Выход из детской травмы. Обнять внутреннего ребенка

установку, что дочь отвратительна. До начала терапии
женщина практически не смотрела на себя в зеркало.
В дошкольном возрасте Н. говорила себе, что ее
настоящая мама умерла, а чужая тетя ее украла и не
любит. Слово «мама» до сих пор вызывает у нее
отторжение. Степень детского одиночества достигала
крайней формы: в садике и младших классах школы с Н.
никто не хотел играть, как часто бывает у детей из
неблагополучных 
семей. 
Отверженная… 
Ее
единственным другом была кукла, которую подарил
папа. Родители вместе не жили, а если пересекались,
«отчаянно дрались и ругались матом». По ночам
девочка накрывалась одеялом с головой, клала рядом
куклу и очень боялась монстра, жившего под кроватью.
Став взрослой, Н. в любых стрессовых ситуациях
винила себя, не могла спать и есть, плакала и не
находила себе места от внутренней боли. Обрушивала
на себя самые ужасные слова, которые услышала от
матери.
Курс психотерапии помог Н. обрести внутреннее
спокойствие и стать эмоционально стабильнее. Я ею
очень горжусь. Она заслуживает уважения за то, что не
сломалась.
Из дневника пациентки (опубликовано с разрешения)
Крик 
души, 
запечатленный 
в 
нескольких
предложениях, хорошо характеризует чувства людей с
пограничным расстройством личности, возникшим из-за
множественных психологических травм. Основная
проблема – невозможность выдерживать одиночество.
«Каково это… жить мясом наружу. Это невыносимо.
Это настолько больно, что самый теплый ветер хлещет
будто самый жестокий палач. Вывернутые наизнанку
окончания колются до судорог. Больно от взглядов, от
прикосновений, от шага навстречу. Убежать, закрыться
в своем панцире. И не выходить.
“Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…”

Что могло остаться от настоящего тебя после
стольких 
лет 
пряток 
за 
детским 
уродством,
паясничеством, маской, алкоголизмом или доспехами.
Когда принимаешь любое обличье, даже самое
неприятное, 
становится 
легче. 
Негармонично,
некомфортно, некрасиво. Зато НЕ больно настолько.
Некоторые приживаются и остаются надолго, чтобы
мирно существовать вместе. Можно дерзко смотреть в
глаза и смеяться, находиться среди людей, будто ничто
не угрожает. Да, это опустошает и обезличивает, но это
почти не болит».
Человек с дезорганизованной привязанностью узнáет
в этих словах себя. Быть на дне отчаяния, испытывать
беспомощность, боль и жжение в груди и метаться по
комнате характерно для травматика.
Приступ 
потери 
сложно 
остановить 
самому.
Доминанта в мозгу формируется моментально, и вы
больше не можете ни о чем думать, кроме как о
желании 
любой 
ценой 
восстановить 
отношения.
Доминант такой силы не может быть две, поэтому
деструктивные мысли захватывают целиком.
Да, сначала вы сердитесь, но наступает момент,
когда злость сменяют отчаяние и беспомощность.
Вспоминается мультик про Мамонтенка, который
поплыл искать маму, невзирая на опасность умереть. Он
плывет на льдине, поет песню и надеется. Я называю
синдромом Мамонтенка погружение в выученную
детскую беспомощность.
Самое грустное, что человек, из-за которого
возникает приступ, обычно не способен дать тепло
изначально. По моим наблюдениям, люди с ранней
детской 
травмой 
выбирают 
для 
выстраивания
отношений 
обладателей 
избегающего 
типа
привязанности, нарциссов и психопатов.

Иррациональные установки нужно заменить на
полезные. Единственно правильный способ выйти из
травмы – перестать искать себе родителей, отказаться
от 
восстановления 
справедливости 
и 
научиться
заботиться о себе.

жүктеу/скачать 1,03 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: