Бросай вызов самому себе

– Остановите машину! – завопил я.
Мои родители знали о нашем пари. Обычно они старались не
подчиняться требованиям пятилетнего мальчишки. Но тут мой отец, как
мне кажется, понял, как много это для меня значило. Он съехал на обочину
и остановил машину.
– Ну, в чем дело? – спросил он, повернувшись ко мне.
– Рики хочет еще раз попытаться выиграть десять шиллингов, –
сказала мама.
Я выскочил из машины, быстро разделся и побежал к реке. Когда был
уже у берега, мне стало страшновато. Река казалась глубокой, а быстрое
течение накрывало торчащие из воды валуны. Рядом находилось мутное
мелководье, где коровы расположились на водопой. Я решил, что оттуда
мне проще будет войти в реку. Обернувшись, увидел, что все стоят
неподалеку, наблюдая за мной.
Мама улыбнулась и помахала мне рукой.
– Ты сможешь, Рики! – крикнула она.
Их горячая поддержка и вызов, брошенный тетей Джойс, придали мне
сил. Я знал: теперь или никогда. Я прошлепал по грязи и плюхнулся в воду.
Как только я попал в реку, меня сразу же подхватило течение. Я ушел под
воду и начал задыхаться. Потом вынырнул, и меня понесло вниз по реке.
Каким-то неведомым образом мне удалось сделать глубокий вдох,
расслабиться и оставаться на поверхности. Я ощутил внезапный прилив
уверенности и понял, что смогу. Я оперся одной ногой о камень и
оттолкнулся. И вскоре поплыл. Неуклюже, по-собачьи плавал по кругу – но
выиграл пари! Сквозь шум воды я слышал, как вся семья, стоя на берегу,
громко подбадривает меня. Когда я наконец выполз на берег, то был
совершенно измотан, но страшно горд собой. Через грязь и заросли
крапивы кое-как дополз до тети Джойс. Улыбаясь, она протянула мне
десять шиллингов.
– Ты молодчина, Рики! – сказала она.
– Я знала, что ты сможешь, – сказала мама, протягивая мне сухое
полотенце.
Я тоже знал и не собирался сдаваться до тех пор, пока этого не докажу.
В школе у меня было неважно с чтением. Уроки стали мукой из-за
моей дислексии. Сама мысль о поражении была мне отвратительна, но, как
я ни сражался, чтение и письмо давались мне с огромным трудом. Может
показаться странным, но именно из-за этого я стал мечтать о профессии
репортера – о работе, где читать и писать приходится постоянно. Когда я
узнал, что в моей школе объявлен конкурс на лучшее сочинение, то сразу

же принял в нем участие. Не знаю, кого больше всех шокировала моя
победа. Я был учеником, которого постоянно наказывали за двойки по
языку и литературе. Но этот-то ученик и победил в конкурсе сочинений. Я
был в восторге. Когда рассказал маме о своем успехе, она ничуть не
удивилась:
– Я знала, что ты сможешь победить, Рики.
Моя мама из тех людей, для кого не существует слова «невозможно».
Она убеждена, что если человек действительно берется за дело, то для него
нет ничего невыполнимого.
Мой успех окрылил меня, и хотя я не был выдающимся учеником, но с
этого момента дела в школе пошли в гору. Я научился запоминать трудные
слова, и проблем с орфографией стало гораздо меньше. Это лишний раз
доказывает: можно добиться всего – но ты должен приложить усилия. Я не
останавливался на достигнутом и ставил перед собой новые задачи.
Победив в конкурсе сочинений, перешел к созданию журнала Student. Мне
хотелось доказать, что паренек, которого постоянно наказывали за
неспособность как следует читать и писать, может это делать.
Повзрослев, я принимал все более серьезные вызовы взрослого мира.
Жил на максимальных оборотах и жаждал приключений. Опасность
манила меня. Я уже установил рекорд, впервые перелетев через Атлантику
на монгольфьере вместе с Пером. В канун нового 1990 года мы с ним
решили пересечь Тихий океан от Японии до Соединенных Штатов. Это
была гораздо более опасная авантюра – восемь тысяч миль над океаном.
Такого еще не делал никто.
Рождество я провел на одном небольшом островке у берегов Японии в
окружении 
семьи 
и 
друзей. 
Пейзаж 
был 
очаровательным 
и
умиротворяющим – казалось, что время остановилось, вокруг царил
мягкий и легкий туман. Река несла свои воды между скал и вдоль берегов,
поросших ивами и бамбуком. Я смотрел, как рыбаки ловили рыбу с
помощью дрессированных бакланов. Жизнь этих людей казалась такой
спокойной. Счастливы ли они? Или им присущи те же надежды и страхи,
что и всем нам? Может быть, их древние традиции подсказали им, как
примириться с бегом времени – то, чего никогда не удавалось сделать мне?
Интересно, что сказали бы они о моей постоянной жажде движения? Я же
знал лишь одно: вызов, который вновь и вновь бросала мне жизнь,
заставлял меня двигаться дальше.
Джоан не хотела видеть, как я отправляюсь в очередное опасное
путешествие, да и детям пора было в школу – так что я отправил семью в
Лондон, после чего двинулся с родителями в аэропорт, где нам предстояло

пересесть на рейс до места дислокации монгольфьера. На больших
телеэкранах в зале ожидания я увидел, как вертолеты поднимали из моря
какое-то тело. Даже не слыша текста, уже знал, что это наш соперник
японец Фумио Нива. Он стартовал рано утром при сильном ветре, чтобы
опередить нас, но оболочка его монгольфьера порвалась, и он рухнул в
ледяное море. Из-за сильного шторма его не успели вовремя спасти, и он
умер от переохлаждения. Это был шок – ведь совсем недавно я весело
болтал с ним.
Эта трагедия потрясла меня. Но я обещал принять участие в полете.
Какие бы опасности нам ни грозили, я не собирался сдаваться и был
уверен, что Джоан меня поймет.
Наш план состоял в том, чтобы пересечь океан, двигаясь в одном из
струйных течений, которые опоясывают Землю на высоте от девяти до
десяти с половиной тысяч метров. Они несутся с мощью реки во время
паводка. Чем ниже, тем ветер слабее. Наша проблема заключалась в высоте
гигантского монгольфьера – более девяноста метров от верхнего края
оболочки до капсулы. Когда мы попадем в струйное течение, верхняя и
нижняя части шара начнут двигаться с разной скоростью, а тогда может
случиться все что угодно.
Мы надели парашюты и пристегнулись к спасательным плотикам,
чтобы в случае экстренной ситуации не терять драгоценное время. Потом
запустили горелки. Мы поднимались и поднимались, а потом верхушка
оболочки шара вошла в нижнюю границу струйного течения. Ощущение
было такое, словно мы ударились о стеклянный потолок. Мы увеличили
подачу топлива в горелки, пытаясь подняться выше, но ветер оказался
настолько силен, что все равно гнал нас вниз. Мы еще поддали топлива – и
наконец прорвались. Верхняя часть оболочки тут же рванула вперед,
подхваченная мощной струей. Она летела со скоростью двести километров
в час. Капсула продолжала двигаться со скоростью сорок километров в час.
Казалось, тысяча лошадей тащит нас в разные стороны. Было слишком
высоко, чтобы прыгать с парашютом, и мы боялись, что шар разорвется
надвое, а тяжелая капсула рухнет в океан.
Но в последний момент она тоже пробилась через «стеклянный
потолок», и монгольфьер выпрямился.
Меня поразили ярость и мощь струйного течения и то, что мы
прорвались сквозь барьер – и остались в живых. Меня охватило чувство
дикого и пугающего восторга – мы одни во всем этом огромном
пространстве. Реальность казалась абсолютно эфемерной и не более
осязаемой, чем воздух, который в буквальном смысле и был единственной

нашей опорой.
Мы летели с дикой скоростью – намного быстрее, чем могли
предполагать. Семь часов спустя настало время сбрасывать первый
опустевший бак из-под топлива. Нам показалось, что безопаснее это
сделать, выйдя из струйного течения – наверняка мы не знали ничего, ведь
все было для нас внове. Мы выключили горелки и начали спускаться в
более спокойную зону. Капсула сразу же стала тормозить, но сам
монгольфьер по-прежнему рвался вперед. С помощью видеокамеры,
укрепленной на днище капсулы, мы ясно видели бурлящий волнами
зловещий серый океан в семи с половиной километрах под нами. Я
подумал, не суждено ли нам закончить свой полет там, в воде.
Пер нажал кнопку сброса пустого бака, и капсула тут же резко
накренилась. Я упал на Пера, а все вещи в кабине заскользили по
направлению к нам. Мы с ужасом обнаружили, что с одного борта сорвался
не только пустой бак, но и два полных. Каждый из них весил тонну. Крен
стал еще сильнее, равновесие нарушилось. Вдобавок теперь у нас было
слишком мало топлива для регулировки высоты полета и поиска ветра
нужного направления. Мы поняли: до Штатов нам уже не долететь.
Полегчав сразу на три тонны, монгольфьер резко взмыл вверх. Мы с такой
скоростью ударились о струйное течение, что пулей пробили «стеклянный
потолок» и продолжали подниматься. Пер стравил часть воздуха из
оболочки, но мы все равно взлетали все выше и выше.
Нас предупреждали, что стеклянный купол капсулы взорвется на
высоте тринадцати километров, а наши глаза и легкие вакуумом будут
вырваны из тел. На высоте двенадцать тысяч триста метров мы вошли в
неизвестность. Как загипнотизированные, смотрели на стрелку альтиметра,
поднявшуюся до пугающей отметки двенадцать тысяч семьсот пятьдесят
метров. Мы понятия не имели, что же произойдет дальше. Сейчас мы
находились на высоте, на которой никогда не летал не только ни один
монгольфьер, но и большинство самолетов. Наконец воздух в оболочке
остыл, и мы начали падать. Мы снова смотрели, как ползет стрелка
альтиметра – на сей раз в обратном направлении. Жечь драгоценное
топливо очень не хотелось, но для того чтобы прекратить падение, нам
пришлось это сделать. Мы не могли садиться в океане, потому что спасать
нас там было некому.
Мы могли протянуть еще часов тридцать почти без топлива. Но для
того чтобы достичь земли, нам нужно было лететь быстрее, чем это вообще
возможно на монгольфьере. Необходимо было постоянно находиться точно
в центре струйного течения – а это казалось невозможным.

Последней каплей стала потеря радиоконтакта. Мы провели в воздухе
уже много часов, и Пер вымотался. Он лег и сразу же заснул мертвым сном.
Я был предоставлен самому себе. В Бога я не верю, но в тот день мне
казалось, что какой-то ангел-хранитель помогал нам. Мы начали
ускоряться. Я был уверен, что это сон. Мы преодолевали сто тридцать
километров в час, потом триста, триста сорок и наконец – четыреста
километров в час! Это было чудо.
Я чувствовал себя выжатым до предела и словно одурманенным
наркотиками, но, поскольку Пер спал, мне пришлось нести свою вахту.
Когда я увидел странные мигающие огоньки на поверхности стеклянного
купола, то подумал, что вижу духов. Наконец до меня дошло: это были
горящие комья замерзшего топлива, пролетавшие мимо капсулы. За бортом
было минус семьдесят. Если такой пылающий булыжник попадет в купол,
он тут же взорвется.
– Пер! – заорал я. – Проснись! Мы горим!
Пер тут же проснулся. Он с ходу понял, что нужно сделать.
– Подними шар на уровень двенадцати километров, там почти нет
кислорода, – сказал он. – Пожар прекратится.
Мы поднимались, а пылающее топливо продолжало лететь вниз. Мы
прошли свой предыдущий максимум в 12 750 метров – и продолжали
подниматься. На высоте 12 900 я был уверен, что капсула взорвется, и уже
представлял, как вакуум вырывает мои глаза и легкие, превращая их в
кровавое желе, как в фильме ужасов. К моему великому облегчению, огонь
погас, и мы снова стали спускаться. Но драгоценное топливо было
израсходовано. Внезапно заработало радио. Голос произнес: «В
Персидском заливе началась война. Американцы бомбят Багдад». Это
казалось странным, словно сама реальность разорвалась надвое: мы
находились на границе с космосом, а на Земле началась война. Наша
наземная служба передала по радио, что струйное течение, в котором мы
находились, меняет направление и поворачивает обратно в Японию. Нам
нужно было немедленно опуститься в другое струйное течение, которое
направлялось к Арктике, но со скоростью гораздо меньшей. Для того чтобы
достичь земли, нам нельзя было лететь медленнее, чем триста километров
в час, – в два раза быстрее, чем кто бы то ни был прежде. Мы снизились до
пяти с половиной тысяч метров и вошли в медленное струйное течение,
двигавшееся с юга. Когда мы уже думали, что придется готовиться к
прыжку в океан, наземная служба проинформировала нас, что мы вошли в
струйное течение нужного нам направления. В узкой полосе на высоте
девяти тысяч метров мы часами неслись в накрененной капсуле с

фантастической скоростью триста тридцать километров в час. В конце
концов мы приземлились в пургу на замерзшем озере на самом севере
Канады – в безлюдном месте площадью в двести раз больше Британии.
Мы отвинтили крышку люка и выбрались наружу. Мы обнимались и
отплясывали джигу на снегу. Серебристая оболочка нашего монгольфьера
упала на верхушки сосен, и ветром ее разодрало в клочья. Внезапно мы
осознали: капсула уже не взорвется, но снаружи минус шестьдесят. Если
мы не заберемся внутрь, то наверняка обморозимся. Мы вползли в капсулу,
и я установил контакт с авиаслужбой.
– Мы долетели. Прибыли. Живые и здоровые.
– Где вы?
– Приземлились на каком-то озере, окруженном деревьями.
– Это замерзшее озеро, – говоривший канадец был спокоен и
немногословен. – Не провалитесь. Единственная проблема в том, что в
этом районе примерно восемьсот тысяч озер, а деревьев и того больше.
Нам пришлось сидеть в капсуле восемь часов. Пер отморозил себе
ступню, а я – палец. Мы прижимались друг к другу в полудреме,
уничтожили все наши запасы съестного, пытаясь сберечь хоть крошку
тепла, а вокруг нашей капсулы лютовала метель. Мы приземлились в
пятистах километрах от ближайшего жилья и в двухстах пятидесяти
километрах от ближайшей дороги.
В конце концов мы услышали глухой шум вертолетных лопастей. Шум
становился все громче и громче, а потом вертолет сделал круг и сел рядом с
нами.
Полет в Йеллоунайф занял четыре часа. Мы приземлились на
крошечном летном поле. Согнувшись, мы пробежали через заснеженное
поле к ангару. Вихрь едва не сбил нас с ног, когда мы открыли дверь и
ввалились внутрь.
Там были Уилл Уайтхорн, корпоративный директор Virgin Group,
мама, отец, жена Пера Хелен и еще кое-какой народ из Йеллоунайфа.
Сначала я вообще никого не узнал: на всех были странные раздутые
костюмы с ярко-красными куртками и штанами с подогревом. Когда мы
появились на пороге, все радостно приветствовали нас.
– Хлебните холодного пивка! – заорал Уилл. – Это все, что у нас есть!
Мы с Пером открыли бутылки и обрызгали всех вокруг пеной.
– Вы смогли! – сказала мама.
– Но это в последний раз, – сказал отец.
– Вы это о чем? – шутливо произнес Пер. – В следующий раз мы
полетим в кругосветку. Если бы топливные баки не сорвались, мы бы уже

были над Англией!
Я рассмеялся. Но я уже знал, что не смогу не принять этот вызов. Пару
лет спустя мы действительно сделали такую попытку.
Перед самым полетом через Тихий океан моя дочь Холли прислала
мне факс из Лондона. Она писала: «Надеюсь, вам не придется садиться на
воду и терпеть аварию. Я желаю вам удачной посадки на суше».
Прекрасная метафора всей моей жизни. Мне везет. До сих пор почти
все мои посадки были удачными. Я считаю, что писатель и альпинист
Джеймс Ульман точно сформулировал проблему, сказав: «Вызов – это
причина и движущая сила всех деяний человечества. Если есть океан – мы
пересечем его. Если есть болезнь – мы ее вылечим. Если существует
несправедливость – мы ее исправим. Если есть рекорд – мы его побьем. А
если есть вершина – мы ее покорим».
Я полностью с ним согласен и убежден, что мы всегда должны бросать
себе вызов.

жүктеу/скачать 1,02 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: