Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    «Боже, какой дурак!» – со злостью подумала Скарлетт и украдкой скосила глаза в надежде, что кто-нибудь

избавит ее от продолжения этой беседы.

    – Будете?

    – Ну как же, конечно, мистер Гамильтон! Трижды переберу четки, отходя ко сну!

    Чарлз быстро поглядел по сторонам, почувствовал, как напряглись у него мускулы, и затаил дыхание. Они, в

сущности, были одни, и такого случая могло больше не представиться. И даже если судьба будет снова так же к

нему благосклонна, в другой раз у него может не хватить духу…

    – Мисс О'Хара… Я должен вам что-то сказать… Я… люблю вас.

    – Что? – машинально переспросила Скарлетт, стараясь за группой громко разговаривавших мужчин

разглядеть Эшли, все еще сидевшего у ног Мелани.

    – О да, люблю! – восторженно прошептал Чарлз, окрыленный тем, что Скарлетт не расхохоталась, не

взвизгнула и не упала в обморок, что, по его мнению, обязательно происходит с девушками при подобных

обстоятельствах. – Я люблю вас! Вы самая… самая… – И тут впервые в жизни у него вдруг развязался язык: –

Вы самая красивая, самая добрая, самая очаровательная девушка на свете! Вы обворожительны, и я люблю вас

всем сердцем. Я не смею и помыслить о том, чтобы вы могли полюбить такого, ничем не замечательного

человека, как я, но если вы, дорогая мисс О'Хара, подадите мне хоть искру надежды, я сделаю все, чтобы

заслужить вашу любовь. Я…

    Чарлз умолк, будучи не в состоянии придумать никакого подвига, достаточно трудного, чтобы он мог

послужить доказательством глубины его чувства, и сказал просто:

    – Я прошу вас стать моей женой.

    При слове «женой» Скарлетт показалось, что ее внезапно сбросили с облаков на землю. В эту минуту она в

мечтах уже видела себя женой Эшли и потому с плохо скрытым раздражением взглянула на Чарлза. Нужно же,

чтобы этот глупый теленок навязывался ей со своими чувствами именно в этот день, когда у нее ум за разум

заходит от тревоги! Она взглянула в карие, полные мольбы глаза и не сумела прочесть в них ни первой робкой

любви, делавшей их прекрасными, ни преклонения перед нашедшим свое живое воплощение идеалом, ни

нежности, ни восторженной надежды на счастье, горевшей как пламя. Для Скарлетт было не внове выслушивать

предложения руки и сердца, притом от куда более привлекательных на ее взгляд мужчин, чем этот Чарлз

Гамильтон, и у каждого из них хватило бы деликатности не заниматься этим на барбекю, когда голова у нее

была забита своими, несравненно более важными проблемами. Она видела перед собой просто двадцатилетнего

мальчишку, заливавшегося краской от смущения и выглядевшего крайне глупо. Ее так и подмывало сказать ему,

какой у него нелепый вид. Но наставления Эллин невольно сделали свое дело, и она, по привычке скромно

опустив глаза, машинально пробормотала подобающие для такого случая слова:

    – Мистер Гамильтон, я, разумеется, высоко ценю честь, которою вы оказали мне, прося стать вашей женой, но

это такая для меня неожиданность, что, право, я не знаю, что вам ответить.

    Это был изящный способ, не задевая самолюбия поклонника, не дать ему сорваться с крючка, и Чарлз

проглотил приманку с ретивостью неофита.

    – Я готов ждать вечность! Пусть это будет лишь тогда, когда у вас не останется сомнений. О мисс О'Хара,

пожалуйста, скажите, могу ли я надеяться!

    – Хм, – произнесла Скарлетт, чей острый взгляд приметил, что Эшли не присоединился к мужчинам, чтобы

принять участие в разговоре о войне, и все так же продолжает с улыбкой глядеть снизу вверх на Мелани. Если

бы этот домогающийся ее руки дурачок помолчал с минуту, может быть, ей удалось бы услышать, о чем они там

беседуют. Ей это просто необходимо. Почему с таким интересом смотрит сейчас Эшли на Мелани, что могла

она сообщить ему особенного?

    Восторженное бормотание Чарлза заглушало их голоса.

    – Ах, помолчите! – прошипела Скарлетт, машинально сжав его руку и даже не поглядев на него.

    Обиженный, ошеломленный, Чарлз покраснел еще сильнее, но тут он заметил, что взгляд Скарлетт прикован

к его сестре, и облегченно вздохнул. Скарлетт, конечно, просто боится, как бы его слова не долетели до

чьих-нибудь ушей. Она, естественно, смущена, ее природная стыдливость задета, и она в ужасе, что их разговор

может быть услышан. Мужская гордость взыграла в Чарлзе с небывалой дотоле силой – ведь впервые в жизни

он сумел смутить девушку. Ощущение было захватывающим. Он постарался придать лицу выражение

небрежного безразличия и украдкой сжал в свою очередь руку Скарлетт, показывая, что он человек светский,

все понимает и не в обиде на нее.

    А она даже не заметила его пожатия, так как в эту минуту до нее отчетливо долетел нежный голосок Мелани

– бесспорно главное орудие ее чар:

    – Боюсь, я никак не могу согласиться с вами. Мистер Теккерей-циник. Мне кажется, ему далеко до мистера

Диккенса – вот тот уж истинный джентльмен.

    «Господи, о какой чепухе она разговаривает с мужчиной! – подумала, едва не фыркнув, Скарлетт, у которой

сразу отлегло от сердца. – Да она же просто синий чулок, а ведь общеизвестно, как относятся мужчины к таким

девушкам… Чтобы заинтересовать мужчину и удержать его при себе, нужно сначала вести разговор о нем

самом, а потом постепенно, незаметно перевести на себя и дальше уже придерживаться этой темы». Скарлетт,

несомненно, забеспокоилась бы, скажи Мелани примерно следующее: «Как это замечательно, то, что вы

сказали!» или: «Какие необычайные мысли родятся у вас в голове! Мой бедный умишко лопнет от натуги, если

я стану думать о таких серьезных вещах!» А Мелани вместо этого, глядя на мужчину у своих ног, разговаривает

с таким постным лицом, словно сидит в церкви. Будущее снова предстало перед Скарлетт в розовом свете, и она

опять настолько воспряла духом, что глаза ее сияли, а на губах играла радостная улыбка, когда она повернулась,

наконец, к Чарлзу. Вдохновленный этим доказательством расположения, он схватил ее веер и с таким усердием

принялся им махать, что у нее растрепалась прическа.

    – А вашего мнения мы еще не удостоились услышать, – сказал, обращаясь к Эшли, Джим Тарлтон. Он стоял

поодаль, в группе громко споривших о чем-то мужчин, и Эшли, извинившись перед Мелани, встал. «Он самый

красивый мужчина здесь», – подумала Скарлетт, любуясь непринужденной грацией его движений и игрой

солнца в белокурых волосах. Даже мужчины постарше умолкли, прислушиваясь к его словам.

    – Что ж, господа, если Джорджия будет сражаться, я встану под ее знамена. Для чего бы иначе вступил я в

эскадрон? – Всякий налет мечтательности исчез из его широко раскрытых серых глаз, уступив место

выражению такой решимости, что Скарлетт была поражена. – Но я разделяю надежду отца, что янки не станут

вторгаться в нашу жизнь и нам не придется воевать. – Он, улыбаясь, поднял руку, когда братья Фонтейны и

Тарлтоны что-то загалдели наперебой. – Да, да, я знаю, мы подвергались оскорблениям, нас обманывали… но

будь мы на месте янки и захоти они выйти из Союза, как бы поступили мы? Да примерно так же. Нам бы это не

понравилось.

    «Ну конечно, как всегда, – подумала Скарлетт. – Вечно-то он старается поставить себя на место другого». Она

не считала, что в споре каждая сторона может быть по-своему права. Порой она просто не понимала Эшли.

    – Не будем слишком горячиться и очертя голову лезть в драку. Многие бедствия мира проистекали от войн. А

потом, когда война кончалась, никто, в сущности, не мог толком объяснить, к чему все это было.

    Скарлетт даже фыркнула. Счастье для Эшли, что у него такая неуязвимая репутация – никому даже в голову

не придет усомниться в его храбрости, не то он мог бы нарваться на оскорбление. И не успела она это подумать,

как шум в группе молодежи, окружавшей Эшли, усилился, послышались гневные возгласы.

    В беседке старый глухой джентльмен из Фейетвилла дернул Индию за рукав:

    – О чем это они? Что случилось?

    – Война! – крикнула Индия, приставив руку к его уху. – Они хотят воевать с янки.

    – Война? Вон оно что! – воскликнул старик, нашарил свою палку и так резво вскочил со стула, что удивил

всех, знавших его много лет. – Я могу им кое-что порассказать на этот счет. Я был на войне. – Мистеру Макра

нечасто выпадала такая возможность поговорить о войне – чаще всего женская половина его семейства успевала

заткнуть ему рот.

    Размахивая палкой и что-то восклицая, мистер Макра поспешно зашагал к стоявшей поодаль группе мужчин,

а поскольку он был глух как пробка и не мог слышать своих оппонентов, те вынуждены были вскоре сложить

оружие.

    – Эй вы, отчаянные молодые головы, послушайте меня – старика. Не нужна вам эта война. Я-то воевал и

знаю. Участвовал и в Семинольской кампании, был, как дурак, и на Мексиканской войне. Никто из вас не знает,

что такое война. Вы думаете, это – скакать верхом на красавце коне, улыбаться девушкам, которые будут

бросать вам цветы, и возвратиться домой героем. Так это совсем не то. Да, сэр! Это – ходить не укравши, спать

на сырой земле и болеть лихорадкой и воспалением легких. А не лихорадкой, так поносом. Да, сэр, война не

щадит кишок – тут тебе и дизентерия, и…

    Щеки дам порозовели от смущения. Мистер Макра, подобно бабуле Фонтейн с ее ужасно громкой отрыжкой,

был живым напоминанием об ушедшей в прошлое более грубой эпохе, которую все стремились забыть.

    – Ступай, уведи оттуда дедушку, – прошипела одна из дочерей старика на ухо стоявшей рядом дочке. – Право

же, он день ото дня становится все невыносимей, – шепотом призналась она окружавшим ее раскудахтавшимся

матронам. – Вообразите, не далее как сегодня утром он сказал Мэри – а ей всего шестнадцать… – Дальше шепот

стал еле слышным, и внучка выскользнула из беседки, чтобы сделать попытку увести мистера Макра обратно на

его место, в тень.

    Среди всей этой разгуливающей под деревьями толпы – оживленно разговаривающих мужчин и

взволнованно улыбающихся девушек – только один человек оставался, казалось, совершенно невозмутимым.

Скарлетт снова поглядела на Ретта Батлера: он стоял, прислонясь к дереву, засунув руки в карманы брюк, стоял

совсем один – с той минуты, как мистер Уилкс отошел от него, – и не проронил ни слова, в то время как среди

мужчин спор разгорался все жарче. По его губам, под тонкими темными усиками скользила едва заметная

улыбка, и в темных глазах поблескивала снисходительная усмешка, словно он слушал забавлявшую его

похвальбу раззадорившихся ребятишек. «Какая неприятная у него улыбка», – подумалось Скарлетт. Он молча

прислушивался к спору, пока Стюарт Тарлтон, рыжий, взлохмаченный, с горящим взором, не выкрикнул в

который уже раз:

    – Мы разобьем их в один месяц! Что может этот сброд против истинных джентльменов! Да какое там в месяц

– в одном сражении.

    – Джентльмены, позволено ли мне будет вставить слово? – сказал Ретт Батлер, не изменив позы, не вынув рук

из карманов и лениво, на чарльстонский лад растягивая слова.

    В голосе его и во взгляде сквозило презрение, замаскированное изысканной вежливостью, которая, в свою

очередь, смахивала на издевку.

    Все мужчины обернулись к нему и замолчали, преувеличенной любезностью подчеркивая, что он не

принадлежит к их кругу.

    – Задумывался ли кто-нибудь из вас, джентльмены, над тем, что к югу от железнодорожной линии Мейкон –

Диксон нет ни одного оружейного завода? Или над тем, как вообще мало литейных заводов на Юге? Так же, как

и ткацких фабрик, и шерстопрядильных, и кожевенных предприятий? Задумывались вы над тем, что у нас нет

ни одного военного корабля и что флот янки может заблокировать наши гавани за одну неделю, после чего мы

не сможем продать за океан ни единого тюка хлопка? Впрочем, само собой разумеется, вы задумывались над

этим, джентльмены.

    «Да он, кажется, считает наших мальчиков просто кучей идиотов!» – возмущенно подумала Скарлетт, и кровь

прилила к ее щекам.

    По-видимому, такая мысль пришла в голову не ей одной, так как кое-кто из юношей с вызовом поглядел на

говорившего. Но Джон Уилкс тут же как бы случайно оказался возле Ретта Батлера, словно желая напомнить

всем, что это его гость и к тому же здесь присутствуют дамы.

    – Вся беда у нас, южан, в том, что мы мало разъезжаем по свету или мало наблюдений выносим из наших

путешествий. Ну, конечно, все вы, джентльмены, много путешествовали. Но что вы видели? Европу, Нью-Йорк

и Филадельфию, и дамы, – он сделал легкий поклон в сторону беседки, – без сомнения, побывали в Саратоге.

Вы видели отели и музеи, посещали балы и игорные дома. И возвратились домой, исполненные уверенности в

том, что нет на земле места лучше нашего Юга. Что до меня, то я родился в Чарльстоне, но последние несколько

лет провел на Севере. – Он усмехнулся, сверкнув белыми зубами, словно давая понять, что ни для кого из

присутствующих, конечно, не секрет, почему он больше не живет в Чарльстоне, только ему на это наплевать. –

И я видел многое, чего никто из вас не видел. Я видел тысячи иммигрантов, готовых за кусок хлеба и несколько

долларов сражаться на стороне янки, я видел заводы, фабрики, верфи, рудники и угольные копи – все то, чего у

нас нет. А у нас есть только хлопок, рабы и спесь. Это не мы их, а они нас разобьют в один месяц.

    На мгновение воцарилась мертвая тишина. Ретт Батлер достал из кармана тонкий полотняный носовой платок

и небрежно смахнул пыль с рукава. Затем зловещий шепот пронесся над толпой гостей, а беседка загудела, как

потревоженный улей. И хотя щеки Скарлетт еще пылали от гнева, в практичном уме ее промелькнула мысль,

что человек этот прав – слова его не лишены здравого смысла. И в самом деле, она в жизни не видала ни одного

завода или хотя бы человека, который бы своими глазами видел завод. Но все равно этот Батлер не джентльмен,

он проявил дурное воспитание, позволив себе такое утверждение, да еще на пикнике, где люди собрались,

чтобы повеселиться.

    Стюарт Тарлтон, сдвинув брови, шагнул вперед, Брент – за ним. Конечно, близнецы слишком хорошо

воспитаны – они не затевают драки прямо на барбекю, как бы ни чесались у них кулаки. Тем не менее все дамы

были приятно возбуждены – ведь им так редко выпадала удача быть свидетельницами публичной ссоры.

Обычно все приходилось узнавать от третьих лиц.

    – Сэр, – угрожающе начал Стюарт, – что вы хотели этим сказать?

    Ретт ответил вежливо, но в глазах его мелькнула насмешка:

    – Я хотел сказать, что Наполеон – вы, вероятно, слышали о нем – заметил как-то раз: «Бог всегда на стороне

более сильной армии!» – И, обращаясь к Джону Уилксу, произнес с почтительностью, в которой не было ничего

наигранного: – Вы обещали показать мне вашу библиотеку, сэр. Не слишком ли я злоупотреблю вашей

любезностью, если попрошу вас сделать это сейчас? Боюсь, мне скоро придется отбыть в Джонсборо – там у

меня маленькое, но неотложное дело.

    Повернувшись к остальным гостям, он щелкнул каблуками, отвесил низкий, как в танце, поклон –

неожиданно легкий и грациозный для такого атлетически сложенного мужчины и одновременно вызывающий,

как пощечина, – и последовал за Джоном Уилксом к дому, высоко неся свою темноволосую голову. До

оставшихся на лужайке долетел его раздражающе саркастический смех.

    На мгновение наступило растерянное молчание, а затем голоса загудели вновь. Индия устало поднялась со

стула возле беседки и направилась к рассвирепевшему Стюарту Тарлтону. Слов Индии Скарлетт не слышала, но

то, что она прочла в устремленном на Стюарта взгляде, заставило ее испытать нечто похожее на укор совести.

Это был тот же отрешенный от себя взгляд, какой был у Мелани, когда она смотрела на Эшли, только Стюарт

этого не видел. Так, значит, Индия любит его! Невольно у Скарлетт мелькнула мысль, что, не начни она тогда,

на этом политическом сборище, так отчаянно кокетничать со Стюартом, может быть, он давно женился бы на

Индии. Но она тут же успокоилась, сказав себе: не ее вина, если некоторые девушки не умеют удержать возле

себя мужчину.

    Но вот Стюарт явно принужденно улыбнулся Индии и кивнул. Должно быть, Индия уговорила его оставить

мистера Батлера в покое и не затевать ссоры. Под деревьями все пришло в движение, гости поднимались,

стряхивая с платья крошки, замужние женщины окликали ребятишек и нянек и собирали под крылышко своих

птенцов, дабы отправиться восвояси, а девушки небольшими группками, болтая и смеясь, направились к дому,

чтобы там, в верхних комнатах, вволю посплетничать и вздремнуть.

    Все дамы покинули тень дубов и беседку, предоставив их в распоряжение мужчин, и только миссис Тарлтон

пришлось задержаться – Джералд, мистер Калверт и кто-то еще хотели получить у нее ответ: даст она лошадей

для Эскадрона или нет.

    Эшли, задумчиво и чуточку насмешливо улыбаясь, направился туда, где сидели Скарлетт и Чарлз.

    – Дерзкий малый, что вы скажете? – заметил он, глядя вслед удалявшемуся Ретту Батлеру. – Ну прямо герцог

Борджиа.

    Скарлетт постаралась напрячь память, перебирая в уме все знатные семейства графства и даже Атланты и

Саванны, но решительно не могла припомнить такой фамилии.

    – Кто они? Я таких что-то не знаю. Он их родственник?

    Чарлз как-то странно посмотрел на нее – недоумевающе и смущенно, но любовь тут же превозмогла все.

Любовь подсказала ему, что для девушки достаточно быть красивой, доброй и обаятельной, а образованность

может только нанести ущерб ее чарам, и сказал поспешно:

    – Борджиа были итальянцами.

    – А, иностранцы, – протянула Скарлетт, сразу потеряв к ним всякий интерес.

    Она подарила Эшли самую чарующую из своих улыбок, но он почему-то избегал ее взгляда. Он смотрел на

Чарлза с каким-то странным выражением сочувствия и понимания.

    Скарлетт стояла на площадке лестницы и украдкой поглядывала вниз. Холл был пуст. Из спален наверху, то

замирая, то вновь набирая силу, доносился неумолчный гул голосов, взрывы смеха, отрывочные восклицания:

«Неужели! Не может быть!», «И что же он тогда сказал?» В шести просторных спальнях девушки, скинув

платья, расшнуровав корсеты, распустив по плечам волосы, отдыхали – кто на кроватях, кто на кушетках.

Обычай спать после обеда неукоснительно соблюдался в этих краях, а в такие дни, когда празднество

начиналось с утра и заканчивалось балом, отдых был просто необходим. Полчаса девушки будут болтать и

смеяться, а затем придут слуги и закроют ставни, и в теплом полумраке громкая перекличка голосов перейдет в

шепот, потом замрет совсем, и только тихий, равномерный звук дыхания будет нарушать тишину.

    Убедившись, что Мелани уже улеглась в постель вместе с Милочкой и Хэтти Тарлтон, Скарлетт

выскользнула из спальни и стала спускаться в холл. В окно на площадке лестницы ей была видна беседка и

фигуры сидевших там мужчин. Все пили вино из высоких бокалов, и Скарлетт знала, что это занятие продлится

у них до вечера. Она пригляделась внимательно, но не обнаружила среди них Эшли. И вдруг услышала его

голос. Ее надежды оправдались: он был во дворе перед домом – провожал отъезжавших матрон с детьми.

    Чувствуя, как колотится у нее сердце, Скарлетт поспешила вниз. А что, если она столкнется с мистером

Уилксом? Какую придумать отговорку, как объяснить ему, почему она бродит по дому, а не легла вздремнуть

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: