Когда я осведомился о причине, его ответ, избегать которого я стремился
всеми силами, выскочил как злобно ухмыляющийся черт из табакерки.
После.
Возможно, он не хотел разговаривать, чтобы не сбить дыхание, или
пытался сконцентрироваться на плавании или беге. Или таким способом
побуждал меня делать то же самое, без намерения обидеть.
Но было нечто сковывающее и сбивающее с толку в этой внезапной
отстраненности, возникающей в самые неожиданные моменты. Казалось,
он делает это нарочно – подпускает меня все ближе и ближе, и вдруг резко
отбрасывает всякую видимость дружеского расположения.
Стальной взгляд возвращался всегда. Как-то днем, когда я сидел за
«своим» столом у бассейна во внутреннем дворике и бренчал что-то на
гитаре, а он лежал рядом на траве, я опять наткнулся на этот взгляд. Он
сверлил меня, пока я перебирал струны, а когда внезапно поднял глаза,
чтобы посмотреть, нравится ли ему мелодия, взгляд был там: острый,
безжалостный, как мелькнувшее лезвие, мгновенно убранное в ту секунду,
когда жертва заметила его. Он беззастенчиво улыбнулся мне, как бы говоря,
Теперь не смысла это скрывать.
Держись от него подальше.
Должно быть он увидел, что я смутился, и, чтобы как-то
реабилитироваться, начал расспрашивать меня о гитаре. Я держался
настороженно и едва мог отвечать связно. Мои вымученные ответы, по
всей видимости, навели его на мысль, что что-то не так.
– Можешь не объяснять. Просто сыграй ее снова.
– Но мне показалось, она тебе не понравилась.
– Не понравилась? С чего ты взял?
Мы подначивали друг друга.
– Просто сыграй ее, хорошо?
– Ту же самую?
– Ту же самую.
Я встал и прошел в гостиную, распахнув пошире стеклянные двери,
чтобы он мог слышать, как я играю на фортепиано. Он последовал за мной
и, прислонившись к деревянной раме, слушал в течение некоторого
времени.
– Ты изменил ее. Теперь она звучит по-другому. Что ты сделал?
– Я просто сыграл ее так, как она звучала бы в обработке Листа.
– Нет, сыграй снова,
Достарыңызбен бөлісу: