Учебное пособие Предисловие

Главный вопрос философской мысли этого времени — как быть счастливым, как обрести внутри себя уверенность и благо, когда во внешнем мире ничего подобного найти уже невозможно. Счастье по-гречески звучит как эвдемония, по­этому философия эллинизма может быть названа эвдемони­стической (ищущей счастье). В ней оформились три основных школы, сходные между собой в стремлении обо­сновать и разработать эвдемонизм, но различающиеся спо­собами, которыми они предлагали человеку быть счастливым. Этими школами были эпикуреизм, стоицизм, скептицизм. Им предшество­вала философия кинизма, основоположники которой Антисфен (около 445—360 до н. э.) и Диоген (около 412—323 до н. э.), хотя и были современниками философов афинской школы, но по про­блематике и самому духу философствования не принадлежали к классической эпохе.

Киники переосмыслили предназначение философии, которая, по их мнению, должна заниматься не отвлеченным умозрением, а показывать человеку путь к добродетельной жизни. А для этого нужно произвести переоценку ценностей и повергнуть в прах ложные ценности. В качестве таковых они рассматривали имущество, телесные удоволь­ствия, зависимость от общественного мнения. Киники проповедо­вали нищету и полный отказ от удовольствий, поскольку сама природа определила тот минимум, в котором нуждается человек. «Приучайтесь обходиться малым, — поучал киник Кратет своих учени­ков, — это сближает нас с богами, противное же удаляет, и вам, за­нимающим среднее место между богами и неразумными животными, станет возможным уподобиться высшему роду, а не низшему».

В полной мере осуществить кинические принципы в своей жизни удалось Диогену. Несмотря на свой весьма вызывающий образ жизни, он пользовался в древности ог­ромным нравственным авторитетом и являлся образцом мудреца. Диоген жил в глиняной бочке на окраине Коринфа, пренебрегая всеми человеческими обы­чаями и манерами. Его жизнь полна притч, содержащих нравственные уроки. Рассказывают, что иногда Диоген среди бела дня с заж­женным фонарем бродил по многолюдным улицам Корин­фа. На вопрос удивленных встречных, чем он занят, фило­соф лаконично отвечал: «Ищу человека». Он имел в виду человека, живущего в соответствии со своим предназначением. Другой случай связывает Диогена с Александром Македонским. Будучи в Коринфе, македонский царь пожелал увидеть мудреца, сла­ва о котором разнеслась по всей Греции. Диоген лежал у своей бочки, греясь на солнце, когда всемогущий власте­лин со свитой подошел к нему. Философ не обратил на не­го никакого внимания, а когда Александр спросил: «Чего ты хочешь? Я исполню любое твое желание!» — спокойно попросил: «Отойди, царь, и не загораживай мне солнце». Надо отдать должное Александру — в ответ на эту дерзость он рассмеялся и, отойдя, сказал: «Если бы я не был Алек­сандром, то хотел бы быть Диогеном».

Дух философии кинизма выразился в полной, ничем не ог­раниченной свободе — свободе от телесных потребностей, сведен­ных к минимуму, свободе от людских пороков, от тщеславия, гордыни, алчности; свободе от условностей общепринятых норм поведения. Достижение такой свободы было возможно только на путях строжайшего самоограничения. Хотя этика киников носила индивидуалистический и субъективный характер, она основывалась на силе духа, способности к независимому существованию. Киники поставили ряд важных проблем: о свободе действительной и мнимой, внутренней и внешней, о моральной автономии человека, его достоинстве.

Одной из влиятельнейших школ выступает эпикурейская, основанная в 306 г. до н.э. Эпикуром (342—271 до н. э.) в Афинах, кото­рая вошла в историю как сад Эпикура. Он развивал взгляд на философию как на практическое учение, обеспечивающее человеку счастливую безмятежную жизнь, свободную от человеческих страданий: «Пусты слова того философа, которые не врачуют никакие страдания человека. Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезни из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезни души». Единственно важный, по Эпикуру, вопрос философии — как быть счастливым. Все остальные вопросы — о строении мира, о познании истины, о добродетели — следует принимать во вни­мание лишь постольку, поскольку они помогают достижению главной цели — счастья.

Перед тем как выяснять, каким образом можно достичь счастья, надо устранить препятствия к нему. Что мешает, по Эпикуру, обрести бла­го? Прежде всего — это страх, который является вечным спутни­ком человеческого рода и постоянно отравляет его су­ществование. Из всех возможных страхов есть три главных: перед богами — существами высшими и могущественными, способ­ными не только помочь нам, но и навредить; перед смертью — печальным, совершенно непостижимым финалом любой человеческой жизни; перед судьбой — предопределением, от нас не зависящим, которое может быть как добрым, так и злым.

По поводу первого Эпикур говорит так: боги — бессмертные существа, а значит, и совершенно блаженные, обладающие полным благом, абсолютно счастли­вые, поэтому и полностью бездеятельные и ни­как не могут повлиять на нашу жизнь. Стало быть, хотя они и существуют, их вовсе не следует бояться. Что касается смерти, говорит Эпикур, то мы прекрасно знаем, что все хорошее и дурное заключается в ощущениях, а смерть — это лишение всех ощущений. Поэтому, пока мы есть, смерти нет, а когда смерть есть, нас уже нет, и поэтому смерти не надо бояться. Что касается страха перед судьбой, то ведь мы сами предопределяем наш путь (как мы уже знаем, боги совершенно бездеятельны и не влияют на нас); на нас никто не влияет, кроме нас самих. Поэтому судьба – не что иное как результат наших собственных действий, поступков и усилий, и бояться ее — значит бояться себя самих.

Освободившись от страхов, необходимо выяснить, что следует и чего не следует делать для того, чтобы обрести сча­стье. Надо, говорит Эпикур, выбирать удовольствия и избегать страданий. Цель счастливой жизни — в душевном спокойствии, в «безмятежности души» (атараксии). Философ имеет в виду такое душевное равновесие, когда человек сохраняет свободу от вся­ких страстей — и от чрезмерных радостей, и от чрезмерной скорби.

В связи с учением о свободе человека Эпикур внес свои коррективы в демокритовское учение об атомах: он по­стулировал способность атомов не только двигаться вниз под действием тяжести, но и самопроизвольно уклоняться от прямо­го движения. И это спонтанное уклонение атомов позволило Эпикуру обосновать утверждение о том, что человеческие действия свободны и не подвластны року.

Большим авторитетом пользовалось также учение стоиков. основателем которого был Зенон из Кития (336—265 до н. э.). В отличие от эпикурейцев, они считали, что у человека нет свободы действий, что невозможно изменить обстоятельства своего существования; они верили в неотвратимость судьбы и невозможность уклониться от предо­пределенного течения событий. От необходимого хода вещей, а не от свободной воли человека зависят обстоятельст­ва его жизни: богатство или бедность, здоровье или болезнь, удо­вольствия или страдания. Человек не властен изменить свою судь­бу, но он властен в своем отношении к ней. Если внешние обстоятельства нам неподвластны, то следует, по мнению стоиков, относиться к ним с философской отрешенностью.

Мудрый человек дол­жен понимать естественность всего, что происходит, не впадать ни в отчаяние, ни в эйфорию, но всегда хранить спокойствие, даже равнодушие, апатию (греч. apatheia — беспристрастность). Формула стоической философии представлена знаменитым высказыванием: «Желающего судьба ведет, нежелающего — тащит». Человек совершенно несвободен и всецело пребы­вает в распоряжении внешних и не зависящих от него сил. А вернее, свобода состоит в том, чтобы понять их замысел и добровольно его выполнять, подчиняться своей судьбе.

Стремясь жить согласно с природой, стоики искали нравственную свободу, освобождение от страстей, аффектов, которые являются главным источником пороков и бедствий человека: необходимо с одина­ковым спокойствием переносить как радости, так и невзгоды жиз­ни — болезни, страдания, бедность, унижение.

Следует отметить, что, зародившись на почве Древней Греции, философско-этическое учение стоицизма не случайно нашло свою вторую родину в Риме. Наиболее видным представителем римской стои (новой стои) были Сенека (около 4 г. до н.э.— 65 г.), Эпиктет (50—138) и Марк Аврелий (121—180). Значительный успех стоицизма в римском обществе объясняется тем, что его идеи соответствовали римскому национальному характеру. Вся римская история наполнена образцами стойкости, мужества, неуклонного следования долгу, проявлений силы воли. Заветом римского народа и моральным стержнем его исторического бытия было – перенести неумолимые удары судьбы, сохраняя самообладание и достоинство римлянина в самых безнадежных ситуациях. Поэтому философия «героического пессимизма», как характеризуют стоицизм, оказалась созвучной их мироощущению и способу жизни.

Третьей философской школой эллинизма была скептиче­ская (от греч. skeptikos — критикующий, сомневающийся). Скептицизм — это сомнение, а его пред­ставители — скептики — сомневающиеся во всем философы. Учение скептиков было радикальным сомнением в достовер­ности знания, и единственный, подобающий философу спо­соб отношения к вещам, заключался в воздер­жании от каких бы то ни было суждений о них.

Родоначальником этой школы был Пиррон из Элиды (360—270 до н. э.). Для того чтобы достичь счастья, говорил он, человек должен отве­тить на три вопроса: какова природа вещей? как нам к ним относиться? что из этого для нас следует?

Отвечая на первый вопрос, Пиррон утверждает, что природа вещей непо­знаваема. То, что мы видим, и то, что действительно есть — не одно и то же. Вещи сами по себе нам недоступны, а известным может быть лишь то, как они нам себя являют (показывают), то, что нам кажется, то, как мы их воспринимаем. То есть нам доступны только явления (по-гречески — феномены) вещей, но не сами вещи. И поэтому мир как бы удваивается, разделяясь на реальный — существующий сам по себе — и феноменальный — видимый или воспринимаемый нами. Первый — подлинный, второй — иллюзорный. Знание о втором возможно, о первом же — нет. Мы никогда не смо­жем сказать «это так», но только «мне кажется, что это так». Ответ на второй вопрос таков: если вещи непознавае­мы, то все суждения о них, как утвердительные, так и отри­цательные, являются и истинными, и ложными одновре­менно. Все можно доказать и опровергнуть. Ни одно из противоположных положений не может быть более или ме­нее достоверным, чем другое. Вследствие этого все суждения о вещах ничего не зна­чат и совершенно бессмысленны, и поэтому от них надо воздержаться или отказаться. Поскольку мы ничего не знаем, говорит Пиррон, то мы в том числе не знаем, что является хорошим, а что — плохим, чему следует радоваться, а чему — печалиться, а значит, не можем испытывать ни положительных, ни отрицательных эмоций.

Обыкновенный человек скажет себе по поводу какого-ли­бо события: «это плохо» и расстроится из-за него. Скептик же скажет: «мне кажется, что это плохо, но ведь всего лишь ка­жется». Как же он сможет расстроиться из-за этого события, если он даже не знает, какое оно на самом деле — плохое или хорошее? Это отсутствие положительных и отрицательных эмоций, полную невозмутимость души, безразличие ко всему происходящему греческие скептики называют атараксией. Она-то и является несомненным счастьем и результатом скептической философии.