Античная философия

МИНСК Издательство "Галаксиас"

ББК 87.3

Автор ее, талантливый английский писатель Джордж Генри Льюис (18.04.1818 - 28.11.1878), был одной из тех многосторонних и своеобразных лично­стей, которыми оказался так богат 19 век. Начав с изучения медицины, он однако затем настолько ув­лекся философией, что, забросив медицинские заня­тия, в 1838 году отправился в Германию, эту фило­софскую "Мекку" того времени, где провел длитель­ное время, штудируя философию и естественные науки. Возвратясь на родину, Льюис занялся лите­ратурной деятельностью: он писал романы, траге­дии, биографии, редактировал газету и сотрудничал в журналах. Встреченные сочувственно современни­ками, его художественные произведения однако не дожили до нашего времени, и теперь при желании о Дж. Г. Льюисе можно узнать лишь то, что он был ревностным поклонником идей Огюста Конта и спо­собствовал утверждению натурализма в английской литературе 19 века.

Цель этой книги - показать, как и почему интерес к философии стал лишь историческим, и эта цель состав­ляет главную ее особенность.

Фалес родился в Милете, греческой колонии в Малой Азии. Дата его рождения доподлинно неизвес­тна, но принято считать, что это произошло около пер­вого года 36-й Олимпиады (636 г. до Р. X.). Фалес принадлежал к одному из самых знатных родов Фи­никии и играл во всех политических делах своей страны выдающуюся роль, снискавшую ему глубокое ува­жение сограждан. В некоторых биографиях отрицает­ся его деятельное участие в политике на том лишь основании,что где-то у Платона есть место, согласно которому Фалес проводил свою жизнь в уединении и размышлении. Но с другой стороны его склонность к уединению также весьма сомнительна вследствие его политической деятельности. Представляется, что одно вполне совместимо с другим: размышление не лиша­ет человека способности действовать, и деятельная жизнь может и не занимать его досуг в такой мере, чтобы ему вовсе не оставалось времени для размыш­ления. Прежде чем начать действовать разумный че­ловек укрепляет свой ум размышлением, и действует он, чтобы доказать истинность своих убеждений.

Главой школы, изучению которой посвящена эта глава, был Анаксимандр Милетский, родившийся пред­положительно в 42-ю олимпиаду (611 г. до Р. X.). Его называют то другом, то учеником Фалеса. Пред­почтительным представляется первый эпитет, так как сомнительно рассматривать его как ученика Фалеса. Анаксимандр пользовался огромной известностью благодаря своим познаниям в политике и науках; ему приписываются многие важные изобретения, среди которых изобретение солнечных часов и черчение гео­графических карт. Его вычисления величин небесных тел, а также расстояний между ними изложены пись­менно в виде небольшого сочинения, которое счита­ется самым древним философским произведением. Анаксимандр был страстно предан математическим занятиям и составил целый ряд геометрических за­дач. Он стоял во главе колонии, находившейся в Апол­лонии, и, возможно, некоторое время жил при дворе тирана Поликрата, на острове Самос, где также жили Пифагор и Анакреон.

На первый взгляд может показаться совершенно непонятным такое положение: "Бесконечное - есть начало всего сущего". Это что-то в роде монотеизма позднейшего времени или же какая-то мистическая игра слов. Но собственно положение это не легче и не труднее для понимания, чем положение Фалеса: "вода - есть начало всего сущего". Перенесемся мыс­ленно в ту отдаленную эпоху, когда жили эти фило­софы, и посмотрим, нельзя ли уяснить себе, как могла возникнуть подобная идея. При сопоставлении фило­софских взглядов Анаксимандра и его великого пред­шественника и друга Фалеса весьма поражает крайне абстрактный характер философии первого. Вместо погруженного в размышления метафизика, мы видим геометра. Фалес со своим знаменитым изречением, требующим, не смотря на трудности, познать самого себя, изречением, имевшим преимущественно конкрет­ный смысл, - может служить контрастом Анаксимандру, тезис которого - "Бесконечность - есть начало все­го сущего" - представляет попытку достигнуть край­ней степени отвлечения. Итак, принимая во внимание этот характер его идей; будем считать его скорее гео­метром, чем моралистом или физиком, и попробуем уяснить себе, как могло все существующее представ­ляться его уму в абстрактной форме и почему мате­матика была для него наукой всех наук и, возможно, тогда станет понятен и смысл его положения.

Фалес, отыскивая начало всего сущего, пришел к выводу, что этим началом была вода. Но Анаксимандр, имевший более абстрактный взгляд на вещи, не мог остановиться на таком конкретном предмете, как вода; он должен был пойти в своем анализе дальше. Пола­гая вместе с Фалесом, что вода составляет существо Вселенной, он, однако, спросил себя, не находится ли сама вода в зависимости от каких-либо условий? Ка­кие это условия? Эта влага, из которой произошло все сущее, не перестает ли она быть влагой во многих случаях? Может ли то, что есть начало всего, изме­няться? Может ли оно являться перед нами, как осо­бый предмет? Сама вода есть лишь единичный пред­мет; но единичный предмет не может заключать в себе всех предметов, всего сущего. Подобные возра­жения против идеи Фалеса отклонили от нее Анакси-мандра, или, лучше сказать, заставили его видоизменить ее. Начало всего, или же первоначало - решил он - есть не вода, но безграничное "Все" (беспредель­ное).

Без сомнения, теория эта покажется довольно смут­ной и бесплодной. Абстрактное "Все", по-видимому, это только слово, но не более того. Однако, в гречес­кой философии, как еще не раз придется убедиться, различие в словах обыкновенно было равносильно различию по существу. Если представить себе как математик, по самому характеру своих научных заня­тий, приходит к тому, что начинает считать абстрак­ции сущностями и, выделив форму, относится к ней так, как будто она одна и составляет тело, - то не труд­но представить себе и значение того различия, кото­рое Анаксимандр находит между всеми конечными предметами и бесконечным "Все".

Таково единственно возможное объяснение его положения, и, по-видимому, такое объяснение подкреп­ляется свидетельствами Аристотеля и Теофраста. По единогласному их утверждению, Анаксимандр под сло­вом "бесконечное" подразумевает множество элемен­тарных частей, из которых образуются все предметы через отделение. "Через отделение" - это выражение имеет важный смысл. Оно означает переход от абст­рактного к конкретному, тот процесс, посредством ко­торого "Все" воплощается в том или другом предме­те. Назвав бесконечное "Все" словом "бытие", мож­но сказать, что существует бытие само по себе и бытии не при посредстве другого; первое и есть то Бытие, тот вечно живой источник, откуда истекают разнооб­разные существующие предметы. В этой форме мысль Анаксимандра, возможно, покажется более ясной.

Анаксимандр отделил себя от Фалеса тем, что он придавал большее значение абстрактному, нежели конкретному, и в этой тенденции можно усмотреть зародыш пифагорейской школы, которую еще часто называют математической. Фалес стремился к позна­нию материального состава вселенной; воззрения его были до некоторой степени выводами из фактов, полу­ченных из наблюдения, результатом индукции, как бы ни была еще несовершенна эта индукция. Умозрения же Анаксимандра были вполне дедуктивны, и, как та­ковые, они влекли его в область математики, науки чисто дедуктивной.

Легенда хранит в своем ковчеге все эти чудеса, однако, хотя они и продукт вымысла, но то обстоятель­ство, что они приписываются Пифагору, безусловно, свидетельствует о его величии. Справедливо было замечено, что "не только все предания о Пифагоре, но и тот достоверный факт, что он производил в Италии могучее влияние на всех одной своей личностью, до­казывают, что он обладал тем неуловимым искусст­вом возбуждать в людях энтузиазм и производить на них то личное впечатление, которое необходимо всем, кому достается в удел нравственная власть над дру­гими, кто основывает секты и какие-либо общества. Обычаи того времени и стремления Пифагора дают полное право верить, что он тщательно изучал рели­гии и политические системы древней Греции, в кото­рой ему долго пришлось жить, и потому не стоит от­вергать предание (хотя и искаженное вымыслом) о том, что он посетил остров Делос и старался приобре­сти нужные ему сведения от благочестивых жрецов Дельфийского храма". Нельзя считать обыкновенным того человека, которого легенда уносит в свою об­ласть. Всякий раз когда какому-либо герою приписы­ваются те или другие романтические или чудесные деяния, можно быть уверенным, что он был достаточно велик и могуч для того, чтобы выдержать тяжесть венца своей сказочной славы.

К такому мнимому плагиату следует отнестись с крайним недоверием. Сам Пифагор, по-видимому, мно­гое воспринял у Анаксимандра, и его идеи, насколько можно судить по основной их направленности, были лишь продолжением той абстрактной и дедуктивной философии, родоначальником которой был Анаксимандр.

Таким образом, если удастся определить хотя бы общее направление философии Пифагора и, главным образом, выяснить особенность его метода, то этого будет вполне достаточно и совершенно ни к чему счи­таться с той крайней трудностью, с которой сопряже­но точное решение вопроса, чему учил Пифагор, а чему учили его ученики. Для исторической критики труд­ность эта практически непреодолима, но для нас она имеет лишь косвенное значение. Вследствие недостат­ка точных сведений о всем учении Пифагора, резуль­таты нашей попытки определить особенность метода и общую тенденцию философии Пифагора могут быть лишь менее надежными и более спорными, но наша задача, во всяком случае, не обязывает нас постоянно прерывать свое изложение для того, чтобы брать при­ступом каждую встретившуюся нам по пути отдель­ную мысль. Наша задача состоит в том, чтобы изоб­разить, так сказать, на карте мир философских идей; и поэтому нам следует только тщательно определить крупные очертания каждой области, а это можно сде­лать вовсе не знакомясь с внутренними особенностя­ми этой области подобно тому, как географ вовсе не обязан быть геологом.

Итак, каков же был метод и в чем заключалась тенденция пифагорейской школы? Метод - чисто де­дуктивный, а тенденция выражается в признании отвлеченностей единственно законным содержанием науки. Поэтому-то нередко эту школу называют "ма­тематической". Среди пифагорейцев были величай­шие математики и астрономы, как Архит и Филолей, а позднее Гиппарх и Птолемей (даже Эсхил, будучи рев­ностным учеником Пифагора, заставил своего Титана хвалиться тем, что он открыл для людей величайшую из всех наук - науку о числе).

Из этого уже отчасти понятно, в каком смысле Пифагор учил, что числа составляют основу всего: "числа составляют причину материального существо­вания всего (всех предметов)". В таком же смысле Аристотель толкует эту формулу Пифагора в другом месте своего трактата "Метафизика", говоря, что в ней выражается та мысль, что реальное бытие природы обусловливается числами. Или вот еще одно поясне­ние Аристотеля: предметы суть лишь копии чисел. Пифагор желал сказать, что числа составляют конеч­ную сущность предметов. Анаксимандр пришел к зак­лючению, что предметы сами по себе не конечны; они постоянно меняют свое положение и свои свойства; они изменчивы, тогда как основа бытия должна быть неизменяющейся, и он назвал это неизменное бытие словом "Все". Пифагор же полагал, что в предмете сверх всех изменчивых состояний его существует не­изменное бытие; желая обозначить более определен­ным термином это неизменное бытие, он назвал его Числом.

Числовое бытие есть то последнее состояние, до которого может дойти как анализ конечных предме­тов, так и анализ бесконечного их бытия в самом себе. Бесконечное есть ничто иное, как Один. Один есть абсолютное число; оно существует в самом себе и через самого себя; ему не нужно быть ни в каком отношении к чему-либо иному, даже к какому-либо другому числу; Два есть только отношение одного к одному. Все формы бытия суть лишь определенные стороны бесконечного, а все числа суть лишь число­вые отношения Одного. Первоначальное Один заключает в себе все числа, следовательно, заключает в себе элементы всего мира.

' Авлида - место, из которого, согласно мифам, флот греков, отплыл к Трое.

Монохорд - однострунный прибор для определения высоты струны и ее частей, состоит из резонаторного ящика с натянутой над ней струной и расположенной над струной подставки для изменения высоты звука.