю себе: он говорит, что никаких похорон не будет, а мисс Скарлетт говорит –

завтра утром, и он говорит, что пристрелит ее. А в доме полно родственников, и все соседи уже чешут языки и

кудахтают, точно куры на насесте, вот я и подумала про вас, мисс Мелли. Вы должны пойти помочь нам.

    – Ох, Мамушка, не могу я в такое вмешиваться!

    – Если вы не можете, кто же может-то?

    – Ну, что я могу сделать. Мамушка?

    – Не знаю я, мисс Мелли, но что-то вы можете сделать. Поговорите с мистером Реттом, глядишь – он вас и

послушает. Он ведь очень высоко вас ставит, мисс Мелли, может, вы этого и не знаете, а только это так.

Сколько раз я слыхала, как он говорил, что только вы и есть настоящая леди.

    – Ну…

    Мелани поднялась в смятении, сердце у нее мучительно заколотилось при одной мысли о встрече с Реттом.

Она вся похолодела, понимая, что придется спорить с человеком, судя по описаниям Мамушки, потерявшим

разум от горя. У нее заныло сердце, стоило ей подумать, что придется войти в ярко освещенную комнату, где

лежит маленькая девочка, которую она так любила. Что делать? Что сказать Ретту, чтобы утишить его горе и

вернуть ему разум? С минуту Мелани стояла, не зная, на что решиться, и вдруг сквозь закрытую дверь до нее

донесся звонкий смех ее мальчика. И словно ножом по сердцу резанула мысль, что было бы, если бы он умер.

Что, если бы ее Бо лежал сейчас наверху, застывший и холодный, а его веселый смех навсегда угас.

    – О! – испуганно воскликнула она и мысленно приткала сына к сердцу: она поняла, каково сейчас Ретту. Если

бы Бо умер, разве она позволила бы его увезти, чтоб его положили где-то под дождем и ветром, в темноте? – Ох,

бедный капитан Батлер! – воскликнула она. – Я сейчас же пойду к нему, немедленно.

    Она поспешила в столовую, тихо сказала несколько слов Эшли и, к удивлению своего мальчика, крепко

приткала его к себе и пылко поцеловала светлые кудряшки.

    Она выбежала из дома без шляпы, все еще сжимая в руке обеденную салфетку, и шла так быстро, что старые

ноги Мамушки еле поспевали за ней. Войдя в парадный холл дома Скарлетт, она кивнула сидевшим в

библиотеке – испуганной мисс Питтипэт, величественной старухе миссис Батлер, Уиллу и Сьюлин, затем

быстро поднялась по лестнице; за ней, задыхаясь, следовала Мамушка. На секунду Мелани задержалась,

проходя мимо закрытой двери Скарлетт, но Мамушка прошептала:

    – Нет, мэм, не надо этого делать.

    Площадку Мелани пересекла уже гораздо медленнее и, подойдя к комнате Ретта, остановилась. С минуту она

постояла в нерешительности, словно хотела повернуться и бежать. Затем, призвав на помощь все свое мужество,

как маленький солдатик перед тем, как идти в атаку, постучала в дверь и тихо сказала:

    – Впустите меня, пожалуйста, капитан Батлер. Это миссис Уилкс. Я хочу увидеть Бонни.

    Дверь быстро отворилась, и Мамушка, отступившая в глубину лестничной площадки, где было темно,

увидела огромный черный силуэт Ретта на фоне ярко горящих свечей. Он пошатывался, и до Мамушки долетел

запах виски. Секунду он смотрел на Мелли, затем взял ее за плечо, втолкнул в комнату и закрыл дверь.

    Мамушка тихонько прокралась к двери и устало опустилась на стоявший возле нее стул, слишком маленький

для ее могучего тела. Она сидела совсем тихо, беззвучно плакала и молилась. Время от времени она поднимала

подол платья и вытирала глаза. Сколько ни напрягала она слух, но не могла разобрать ни слова – из-за двери

доносился лишь тихий прерывистый гул голосов.

    После бесконечно долгого ожидания дверь приотворилась и выглянула Мелани – лицо у нее было белое,

напряженное.

    – Принеси мне кофейник с кофе, да побыстрей, и несколько сандвичей.

    Когда дьявол вселялся в Мамушку, она начинала двигаться со стремительностью стройной

шестнадцатилетней негритяночки, а сейчас ей так хотелось попасть в комнату Ретта и ее разбирало такое

любопытство, что она двигалась еще быстрее. Но надежды ее не оправдались, ибо Мелани лишь приоткрыла

дверь и взяла у нее поднос. Долгое время Мамушка прислушивалась, напрягая свой острый слух, но не могла

различить ничего, кроме позвякиванья серебра о фарфор да приглушенного, мягкого голоса Мелани. Потом она

услышала, как заскрипела кровать под тяжелым телом, и вскоре – стук сапог, сбрасываемых на пол. Через

некоторое время в двери появилась Мелани. Но как Мамушка ни старалась, ничего разглядеть в комнате она не

смогла. Вид у Мелани был усталый, и на ресницах блестели слезы, но лицо было снова спокойное…

    – Пойди скажи мисс Скарлетт, что капитан Батлер согласен, чтобы похороны состоялись завтра утром, –

прошептала она.

    – Слава тебе, господи! – воскликнула Мамушка. – Да как же это…

    – Не кричи так. Он сейчас заснет. И еще. Мамушка, скажи мисс Скарлетт, что я буду здесь всю ночь, и

принеси мне кофе. Принеси сюда…

    – В эту самую комнату?

    – Да, я обещала капитану Батлеру, что, если он заснет, я просижу с Бонни всю ночь. А теперь иди, сказки все

мисс Скарлетт, чтобы она больше не волновалась.

    Мамушка прошла через площадку – под ее тяжестью ходуном заходили половицы, – и сердце ее,

успокоившись, пело: «Аллилуйя, аллилуйя». У двери в комнату Скарлетт она приостановилась и задумалась –

благодарность к Мелани боролась в ней с любопытством.

    «И как это мисс Мелани удалось, ума не приложу. Видно, ей помогают ангелы. Про то, что завтра похороны,

я мисс Скарлетт сказку, а вот про то, что мисс Мелли будет всю ночь сидеть с маленькой мисс, лучше утаю. Не

понравится это мисс Скарлетт».

   

   

    

     Глава LX

    

    Что-то в мире было не так, в воздухе чувствовалось что-то мрачное, зловещее, окутавшее все непроницаемым

туманом, который кольцом окружал Скарлетт. И это ощущение, что в мире что-то не так, было связано не

только со смертью Бонни, потому что боль от невыносимого горя постепенно сменилась смирением перед

понесенной утратой. И однако же, призрачное ощущение беды не проходило – точно кто-то черный, зловещий

стоял у плеча Скарлетт, точно земля под ее ногами в любой момент могла превратиться в зыбучие пески.

    Никогда прежде не знала Скарлетт такого страха. Всю свою жизнь она строила на надежной основе здравого

смысла и боялась лишь зримого и ощутимого – увечья, голода, бедности, утраты любви Эшли. Никогда прежде

не занимаясь анализом, она пыталась сейчас анализировать свое состояние, но безуспешно. Она потеряла

любимое дитя, но в общем-то могла это вынести, как вынесла другие сокрушительные потери. Она была

здорова, денег у нее было сколько душе угодно, и у нее по-прежнему был Эшли, хотя последнее время она все

реже и реже видела его. Даже то отчуждение, которое возникло между ними после незадавшегося праздника,

устроенного Мелани, не тревожило ее больше, ибо она знала, что это пройдет. Нет, она боялась не боли, и не

голода, и не утраты любви. Эти страхи никогда не угнетали ее в такой мере, как угнетало сейчас ощущение, что

в мире что-то не так, – это был страх, затмевавший все-остальные чувства, очень похожий на то, что она

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: