Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    – В чем дело, Уилл?

    Он на мгновение посмотрел на нее своим мягким спокойным взглядом.

    – Я просто хочу, чтобы вы разрешили мне жениться на Сьюлин.

    Скарлетт ухватилась за козлы – она чуть не упала навзничь от неожиданности. Жениться на Сьюлин!

Неужели кто-то женится на Сьюлин после того, как она отобрала у сестры Фрэнка Кеннеди, – вот уж чего она

никак не думала. Да кому нужна Сьюлин?

    – Боже правый, Уилл!

    – Значит, вы не возражаете?

    – Возражаю? Нет, но… Ой, Уилл, ну и удивил же ты меня – я просто опомниться не могу! Ты намерен

жениться на Сьюлин? А я-то всегда считала, что ты неравнодушен к Кэррин.

    Не отрывая глаза от крупа лошади, Уилл хлестнул ее вожжами. В лице его ничего не изменилось, но Скарлетт

показалось, что он тихо вздохнул.

    – Может, и был, – сказал он.

    – Так что же, она отказала тебе?

    – Я никогда ее не спрашивал.

    – Ах, Уилл, до чего же ты глупый. Спроси. Она ведь стоит двух Сьюлин!

    – Скарлетт, вы не знаете многого, что происходит в Таре. Последние месяцы вы не очень-то жаловали нас

своим вниманием.

    – Не жаловала – вот как?! – вспылила она. – А что я, по-твоему, делала в Атланте? Раскатывала в коляске,

запряженной четверкой, и плясала на балах? Разве не я каждый месяц посылала вам деньги? Разве не я платила

налоги, чинила крышу, купила новый плуг и мулов? Разве…

    – Не надо так кипятиться и давать волю своей ирландской крови, – спокойно перебил он ее. – Если кто и

знает, что вы сделали, так это – я, а сделали вы столько, что двоим мужчинам было бы не под силу.

    Слегка смягчившись, она спросила:

    – Тогда о чем же речь?

    – Вы действительно сохранили нам крышу над головой и благодаря вам в закромах у нас не пусто, но вы не

очень-то задумывались над тем, что творится в душе у тех, кто живет в Таре. Я не виню вас за это, Скарлетт.

Такая уж вы есть. Вас никогда не интересовало, что у людей в душе. Я просто хотел сказать вам, почему не

прошу руки мисс Кэррин: я ведь знаю – пустая это затея. Она была всегда мне как сестра, и говорит она со мной

откровенно – как ни с кем другим на свете. Но она не забыла того юношу, который погиб, и никогда не забудет.

Могу вам еще сказать, что она хочет уехать в Чарльстон в монастырь.

    – Ты шутишь!

    – Я, понятно, знал, что удивлю вас, и вот о чем я вас прошу, Скарлетт: не спорьте вы с ней, и не ругайте ее, и

не насмешничайте. Отпустите. Сейчас она только этого и хочет. Сердце у нее разбито.

    – Но, мать пресвятая богородица! У многих людей сердце разбито, однако они же не бегут в монастырь.

Возьми, к примеру, меня. Я потеряла мужа.

    – Но сердце-то у вас не разбито, – спокойно возразил Уилл и, подняв соломинку с пола повозки, сунул ее в

рот и принялся не спеша жевать.

    Скарлетт не нашла, что возразить. Когда ей говорили в лицо правду, сколь бы неприятна она ни была, в

глубине души Скарлетт всегда признавала, что это правда. И сейчас она молчала, пытаясь примириться с

мыслью, что Кэррин станет монашкой.

    – Обещайте, что не будете докучать ей.

    – Да ладно, обещаю. – И она посмотрела на него с удивлением, совсем уже другими глазами. Уилл ведь

любит Кэррин, до сих пор любит, причем так сильно, что сумел ее понять, встать на ее сторону и теперь

старается облегчить ей бегство из жизни. И однако же, он хочет жениться на Сьюлин. – Ну, а как же все-таки

насчет Сьюлин? Она ведь глубоко безразлична тебе, правда?

    – О нет, не совсем, – сказал он, вынимая изо рта соломинку и с величайшим интересом разглядывая ее. –

Сьюлин вовсе не такая плохая, как вы думаете, Скарлетт. Мне кажется, мы вполне поладим. Сьюлин ведь такая

оттого, что ей охота иметь мужа и детей, а этого любой женщине охота.

    Повозку трясло на неровной дороге, и какое-то время они ехали молча, так что Скарлетт могла обдумать его

слова. Что-то тут есть, невидимое на первый взгляд, глубоко сокрытое и очень важное, что побуждает мягкого,

незлобивого Уилла жениться на этой зануде Сьюлин.

    – Ты не сказал мне настоящей причины, Уилл. Я все-таки – глава семьи и имею право знать.

    – Правильно, – сказал Уилл, – и, думаю, вы меня поймете. Не могу я расстаться с Тарой. Это мой дом,

Скарлетт, единственный дом, который у меня когда-либо был, я люблю здесь каждый камень. И работал я у вас

так, как если бы Тара была моя. А когда во что-то вкладываешь свой труд, начинаешь это любить. Вы меня

понимаете?

    Она его понимала и, услышав, что он любит то же, что больше всего на свете любит она, почувствовала

особую к нему теплоту.

    – И вот как я рассудил. Папеньки вашего не стало, Кэррин уходит в монастырь, в Таре остаемся мы со

Сьюлин, а это значит, что я не смогу жить в Таре, если не женюсь на ней. Вы ведь знаете, какие у людей языки.

    – Но… но, Уилл, есть же еще Мелани и Эшли…

    При имени Эшли он повернулся и посмотрел на нее – светлые глаза его были непроницаемы. Однако у

Скарлетт возникло чувство, что Уиллу все известно про нее и Эшли, что он все понимает и не порицает, но и не

одобряет.

    – Они скоро уедут.

    – Уедут? Куда? Тара – их дом в такой же мере, как и твой.

    – Нет, это не их дом. Это и грызет Эшли. Тара – не его дом, и он считает, что не отрабатывает своего

содержания. Очень он плохой фермер, и понимает это. Бог видит, как он старается, но не создан он для сельских

дел, и вы это знаете не хуже меня. Колет дрова – того и гляди, ногу оттяпает. Да он прямой борозды проложить

не может – заставь маленького Бо идти за плугом, получится, наверно, не хуже, а уж про то, как и что сажать и

сеять, он вам такие чудеса нагородит, хоть книгу пиши. Но не его тут вина. Просто он был воспитан иначе. И

очень его мучает то, что он, мужчина, живет в Таре милостью женщины и почти ничем не может ей отплатить.

    – Милостью? Неужели он когда-нибудь говорил…

    – Нет, он ни разу слова не сказал такого. Вы же знаете Эшли. Но я-то все вижу. Прошлой ночью, когда мы

сидели возле вашего папеньки, я сказал Эшли, что посватался к Сьюлин и она сказала: «Да». И тогда он сказал,

что теперь у него точно груз с плеч свалился, потому что он чувствует себя в Таре как приблудный пес, но раз

мистер О'Хара умер, им с мисс Мелли пришлось бы и дальше тут жить, чтоб народ не болтал про меня и

Сьюлин. А теперь, сказал он, они уедут из Тары и он подыщет себе работу.

    – Работу? Какую работу? Где?

    – Да я точно не знаю, но вроде он сказал, что намерен двинуться на Север. У него есть приятель янки в

Нью-Йорке, и тот написал ему, что там можно устроиться на работу в банк.

    – Ах, нет! – из самых недр души вырвалось у Скарлетт, и Уилл снова посмотрел на нее тем особым взглядом.

    – Может, так оно всем будет лучше, если он уедет на Север.

    – Нет! Нет! Я этого не считаю.

    Мысль Скарлетт лихорадочно работала. Не может Эшли уехать на Север! Ведь это значит, что она, скорее

всего, никогда больше его не увидит. Хоть она и не видела его уже несколько месяцев и не говорила с ним

наедине с той роковой встречи во фруктовом саду, она ежедневно думала о нем и была счастлива, что он нашел

приют под ее крышей. Посылая Уиллу деньги, она всякий раз радовалась тому, что каждый посланный ею

доллар немного облегчает жизнь и Эшли. Конечно, фермер он никудышный. Он был, рожден для лучшей доли,

с гордостью подумала она. Был рожден, чтобы властвовать, жить в большом доме, ездить на великолепных

лошадях, читать стихи и повелевать неграми. Правда, теперь нет больше поместий, нет ни лошадей, ни негров и

осталось мало книг, но это ничего не меняет. Не так Эшли воспитан, чтобы ходить за плугом и обтесывать колья

для ограды. Что же тут удивительного, если он хочет уехать из Тары.

    Но не может она отпустить его из Джорджии. На крайний случай она заставит Фрэнка дать ему работу в лавке

– пусть рассчитает мальчишку, который стоит у него сейчас за прилавком. Но нет, не должен Эшли стоять за

прилавком, как не должен идти за плугом. Чтобы Уилкс стал лавочником! Да никогда! Но можно же для него

что-то придумать – да, конечно, лесопилка! При этой мысли Скарлетт почувствовала такое облегчение, что даже

заулыбалась. Но примет ли он такое предложение от нее? Не сочтет ли и это милостью? Надо так все обставить,

чтобы он думал, будто оказывает ей услугу. Она рассчитает мистера Джонсона и поставит Эшли на старую

лесопилку, а Хью будет заниматься новой. Она объяснит Эшли, что слабое здоровье да и дела в лавке не

позволяют Фрэнку помогать ей, а она сейчас в таком положении, что ей просто необходима помощь.

    Уж как-нибудь она заставит его поверить, что просто не может без него обойтись. Она дала бы ему половину

прибыли от лесопилки, только бы он согласился, – что угодно дала бы, лишь бы он остался при ней, лишь бы

видеть, как лицо его озаряется улыбкой, лишь бы поймать в его взгляде то, что он так тщательно скрывает:

неизбывную любовь к ней. Но, поклялась она себе, никогда, никогда не станет она больше вытягивать из него

слова любви, никогда не будет вынуждать его поступиться этой дурацкой честью, которую он ставит выше

любви. Надо будет как-то деликатно дать ему это понять. Иначе он может отказаться, опасаясь новой сцены

вроде того душераздирающего объяснения, которое между ними произошло.

    – Я найду ему что-нибудь в Атланте, – сказала она.

    – Ну, это уж ваше и его дело, – сказал Уилл и снова сунул соломинку в рот. – Пошел, Шерман! Вот что,

Скарлетт, я должен еще кое о чем попросить вас, прежде чем расскажу про вашего папеньку. Не хочу я, чтобы

вы накидывались на Сьюлин. Что она сделала, то сделала, и хоть остриги вы ее наголо, мистера О'Хара к жизни

не вернешь. К тому, же она искренне верила, что так будет лучше.

    – Я как раз хотела спросить тебя. При чем тут Сьюлин? Алекс говорил какими-то загадками – сказал только,

что ее надо бы выдрать. Что она натворила?

    – Да, люди здорово на нее злы. Все, кого я ни встречал сегодня в Джонсборо, клялись, что прирежут ее, как

увидят, да только, думаю, у них эта злоба пройдет. И вы обещайте мне, что не кинетесь на нее. Я не допущу

никаких ссор сегодня, пока мистер О'Хара лежит в гробу в гостиной.

    «Он не допустит никаких ссор! – возмущенно подумала Скарлетт. – Да он говорит так, будто Тара уже его!»

    Тут она вспомнила о Джералде, о том, что он лежит мертвый в гостиной, и разрыдалась – горько, со

всхлипами. Уилл обхватил ее за плечи и молча прижал к себе.

    Они медленно ехали в сгущавшихся сумерках по тряской дороге, голова Скарлетт покоилась на плече Уилла,

шляпка съехала набок, а она думала о Джералде – не о том, каким он был два последних года, не о старике с

отсутствующим взглядом, то и дело посматривавшем на двери, ожидая появления женщины, которая уже

никогда в них не войдет. Скарлетт помнила живого, полного сил, хоть уже и немолодого человека с густой

копной седых волос, шумного, веселого, гостеприимного, громко топавшего по дому, любившего дурацкие

шутки. Она вспомнила, как в детстве он казался ей самым чудесным человеком на свете: как этот неугомонный

человек сажал ее с собой в седло и перепрыгивал вместе с нею через изгороди, как он мог задрать ей юбчонку и

отшлепать, когда она капризничала, а потом плакал с нею, если она плакала, и давал ей четвертаки, чтобы она

успокоилась. Она вспомнила, как он возвращался домой из Чарльстона и Атланты, нагруженный подарками,

которые были всегда не к месту, – вспомнила, улыбаясь сквозь слезы, и то, как он возвращался из Джонсборо

домой на заре после заседаний в суде, пьяный в стельку, и перемахивал через изгородь, распевая во все горло

«Увенчав себя зеленым клевером». И как потом наутро ему стыдно было смотреть Эллин в лицо. Ну вот теперь

он и соединился с Эллин.

    – Почему ты не написал мне, что он болен? Я бы тут же примчалась…

    – А он ни секунды и не болел. Вот, моя хорошая, возьмите-ка мой платок, – и я сейчас все дам расскажу.

    Она высморкалась в его шейный платок, ибо выехала из Атланты, даже не прихватив с собой носового

платка, и снова прижалась к плечу Уилла. Какой же он славный, этот Уилл. Всегда такой ровный, спокойный.

    – Ну, так вот, как оно было, Скарлетт. Вы все время слали нам деньги, и мы с Эшли… ну, словом, мы

уплатили налоги, купили мула, и семян, и всяких разностей, и несколько свиней и кур. У мисс Мелли очень

хорошо пошло дело с курами, да, сэр. Славная она женщина, мисс Мелли, очень. Словом, после того как мы

накупили всего для Тары, не так уж много у нас осталось на наряды, но никто на это не сетовал. Кроме

Сьюолин.

    Мисс Мелани и мисс Кэррин – они сидят дома и носят старье с таким видом, будто гордятся своими

платьями, но вы ведь знаете Сьюлин, Скарлетт. Она все никак не примирится с тем, что у нее ничего нет. Едем

мы с ней, к примеру, в Джонсборо или в Фейетвилл, – только и разговору, что опять она в старом платье.

Особенно как увидит этих дам-«саквояжниц», то есть баб, я хочу сказать, которые разгуливают во всяких там

лентах и кружевах. А уж до чего ж они рядятся, жены этих чертовых янки, которые заправляют в Бюро вольных

людей! Так вот, дамы в нашей округе решили, что для них это вопрос чести – надевать в город самые дрянные

платья: пусть, мол, думают, будто одежда для них не имеет значения, они даже гордятся такой одеждой. Все –

кроме Сьюлин. Ей хотелось иметь не только красивые платья, но и лошадь с коляской. Она говорила, что у

вас-то ведь выезд есть.

    – Какой там выезд – старая двуколка, – возмутилась Скарлетт.

    – Не в том дело. Лучше, пожалуй, сразу вам сказать, что Сьюлин до сих пор передаивает, что вы женили на

себе Фрэнка Кеннеди, и я ее за это не виню. Сволочную штуку, знаете ли, вы сыграли с собственной сестрицей.

    Скарлетт резко подняла с его плеча голову – словно гремучая змея, готовая ужалить.

    – Сволочную, значит, штуку?! Я бы попросила тебя, Уилл Бентин, выражаться попристойнее! Я что же,

виновата, что он предпочел меня – ей?

    – Вы – женщина ловкая, Скарлетт, и я считаю: да, вы помогли ему переметнуться. Женщины всегда такое

могут сделать. Но вы-то, я думаю, еще и улестили его. Ведь вы, когда захотите, Скарлетт, можете быть такой

чаровницей, а он как-никак был ухажером Сьюлин. Она же получила от него письмо всего за неделю до того,

как вы отправились в Атланту, и он писал ей так ласково и говорил, что они скоро поженятся – вот только он

подкопит немного деньжат. Я все это знаю, потому что она показывала мне письмо.

    Скарлетт молчала: она знала, что он говорит правду, и ничего не могла придумать в свое оправдание. Вот уж

никак она не ожидала, что Уилл станет ее судьей. А кроме того, ложь, которую она сказала Фрэнку, никогда не

отягощала ее совести. Если девчонка не в состоянии удержать ухажера, значит, она не заслуживает его.

    – Ну, вот что, Уилл, перестань говорить гадости, – сказала она. – Если бы Сьюлин вышла за него замуж, ты

думаешь, она потратила бы хоть пенни на Тару или на кого-нибудь из нас?

    – Я ведь уже сказал, что, может, вы и правы, когда берете то, чего вам хочется, – сказал Уилл, поворачиваясь

к ней со спокойной улыбкой на лице. – Нет, не думаю, чтобы мы увидели хоть пенни из денег старины Фрэнка.

И все же никуда не денешься: это был сволочной поступок, и если вы считаете, что любые средства хороши,

лишь бы достичь цели, – не мое дело вмешиваться, да и вообще, кто я такой, чтобы судить? Так или иначе, а

Сьюлин с тех пор стала злая, как оса. Не думаю, чтобы она так уж страдала по старине Фрэнку, но очень это

задело ее самолюбие, и она все говорила: почему это вы должны носить красивые платья, иметь коляску и жить

в Атланте, а она должна схоронить себя здесь, в Таре. Она, вы же знаете, любит разъезжать по гостям и по

вечеринкам, любит носить красивые платья. И я не осуждаю ее. Все женщины такие.

    Так вот, месяц тому назад отвез я ее в Джонсборо и оставил – она пошла в гости, а я отправился по делам, а

когда мы поехали домой, вижу: она тихонькая, как мышка, но очень взволнованная – еле сдерживается. Я

решил: наверно, узнала, что кто-то ждет млад… – ну, словом, услышала какую-то интересную сплетню – я не

стал ломать над этим голову. А потом она целую неделю ходила по дому такая взволнованная – казалось, вот

сейчас все выложит, – но нет, молчала. Наконец поехала она навестить мисс Кэтлин Калверт… Скарлетт, вы бы

все глаза выплакали, поглядевши на мисс Кэтлин. Бедняжечка, лучше бы ей умереть, чем быть замужем за этим

трусливым янки – Хилтоном. Вы слыхали, что он заложил поместье и не смог его выкупить, и теперь им

придется оттуда уехать?

    – Нет, я этого не знала, да и не желаю знать. Я хочу знать про папу.

    – Сейчас и до этого дойдем, – примирительно сказал Уилл. – Когда Сьюлин вернулась от них, она сказала: все

мы ошибаемся насчет Хилтона. Она назвала его «мистером Хилтоном» и сказала, что очень он ловкий, а мы

только посмеялись над ней. Потом принялась она гулять днем с вашим папенькой, и я, когда возвращался домой

с полей, не раз видел, как она сидела с ним на кладбищенской стене и что-то ему втолковывала и размахивала

руками. А хозяин наш эдак удивленно смотрел на нее и только качал головой. Вы ведь знаете, какой он был,

Скарлетт. Становился все рассеяннее и рассеяннее, так что вроде даже перестал понимать, где он находится и

кто мы будем. Раз видел я, что Сьюлин указала ему на могилу вашей матушки, а хозяин наш как расплачется.

После этого вошла она в дом такая радостная, взволнованная; ну, я крепко ее отчитал, не пожалел слов. «Мисс

Сьюлин, – сказал я ей, – какого черта вы пристаете к своему бедному папеньке и напоминаете ему про вашу

матушку? Он ведь не очень-то и понимает, что она покойница, а вы все бубните ему об этом, бубните». А она

так вскинула голову, рассмеялась и сказала: «Не лезь куда не просят. Когда-нибудь вы все будете благодарны

мне за то, что я делаю». Вчера вечером мисс Мелани сказала мне, что Сьюлин делилась с ней своими планами,

но, сказала мисс Мелли, она думала, что у Сьюлин это так, несерьезно. Мисс Мелли сказала, что ничего не стала

нам говорить, потому что уж больно вся эта затея ей не понравилась.

    – Какая затея? Когда же ты, наконец, дойдешь до дела? Мы ведь уже полдороги проехали. Я хочу знать про

папу.

    – Я как раз к тому и веду, – сказал Уилл, – а мы и вправду почти подъехали к дому, так что, пожалуй, постоим

здесь, пока я не доскажу.

    Уилл натянул вожжи, лошадь остановилась и зафыркала. Они стояли у давно не стриженной изгороди из

диких апельсиновых деревьев, окружавшей владения Макинтошей. В просветах между темными стволами

Скарлетт различала высокие призрачные очертания труб, все еще торчавших над молчаливыми развалинами.

Лучше бы Уилл выбрал другое место для остановки.

    – Ну так вот, долго ли коротко ли, Сьюлин задумала получить с янки за хлопок, который они сожгли, и за

стадо, которое угнали, и за изгороди и за сараи, которые порушили.

    – С янки?

    – А вы не знаете? Правительство янки платит сторонникам Союза на Юге за всю разрушенную и

уничтоженную собственность.

    – Конечно, знаю, – сказала Скарлетт. – Но к нам-то это какое имеет отношение?

    – Очень даже большое, по мнению Сьюлин. В тот день, когда я отвез ее в Джонсборо, она встретила миссис

Макинтош, и пока они болтали, Сьюлин, само собой, заметила, как миссис Макинтош разодета, и, понятно,

спросила, откуда у той такие наряды. И тут миссис Макинтош приняла важный вид и сообщила, что муж ее

подал федеральному правительству иск и потребовал возмещения ущерба за уничтоженную собственность – он

был-де верным сторонником Союза и никогда ни в какой форме не оказывал помощи и не споспешествовал

Конфедерации.

    – Они и в самом деле никогда никому не помогали и не споспешествовали, – огрызнулась Скарлетт. – Ох уж

эти полушотландцы-полуирландцы!

    – Что ж, может, оно и так. Я их не знаю. Словом, правительство выдало им… я позабыл, сколько тысяч

долларов. Так или иначе, кругленькую сумму. Вот тут-то Сьюлин и завелась. Она думала про это всю неделю,

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: