Один из наиболее искусных в критике историков древности, Эд. Мейер (Meyer Е.) (Die Entstehung des Judenthums. Halle, 1896) недавно еще высказал этот же странный юридический аргумент в пользу повествований Неемии. Буше-Леклерк (Bouché-Leclereq) в замечательном труде Le règne de Séleucus II Calliniqus et la critique historique (Revue des Universités du Midi. 1897. Avr—juin.) склоняется к аналогичному взгляду в противовес чрезмерно придирчивой критике Нибура и Дройзена. „Из страха впасть в совершенное неведение, являющееся для исторической критики своего рода самоубийством, или дать волю личной фантазии, она должна выказывать некоторую веру в свидетельства, которых она не может контролировать, если они не опровергаются другими свидетельствами одинаковой с ними ценности". Буше-Леклерк прав в отношении историка, который, „не признав никого из своих свидетелей, имеет притязания заменить их и видит их глазами совсем не то, что видели они сами". Но когда свидетельства недостаточны для научного знания факта, то единственно правильным является „агностицизм", т.е. признание в своем неведении; мы не имеем права уклоняться от этого признания на том основании, что случайно исчезли документы, противоречащие этим свидетельствам.
157
линность" документа вызывает к нему известное уважение и побуждает принимать без рассуждений и его содержание. Сомневаться в свидетельстве подлинного документа кажется самонадеянностью и считается, по крайней мере, обязательным выждать подавляющих улик, прежде чем „заявить о подлоге" авторского свидетельства. Сами историки употребляют это выражение, заимствованное, по несчастию, из юридического языка.
П. Необходимо методическое сопротивление таким естественным влечениям. Документ (а тем более авторское произведение) не представляет собою однородного целого; он состоит из множества независимых друг от друга свидетельств, из которых одни могут быть лживыми и ошибочными, между тем как другие точными и достоверными (и обратно), потому что каждое является продуктом целого ряда процессов, из которых одни могут быть правильными, другие неправильными. Ввиду этого недостаточно исследовать документ весь целиком (en bloc), нужно усмотреть в отдельности каждое содержащееся в нем свидетельство; критика может производиться только с помощью анализа.
Итак, внутренняя критика сводится к двум главным правилам:
1) Научная истина не устанавливается на основании одного лишь свидетельства, самого по себе взятого. Чтобы что-либо утверждать, нужно иметь специальные доказательства истинности этого утверждения. Возможно, что в некоторых случаях свидетельство автора окажется достаточным доказательством для признания истины, но этого нельзя знать заранее. Следовательно, нужно принять за правило исследовать всякое свидетельство с целью удостовериться, есть ли достаточные основания ему верить. 2) Критиковать документ полностью нельзя. Нужно принять за правило анализировать документ по его составным элементам, чтобы выделить все входящие в него самостоятельные свидетельства и исследовать каждое отдельно. Часто одна фраза содержит несколько свидетельств; необходимо их изолировать друг от друга и критиковать каждое отдельно. Например, в актах о продаже нужно различать время, место, про-
158
давца, покупателя, предмет, цену, каждое из условий договора.
На практике такого рода критика и анализ ведутся одновременно и, исключая документов, написанных трудным языком, они могут вестись одновременно с анализом и критикой истолкования. Понявши фразу, ее тотчас же анализируют и критикуют каждый из входящих в ее состав элементов. Критика, следовательно, логически состоит из большого числа операций. Описывая их насколько нужно подробно, чтобы объяснить их смысл и механизм, мы придадим им вид слишком медленного для применения на практике приема. Такое впечатление производит неизбежно всякое описание сложного практического действия. Сравните время, нужное для описания движения при фехтовании, и время, необходимое для его выполнения; сравните длинноту грамматики и словаря с быстротою чтения. Как всякое практическое искусство, критика состоит в привычке к некоторым действиям; во время обучения, пока не приобретен навык, приходится обдумывать отдельно каждый акт, прежде чем его выполнить, и выполнять в отдельности каждую операцию, вследствие чего дело подвигается медленно и трудно; но когда приобретен навык, действия, ставшие инстинктивными и бессознательными, делаются легкими и быстрыми. Пусть, следовательно, читатели не беспокоятся относительно медленности приемов критики: ниже они увидят, как они сокращаются на практике.
III. Итак, задача критики такова: перед нами свидетельство, исходящее от человека, приемы работы которого нам неизвестны, между тем как ценность свидетельства зависит исключительно от того, каким способом оперировал этот человек; требуется определить, правильно ли он действовал.
Самая постановка задачи показывает, что нельзя надеяться на какое-либо прямое окончательное решение: недостает существенных данных — как оперировал автор. Критика останавливается, стало быть, на косвенных и временных решениях, ограничиваясь доставлением данных, требующих окончательной обработки.
Природный инстинкт побуждает нас судить о ценности