Маргарет Митчелл Унесенные ветром

положиться – мужчины умеют держать язык за зубами, но язык Милочки, разумеется, сорвется теперь с

привязи, как гончая со сворки, и не пробьет еще и шести часов, как она раззвонит ее секрет на всю округу!

Джералд прямо как в воду глядел, когда сказал вчера, что не хочет, чтобы вся округа потешалась над его

дочерью! И можно себе представить, как они обрадуются! Липкий пот выступил у нее под мышками и

заструился по телу.

    Спокойный, размеренный, чуть укоризненный голос Мелани на мгновение прорвался сквозь всеобщий гомон:

    – Милочка, но ты же сама знаешь, что это неправда. Зачем быть такой злюкой!

    – Очень даже правда, Мелли, и если бы ты не старалась изо всех сил видеть в людях только хорошее – даже в

тех, в ком хорошего ни на грош, – ты бы сама это заметила. А я рада, что Скарлетт в него втюрилась. Поделом

ей. Всю жизнь Скарлетт О'Хара только тем и занималась, что старалась отбить поклонников у всех девушек по

очереди и повсюду сеяла рознь… Вы же знаете, что она отбила Стюарта у Индии, хотя он ей вовсе не нужен. А

сегодня она пыталась завладеть и мистером Кеннеди, и Эшли, и Чарлзом…

    «Я уеду домой! – подумала Скарлетт. – Уеду домой».

    Если бы можно было сейчас каким-нибудь чудом перенестись в Тару, укрыться там, спастись! Очутиться

возле Эллин, прижаться к ее юбке, выплакаться, уткнувшись ей в колени, поведать ей все. Она не совладает с

собой, если будет слушать еще, – ворвется туда и вцепится Милочке в ее распущенные волосы, выдернет

полные пригоршни этих бесцветных волос и плюнет Мелани Гамильтон в лицо – пусть знает, какого она мнения

о ее «милосердии». Нет, она и так слишком вульгарно вела себя сегодня, совсем как плебейка, как эта белая

рвань, – вот в чем беда!

    Она крепко прижала руками юбки, чтобы они не шелестели, и неслышно, как кошка, попятилась назад.

«Домой! – думала она, спускаясь по лестнице, спеша через холл, мимо закрытых дверей и тихих безмолвных

комнат. – Сейчас же домой!»

    Она уже ступила на веранду, когда новая мысль заставила ее замереть на месте: она не может вернуться

сейчас домой! Не может так вот взять и убежать! Она должна пройти через это испытание, выдержать злобные

выходки всех этих мерзких девчонок, испить до дна и свое унижение, и горечь постигшего ее разочарования.

Убежать – значило бы только дать им всем новое против себя оружие.

    Скарлетт стукнула кулаком по высокой белой колонне и пожалела, что нет у нее силы Самсона и она не

может разрушить этот дом до основания, так, чтобы ни одна душа не уцелела под его развалинами. Но она им

еще покажет! Она заставит их пожалеть обо всем. Как это сделать, она еще не знала, но она это сделает. Им еще

больнее будет, чем ей.

    На миг Эшли – Эшли, предмет ее грез, – был забыт. Сейчас он был для нее не тот высокий мечтательный

юноша, которого она любила, а просто неотъемлемая часть всего семейства Уилксов, Двенадцати Дубов,

графства Клейтон – всех, кто сделал ее посмешищем и кого она ненавидела. В шестнадцать лет тщеславие

оказалось сильнее любви и вытеснило из ее сердца все, кроме ненависти.

    «Я не поеду домой, – подумала она. – Я останусь здесь и заставлю их пожалеть о том, что они тут наговорили.

И ничего не скажу маме. Никому не скажу, никогда». Она собралась с духом и повернулась, чтобы возвратиться

в дом, подняться по лестнице и зайти в какую-нибудь другую спальню.

    И в эту минуту она увидела Чарлза, входившего в дом с противоположной стороны. Заметив ее, он быстро

направился к ней. Волосы у него растрепались, лицо стало пунцовым от волнения.

    – Вы слышали, что произошло? – еще издали крикнул он. – Слышали, какую новость привез нам Пол Уилсон?

Он только что прискакал из Джонсборо.

    Он с трудом перевел дыхание и шагнул к ней. Она молчала и смотрела на него во все глаза.

    – Мистер Линкольн поставил под ружье солдат – я имею в виду волонтеров. Семьдесят пять тысяч!

    Опять этот мистер Линкольн! Неужели мужчины так-таки не в состоянии думать ни о чем по-настоящему

важном? И этот дурак, по-видимому, ждет, что она будет страх как взволнована выкрутасами мистера

Линкольна, когда сердце ее разбито, а репутация висит на волоске!

    Чарлз смотрел на нее с удивлением. Он заметил, что она бледна как мел, а в ее чуть раскосых зеленых глазах

бушует пламя. Такого горящего взора, такого пылающего внутренним жаром девичьего лица ему еще никогда

не доводилось видеть.

    – Простите мое недомыслие, – произнес он. – Я должен был подготовить вас. Я не подумал о том, как

женщины чувствительны. Простите, что я вас так расстроил. Вам дурно? Принести воды?

    – Не надо, – сказала Скарлетт и изобразила подобие улыбки.

    – Пойдемте, посидим на скамейке, – предложил он и взял ее под локоть.

    Она кивнула, и он бережно помог ей спуститься по ступенькам веранды и повел через газон к чугунной

скамье под огромным дубом напротив входа в дом. «Какие неясные, хрупкие создания женщины! – думал

Чарлз. – При одном упоминании о войне, о жестокости они могут лишиться чувств». Эта мысль усилила в нем

сознание собственной мужественности, и он с удвоенной заботливостью усадил Скарлетт на скамью. Ее

странный вид поразил его, и вместе с тем ее бледное и какое-то исступленное лицо было так красиво, что у него

жарко забилось сердце. Неужели ее взволновала мысль, что он может уйти на войну? Нет, он слишком много

возомнил о себе. Но почему же она так странно смотрит на него? Почему так дрожат ее пальцы, теребя

кружевной платочек? И густые темные ресницы трепещут – совсем как в его любимых романах, – словно от

смущения и затаенной любви.

    Три раза он откашливался, хотел заговорить и не мог. Он опустил глаза – ее пронзительный взгляд, казалось,

прожигал его насквозь зеленым огнем, и вместе с тем она смотрела на него, словно бы его не видя.

    «Он очень богат, живет в Атланте, родители умерли, никто не будет мне докучать, – пронеслось у нее в

голове, и тут же начал созревать план. – Если я сейчас соглашусь стать его женой, то тем самым сразу докажу

Эшли, что нисколько он мне не нужен, что я просто дурачилась, хотела вскружить ему голову. А Милочку это,

конечно, убьет. Больше ей уже не удастся подцепить себе поклонника, и все умрут со смеху, глядя на нее. И

Мелани тоже не очень-то обрадуется – она ведь так любит брата. И я насолю этим Стю и Бренту…» Почему ей

хотелось им насолить, она и сама не очень понимала – может быть, потому, что у них такие противные сестры.

«То-то я утру им всем нос, когда приеду сюда в гости в элегантном ландо с кучей новых туалетов и у меня будет

собственный дом. Больше им уж никогда, никогда не удастся посмеяться надо мной».

    – Конечно, предстоят бои, – произнес наконец Чарлз после еще двух-трех неудачных попыток заговорить, –

но вы не тревожьтесь, мисс Скарлетт, война закончится в один месяц, услышите, как они взвоют! О да, они

взвоют! И я ни за какие блага в мире не хочу остаться от этого в стороне. Боюсь только, что бал сегодня может

сорваться, поскольку в Джонсборо назначен сбор Эскадрона. Тарлтоны поехали оповестить всех. Дамы,

конечно, будут огорчены.

    – О! – проронила Скарлетт, не сумев подыскать ничего более вразумительного, но ее собеседник

удовлетворился и этим.

    Самообладание начинало возвращаться к ней, мысли прояснялись. Странный холод сковал ее душу, и ей

казалось, что отныне уже ничто не согреет ее вновь. Почему бы ей не выйти замуж за этого красивого, пылкого

мальчика? Он не хуже других, а ей теперь все равно. Ничто уже никогда не будет ей мило, доживи она хоть до

девяноста лет.

    – Я только еще никак не могу решить, вступить ли мне в Южно-Каролинский легион мистера Уэйда

Хэмптона или в сторожевое охранение Атланты.

    – О! – снова пролепетала она, их глаза встретились, и взмах ее ресниц решил его судьбу.

    – Вы согласны ждать меня, мисс Скарлетт? Это было бы неизъяснимым счастьем для меня – знать, что вы

ждете моего возвращения домой с победой! – Затаив дыхание, он ожидал ответа, видел, как улыбка шевельнула

уголки ее рта, заметил в первый раз тень какой-то горечи в этой улыбке, и его потянуло прикоснуться губами к

ее губам. Ее рука, чуть влажная и липкая от пота, скользнула в его ладонь.

    – Я не хочу ждать, – сказала она, и взор ее затуманился.

    Он сидел, сжимая ее руку, приоткрыв от изумления рот. Искоса, украдкой наблюдая за ним, Скарлетт

холодно подумала, что он похож на удивленного лягушонка. Он что-то пробормотал, запинаясь, закрыл рот,

снова открыл и опять стал пунцовым, как герань.

    – Могу ли я этому поверить – вы любите меня?

    Она ничего не ответила, просто опустила глаза, и Чарлза охватил восторг, тут же сменившийся невероятным

смущением. Наверное, мужчина не должен задавать девушке таких вопросов. И девушке, наверное, не пристало

на них отвечать. По свойственной ему робости он еще ни разу не отваживался на такие объяснения и совсем

растерялся, не зная, как поступить. Ему хотелось петь, кричать, прыгать по газону, сжать Скарлетт в объятиях,

хотелось броситься рассказывать всем, что она любит его. Но он только еще крепче сжал ее руку, отчего кольца

больно впились ей в пальцы.

    – Мы поженимся сейчас, мисс Скарлетт?

    – Угу, – пробормотала она, перебирая складки платья.

    – Мы можем сыграть свадьбу в один день с Мел…

    – Нет, – быстро сказала она, сердито сверкнув на него глазами.

    Чарлз понял, что снова попал впросак. Ну конечно, для каждой девушки свадьба-это большое событие, и она

не захочет делить свой триумф с кем-то еще. Как она добра, что прощает ему все его промахи! Ах, если бы уже

стемнело и он под покровом благодатных сумерек мог осмелиться поцеловать ее руку и сказать ей все те слова,

что жгли ему язык.

    – Когда вы позволите мне поговорить с вашим отцом?

    – Чем скорее, тем лучше, – ответила она, думая лишь о том, чтобы он оставил в покое ее руку, прежде чем она

будет вынуждена его об этом попросить.

    Он вскочил, и ей в первый миг почудилось, что он сейчас запрыгает по газону, как щенок, но чувство

достоинства все же возобладало в нем. Он заглянул ей в лицо, его ясные, простодушные глаза сияли. Никто еще

не смотрел на нее так, и ей не суждено было еще раз увидеть такой обращенный на нее взгляд другого

мужчины, но в своей внутренней отчужденности она подумала только, что глаза у него совсем как у теленка.

    – Я пойду и сейчас же разыщу вашего отца, – сказал он, весь лучась улыбкой. – Я не в состоянии откладывать

это ни на минуту. Вы не рассердитесь, если я вас покину… дорогая? – Это нежное словечко далось ему с

трудом, но единожды совершив такой подвиг, он с наслаждением тут же повторил его снова.

    – Нет, – сказала она. – Я подожду вас здесь. Под этим деревом так хорошо и прохладно.

    Он пересек газон и скрылся в доме, и она осталась одна под шелестящей кроной дуба. Из конюшен один за

другим выезжали всадники; слуги-негры – тоже верхом – спешили каждый за своим господином. Проскакали

мимо братья Манро и прощально помахали ей шляпами, а за ними с гиканьем промчались по аллее Фонтейны и

Калверты. Четверо Тарлтонов скакали по газону прямо к ней, и Брент кричал:

    – Матушка дает нам своих лошадей! Ого-го-го!

    Дерн полетел из-под копыт, юноши умчались, и она снова осталась одна.

    Ей казалось, что и белый дом с его устремленными ввысь колоннами тоже отдаляется от нее, надменно и

величественно отторгает ее от себя. Он уже никогда не станет ее домом. Эшли никогда не перенесет ее,

новобрачную, на руках через этот порог. О, Эшли, Эшли! Что же она натворила! Что-то шевельнулось на дне

души, что-то, упрятанное глубоко-глубоко, начинало пробиваться сквозь оскорбленное самолюбие и холодную

расчетливость. Скарлетт становилась взрослой, и новое чувство рождалось в ее сердце, чувство более сильное,

чем тщеславие и своеволие эгоизма. Она любила Эшли и понимала, что любит его, и никогда еще не был он ей

так дорог, как в эту минуту, когда Чарлз исчез за поворотом усыпанной гравием аллеи.

   

   

    

     Глава VII

    

    Минуло две недели, и Скарлетт обвенчалась с Чарлзом, а еще через два месяца стала вдовой. Судьба быстро

освободила ее от уз, которыми она так поспешно и бездумно связала себя, но прежние беззаботные дни

девичества навсегда остались позади. По пятам за браком пришло вдовство, а за ним – к ее смятению и ужасу –

оповестило о своем приближении и материнство.

    Впоследствии, вспоминая те апрельские дни 1861 года, Скарлетт обнаружила, что не может восстановить в

памяти никаких подробностей. События переплетались, сталкивались, смещались во времени, как в тяжелом

сне; они казались нереальными, лишенными смысла. В памяти были провалы, и она знала, что так это и

останется навсегда, до самой ее смерти. Особенно смутно припоминались дни, протекшие между ее

объяснением с Чарли и свадьбой. Две недели! В мирное время венчание не могло бы последовать за обручением

так непостижимо быстро. Потребовался бы пристойный промежуток длиною в год или по меньшей мере в

шесть месяцев. Но Юг был уже охвачен пожаром войны, одни события так стремительно сменялись другими,

словно их сметал, ревя, ураган, и медленное, размеренное течение времени осталось лишь в воспоминании о

былых днях. Эллин, ломая руки, умоляла Скарлетт не спешить со свадьбой, дать себе время подумать. Но

Скарлетт – упрямая, насупленная – оставалась глуха к ее мольбам. Она хочет выйти замуж! И как можно

быстрее! Через две недели.

    Узнав, что свадьба Эшли уже передвинута с осени на первое мая, с тем чтобы он мог присоединиться к

Эскадрону, как только начнутся боевые действия, Скарлетт объявила, что ее венчание состоится днем раньше.

Эллин возражала, но Чарлз, горя нетерпением отправиться в Южную Каролину и присоединиться к легиону

Уэйда Хэмптона, с необычным для него красноречием заклинал ее не откладывать свадьбы, и Джералд стал на

сторону жениха и невесты. Его уже охватила лихорадка войны, и, радуясь тому, что Скарлетт делает такую

хорошую партию, он не видел причины чинить препоны юным сердцам в такие дни. Эллин, расстроенная,

сбитая с толку, в конце концов сложила оружие подобно десяткам других матерей по всему Югу. Их прежний

неспешный, праздный мир был перевернут вверх тормашками, и все уговоры, мольбы, молитвы были бессильны

перед грозными силами, все сметавшими на своем пути.

    Весь Юг был охвачен возбуждением, пьян войной. Все считали, что первый же бой положит конец войне, и

молодые люди спешили завербоваться, пока война еще не кончилась, и обвенчаться со своими милыми, после

чего можно будет скакать в Виргинию бить янки. Свадьбы играли в графстве дюжинами, и ни у кого уже не

оставалось времени погоревать перед разлукой – все были слишком взбудоражены и погружены в хлопоты,

чтобы проливать слезы или предаваться тягостным раздумьям. Дамы шили мундиры, вязали носки, скатывали

бинты, а мужчины проходили строевую подготовку и упражнялись в стрельбе. Поезда с солдатами ежедневно

шли через Джонсборо на север, в сторону Атланты и Виргинии. Одни отряды отборных войск милиции

выглядели пестро и весело в голубом, малиновом и зеленом; другая, небольшая часть отрядов была в

домотканой одежке и енотовых шапках; третьи были вообще без формы – в суконных сюртуках и тонких

полотняных рубашках. И все были недообучены, недовооружены, и все возбужденно, весело кричали и шумели,

словно направляясь на пикник. Вид этих вояк повергал в панику юношей графства: они смертельно боялись, что

война окончится прежде, чем они попадут в Виргинию, и подготовка к отправке Эскадрона велась усиленным

темпом.

    И среди всей этой суматохи своим чередом шла подготовка к свадьбе Скарлетт, и не успела она опомниться,

как ее уже обрядили в венчальное платье и в фату Эллин, и отец повел дочь под руку по широкой лестнице вниз,

в парадные комнаты Тары, где было полным-полно гостей. Впоследствии ей припоминалось – неотчетливо,

словно полузабытый сон, – великое множество горящих свечей в канделябрах и настенных бра, нежное, чуть

встревоженное лицо Эллин, ее губы, беззвучно шепчущие молитву, прося счастья для дочери, раскрасневшееся

от бренди лицо Джералда, гордого тем, что его дочь подцепила жениха с деньгами и из хорошей семьи, да к

тому же еще старинного рода… и лицо Эшли, стоявшего возле лестницы под руку с Мелани.

    Увидев выражение его лица, она подумала: «Все это, верно, сон. Этого не может быть. Это страшный сон.

Сейчас я проснусь, и сон кончится. Нет, нельзя думать об этом, не то я закричу на весь полный людей дом. Я не

должна думать об этом сейчас. Я обо всем подумаю потом, когда найду в себе силы это выдержать… Когда не

буду видеть его глаз».

    Как во сне она прошла мимо расступившихся, улыбающихся гостей, как во сне взглянула в раскрасневшееся

лицо Чарлза, услышала его запинающийся голос и свои слова, звучавшие так ясно, так холодно-спокойно. А

потом были поздравления, и поцелуи, и тосты, и танцы – все как во сне. Даже прикосновение губ Эшли к ее

щеке, даже нежный шепот Мелани: «Теперь мы по-настоящему породнились, стали сестрами», – все, казалось,

было нереально. Даже всеобщий переполох, вызванный обмороком тетушки Чарлза мисс Питтипэт Гамильтон –

толстой чувствительной старой дамы – все было похоже на страшный сон.

    Но когда отзвучали тосты и отгремела бальная музыка, когда начала заниматься заря и все гости из Атланты

улеглись спать: кто здесь, в доме, – на кроватях, на кушетках, на циновках, брошенных на пол, кто – в домике

управляющего, а все соседи отправились домой отдохнуть перед предстоявшей на следующий день свадьбой в

Двенадцати Дубах, – тогда сон внезапно оборвался, разлетелся на мелкие осколки, как хрупкое стекло, не устояв

перед вторжением реальности, принявшей облик зардевшегося от смущения Чарлза, появившегося в ночной

рубашке из гардеробной и старательно избегавшего ее испуганного взгляда, устремленного на него поверх

натянутой до подбородка простыни.

    Конечно, она знала, что супружеские пары спят в одной постели, но эта сторона брака никогда не занимала ее

мыслей. Это казалось само собой разумеющимся, если речь шла о ее матери и отце, но к ней самой словно бы не

имело отношения. И только теперь, впервые после злополучного барбекю, до ее сознания дошло, на что она

себя обрекла. Позволить этому чужому юноше, за которого она, в сущности, совсем не хотела выходить замуж,

лечь к ней в постель в то время, как душу ее раздирали мучительные сожаления о слишком поспешно принятом

решении и дикая тоска по навеки потерянному для нее Эшли, – нет, это было уже выше ее сил. Когда он

нерешительно приблизился к постели, она хрипло, торопливо прошептала:

    – Я закричу, если вы сделаете еще шаг. Я закричу! Закричу на весь дом! Убирайтесь отсюда! Не смейте

прикасаться ко мне!

    И Чарлз Гамильтон провел свою первую брачную ночь в большом кресле в углу спальни, не чувствуя себя,

впрочем, чрезмерно несчастным, ибо понимал или ему казалось, что он понимает скромность и целомудрие

своей невесты. Он готов был бы ждать, пока ее боязнь не пройдет, если бы… если бы не… И стараясь

поудобнее устроиться в кресле, он тяжело вздыхал – ведь скоро ему предстояло идти воевать.

    Если ее собственная свадьба была подобна страшному сну, то свадьба Эшли стала для нее еще более тяжким

испытанием. Она стояла в своем яблочно-зеленом, сшитом специально для второго дня свадьбы платье в

гостиной Двенадцати Дубов среди жаркого сияния сотен свечей в точно такой же толпе гостей, как накануне, и

видела расцветавшее от счастья простенькое личико Мелани Гамильтон, отныне Мелани Уилкс, видела, как оно,

преображаясь, становится красивым. И она думала о том, что теперь Эшли ушел от нее навсегда. Ее Эшли. Нет,

уже не ее. Да и был ли он когда-нибудь ее? Все спуталось у нее в мозгу – она так устала, так истерзана. Он ведь

сказал, что любит ее, но что-то их разлучило. Что же? Если бы она могла припомнить… Она вышла замуж за

Чарлза и заставила всех сплетниц округи прикусить языки, но какое это имело теперь значение? Когда-то это

казалось ей очень важным, а сейчас утратило всякую цену в ее глазах. Единственное, что было важно, – это

Эшли. А он теперь потерян для нее, и она замужем за человеком, которого не только не любит, хуже того –

презирает.

    Ах, какие муки сожалений испытывала она! Ей не раз доводилось слышать поговорку: «Жабу готов

проглотить, лишь бы другим насолить», но только теперь до нее полностью дошел смысл этих слов. Потому что

к отчаянному желанию снова стать свободной от Чарлза, от брачных уз, стать незамужней девчонкой, вернуться

под надежный отчий кров примешивалось мучительное сознание, что ей некого винить, кроме себя самой.

Эллин пыталась удержать ее от этого шага, а она ее не послушалась.

    Как в тумане, протанцевала она всю ночь, ночь свадьбы Эшли, до утра, смеялась, улыбалась, машинально

произносила какие-то слова и, без особых на то оснований, удивлялась глупости окружающих, видевших в ней

только счастливую молодую супругу и не понимавших, что сердце ее разбито. Да, слава богу, они ничего не

понимали!

    В эту ночь, после того как Мамушка помогла ей раздеться и удалилась и Чарлз стыдливо появился из

гардеробной, полный опасений, не придется ли ему и вторую брачную ночь провести в жестком, набитом

конским волосом кресле, она внезапно разрыдалась. Она плакала, и Чарлз, наконец, лег рядом с ней и попытался

ее утешить, а она все плакала, беззвучно, пока не иссякли слезы, а потом заснула, тихонько всхлипывая, на его

плече.

    Не будь войны, всю следующую неделю новобрачные разъезжали бы по графству, отдавая визиты, всю

неделю бы шли балы и устраивались пикники в честь двух молодых пар, после чего они отправились бы в

свадебное путешествие в Саратогу или Уайт Салфор. Не будь войны, Скарлетт сшили бы новые платья для

приемов в ее честь на третий, четвертый и пятый день – у Фонтейнов, Калвертов и Тарлтонов. Но шла война, и

не было ни приемов, ни свадебных путешествий. Через неделю после венчания Чарлз уехал, чтобы

присоединиться к полковнику Уэйду Хэмптону, а две недели спустя отбыл и Эшли с Эскадроном, оставив всех

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: