Маргарет Митчелл Унесенные ветром

по примеру всех остальных девушек? Делать нечего, придется рискнуть.

    Спускаясь по лестнице, она услышала, как слуги под руководством дворецкого выносят из столовой столы и

стулья, освобождая место для танцев. Дверь в глубине холла, ведущая в библиотеку, была приотворена, и она

бесшумно проскользнула туда. Она подождет здесь, пока Эшли проводит гостей, и окликнет его, когда он будет

проходить через холл.

    В библиотеке царил полумрак, жалюзи на окнах были спущены. Скарлетт почувствовала себя неуютно среди

этих высоких стен, среди смотревших на нее отовсюду темных корешков книг. Будь на то ее воля, совсем

другое место выбрала бы она для такого свидания, какое, по ее расчетам, должно было здесь состояться. Вид

множества книг всегда нагонял на нее тоску – совершенно так же, впрочем, как и люди, поглощавшие книги в

таком количестве. Все, за исключением, конечно, Эшли. Она различала неясные очертания старинной мебели:

глубоких кресел с высокой спинкой, с широкими подлокотниками – для рослого мужского племени Уилксов, и

низеньких, мягких, обитых бархатом кресел с брошенными перед ними на пол подушками – для дам. Стоявший

в дальнем углу комнаты перед камином длинный диван с высокой спинкой – излюбленное место отдыха Эшли –

был похож на большое спящее животное.

    Скарлетт притворила дверь, оставив небольшую щелку, и замерла, стараясь унять сердцебиение. Она

обнаружила, что не может припомнить ни единого слова из того, что еще ночью приготовилась сказать Эшли.

То ли все это вылетело у нее из головы, то ли она больше думала тогда о том, что он скажет ей? Теперь она не

могла вспомнить ничего и внезапно похолодела от страха. Если бы хоть сердце перестало так бешено

колотиться, может быть, она еще чего-нибудь и придумала бы. Но глухие удары только участились, когда она

услышала, как Эшли, еще раз крикнув что-то на прощание, вошел в холл.

    Все мысли исчезли, осталось только одно: она любит его. Любит гордую посадку его белокурой головы, все,

все в нем любит, даже блеск его узких черных сапог, и его смех, так часто ставивший ее в тупик, и его

загадочную, повергавшую ее в смущение молчаливость. Ах, если бы он просто вошел сейчас сюда, заключил ее

в объятия и избавил от необходимости что-то говорить. Ведь он же любит ее… «Может, если помолиться?..»

Она крепко зажмурилась и зашептала скороговоркой:

    – Пресвятая матерь божия, владычица…

    – Как? Это вы, Скарлетт? – услышала она голос Эшли сквозь бешеный стук сердца, отдававшийся у нее в

ушах, и, открыв глаза, замерла в страшной растерянности. Он стоял за притворенной дверью и смотрел на нее;

шутливо-вопросительная улыбка играла на его губах.

    – От кого вы тут прячетесь – от Чарлза или от Тарлтонов?

    От радости у нее перехватило дыхание. Значит, он заметил, как они все вертелись вокруг нее! Она взглянула в

его смеющиеся глаза и снова почувствовала, как он бесконечно дорог ей. А он стоял, не замечая охватившего ее

волнения. Она не могла произнести ни слова и молча вцепилась в его рукав, потянув за собой в библиотеку.

Удивленный, заинтересованный, он видел, что она вся словно натянутая струна, видел, как странно,

лихорадочно блестят в полумраке ее глаза и пылают щеки. Почти бессознательно он притворил за собой дверь и

взял ее за руку.

    – Что случилось? – спросил он, невольно понизив голос до шепота.

    При его прикосновении она задрожала. Вот! Это произойдет сейчас – все будет так, как она мечтала!

Беспорядочные мысли кружились в ее мозгу, но ни одна из них не находила выражения в словах. Вся дрожа, она

смотрела ему в глаза. Почему он молчит?

    – Так что же случилось? – повторил он. – Вы хотите поведать мне какой-то секрет?

    Внезапно она обрела дар речи, и в тот же миг все наставления Эллин улетучились из ее сознания, и

ирландская кровь Джералда необузданно заговорила в ней.

    – Да, хочу… Я люблю вас.

    В воцарившейся на мгновение тишине не слышно было, казалось, даже ее дыхания. И охватившая ее дрожь

тут же унялась – счастливая и гордая, она подумала: почему не призналась она ему раньше? Насколько это

проще, чем всевозможные женские уловки, которым ее учили! И она посмотрела ему в глаза.

    Она прочла в них испуг, недоверие и что-то еще, другое… Да, такой же взгляд был у Джералда, когда он

смотрел на свою любимую лошадь, которую должен был пристрелить, потому что она сломала ногу. Почему

вспомнилось ей это сейчас? Что за идиотская мысль! А почему Эшли смотрит на нее так странно и молчит? по

тут лицо его приняло обыденное выражение – он словно бы надел свою привычную маску и улыбнулся.

    – Разве вам мало того, что вы покорили здесь сегодня все сердца? – спросил он с прежней

ласково-насмешливой ноткой в голосе. – Вам нужна еще одна, завершающая победа? Но мое сердце всегда

принадлежало вам, вы же это знаете. Вы можете терзать его, рвать на части.

    Что-то было не так. Все получалось совсем, совсем не так. Не так, как она это себе представляла. Среди

сумбура мыслей, вихрем проносившихся в ее голове, одна мысль приобрела отчетливость, неоспоримость:

почему-то, по какой-то непонятной причине Эшли ведет себя так, словно думает, что она просто решила

пофлиртовать с ним. Но в глубине души он знает, что это не так. Она чувствовала, что он это знает.

    – Эшли, Эшли… скажите мне… вы должны сказать… Ах, перестаньте дразнить меня! Ведь ваше сердце

принадлежит мне? О, мой дорогой, я люб…

    Его рука мягко зажала ей рот. Маска слетела с его лица.

    – Вы не должны говорить так, Скарлетт! Не должны! Вы этого не думаете. И вы возненавидите себя за эти

слова и меня за то, что я их слушал!

    Она тряхнула головой. Почувствовала, как жаркой волной обдало ее всю с головы до пят.

    – Никогда, никогда! Я люблю вас, и я знаю, что и вы тоже… Потому что… – Внезапно она умолкла,

пораженная глубиной страдания, написанного на его лице. – Эшли, но вы же любите меня, любите, правда?

    – Да, – проговорил он глухо. – Да, люблю.

    Скажи он, что она ему ненавистна, и даже эти слова, верно, не испугали бы ее так. Она, онемев, вцепилась в

его рукав.

    – Скарлетт, – сказал он, – расстанемся и забудем навсегда то, что мы сейчас сказали друг другу.

    – Нет, – прошептала она, – я не могу. Зачем же так? Разве вы… разве вы не хотите жениться на мне?

    – Я женюсь на Мелани, – ответил он.

    Как в тумане вспоминала она потом, что сидела на низеньком обитом бархатом кресле, а Эшли – на подушке

у ее ног. И он крепко-крепко сжимал ее руки в своих и говорил что-то, звучавшее для нее совершенно

бессмысленно. Она ощущала странную пустоту в голове, все мысли, владевшие ею минуту назад, куда-то

исчезли, и слова Эшли не проникали в ее сознание – они были как капли дождя, которые скатываются со стекол,

не оставляя на них следа. Он говорил с ней, словно отец с обиженным ребенком, но этот быстрый, нежный,

полный сострадания шепот падал в пустоту.

    Имя Мелани вернуло ее к действительности, и она взглянула в его прозрачно-серые глаза. В них снова была

та отчужденность, которая всегда озадачивала ее, и – как ей показалось – словно бы презрение к самому себе.

    – Сегодня отец должен объявить о нашей помолвке. Мы скоро поженимся. Мне следовало сказать это вам, но

я думал, что вы уже знаете. Я полагал – это известно всем… не первый год известно. Я никогда не думал, что

вы… У вас столько поклонников. Мне казалось, Стюарт…

    Жизнь понемногу возвращалась к ней, чувства оживали, и его слова стали проникать в ее сознание.

    – Но вы же сейчас, минуту назад, сказали, что любите меня?

    Он с силой сжал ее руки в своих горячих ладонях.

    – Дорогая, не вынуждайте меня говорить то, что может причинить вам боль.

    Но она молчала, и он сказал:

    – Ну как могу я заставить вас посмотреть на вещи моими глазами, дорогая? Вы так молоды, так беспечны, вы

не знаете, что такое брак.

    – Я знаю, что люблю вас.

    – Мы с вами слишком разные люди, Скарлетт, а для счастья в браке одной любви недостаточно. Ведь вы же

захотите, чтобы мужчина принадлежал вам весь, без остатка – душой и телом, всеми своими помыслами, –

иначе вы будете несчастны. А я вам этого дать не могу. Никому не могу я отдать всего себя. И от вас я не могу

потребовать того же. И это будет вас оскорблять, и в конце концов вы возненавидите меня… О, как жестоко вы

меня возненавидите! Вы возненавидите книги, что я читаю, и музыку, которую я люблю, – ведь они будут

отнимать меня у вас. И я… быть может, я…

    – Вы любите ее?

    – Мы с ней одна плоть и кровь, мы понимаем друг друга с полуслова. Ах, Скарлетт, Скарлетт! Как мне

убедить вас, что брак не может принести счастья, если муж и жена совсем разные люди!

    Кто-то уже сказал это однажды: «Чтобы брак был счастливым, муж и жена должны быть из одного теста».

Чьи это слова? Они принеслись к ней откуда-то из дальней дали, словно с тех пор, как она их услышала,

протекли столетья. Но все равно она не могла уразуметь их смысл.

    – Но вы сказали, что любите меня.

    – Я не должен был этого говорить.

    Где-то в глубине ее души медленно разгоралось пламя, и вот гнев вспыхнул, затемнив рассудок.

    – Но раз уж у вас хватило низости сказать это…

    Лицо Эшли побелело.

    – Да, это было низко, потому что я женюсь на Мелани. Я дурно поступил с вами и еще хуже с Мелани. Я не

должен был этого говорить, зная наперед, что вы не поймете меня. Как могу я не любить вас с вашей неуемной

жаждой жизни, которой я обделен? Вас, умеющую любить и ненавидеть с такой страстью, которая мне

недоступна! Вы как огонь, как ветер, как что-то дикое, и я…

    Скарлетт вдруг вспомнила Мелани – ее кроткие карие глаза и мечтательный взгляд, ее хрупкие маленькие

ручки в черных кружевных митенках, ее вежливую молчаливость… Ярость закипела в ее крови-все то

неистовое, что толкнуло Джералда на убийство, что толкало его предков на преступления, приводившие их в

петлю. Ничего не осталось в ней от воспитанных, невозмутимых Робийяров, умевших в холодном спокойствии

принимать любые удары судьбы.

    – Да бросьте вы мне зубы заговаривать, вы просто трус! Вы боитесь жениться на мне! И со страху женитесь

на этой маленькой жалкой дурочке, которая, кроме «да» и «нет», слова произнести не может и нарожает вам

таких же трусливых, безъязыких котят, как она сама! И…

    – Вы не должны так говорить о Мелани!

    – Да пошли вы к черту с вашей Мелани! Кто вы такой – указывать мне, что я должна и чего не должна

говорить! Вы трус, вы низкий человек, вы… Вы заставили меня поверить, что женитесь на мне…

    – Ну, будьте же справедливы! – взмолился Эшли. – Разве я когда-нибудь…

    Но она не желала быть справедливой, хотя и понимала, что он прав. Его поведение всегда было чисто

дружеским, и только, и при мысли об этом ее гнев запылал с удвоенной силой, подогретый уязвленной женской

гордостью и самолюбием. Она вешается ему на шею, а он ее знать не хочет! Он предпочел ей эту бесцветную

дурочку! Ах, почему она не послушалась наставлении Эллин и Мамушки! Он не должен был даже подозревать

о ее чувстве! Пусть бы он никогда-никогда не узнал об этом – все лучше, чем так сгорать со стыда!

    Она вскочила на ноги, сжав кулаки. Он тоже поднялся и стоял, глядя на нее сверху вниз с выражением

обреченности и страдания.

    – Я буду ненавидеть вас всегда, до самой смерти! Вы низкий, бесчестный… – Она никак не могла припомнить

нужное, достаточно оскорбительное слово.

    – Скарлетт… поймите…

    Он протянул к ней руку, и она с размаху изо всей силы ударила его по лицу. Звук пощечины, нарушивший

тишину комнаты, был похож на звонкий удар бича, и внезапно вся ее ярость куда-то ушла и в сердце закралось

отчаяние.

    Красное пятно от пощечины отчетливо проступило на его бледном усталом лице. Он молча взял ее

безжизненно повисшую руку, поднес к губам и поцеловал. И прежде чем она успела промолвить хоть слово,

вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

    У нее подкосились ноги, и она упала в кресло. Он ушел, и его бледное лицо с красным пятном от пощечины

будет преследовать ее до могилы.

    Она слышала его затихающие шаги в холле, и чудовищность всего, что она натворила, постепенно все глубже

и глубже проникала в ее сознание. Она потеряла его навсегда. Теперь он возненавидит ее и всякий раз, глядя на

нее, будет вспоминать, как она навязывалась ему без всякого с его стороны повода.

    «Я не лучше Милочки», – внезапно подумала она, припомнив вдруг, как все – а сама она еще пуще других –

высмеивали развязное поведение Милочки. Ей живо представилось глупое хихиканье Милочки, повисшей на

руке у какого-нибудь очередного кавалера, припомнились ее неуклюжие ужимки, и она почувствовала, как в

ней снова закипает злоба – злоба на себя, на Эшли, на весь мир. Она ненавидела себя и ненавидела всех за свою

первую детскую отвергнутую любовь и за свое унижение. В ее чувстве к Эшли немного подлинной нежности

сплелось с большой долей тщеславия и самодовольной уверенности в силе своих чар. Она потерпела поражение,

но сильнее, чем горечь этого поражения, был страх: что, если она сделалась теперь всеобщим посмешищем?

Может быть, она своим поведением так же привлекала к себе внимание, как Милочка? Может быть, все смеются

над ней? При этой мысли по спине у нее пробежала дрожь.

    Рука ее упала на маленький столик, стоявший возле кресла, пальцы машинально сжали вазу для цветов, на

которой резвились два фарфоровых купидона. В комнате было так тихо, что ей захотелось закричать, сделать

что-то, чтобы нарушить эту тишину: ей казалось – еще мгновение, и она сойдет с ума. Она схватила вазу и что

было сил запустила ею в камин. Пролетев над диваном, ваза ударилась о мраморную каминную полку и

разбилась на мелкие осколки.

    – Ну, это уж слишком, – прозвучало из-за спинки дивана.

    От неожиданности и испуга Скарлетт на миг лишилась дара речи и ухватилась за кресло, чувствуя, что у нее

подкашиваются ноги, а с дивана поднялся Ретт Батлер и отвесил ей преувеличенно почтительный поклон.

    – Уже достаточно неприятно, когда твой послеобеденный сон нарушают таким обменом любезностей, какой я

вынужден был услышать, но зачем же еще подвергать мою жизнь опасности?

    Это было не привидение. Это в самом деле был он. Но боже милостивый, он же все слышал! Призвав на

помощь все свое самообладание, Скарлетт постаралась произнести с видом оскорбленного достоинства:

    – Сэр, вы должны были оповестить о своем присутствии!

    – В самом деле? – Белые зубы сверкнули, темные глаза открыто смеялись над ней. – Но ведь это вы вторглись

в мою обитель. Будучи принужден дожидаться мистера Кеннеди и чувствуя, что я, по-видимому, персона нон

грата среди собравшихся здесь, я благоразумно освободил их от своей нежелательной особы и удалился сюда,

полагая, что тут меня не потревожат. Но, увы! – Он пожал плечами и негромко рассмеялся.

    А в ней снова начинало закипать бешенство при мысли о том, что этот грубый, наглый человек мог слышать

все – все ее слова, которые она теперь ценой жизни хотела бы вернуть назад.

    – Подслушивать… – возмущенно начала она.

    – Подслушивая, можно порой узнать немало интересного и поучительного, – ухмыляясь, перебил он ее. –

Имея большой опыт по части подслушивания, я…

    – Сэр, вы не джентльмен, – отрезала она.

    – Очень тонкое наблюдение, – весело заметил он. – Так же, как и вы, мисс, – не леди. – По-видимому, он

находил ее крайне забавной, так как снова негромко рассмеялся. – Разве леди может так поступать и говорить

то, что мне довелось здесь услышать? Впрочем, настоящие леди редко, на мой взгляд, бывают

привлекательными. Я легко угадываю их мысли, но у них не хватает смелости или недостатка воспитанности

сказать то, что они думают. И это временами становится скучным. Но вы, дорогая мисс О'Хара, вы – женщина

редкого темперамента, восхитительного темперамента, и я снимаю перед вами шляпу. Я отказываюсь понимать,

чем элегантный мистер Уилкс мог обворожить девушку столь пылкого нрава, как вы. Он должен был бы

коленопреклоненно благодарить небо за то, что девушка, обладающая такой – как это он изволил выразиться? –

«неуемной жаждой жизни», потянулась к нему, а этот малодушный бедняга…

    – Да вы не достойны смахнуть пыль с его сапог! – в ярости выкрикнула она.

    – А вы будете ненавидеть его до самой смерти! – Он снова опустился на диван, и до нее долетел его смех.

    Она убила бы его, если бы могла. Но ей оставалось только уйти, что она и сделала, изо всех сил стараясь

сохранить достоинство и с шумом захлопнув за собой тяжелую дверь.

    Скарлетт так быстро взлетела вверх по лестнице, что на площадке едва не потеряла сознание. Она стала,

ухватившись за перила, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть у нее из груди: боль, гнев, обида раздирали ее

душу. Она старалась вздохнуть поглубже, но Мамушка слишком добросовестно затянула на ней корсет. Что

будет, если она сейчас лишится чувств и ее найдут здесь, на лестнице? Что все подумают? О, все, что угодно –

все они: и Эшли, и этот мерзкий Батлер, и все эти гадкие, завистливые девчонки! Впервые в жизни она

пожалела, что не носит с собой нюхательных солей, как другие дамы, но у нее даже флакончика такого не было.

Она всегда гордилась тем, что никогда не падает в обморок. Нет, она не допустит себя до этого и сейчас!

    Мало-помалу ощущение дурноты стало проходить. Еще немножко, и она совсем придет в себя, незаметно

проскользнет в маленькую гардеробную рядом со спальней Индии, распустит корсет, а потом тихонько

прикорнет на кровати подле кого-нибудь. Она старалась унять сердцебиение и придать своему лицу спокойное

выражение, понимая, что, вероятно, у нее сейчас совсем безумный вид. Если кто-нибудь из девушек не спит,

они сразу смекнут: с ней что-то неладно. А этого нельзя допустить, никто ничего не должен заподозрить.

    В большое окно на площадке лестницы ей был виден задний двор и мужчины, отдыхавшие там в креслах под

деревьями и в беседке. Как она завидовала им! Какое счастье быть мужчиной и не знать этих страданий,

которые выпали ей сейчас на долю!

    Чувствуя, как слезы жгут ей глаза, и все еще испытывая легкую дурноту, она вдруг услышала дробный стук

копыт по гравию подъездной аллеи и мужской взволнованный голос, громко осведомлявшийся о чем-то у слуг.

Снова послышался звук рассыпающегося под копытами гравия, и Скарлетт увидела всадника, скакавшего по

лужайке к группе развалившихся в креслах под деревьями мужчин.

    Какой-то запоздалый гость. Только зачем его конь топчет газон, которым так гордится Индия? Человек этот

был ей незнаком, но когда он спешился и схватил за плечо Джона Уилкса, она увидела, что он крайне

взволнован и возбужден. Все столпились вокруг него, высокие бокалы с вином и пальмовые веера были забыты

на столах и на траве. Даже сюда до нее долетали напряженные, взволнованные, вопрошающие голоса мужчин.

Потом над всем этим нестройным гомоном взлетел ликующий, словно на охоте, в гоне, возглас Стюарта

Тарлтона:

    – Эге-ге-гей!

    Так Скарлетт, сама о том не подозревая, впервые услышала боевой клич мятежников.

    Она видела, как четверо братьев Тарлтонов, а за ними и Фонтейны отделились от группы гостей и бегом

устремились к конюшне, крича на ходу:

    – Джимс! Эй, Джимс! Седлай, живо!

    «У кого-то пожар», – подумала Скарлетт. Но пожар пожаром, а ей все равно необходимо было улечься в

постель, пока ее отсутствие не бросилось в глаза.

    Сердце уже билось тише, и она на цыпочках стала подниматься дальше по лестнице. Дом стоял, погруженный

в тяжелую жаркую дремоту, словно и он отдыхал, прежде чем во всем блеске восстать вечером от сна в сиянии

свечей – под звуки музыки. Скарлетт бесшумно отворила дверь гардеробной, шагнула за порог и замерла, все

еще держась за ручку; из неплотно притворенной двери напротив, ведущей в спальню, до нее долетел

приглушенный почти до шепота голос Милочки Уилкс:

    – Ну, Скарлетт сегодня разошлась вовсю!

    Скарлетт почувствовала, как сердце снова сделало бешеный скачок, и она бессознательно прижала руку к

груди, словно пытаясь его унять. «Подслушивая, можно порой узнать немало поучительного», – вспомнился ей

насмешливый голос. Уйти? Или внезапно появиться перед ними и вогнать Милочку в краску, как она того

заслуживает? Но при звуках другого голоса она замерла. Упряжка мулов не сдвинула бы ее теперь с места – она

услышала голос Мелани:

    – Ах, Милочка, зачем ты так! Не будь злюкой. Скарлетт просто очень живая, жизнерадостная девушка.

По-моему, она очаровательна.

    «Только этого не хватало! – подумала Скарлетт, бессознательно вонзая ногти в корсаж. – Теперь еще эта

слащавая лицемерка будет за меня заступаться!»

    Слышать слова Мелани было тяжелей, чем откровенное злоречие Милочки. Скарлетт не испытывала доверия

ни к одной женщине на свете и считала, что все они, кроме ее матери, руководствуются всегда исключительно

эгоистическими побуждениями. Мелани знает, что прочно завладела Эшли, и поэтому может позволить себе

немножко этакого христианского милосердия. По мнению Скарлетт, это был лишь способ торжествовать победу

и одновременно проявлять незлобивость характера. Скарлетт сама не раз прибегала к такой уловке, обсуждая

подруг со своими кавалерами, и всякий раз ей удавалось одурачить этих простофиль, заставив их поверить в ее

кротость и добросердечие.

    – Ну, дорогая, – язвительный голосок Милочки звучал уже громче, – ты, должно быть, слепая!

    – Тише, Милочка, – прошипела Салли Манро. – Твой голос разносится по всему дому!

    Милочка понизила голос, но не сдалась.

    – Да вы же видели, как она кокетничала со всеми мужчинами, которых ей только удавалось подцепить, даже с

мистером Кеннеди, а он ухаживает за ее родной сестрой. Это что-то неслыханное! И она явно заигрывает с

Чарлзом. А ведь вы знаете, мы с Чарлзом… – Милочка стыдливо хихикнула.

    – Вот как, в самом деле?! – раздались возбужденные восклицания.

    – Только никому не говорите, девочки… пока еще не надо!

    Заскрипели пружины матраца – кто-то прыгнул на кровать, чтобы обнять Милочку, кто-то весело

рассмеялся… Мелани негромко прощебетала что-то о том, как она будет счастлива назвать Милочку своей

сестрой.

    – Ну, а я так совсем не была бы в восторге, если бы Скарлетт стала моей сестрой. Это самая нахальная

девчонка на свете. – Голос Хэтти Тарлтон звучал удрученно. – Но она почти что помолвлена со Стюартом.

Брент, правда, уверяет, что Стюарт нужен ей как прошлогодний снег, но ведь Брент сам от нее без ума.

    – Если хотите знать, то Скарлетт нужен только один человек, – с таинственной важностью изрекла Милочка.

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: