Детство и юность на диком Западе

Густой дым — черный дым - ч. 5

Тут же бледное лицо Маленького Алека оживилось.

— Вот если бы вы могли вернуть мне моего племянника... Он уже двадцать месяцев пленник на острове Джонсона.

Осветилось и лицо Линкольна.

— Буду рад сделать это для вас. Дайте мне его имя.

Уполномоченные отправились на свой пароход. Затем к нему пристала шлюпка с негром на веслах: Сьюард прислал южанам корзину с шампанским. Они помахали Сьюарду платочками в знак благодарности. Тогда Сьюард крикнул им через рупор:

— Шампанское оставьте себе, но негра верните! Поездка Линкольна в крепость Монро, слухи об этой поездке «создали форменную панику среди радикальных членов республиканской партии, которые готовились наброситься на президента, если он хоть в чем-нибудь уступит Югу», — писал в Санкт-Петербург русский посол барон де Стекль.

Между президентом и ультра-радикалами установились прохладные отношения. «Они опасаются, что теперь, после повторного избрания, он попытается освободиться от их опеки». Русский посол цитировал слова одного из «ультра», сказавшего ему. «Мы переизбрали мистера Линкольна не за его способности, а лишь потому, что он пунктуально выполняет указания партии. Он должен согласиться с нашими решениями, каковы бы они ни были, иначе мы найдем способ сокрушить его. Мы хотим полностью подавить Юг, низвести его на положение управляемой территории».

Вашингтон лопался от бешенства и любопытства. Нью-йоркская биржа нервничала и тряслась в лихорадке. Спекулянты золотом сгорали от желания действовать, но не знали, что предпринять.

4 февраля Линкольн и Сьюард доложили кабинету, что совещание кончилось безрезультатно.

5 февраля Линкольн предложил кабинету рассмотреть проект послания сенату и палате. Он предлагал предоставить ему право выплатить рабовладельцам 400 миллионов долларов за негров, которые должны быть освобождены при условии, что всякое военное сопротивление южан закончится не позже 1 апреля.

Все министры были против. Воцарилось молчание. Линкольн, несколько озадаченный сопротивлением кабинета, спросил:

— Сколько будет еще продолжаться война? Никто не проронил ни слова, и президент продолжал:

— Сто дней. Для ведения войны мы теперь расходуем три миллиона в день. Это столько же, сколько я прошу. Но сколько жизней будет спасено!

На обратной стороне проекта послания Линкольн написал: «Сегодня этот документ был представлен кабинету министров и единогласно отвергнут». Он поставил свою подпись. Для него это был документ, которому следовало остаться в анналах истории.

Итак, война должна была продолжаться. Величественный и не поддающийся учету по политическим последствиям жест Линкольна был отвергнут. Его ближайшие советники думали о реакции Вашингтона, конгресса, о политике; он имел в виду огромные массы простого народа Севера и Юга. Кабинет был прав в своем предположении, что руководящие политические деятели Юга будут издеваться над его предложением. Но ведь за ним стояли народные массы, которым предстояло жить и действовать тогда, когда эти политики уже будут дискредитированы как пророки и окажутся банкротами как государственные мужи.