ГЛАВА 4. ВНОВЬ K АЛГОРИТМУ ОКТЯБРЯ

циональный баланс средств производства (поголовья ско­
та и природных водно-кормовых ресурсов) были возмож­
ны только при наличии вполне определенной численной 
и видовой концентрации стада. Сверхвысокая концентра­
ция скота, равно как и ее крайне низкий уровень, обора­
чивались для хозяйства номадов самыми тяжелыми пос­
ледствиями. Если выход за разумные пределы в сторону 
максимума не обеспечивался природным кормовым по­
тенциалом, был чреват разрастанием эпизоотий и вхож­
дением в конфликт со средой обитания, то чрезмерный 
минимум препятствовал нормальной организации техно­
логических процессов уже хотя бы в силу особенностей 
репродуктивной биологии и этологии (генетически обус­
ловленным поведением) стадных животных. 
Иначе говоря, эффективность хозяйственной утили­
зации среды обитаниязависела от оптимизации количест­
венно-качественных характеристик средств производст­
ва, т.е. в данном случае видового состава и численности 
стада. Только при наличии эмпирически заданного опти­
мума (он выверялся в ходе длительного развития хозяй­
ственного и экологического опыта) отдельное хозяйство 
обретало шанс обеспечить свое собственное воспроизвод­
ство и, следовательно, выжить (1). 
B целях достижения этого жизненно важного усло­
вия скотоводческие хозяйства шли на объединение друг 
с другом, взаимодополняя каждый каждого своими сред­
ствами производства, т.е. скотом, до тех пор пока не фор­
мировался технологический оптимум (2). 
Происходило это следующим образом. Допустим, 
некое хозяйство насчитывало 200-300 голов овец. Ho этого 
казалось бы большого объема все равно было недоста­
точно для преодоления всего комплекса производствен­
ных перипетий, а следовательно, и для нормального функ­
ционирования хозяйства (обеспечения воспроизводства 
средств производства и необходимого продукта). Поэто­
му хозяйствующий субъект был вынужден объединяться 
с другими хозяйствами, которые оказывались способны­
ми своими средствами производства (т.е. своей долей 
скота) дополнить его стадо до требуемого оптимума. Это 
80 

моглибыть, например, 10-12хозяйств, собеспеченностью 
скотом на каждое из них не менее чем 20-25 единицами. 
Простое сложение при данном варианте в сумме как раз 
и давало искомую концентрацию. Слагаемые могли об­
наруживать самые различные вариации, но сумма их всег­
да тяготела к оптимуму (3). 
Из сказанного следует, что специфика организации 
производства в скотоводческой общине предполагала, 
чтобы вступавший в нее индивид являлся не только но­
сителем живого труда (рабочей силы), но и обладал оп­
ределенным минимумом средств производства в виде ско­
та. Без этого он был лишен возможности реализовывать 
принцип дополнительности (восполнять свою долю в 
оптимуме) и, следовательно, не мог интегрироваться в 
образовывавшуюся на основе кооперации производствен­
ную общность. 
Итак, функционирование казахской пастбищно-коче-
вой общины было задействовано на основе кооперации. 
Именно последняя в условиях недостаточного развития 
производительных сил выполняла компенсаторную функ­
цию, обеспечивая технологическое овладение предметом 
труда, недоступное или только частично доступное от­
дельному индивиду. И в этом смысле общинная коопе­
рация выступала гарантом его жизнеобеспечения. 
Община, будучи дуальной структурой (общинная со­
бственность на землю и частная - на скот, коллективное 
производство и частное присвоение), сохраняла всю гам­
му противоречий, разворачивавшихся по линии производ­
ства и распределения. Последние фиксировались, в част­
ности, в имущественном и социальном расслоении. 
B результате такой дифференциации часть общинни­
ков разорялась и постепенно отторгалась общиной, ибо, 
утрачивая средства производства (скот), они уже не мог­
ли выполнять свою функцию в системе взаимодополняе­
мости, т.е. кооперации. 
B то же время в общине имело место и накопление 
богатств, т.е. скота. И те общинные хозяйства, которые 
успешно приумножали его численность до достаточно 
высокой концентрации, переставали нуждаться в общин-
81 

ной кооперации. Так формировались относительно круп­
ные байские хозяйства, способные существовать незави­
симо и вне общинной кооперации, поскольку могли обес­
печивать воспроизводство за счет качественно иных при­
нципов организации производства. B рамках последней 
они выходили на обеспечение уже не только необходи­
мого, но и прибавочного продукта. Создавали его работ­
ники, выталкивавшиеся из общины и вступавшие в наем 
к этому крупному байскому хозяйству. 
Таким образом, такие понятия, как "аул", "община", 
"крупное байское хозяйство", легко совмещаемые созна­
нием чиновников, на самом деле были далеко неадекват­
ны. Если аул являл собой лишь стереотипизированный 
тип расселения, то общинные и внеобщинные (крупное 
байское хозяйство) структуры отождествляли вполне оп­
ределенные и по многим функциональным параметрам 
сильно разнящиеся социальные формы организации про­
изводства. 
Обозначим их асимметрию более четко. B основе 
функционирования общины лежала кооперация, благода­
ря которой инкорпорировавшиеся в нее члены обеспечи­
вали воспроизводство средств производства и необходи­
мый продукт, т.е. выходили на "экономику выживания". 
Община выступала отнюдь не эгалитарным образовани­
ем, а представляла собой во многом конфликтную струк­
туру: здесь имели место противоречие интересов и эк­
сплуатация. Последняя носила латентный, т.е. скрытый, 
характер: механизм отчуждения и присвоения прибавоч­
ного труда прикрывался общинно-личностными форма­
ми социального регулирования, традиционными инсти-
туциональнымиотношениями, явлениями редистрибуции 
(распределения) и реципрокации (дачи-отдачи). 
B запредельном по отношению к общине социаль­
ном пространстве локализовалось крупноебайскоехозяй-
ство. Это была организация производства, уже не нуж­
давшаяся в кооперации и ставившая целью создание не 
только необходимого, но и прибавочного продукта. При 
этом его отчуждение и присвоение зиждилось на моно­
полии на условия и средства производства, т.е. на нали-
82 

чии их у одних (крупные баи) и отсутствии у других. Объ­
ектом прямой эксплуатации здесь выступали трудящиеся 
индивиды, "выпадавшие" из общины и вступавшие в до­
капиталистические отношения найма-сдачи рабочей силы, 
а также маргинальные и пауперизовавшиеся слои насе­
ления. Эксплуататорские тенденции, исходившие со сто­
роны владельцев крупного хозяйства, были обозначены 
более однозначно и носили откровенно прозрачный ха­
рактер. 
Обе выделенные структуры не являли собой социаль­
ные изоляты, не могли и не осуществляли воспроизвод­
ство на автономной основе. A поэтому уже на более ши­
роком уровне образовывали в совокупности иную, мак-
ротипную структуру, с более сложным комплексом вос­
произведенных связей как сугубо экономических, так и 
опосредованных институциональными и патриархально-
генеалогическими (родовыми) отношениями. 
Эту более всеобъемлющую производственно-соци­
альную общность или, что называется, традиционную 
структуру с известным допущением можно представить 
в качестве своеобразной социально-экономической эко­
системы. Все входящие в нее элементы и системы - об­
щины и крупные байские хозяйства (соответственно, и 
их агенты), бедняцко-пауперизовавшиеся слои и марги­
нальные субъекты осваивали в пространственно-терри­
ториальном отношении одну и ту же природную среду 
обитания, занимая отведенную им в процессе производ­
ства и хозяйственно-культурной деятельности нишу. И в 
этом своем совместном отношении к общей территории 
они выступали как единое функциональное целое, т.е. как 
экосистема. 
Экосистемный же принцип предполагает жесткую 
взаимозависимость и взаимодополняемость всех элемен­
тов и систем. Поэтому в отдельности все они являлись 
функционально значимыми и выполняли свою особую 
роль в воспроизводстве целостности структуры как эко­
системы. 
B случае утраты кем-то из них этого качества они 
отторгались структурой и естественным путем сходили 
83 

на нет. Силовое же блокирование или устранение любого 
элемента, той или иной системы, "выдергивание" их из 
занимаемых "экониш" было чревато разрушением всей 
целостности структуры, т.е., в данном примере, социаль­
но-экономической экосистемы. 
B свою очередь, эрозия последней неизбежно рождает 
поток деформаций по линии взаимодействия "общество 
природа", говоря по-другому, оказывается способной на­
рушить динамическое равновесие природных и социаль­
но-экономических факторов, т.е. привнести весьма серь­
езные проблемы в экосистему, понимаемую уже в ее стро­
гом определении - как сообщество живых существ и его 
среды обитания, объединенных в единое функциональ­
ное целое. 
Традиционная структура являла собой и синергети-
ческую, т.е. самоорганизующуюся и самовоспроизводя­
щуюся, систему. Механизм всех ее функций и связей был 
отработан многовековым хозяйственно-экологическим 
опытом социальной адаптации природных аридных про­
странств (4). 
Чрезвычайно сложная "кровеносная и нервная сис­
тема" в виде огромного множества видимых и скрытых 
воспроизводственных каналов питала этот организм. 
Стремясь к сохранению своего гомеостаза (равновесия), 
он не допускал сколько-нибудь неадекватных вторжений, 
ибо любое блокирование и ущемление каких-то воспро­
изводственных артерий и нервов разрушали его иммун­
ную систему, приводили к "тромбозу и параличу". 
Итак, принципы экосистемности и синергизма тра­
диционной структуры предполагали в качестве объектив­
но функционирующих реальностей все ее элементы и 
системы, равно как и данность всей гаммы сложившихся 
между ними воспроизводственных связей. Именно их 
совокупность (единая функциональная целостноть) слу­
жила гарантом сохранения и выживания традиционной 
структуры. A если иметь в виду, что последняя в своих 
границах во многом совпадала с социумом, то, значит, и 
гораздо шире - всей системы жизнеобеспечения казахско­
го этноса. 
84 

Между тем большевистское государство как преем­
ник идеологии ортодоксального марксизма выступило с 
претензией на абсолютное познание социально-экономи­
ческих закономерностей развития общественных струк­
тур. Уверовав в гений "научного коммунизма", государ­
ство полностью игнорировало то обстоятельство, что они 
как сверхсложные и многомерные системы не поддаются 
полностью адекватной "анатомии". И прежде всего пото­
му, что любой, претендующий на это субъект просто не 
может выступать в качестве некоего трансцендентного 
(внешнего, вышедшего за пределы изучаемой реальнос­
ти) аналитика, ибо сам является частью этой "анатомии", 
и, следовательно, способен видеть лишь определенные 
ее сегменты (допускаем, что более гениальный может 
видеть больше, чем простой грешный, но все равно сек­
тор его "обстрела" имеет пределы). 
Ho если даже предположить, что кто-либо силою 
своего абстрактного ума вознесся в "небесные выси" и 
обозрел весь механизм и связи общественных структур, 
то это еще не есть гарантия их понимания в той степени, 
чтобы выводить здесь какие-то императивные законы. 
Человек давно лицезреет свой организм, но так и не су­
мел до конца понять все "тайны" опосредования его функ­
ций и связей (гормональный код, генетические связи, "вся­
кие" ДНК, PHK и пр.). И это объяснимо, поскольку пос­
ледний не выступает раз и навсегда данной статичной 
структурой. Испытывая воздействие постоянно диверси­
фицирующихся (усложняющихся) факторов, он находит­
ся в состоянии непрерывной эволюции, если и не морфо­
логической, то генетической. 
Аналогично и общество, которое выступает еще бо­
лее сложной и многомерной структурой (уже хотя бы 
потому, что соединяет в своих границах всю совокупность 
человеческих организмов). Здесь, пересекаясь и перепле­
таясь в гармонии и кажущемся хаосе, одновременно дей­
ствует беспредельное множество разноуровневых и раз­
нохарактерных связей и отношений. 
K. Маркс предсказал, что рано или поздно, но обяза­
тельно рабочий "загонит в гроб капиталиста". Ho он ошиб-
85 

ся, так как не мог, естественно, предвидеть столь широ­
кого и бурного развертывания в будущем научно-техни­
ческой революции, меняющей характер и содержание 
труда, способов производствазнаний, социальнойтехно-
логии, социокультурных механизмов, а следовательно, и 
культурно-цивилизационныхпараметров общества. И вот 
уже "буржуй" превращается в "пахаря" на ниве менед­
жмента и маркетинга, а "пролетарий" - в собственника 
капиталистического предприятия через приобретение его 
акций, а потому ему уже есть что "терять, кроме своих 
цепей", и он в отличие от своего доиндустриального со­
брата далеко не жаждет революционных катаклизмов. 
Безусловно, можно и нужно пытаться понять общест­
во, прогнозировать развитие здесь социально-экономи­
ческих и политических процессов. Однако надо прими­
риться с тем, что их модели будут лишь близки к истине, 
не всегда и не во всем совпадая с их точным образом. 
Политологи могут уверять, что, например, данный госу­
дарственный деятель сообразно научно выверенным за­
кономерностям должен поступить так-то. Тем не менее 
он, встав утром "с левой ноги" и поссорившись с женой, 
поступает вопреки их логике, т.е. субъективное, эмоцио­
нальное взяло в данном случае верх над объективным 
социально-экономическим и политическим началом. 
Так и общество, где действуют не только социально-
экономические и политические, но и беспредельная сум­
ма религиозных, этнических, эмоционально-психологи­
ческих и других векторов, не поддается какой-то единой 
и обязательной схеме, а потому в принципе непредсказу­
емо стопроцентно. 
Можно познать его (и то не до конца и маловероят­
но) в один какой-то статический момент, но уже в следу­
ющей стадии развития оно вновь становится "непонят­
ным". Отсюда ясно, что претензия на полное познание 
общественных структур есть одновременно признание 
"конца истории", ибо предполагает отрицание его спо­
собностей к эволюции. И в этом смысле марксизм (по-
крайней мере в этой своей части), идентифицируя себя 
86 

как материалистическое и диалектико-историческое уче­
ние, оказывается на поверку "чистой воды" идеализмом, 
ибо якобы понял не только всю "предысторию челове­
чества" (по-Марксу, настоящая история творится только 
с победой пролетариата), но и уже заранее знает ее фи­
нал. И именно возведение этой философии в ранг офици­
альной "религии" государства, а отнюдь не "изначально 
заданный его кровожадный характер", незаметно и неук­
лонно трансформировало его в сравнимое с преступны­
ми режимами образование. 
Итак, исходя из своих идеологических установок, 
государство все с той же целью "сделать все как лучше в 
интересах трудящихся аула" начиная с середины 20-х го­
дов усиливает "коррекцию" социально-экономических 
отношений его структуры. Целым рядом нарастающих 
регулятивных акций оно опустошает его ниши, разрыва­
ет воспроизводственные связи. Покажем на отдельных 
примерах, как это происходило. 
B практике межхозяйственных связей аула было 
обычным, когда во время джута (т.е. покрытия кормово­
го пастбища заледенелым снежным настом) общины об­
ращались за помощью к крупным байским хозяйствам. 
Последние представляли тем свои конские табуны, кото­
рые, прогоняясь по полю, разрыхляли наледь. Благодаря 
такому воспроизводственному контакту, общины в этой 
экстремальной ситуации спасали скот от бескормицы и, 
следовательно, выживали. Когда же байские хозяйства 
были ликвидированы, общинам стало попросту не у кого 
просить помощи, т.е. они оказывались обреченными. 
Или другая характерная иллюстрация из этого же 
ряда. Одной из линий воспроизводственных связей в тра­
диционной структуре служили так называемые саунные 
отношения. Суть их заключалась в том, что баи, приум­
ножавшие свой скот подчас до беспрецедентной числен­
ности, передавали часть его общинам. Весь этот скот вмес­
те с возможным приплодом оставался собственностью 
крупного бая, но за его вьшас общины могли оставлять 
87 

себе молоко и шерсть. Безусловно, саун имел достаточно 
выраженный кабальный характер. Однако важно было 
то, что, получая байский скот в саун, те или иные общи­
ны обретали единственно доступную для них возможность 
добрать общинное стадо до такой численной концентра­
ции (оптимума), в рамках которой, как уже говорилось, 
только и можно было обеспечить воспроизводство 
средств производства и необходимого продукта. Ho госу­
дарство блокировало и эти воспроизводственные связи, 
усматривая здесь только эксплуатацию. 
И таких прецедентов было немало. Ho наиболее ха­
рактерна в этом отношении кампания по конфискации 
скота у крупньгх хозяйств. 
Идея экспроприации зажиточных и крупньгх ското­
водческих хозяйств проистекала из самой природы госу­
дарства с ее приматом классовых интересов. Поэтому с 
самого начала установления новой власти в Казахстане 
мотивы классовой борьбы постоянно вынашивались в 
умах проводников "пролетарской" политики. Еще весной 
1919г. Ленин, отвечая на вопрос казахстанцев-делегатов 
VIII съезда РКП(б), каким образом можно подорвать эко­
номическую силу баев в ауле, прямо напутствовал: "Оче­
видно, вам придется раньше или позднее поставить во­
прос о перераспределении скота" (5). 
Вопрос о конфискации скота у крупньгх баев ставил­
ся и на III областной партийной конференции Казахстана 
в марте 1923г. Однако реализовавшаяся в то время стра­
тегия нэпа, направленная на выход из экономического и 
политического кризиса, возникшего в результате осущес­
твления бестоварной утопии "военного коммунизма", 
сдерживала "экспроприационные" потуги коммунисти-
ческихрадикалов. Выбирать приходилось между возмож­
ным экономическим хаосом и идеологической догмати­
кой. Система, еще не оправившаяся от кризисного шока, 
вынуждена была попридержать свой "классовый натиск". 
Ho уже к концу 20-х годов идея экспроприации круп­
ных скотоводческих хозяйств вновь признается актуаль-
88 

ной, что выразилось в принятии декрета о конфискации 
хозяйств крупных баев-полуфеодалов (27 августа 
1928г.).* 
B соответствии сэтим декретом экспроприации было 
подвергнуто около 696 хозяйств, у которых конфискова­
ли 144745 голов скота (в переводе на крупный). Около 
113 тысяч голов скота было тут же перераспределено меж­
ду колхозами (29 тысяч, или 26 процентов) и бедняцко-
батрацкими хозяйствами (85 тысяч, или 74 процента) (6). 
Итоги кампании как будто бы впечатляют. B отчетах 
официальных органов в оптимистических тонах сообща­
лось, что удельный вес середняцкой группы в ауле под­
нялся на 76 процентов, а бедняцкой, наоборот, снизился 
до 18 процентов (7).Этим самым давали понять, что эф­
фект от кампании доказал правильность и своевремен­
ность конфискации, что благодаря полученному по дек­
рету скоту бедняки и батраки изменили свой социальный 
статус в сторону его повышения, т.е. стали середняками. 
Между тем анализ опубликованных материалов по­
казывает, что конфискованного и "поровну" перераспре­
деленного скота далеко не всегда хватало, чтобы решить 
проблему обеспеченности им бедняцко-батрацких хо­
зяйств. Так, например, по Каркаралинскому округу кон­
фискованный скот получили 198 бесскотных хозяйств, 
1374 хозяйства с обеспеченностью скотом от 1 до 5 голов 
и 27 хозяйств, владевших поголовьем в 6-7 единиц. По 
самым грубым подсчетам для наделения всех этих хо­
зяйств до сколько-нибудь приемлемой нормы требовалось 
в совокупности 12139 голов скота. Между тем им было 
передано всего 7065 голов, т.е. дефицит определялся в 
размере более 5 тысяч. Также было и в других округах 
(8). 
Статистика эта может означать только одно: значи-
* "Феодально-байскими" эти хозяйства именовались согласно 
установкам X съездаРКП(б) (1921r.). 
89 

тельную часть хозяйств не удалось наделить скотом в 
приемлемых для ведения хозяйства размерах. Получив 
лишь несколько голов скота, эти хозяйства не могли вклю­
читься в общину на более или менее паритетных началах, 
т.е. по принципу дополнительности (об этом механизме 
мы уже говорили), а потому расставались с надеждой 
повысить свой социальный статус (вскоре полученный по 
конфискации скот продавался или резался). И хотя на 
бумаге таковые числились уже в середняцких, они, по 
своей сути, оставались все теми же зависимыми элемен­
тами структуры, но эксплуатировавшимися уже на дру­
гом уровне. 
C позиций большевистского менталитета конфиска­
ция представлялась однозначно позитивной акцией, ибо, 
как декларировалось в выработанных на этот счет поста­
новлениях, преследовала задачу освобождения аула от 
гнета "кровопийц-эксплуататоров". Однако брошенная 
палка оказалась о двух концах, одним из которых больно 
ударила в обратную сторону. 
Как мы уже отмечали, с ликвидацией хозяйства круп­
ного бая прервались саунные отношения, и многочислен­
ные общины, получившие ранее в пользование часть бай­
ского скота, уже не имели возможности добирать свое 
стадо до нужной концентрации. Они лишались техноло­
гического оптимума и разорялись. Безысходной стано­
вилась ситуация и при возникновении джута и т.д. Бедне­
ли общины и в силу того, что уже не могли воспользо­
ваться (путь даже и на кабальных условиях) байским сель-
хозинвентарем, тягловым скотом, семенами. 
Выше говорилось, что общины и крупные байские 
хозяйства образовывали в совокупности более широкую 
структуру - территориально-хозяйственную общность. B 
рамках ее крупные байские хозяйства, будучи главными 
владельцами средств и факторов производства, полностью 
монополизировали последние. 
B то же время, поскольку все субъекты социально-
производственной общности (крупные байские хозяйст­
ва, общины и др.) выражали совместное отношение к 
90 

территории, среде обитания как общему предмету труда, 
она выступала как единая трудовая кооперация (и вместе 
с тем как система разделения труда). Любая же коопера­
ция и разделение труда предполагают, как известно, функ­
ции управления и регламентации. B противном случае -
хаос. 
Осуществляли эти функции монополизировавшие 
производство крупные байские хозяйства. C их ликвида­
цией "органы управления и регламентации" оказались 
"вакантными". 
Между тем солидаристские отношения ("наши") в 
общине внедряли в сознание ее индивидов извечную оп­
позицию "свои-чужие", "наши-не наши". Все, что шло с 
внешних границ общинного мира, вызывало недоверие и 
отторгалось. 
Стойкие стереотипы солидарности и одновременно 
ксенофобии (неприятие всего чужого) подчас не позво­
ляли какой-то отдельной общине взять на себя функции 
управления всей целостностью территориально-хозяй­
ственного организма на условиях межобщинного консен­
суса. Ни одна община не желала подчиняться другой на 
основе лишь чисто волевых претензий на власть (повто­
рим: диктат крупного байского хозяйства основывался на 
его монополии производства в пределах территориаль­
но-хозяйственной общности). Поэтому если не удавалось 
признать общеприемлемого лидера с помощью апелля­
ции к патриархально-генеалогическим (родовым) аргу­
ментам, то социально-производственная общность ока­
зывалась в состоянии разброда и хаоса со всеми вытека­
ющими отсюда последствиями. 
B ходе проведения конфискации так называемые ко­
миссии содействия (состоящие из люмпен-пауперских 
активистов) очень часто выходили за пределы предпи­
санной инструкции и обращали свой взор на просто бо­
гатые и зажиточные хозяйства. Однако специфика орга­
низации производства в кочевом социуме была такова, 
что хозяйство, имевшее, допустим, даже 300-400 и более 
голов скота, не могло выжить вне общинной кооперации, 
а потому в силу необходимости включалось в общину. 
91 

Для поборников же "классовой борьбы" и "социальной 
справедливости" такое количество скота представлялось 
сверхбогатством, подлежащим незамедлительной конфис­
кации. B результате с экспроприацией такого "общинно­
го бая" и конфискацией его собственности община утра­
чивала столь обязательную для воспроизводства средств 
производства и производства необходимого продукта 
численность стада, а потому вскоре разорялась и нищала, 
а сами общинники пополняли пауперизованные массы. 
И наконец, и это главное, в ходе экспроприационных 
акций разрушались важнейшие звенья воспроизводствен­
ных связей, что вело к разрушению всей традиционной 
структуры. 
Таким образом, бравурные реляции и рапорты не от­
ражали реальной действительности, которая обернулась 
не консолидацией середнячества и ростом благосостоя­
ния, а, наоборот, разрушением хозяйства, нараставшей 
пауперизацией населения нищавших аулов. 
Полное непонимание специфики докапиталистичес­
ких структур* государство проявило и в ходе проведен­
ной в самый канун (фактически они даже совпадали во 
времени) кампании по конфискации скота у крупных бай­
ских хозяйств другой реформы - передела сенокосных и 
пахотныхугодий (1926-1927гг.). 
Весьма самонадеянно уверовав, что уж в искусстве 
разрешения социальных противоречий в области земель­
ных отношений им нет равных, ибо здесь они, как нигде, 
вооружены проверенной нароссийской деревне марксис­
тской теорией, большевики решили одним махом разру­
бить этот "гордиев узел" и в казахском ауле. Придав этой 
акции широкомасштабный характер, они высокопарно 
обозначили ее как аграрную революцию. 
Выступая на VI Всеказахской партконференции 
(]926r.), секретарь Казкрайкома ВКП(б) Ф. Голощекин, 
* Прекрасно "анатомировав" сущность капиталистического спо­
соба производства, марксистская теория так и не сумела до конца са­
моопределиться в понимании природы ни его "сменщиков", ни пред­
шественников, и в этом была ее Ахиллесова пята. 
92 

недавно "поставленный на республику", риторически 
поучал: "Что такое передел луговых угодий? Это есть 
маленький Октябрь!" (9). Вторила ему и пропагандистс­
кая литература. Так, в одной из публикаций писалось: 
"Передел пахотных и сенокосных угодий... разрушает пат­
риархально-родовые пережитки, окончательно разруша­
ет род, родовую общину как нечто хозяйственно целое" 
(10). 
Между тем уже изначально в реформе обнаружива­
лись слабые стороны. И проявлялись они не столько в 
организационно-технических, сколько в сущностных ас­
пектах. Судя по всему, в ходе проведения реформы игно­
рировался тот момент, что в условиях действовавшей 
хозяйственной структуры простое перераспределение зем­
ли само по себе еще не устраняло разворачивавшихся по 
этой линии противоречий. Получение земли без возмож­
ности ее хозяйственной утилизации мало что давало, в 
том числе и в плане смягчения процессов расслоения (хотя 
послереформенные статистические сводки, выстроенные 
по формальным признакам, - увеличениеземлепользова-
ния у одних и его уменьшение у других, как будто бы 
опровергали это). 
Чтобы такая возможность состоялась, хозяйство, 
помимо всего прочего, должно было располагать вторич­
ными производственными ресурсами, в данном случае -
тягловой силой (т.е. рабочим скотом), сельскохозяйствен­
ным инструментарием, семенами и т.д. Между тем бед­
няцкие, маломощные, да и часть середняцких хозяйств 
(т.е., собственно, основныеполучателиперераспределен-
ных угодий) испытывали в этом отношении острейший 
дефицит. 
B 1928г. в республике насчитывалось более 800 тыс. 
казахских хозяйств. Согласно сельскохозяйственной пе­
реписи 1927г. нанихприходилось 124тыс. примитивных 
орудий (омач, сабан, косули, сохи и т.п.), 54 тыс плугов, 
0,5 тыс. сеялок, 13,5 тыс. сенокосилок, 9,4 тыс. борон 
(железных) и т.д. (11). Как видим, пропорции крайне 
93 

неблагоприятные. Ho если обратиться к социальным ха­
рактеристикам, то выявится еще более неприглядная кар­
тина. Так, в Петропавловском округе не имели никакого 
инвентаря 95,5 процента бедняцких и 83,2 процента се­
редняцких хозяйств; Павлодарском - соответственно 99,4 
и 85,8; Кзылординском - 72,9 и 69,1; в Сырдарьинском -
66,2 и 54,5 (12). Аналогичная ситуация наблюдалась и в 
других районах республики. 
Понятно, что в этих условиях очень многие бедняц­
кие и маломощные хозяйства, получившие доступ к зем­
ле, но не имевшие средств практически реализовать это 
право, вынуждены были отказываться от нее в пользу 
прежних владельцев, т.е. зажиточных и баев. Немало пре­
град было и на пути передела сенокосных угодий. Его идеи 
застревали уже в институциональных "закоулках" тради­
ционной структуры. 
Как известно, согласно реформе перераспределение 
сенокосов должно было проводиться "по количеству едо­
ков" (13). Между тем консервативно-традиционные ус­
тои культивировали в обществе иной критерий "справед­
ливости", который ассоциировался с количеством скота 
(14). 
B материалах по казахскому землепользованию (эк-
спедицииЩербиныиРумянцева), например, отмечалось, 
что "наиболее общим и чаще повторяющимся поводом к 
тому или иному распределению сенокосов между кочев­
никами служит количество "скота", что "единицей при 
переделах покосов служит обычно хозяйство, но всегда 
многоскотным дают покоса больше. При косьбе и деле­
нии сена копнами единицей служит косец, но и в этих 
случаях многоскотным дается больше сена, чем бедня­
кам", что "землю русским сдают (в аренду - Ж.А.) также 
обществами (общинами - Ж.А), причем плата аренды 
распределяется между киргизами (казахами - Ж.А.) про­
порционально скоту" (15). 
Уже в силу описанной в приведенном источнике 
институции многочисленная семья того или иного бед-
94 

няка, получившая преимущества при распределении се­
нокосов, могла испытать всю тяжесть "морального тер­
рора", социально санкционированного посредством апел­
ляции к"законам предков". 
Если конфликт заходил дальше, то дело не ограни­
чивалось обструкцией, а оборачивалось недопущением 
ослушников к каналам узурпированной баями общинной 
системы социальных гарантий (она проявлялась в пере­
распределении части произведенного в общине продукта 
в пользу ее неимущих членов и была искусно приспособ­
лена для эксплуатации рядовых общинников). B такой 
ситуации уже далеко не каждый бедняк рисковал претен­
довать на байский покос, а потому выгодный для аульной 
элиты порядок очень быстро восстанавливался (естествен­
но, нелегально). 
Таким образом, возможность развития событий в 
нежелательном для власти направлении сохранялась глав­
ным образом не из-за слабой политической активности 
трудящихся масс и непонимания ими своих классовых 
интересов (как это трактует историография). Причины 
здесь носили куда как более прозаичный характер: про­
сто патерналистские связи, прикрывавшие в традицион­
ном обществе отношения эксплуатации, давали неиму­
щим слоям подчас больше гарантий на получение про­
житочного минимума, чем если бы те воспользовались 
перераспределенными байскими сенокосами. B послед­
нем случае такая возможность нередко оставалась весь­
ма проблематичной, поскольку обладание сенокосами при 
недостаточной обеспеченности хозяйства скотом и отсут­
ствии других материальных условий еще не решало во­
проса. 
Однако все эти моменты - как бы частные производ­
ные от главного сдерживающего фактора, связанного со 
спецификой организации производства. 
Выше уже неоднократно подчеркивалось, что обес­
печение необходимого продукта и воспроизводство 
95 

средств производства в условиях традиционного хозяй­
ства было достижимо лишь в рамках общины, через коо­
перацию, принцип дополнительности, производственно-
технологический оптимум и т.п. Трудящийся субъект, 
располагавший ограниченным объемом средств произ­
водства, вне общинной организации не мог обеспечить 
более или менее приемлемое функционирование своего 
хозяйства. И в этом смысле община выступала своеоб­
разным гарантом существования хозяйствующего инди­
вида. Осознавая эту зависимость, последний не мог при­
нимать какие-то хозяйственные решения вне общинного 
контекста, т.е. в этом отношении примат всегда отдавал­
ся как бы общекорпоративным интересам. Ho эти инте­
ресы в действительности были узурпированы общинной 
верхушкой, которая монополизировала в общине органи­
зационно-хозяйственные функции и само производство. 
Поэтому рядовой общинник, не относившийся с пиете­
том к баю, рисковал противопоставить себя общинному 
консенсусу. A это, образно говоря, означало рубить сук, 
на котором сидишь, ибо, повторим, только через общину 
ее член мог обеспечить прожиточный минимум. 
Итак, при проведении реформы прагматичный 
крестьянский ум сталкивался с очень сложной дилеммой. 
Можно было либо отказаться от байских сенокосов, т.е. 
придерживаться конформистской модели общественно­
го поведения в обмен на минимальное, но гарантирован­
ное существование, обеспечивавшееся контролируемым 
верхушкой механизмом редистрибуции (перераспределе­
ния), либо выйти на конфликтную ситуацию и обрести 
сенокосы. Второй случай в преломлении традиционного 
массового сознания таил в себе много неопределенного 
(а риск - чуждая крестьянской психологии черта). Как 
можно предположить из источников, малообеспеченные 
слои аула рассуждали примерно так: сенокосы, конечно 
же, очень нужны, но может ли их передел дать если и не 
более выгодную, то хотя бы равноценную альтернативу, 
96 

т.е. будет ли он гарантировать прожиточный минимум в 
условиях недостаточной обеспеченности скотом и дру­
гими материальными факторами? 
C точки зрения экономической целесообразности 
первый (конформистский) вариант нередко оказывался 
предпочтительнее. Другими словами, в плане экономи­
ческих преимуществ реформа не всегда и не везде выдер­
живала конкуренцию с традиционным механизмом, функ­
ционировавшим, кстати, не только науровне общины, но 
и в пределах более широкой горизонтальной и вертикаль­
ной интеграции - производственно-социальной общнос­
ти. 
Свидетельств тому можно привести здесь немало. 
Однако ограничимся наиболее характерными из них. Так, 
Нарком земледелия республики Султанбеков в своем док­
ладе по поводу реформы отмечал: "... B этом году были 
случаи, когда бедняк, получая надел и не имея у себя 
средств производства, не имея возможности скосить сено, 
вспахать землю, вынужден был возвращать землю обрат­
но баю, получая от него спасибо зато, что возвратил зем­
лю, и возвращая ему спасибо за то, что бай его как-ни­
будь накормит и что-нибудь ему даст" (15). 
Оргсовещание ЦК ВКП(б) (апрель 1929г.), имея в 
виду итоги реформы, указывало, что "результаты этих 
мероприятий не были блестящими" (16). Семипалатинс­
кий губком ВКП(б) также констатировал, что передел не 
оправдал ожиданий (17) Другой заинтересованный на­
блюдатель писал: "Bo многих районах беднота при пере­
деле не была активно действующей силой. Нам не уда­
лось раскачать в должной мере бедноту... Можно заклю­
чить, что передел сенокосов не вызвал в должных разме­
рах и остроте классовую борьбу в ауле, борьбу социаль­
ных группировок аула за землю" (18). 
Пребывал в недоумении и Голощекин, который явно 
не ожидал, что прогнозы так сильно разойдутся с реаль­
ным ходом реформы. "Мы не уловили, - говорил он, -
97 

еще всего.. Возьмем Чорманова, Акпаева (крупные баи -
Ж.А.), которые имеют по 10 тыс. голов скота. Мы отняли 
у них земли, и я думал, что же они будут делать дальше? 
Они как будто и в ус себе не дуют. Тут что-то не так, това­
рищи. Это хорошо, что мы отняли у них землю, но, оче­
видно, не вполне и не все уловили, есть еще какой-то 
выход для бая, и вот этот выход, товарищи, мы должны 
найти и отнять его" (19). 
Казалось бы, приведенного только что вынужденно­
го признания главного идеолога "Малого Октября в ауле", 
к которому поступала самая достоверная информация, 
достаточно, чтобы, по-крайней мере, усомниться в соци­
альной эффективности передела. 
Тем не менее предшествующая историография писа­
ла о большом успехе реформы и ее "огромной роли в со­
ветизации аула" (уместно сказать, что если и говорить о 
"советизации аула", то только как о процессе, насаждае­
мом сверху и невоспринимаемом снизу; община - вот мир 
скотовода-кочевника, и все, что за ним - из категорий не­
понятных абстракций). 
B доказательство приводились впечатляющие циф­
ры (было перераспределено 1360 тыс. дес. сенокосов и 
1250 тыс. дес. пашни), масса выдержек из архивных до­
кументов, рассказывающих, как аульные труженики "без 
сапог вдоль и поперек ходили по сенокосам с пылающи­
ми лицами и осуществляли свои законные права на цен­
ные угодия", а когда уполномоченные спрашивали, не 
возвратят ли они баям полученные участки, они едино­
душно отвечали: "Этого ни в коем случае не будет" (20). 
B самом деле, в архивах отложилось просто обилие 
подобных документов, вводящих подчас в заблуждение 
исследователей, заставляя их верить в правильность пол­
ожительных оценок реформы. Ho следует учитывать, что 
сюда в основном попадала селективная информация, т.е. 
очень часто тенденциозно отобранная. Всякие негатив­
ные свидетельства, "настораживающие" власть, шли за­
крытыми каналами (агентурныеданные, фельдсвязь и пр.) 
и в последующем "оседали" в особых папках с запрети-
98 

тельными литерами типа "C" (секретно). He случайно 
мало кто знал о действительных масштабах голода 1932-
1933гг.: вся информация - в архивохранилищах ОГПУ-
НКВД-КГБ. 
Ho даже если отвлечься от этого обстоятельства, то 
надо принимать во внимание, что "огромное множест­
во" есть категория относительная. B свое время небезыз­
вестный Кашпировский будоражил телеаудиторию стра­
ны, вынося на эстраду "множество" мешков с телеграм­
мами от людей, выздоровевших (и дай им бог) под воз­
действием его "магии". Однако это впечатляющее в пер­
вом приближении "множество" превращается в ничтож­
но малый процент по отношению к 260- миллионному 
населению. 
B сферу передела сенокосных и пастбищных угодий 
было вовлечено 400 тыс. хозяйств, или 2 млн. человек 
(21). И по отношению к этой совокупности всякое изоби­
лие свидетельств представляется ничтожно малой вели­
чиной, не достигающей даже минимально допустимой 1-
процентной репрезентативности (информативной пред­
ставительности). 
Итак, специфика организации производства, помно­
женная на императивы соционормативной культуры (ин­
ституциональные факторы, патриархально-генеалогичес­
кие и знаково-идеологические связи и пр.), во многом 
нейтрализовали действие реформы. Ha этот раз докапи­
талистическая тенденция устояла. 
Выявив очередную неспособность реформировать 
традиционную структуру путем осуществления широко­
масштабных внеэкономических, чисто перераспредели­
тельных акций (рынок с его экономической мотивацией 
делает это, как показал опыт многих аграрных обществ, 
быстрее и с гораздо меньшими жертвами), государство 
радикализирует свою "аграрную револоцию", переходя от 
политики "ограничения и вытеснения эксплуататорских 
классов к их полной ликвидации". Дни традиционной 
структуры и всей системы жизнеобеспечения этноса уже 
сочтены. 
99 

жүктеу/скачать 1,84 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: