Маргарет Митчелл Унесенные ветром

вскользь брошенной вежливой фразой, и он был ошеломлен, когда, сияя обворожительной улыбкой, она

протянула ему обе руки.

    – О, Чарлз Гамильтон, вы убийственно хороши сегодня, мой дорогой. Ручаюсь, вы нарочно приехали из

Атланты, чтобы разбить мое бедное сердечко!

    Сжимая ее горячие маленькие ручки, глядя в беспокойные зеленые глаза, Чарлз пробормотал что-то, заикаясь

от волнения. Никто еще не обращался к нему с такими речами. Правда, ему случалось слышать, как девушки

говорили такое другим мужчинам, однако ему – никогда. Почему-то все они относились к нему, как к младшему

брату – были всегда приветливы с ним, но не давали себе труда хотя бы подразнить его. Ему ужасно хотелось,

чтобы девушки шутили и кокетничали с ним, как с другими юношами, зачастую менее красивыми и

обладающими меньшими достоинствами, нежели он. Бывало, правда нечасто, что они снисходили и до него, но

в этих случаях на него нападала странная немота, он не знал, о чем с ними говорить, не мог подобрать слов,

смущался и мучительно страдал. А потом, лежа ночью без сна, перебирал в уме всевозможные галантные шутки

и различные подходящие к случаю комплименты. Но ему редко удавалось употребить их, так как девушки

обычно после двух-трех неудачных попыток оставляли его в покое.

    И даже с Милочкой, которая знала, что им предстоит пожениться, после того как он будущей осенью вступит

во владение своей долей имения, Чарлз был робок и молчалив. Временами у него возникало не слишком

окрыляющее ощущение, что ее откровенное кокетство и собственническая манера держаться с ним вовсе не

делают ему чести. Она так помешана на мальчишках, думал он, что вела бы себя точно так же с любым, кто дал

бы ей для этого повод. Мысль, что Милочка станет его женой, совсем не приводила его в восторг: эта девушка

отнюдь не пробуждала в нем тех страстных романтических порывов, которые, если верить его любимым

романам, должен испытывать влюбленный жених. Чарлзу всегда рисовалось в мечтах, что его полюбит

какая-нибудь полная жизни, огня и задорного лукавства красотка.

    И вот перед ним стоит смеющаяся Скарлетт О'Хара и утверждает, что он разбил ей сердце!

    Он мучительно старался придумать что-нибудь в ответ и не мог и был молча благодарен ей за то, что она

продолжала болтать, освобождая его от необходимости поддерживать разговор. Это походило на сон или на

сказку.

    – А теперь ждите меня здесь, потому что я хочу, чтобы на барбекю вы были возле меня. – Тут она, взмахнув

темными ресницами, опустила зеленые глаза долу, на щеках ее заиграли ямочки, а с ярких губ слетели

совершенно уж непостижимые слова: – И не вздумайте волочиться за другими девушками, не то я стану жутко

вас ревновать.

    – Не буду, – едва нашел он в себе силы пробормотать, никак не подозревая, что в эту минуту казался ей

похожим на теленка, которого ведут на заклание.

    Легонько стукнув его сложенным веером по плечу, она отвернулась, и взгляд ее снова задержался на человеке

по имени Ретт Батлер, стоявшем позади Чарлза, в стороне от всех. По-видимому, он слышал их разговор от

слова до слова, потому что насмешливо улыбнулся, снова окинув ее взглядом всю, с головы до пят, и притом

так нахально, как никто не позволял себе ее разглядывать.

    «Пропади ты пропадом! – возмущенно ругнулась про себя Скарлетт, прибегнув к излюбленному выражению

Джералда. – Смотрит так, словно… словно я стою перед ним нагишом». И тряхнув локонами, она стала

подниматься по лестнице.

    В спальне, где все побросали свои накидки и шали, она увидела Кэтлин, которая охорашивалась перед

зеркалом и покусывала губы, чтобы они порозовели. К поясу у нее были приколоты розы – в тон ее румяным

щечкам, васильковые глаза лихорадочно блестели от возбуждения.

    – Кэтлин, кто этот гадкий тип по фамилии Батлер? – спросила Скарлетт, безуспешно стараясь подтянуть край

лифа повыше.

    – Как, разве ты не знаешь? – Покосившись на дверь в соседнюю комнату, где Дилси и нянька Уилксов чесали

языки, она зашептала возбужденно: – Мистер Уилкс, верно, чувствует себя ужасно, принимая его в своем доме,

но получилось так, что он гостил у мистера Кеннеди в Джонсборо – что-то насчет покупки хлопка, и мистеру

Кеннеди ничего не оставалось, как взять его с собой. Не мог же он уехать и бросить гостя.

    – А чем он, собственно, пришелся не ко двору?

    – Дорогая, его же не принимают!

    – Ах, вот как!

    – Конечно.

    Скарлетт, никогда еще не бывавшая под одной крышей с человеком, которого не принимают в обществе,

промолчала, стараясь определить свое к нему отношение. Ощущение было волнующее.

    – А что он такое натворил?

    – Ах, у него совершенно чудовищная репутация. Его зовут Ретт Батлер, он из Чарльстона и принадлежит к

одному из лучших семейств города, но никто из его близких с ним даже не разговаривает. Кэро Рэтт

рассказывала мне о нем прошлым летом. Он с ней не в родстве, но ей все о нем известно, как, впрочем, и всем

другим. Его выгнали из Вест-Пойнта, можешь себе представить? И за такие проделки, которые просто не для ее

ушей. Ну, а потом произошла эта история с девчонкой, на которой он не пожелал жениться.

    – Какая история, расскажи!

    – Дорогая, да неужто ты ничего не знаешь? Кэро все рассказала мне еще в прошлом году. Ее маму хватил бы

удар, узнай она, что Кэро посвящена в эти сплетни. Понимаешь, этот мистер Батлер как-то раз под вечер повез

одну чарльстонскую девицу кататься в кабриолете. Кто эта девица – не говорят, но я кое о чем догадываюсь.

Она, конечно, не из очень хорошего общества, иначе не поехала бы с ним кататься в такой поздний час без

провожатой. И вообрази, моя дорогая, они пропадали где-то почти всю ночь, до утра, потом возвратились домой

пешком и объяснили, что лошадь понесла, разбила кабриолет, а они заблудились в лесу. И как ты думаешь, что?

    – Ничего не думаю, продолжай! – нетерпеливо потребовала Скарлетт, ожидая услышать самое ужасное.

    – На следующий день он отказался на ней жениться!

    – А-а, – разочарованно протянула Скарлетт.

    – Заявил, мм… что он ее и пальцем не тронул и не понимает, почему должен на ней жениться. Ну, и ее брат,

понятно, вызвал его на дуэль, а он сказал, что предпочитает получить пулю в лоб, чем дуру в жены. Словом, они

стрелялись, и мистер Батлер ранил брата этой девицы, и тот умер, а мистеру Батлеру пришлось покинуть

Чарльстон, и его теперь не принимают в домах! – торжественно и как раз вовремя закончила Кэтлин, так как в

дверях уже появилась Дилси – поглядеть, в порядке ли туалет ее госпожи.

    – У нее был ребенок? – прошептала Скарлетт на ухо Кэтлин.

    Эту мысль Кэтлин отвергла, очень решительно помотав головой.

    – Но тем не менее ее репутация погибла, – так же шепотом ответила она.

    «Хорошо бы сделать так, чтобы Эшли скомпрометировал меня! – неожиданно мелькнуло у Скарлетт в голове.

– Он-то слишком джентльмен, чтобы не жениться». Но против воли она почувствовала в душе нечто вроде

уважения к мистеру Батлеру, оттого что он отказался жениться на дуре.

    Скарлетт сидела на высоком пуфике розового дерева в тени старого дуба за домом; кончик зеленой

сафьяновой туфельки на два дюйма – ровно на столько, сколько допускали правила приличия, – высовывался

из-под зеленой пены воланов и оборочек. В руке у нее была тарелка с едой, к которой она почти не

притронулась; семеро кавалеров окружали ее плотным кольцом. Прием гостей был в самом разгаре, в весеннем

воздухе стоял гомон веселых голосов, смех, звон серебра, фарфора, густой, крепкий запах жареного мяса и

душистых подливок. Временами легкий ветерок, изменив направление, приносил струйки дыма от длинных,

полных углей ям и производил среди дам шутливый переполох, всякий раз сопровождавшийся энергичной

работой пальмовых вееров.

    Большинство девушек разместились вместе со своими кавалерами на длинных скамейках за столами, но

Скарлетт, рассудив, что у каждой девушки только две руки и она может посадить на скамейку только двух

кавалеров – по одну руку и по другую, – решила сесть поодаль и собрать вокруг себя столько кавалеров, сколько

удастся.

    Увитая зеленью беседка была отведена для замужних дам, чьи темные платья чинно оттеняли царившую

вокруг пестроту и веселье. Замужние женщины, независимо от возраста, всегда, по обычаю Юга, держались

особняком – в стороне от шустроглазых девиц, их поклонников и неумолчного смеха. Все – от бабули Фонтейн,

страдавшей отрыжкой и не скрывавшей этого, пользуясь привилегией своего возраста, до семнадцатилетней

Элис Манро, носившей своего первого ребенка и подверженной приступам тошноты, – сблизив головы,

оживленно обсуждали чьи-то родословные и делились акушерскими советами, и это придавало таким

собраниям познавательный интерес и увлекательность.

    Мельком взглянув в их сторону, Скарлетт презрительно подумала, что они похожи на стаю жирных ворон.

Жизнь замужней женщины лишена развлечений. У Скарлетт не возникло даже мысли о том, что, выйдя замуж

за Эшли, она механически переместится в общество степенных матрон в тусклых шелках и сама в таком же

тусклом шелковом платье будет так же степенно восседать в беседках и гостиных, не принимая участия в играх

и развлечениях. Подобно большинству своих сверстниц, она не уносилась мечтами дальше алтаря. К тому же в

эту минуту она чувствовала себя слишком несчастной, чтобы предаваться отвлеченным рассуждениям.

    Опустив глаза в тарелку, она привередливо ковыряла ложечкой воздушный пирог, проделывая это с таким

изяществом и полным отсутствием аппетита, что бесспорно заслужила бы одобрение Мамушки. Да, она

чувствовала себя глубоко несчастной, невзирая на небывалое изобилие поклонников. По какой-то непонятной

ей причине выработанный накануне ночью план во всем, что касалось Эшли, потерпел полный крах. Ей удалось

окружить себя толпой поклонников, но Эшли не было в их числе, и страхи, терзавшие ее вчера, ожили вновь,

заставляя сердце то бешено колотиться, то мучительно замирать, а кровь то отливать от щек, то обжигать их

румянцем.

    Эшли не сделал ни малейшей попытки присоединиться к ее свите; она не имела возможности ни секунды

побыть с ним наедине, да, в сущности, после первых приветствий они не перемолвились ни единым словом. Он

подошел поздороваться с ней, когда она спустилась в сад за домом, но подошел под руку с Мелани, чья голова

едва достигала ему до плеча.

    Это было крохотное хрупкое существо, производившее впечатление ребенка, нарядившегося для маскарада в

огромный кринолин своей матери: застенчивое, почти испуганное выражение огромных карих глаз еще

усиливало эту иллюзию. Пушистая масса курчавых темных волос была безжалостно упрятана на затылке в

сетку, а спереди разделена на прямой пробор, так что две гладкие пряди, обрамлявшие лоб, сходились над ним

под острым углом, подчеркивали своеобразный овал ее чуточку слишком широкоскулого, чуточку слишком

заостренного к подбородку лица, что придавало ему сходство с сердечком. Это застенчивое лицо было

по-своему мило, хотя никто не назвал бы его красивым, к тому же ни одна из обычных женских уловок не была

пущена в ход, чтобы сделать его привлекательней. Мелани казалась – да такой она и была – простой, как земля,

надежной, как хлеб, чистой, как вода ручья. Но эта миниатюрная, неприметная с виду семнадцатилетняя

девочка держалась с таким спокойным достоинством, что выглядела старше своих лет, и было в этом что-то

странно трогательное.

    Пышные оборки светло-серого платья из органди, перетянутого вишневым атласным поясом, скрывали еще

по-детски не оформившуюся фигурку, а желтая шляпа с длинными вишневыми лентами отбрасывала

золотистый отблеск на нежное, чуть тронутое загаром лицо. На висках, возле самых глаз, тяжелые подвески с

золотой бахромой были пропущены сквозь ячейки стягивавшей волосы сетки, и золотые блики играли в карих

глазах, ясных, как гладь лесного озера, когда сквозь воду просвечивает желтизна упавших на дно осенних

листьев.

    Мелани застенчиво-ласково улыбнулась Скарлетт и похвалила ее зеленое платье, а Скарлетт едва нашла в

себе силы что-то учтиво проговорить в ответ, так страстно хотелось ей остаться наедине с Эшли. И с этой

минуты Эшли сидел на скамеечке у ног Мелани в стороне от остальных и улыбался ей своей тихой

мечтательной улыбкой, которую так любила Скарлетт. И в довершение всего улыбка эта зажигала искорки в

глазах Мелани, отчего она становилась почти хорошенькой, и даже Скарлетт не могла этого не признать. Когда

Мелани смотрела на Эшли, ее простенькое личико светилось таким внутренним огнем, какой порождается

только любовью, и если глаза – зеркало души, то Мелани Гамильтон являла тому самый яркий пример.

    Скарлетт старалась не глядеть на этих двух и все же не могла удержаться, и всякий раз, посмотрев в их

сторону, она удваивала свои старанья казаться веселой, и заливалась смехом, и дразнила своих кавалеров, и

отпускала смелые шутки, и в ответ на их комплименты так задорно трясла головой, что серьги у нее в ушах

отплясывали какой-то буйный танец.

    – Вздор, вздор! – твердила она и заявляла, что ни один из ее поклонников не говорит ни слова правды, и

клялась, что никогда не поверит ни единому слову, сказанному мужчиной. Но Эшли, казалось, просто не

замечал ее присутствия. Он видел только Мелани, разговаривал только с ней, сидя на скамеечке и глядя на нее

снизу вверх, а Мелани, опустив глаза, смотрела на него и, не таясь, лучилась счастьем оттого, что она – его

избранница.

    И Скарлетт была несчастна.

    Со стороны же все выглядело так, словно на свете не могло быть девушки счастливее ее. Она бесспорно была

царицей этого сборища, центром всеобщего внимания. Успех, которым она пользовалась у мужчин, и зависть,

снедавшая девушек, в любое другое время доставили бы ей несказанную радость.

    Чарлз Гамильтон, окрыленный ее вниманием, занял твердую позицию по правую ее руку, и даже

объединенных усилий близнецов оказалось недостаточно, чтобы вытеснить его оттуда. В одной руке он держал

веер Скарлетт, в другой – свою тарелку с куском жаркого, к которому он даже не притронулся, и его глаза

упорно избегали взгляда готовой расплакаться от обиды Милочки. Кэйд небрежно развалился на траве слева от

Скарлетт, время от времени дергая ее за юбку, чтобы привлечь к себе внимание, и бросая испепеляющие

взгляды на Стюарта. Он успел обменяться с близнецами довольно грубыми эпитетами, и атмосфера становилась

все более накаленной. Фрэнк Кеннеди суетился вокруг Скарлетт, словно наседка вокруг своего единственного

цыпленка, и то и дело бегал от дуба к столу и обратно, притаскивая различные деликатесы, будто для этого мало

было дюжины сновавших туда и сюда слуг, в результате чего выдержка и хорошее воспитание изменили

Сьюлин, и она, не скрывая своего возмущения, в бешенстве смотрела на Скарлетт. У малютки Кэррин глаза

были полны слез, ибо, вопреки утренним заверениям Скарлетт, Брент ограничился тем, что воскликнул: «Хэлло,

малышка!», дернул ее за ленточку в волосах и перенес все свое внимание на Скарлетт. Обычно он бывал очень

внимателен к Кэррин и держался с такой шутливой почтительностью, что она втайне предавалась мечтам о том

дне, когда ей позволено будет сделать парадную прическу, надеть длинную юбку и причислить Брента к разряду

своих поклонников. А теперь похоже было, что им полностью завладела Скарлетт. Барышни Манро, умело

скрывая свою обиду на изменивших им смуглых братьев Фонтейнов, все же были явно раздражены тем, что

Тони и Алекс торчат под дубом и всячески норовят протиснуться поближе к Скарлетт, как только кто-нибудь

покинет свой пост возле нее.

    Свое возмущение поведением Скарлетт девицы Манро протелеграфировали Хэтти Тарлтон, слегка, но

выразительно подняв брови. «Бесстыдница!» – был единодушный молчаливый приговор. Все три юные леди

раскрыли как по команде свои кружевные зонтики, заявили, что они уже вполне сыты, спасибо за угощение, и,

взяв под руку находившихся поблизости молодых людей, громко прощебетали о своем желании прогуляться к

ручью и к оранжерее, полюбоваться розами. Этот стратегический демарш по всем правилам военного искусства

не прошел незамеченным ни для одной из присутствующих дам, но не привлек к себе внимания ни одного из

мужчин.

    Скарлетт усмехнулась, увидев, как под предлогом обозрения предметов, знакомых всем с детских лет, трое

мужчин были насильно выведены из-под огня ее чар, и быстро скосила глаза в сторону Эшли – заметил ли он,

что произошло. Но он, закинув голову и играя концом вишневого пояса, смотрел на Мелани и улыбался ей.

Сердце Скарлетт болезненно сжалось. Она почувствовала, что с удовольствием вонзила бы свои ноготки в это

бледное личико и расцарапала бы его в кровь.

    Оторвав взгляд от Мелани, она увидела Ретта Батлера. Он стоял в стороне и разговаривал с Джоном Уилксом.

Он, должно быть, наблюдал за ней и, когда их глаза встретились, откровенно рассмеялся ей в лицо. У Скарлетт

возникло странное, тягостное ощущение, что этот человек, для которого закрыты двери хороших домов, –

единственный из всех присутствующих догадывается о том, что кроется под ее отчаянной напускной

веселостью, и забавляется, словно получает от этого какое-то желчное удовольствие. Она была бы не прочь

расцарапать физиономию и ему.

    «Скорей бы уж все это кончилось, – подумала Скарлетт. – Когда девчонки подымутся наверх и лягут

вздремнуть перед балом, я останусь внизу и подкараулю Эшли. Конечно же, он не мог не заметить, каким я

пользуюсь сегодня успехом». И она снова стала утешать себя, снова возрождать в себе надежды. В конце

концов Эшли не мог не оказывать внимания Мелани, ведь она же его кузина, а поскольку на нее никто смотреть

не хотел, ей бы пришлось просидеть все время одной, не приди он ей на выручку.

    Эта мысль помогла ей воспрянуть духом, и она с удвоенным усердием принялась обольщать Чарлза, который

не сводил с нее загоревшегося взора своих карих глаз. Это был фантастический, сказочный день в жизни Чарлза,

и он, сам еще того не понимая, мгновенно влюбился в Скарлетт по уши. Это новое чувство так захватило его,

что образ Милочки растаял где-то в туманной дали. Милочка была сереньким воробышком, а Скарлетт

многоцветной колибри. Она поддразнивала его и поощряла, задавала ему вопросы и отвечала на них сама, так

что он казался себе умным и находчивым, хотя не произнес почти ни слова. Видя ее нескрываемый интерес к

Чарлзу, остальные юноши были раздосадованы и озадачены, ибо они знали, что он от застенчивости не в силах

связать двух слов, и клокотавшее в них раздражение подвергало их вежливость суровому испытанию. Они были

просто вне себя; и Скарлетт вполне могла бы насладиться своим триумфом, если бы не мысль об Эшли.

    Но вот уже с тарелок исчезли последние кусочки свинины, баранины и цыплят, и Скарлетт пришла к выводу,

что пора бы Индии подняться из-за стола и предложить дамам пройти в дом и отдохнуть. Было уже два часа

пополудни, солнце стояло высоко над головой, но Индия, замученная трехдневными приготовлениями к приему

гостей, рада была посидеть еще немного в беседке, громко крича что-то на ухо старому глухому джентльмену из

Фейетвилла.

    Всех мало-помалу охватывала ленивая дремота. Негры не спеша убирали со столов. Оживление спадало, смех

затихал, и то в одной группе гостей, то в другой разговор понемногу замирал совсем. Все ждали, чтобы хозяева

подали знак к окончанию утренней части празднества. Медленнее колыхались в воздухе пальмовые веера, и

иные из джентльменов, разморенные жарой и перевариванием неумеренного количества пищи, начинали

клевать носом. Барбекю подошел к концу, и всех тянуло на покой, пока солнце было еще в зените.

    В этом промежутке между барбекю и балом все обычно бывали безмятежно и миролюбиво настроены. Только

молодые люди оставались по-прежнему неугомонны и полны задора. Переходя с места на место,

перебрасываясь фразами, они напоминали красивых породистых жеребцов и порой были не менее опасны.

Полуденная истома овладевала всеми, но тлевший в глубине жар в любую секунду грозил дать вспышку, и

тогда страсти разгорались мгновенно и кого-то могли недосчитаться в живых. Все эти люди-мужчины и

женщины равно, – такие красивые, такие учтиво любезные, обладали довольно бешеным и не до конца еще

укрощенным нравом.

    Солнце припекало все сильнее, и Скарлетт – да и не она одна – снова поглядела на Индию. Разговоры замерли

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: