Назови меня своим именем

– Не могу поверить, что ты опять изменил ее.
– Ну, не так уж сильно. Так ее сыграл бы Бузони, если бы видоизменил
версию Листа.
– Ты можешь просто сыграть Баха в версии Баха?
–  Но  Бах  не  писал  ее  для  гитары.  И  для  клавесина,  возможно,  тоже.
Вообще говоря, нельзя даже поручиться, что это Бах.
– Ладно, забудь.
–  Хорошо,  хорошо,  не  надо  так  заводиться,  –  сказал  я.  Пришла  моя
очередь изобразить неохотное согласие. – Вот Бах в моем переложении, без
Бузони и Листа. Это творение юного Баха, посвященное его брату.
Я  точно  знал,  какая  фраза  в  мелодии  затронула  его  изначально,  и
каждый  раз  играя  ее  я  посылал  ему  маленький  подарок,  потому  что  в
действительности  она  была  посвящена  ему,  как  отражение  моих  лучших
чувств, которые рвались наружу и побуждали меня вставлять расширенную
каденцию. Только ради него.
Наверно, уже тогда он понимал, задолго до меня, что мы флиртуем.
Позже  в  тот  вечер  я  записал  в  своем  дневнике: 
Было  преувеличением
сказать  «Мне  показалось,  мелодия  тебе  не  нравится».  На  самом  деле  я
хотел сказать «Мне показалось, я тебе не нравлюсь». Я надеялся, что ты
убедишь  меня  в  обратном,  и  на  какое-то  время  тебе  это  удалось.  Но
почему я перестану верить в это завтра?
Значит, и таким ты можешь быть, сказал я себе, став свидетелем того,
как быстро он сменил гнев на милость.
Мне стоило задаться вопросом, смогу ли я так же просто переключать
свои чувства?
P.S.  Мы  –  это  музыка,  которую  не  сыграть  на  единственном
инструменте. Ни я, ни ты.
Я уже был готов заклеймить его как «трудного» и «неприступного» и
больше  не  иметь  с  ним  дел.  Но  два  его  слова,  и  моя  мрачная  апатия  на
глазах  преобразилась  в  «я  сыграю  для  тебя  что  угодно,  пока  ты  не
попросишь меня остановиться, пока не позовут к обеду, пока кожа на моих
пальцах  не  начнет  слезать  слой  за  слоем,  потому  что  мне  нравится  делать
приятное  тебе,  я  сделаю  все  для  тебя,  только  скажи,  ты  понравился  мне  с
первого  дня,  и  даже  когда  ты  опять  ответишь  холодом  на  очередные
предложения  дружбы,  я  никогда  не  забуду,  что  между  нами  был  этот
разговор, и что есть средства обратить в лето снежную бурю».
Но давая это обещание, я не учел, что холод и апатия способны легко
аннулировать соглашения о перемирии, заключенные в минуты оттепели.

Затем наступил тот июльский полдень, когда мы с ним остались одни
во внезапно опустевшем доме, и я был объят пламенем, потому что только
этим  словом  я  мог  описать  свое  состояние,  когда  позже  вечером  делал
запись  в  дневнике.  Пригвожденный  к  кровати  я  лежал  в  своей  комнате  в
состоянии  близком  к  трансу  и  все  ждал  и  ждал,  с  ужасом  и  нетерпением.
Это не было испепеляющее пламя страсти, скорее нечто парализующее, как
пламя от взрыва вакуумных бомб, которое сжигает весь кислород вокруг, и
сбитый с ног ударной волной ты задыхаешься, потому что вакуум разорвал
каждый пузырек в твоих легких; надеешься, что никто не заговорит, потому
что в горле пересохло, и ты не можешь произнести ни слова; молишься, что
никто  не  заставит  тебя  пошевелиться,  потому  что  сердце  колотится  как
сумасшедшее,  переполненное  не  кровью,  но  осколками  стекла.  Пламя
похожее на страх, на панику, на готовность умереть, если через минуту он
не постучит в мою дверь; но лучше пусть не постучит никогда, чем прямо
сейчас. Стеклянная дверь на балкон была как обычно открыта, я лежал на
постели  в  одних  купальных  плавках,  охваченный  пламенем.  В
этом  пламени  была  мольба, 

жүктеу/скачать 1,05 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: