Назови меня своим именем



Pdf көрінісі
бет7/76
Дата26.12.2021
өлшемі1,05 Mb.
#105799
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   76
Байланысты:
Асиман. Назови меня своим именем

только  не  останавливайся
.  Эти  слова  я
часто  слышал  от  взрослых,  когда  кто-нибудь  мимоходом  касался  их  шеи
или плеч, чтобы сделать легкий массаж. Заметил ли он, что я готов был не
просто сдаться, но слиться с ним?
Делая  вечером  запись  в  дневнике  я  назвал  это  ощущение
«помутнением».  От  чего  мой  разум  помутился?  Неужели  все  так  просто  –
одно мимолетное прикосновение, и я уже безвольно размяк? Вот что имеют
в виду, когда говорят «растаял, как масло»?
И почему я не хотел показать ему, что превратился в масло? Испугался
того, что последует далее? Что он поднимет меня на смех, расскажет всем,
а то и вовсе отмахнется от случившегося под тем предлогом, что я слишком
молод и не понимаю, что делаю? А может я боялся, что он уже все знает и,
являясь  таким  образом  соучастником,  попытается  сделать  ответный  шаг?
Хотел  ли  я  этого  шага?  Или  предпочел  бы  до  конца  жизни  сгорать  от
желания,  лишь  бы  только  продолжалась  наша  маленькая  игра  в  прятки:
знает  ли  он,  что  я  знаю,  что  он  знает?  Затаись,  молчи  и  если  не  можешь
сказать «да», не говори «нет», скажи «после». Не это ли вынуждает людей
произносить  «возможно»,  когда  они  имеют  в  виду  «да»,  но  хотят  убедить
тебя  в  обратном,  тогда  как  в  действительности  это  означает, 
пожалуйста,


только спроси меня снова, а потом еще один раз?
Я  оглядываюсь  на  то  лето  и  с  удивлением  отмечаю,  что  помимо
постоянной 
борьбы 
с 
«пламенем» 
и 
«помутнением» 
в 
жизни
присутствовало столько чудесных мгновений. Италия. Лето. Треск цикад в
середине  дня.  Моя  комната.  Его  комната.  Балкон,  отрезающий  нас  от
остального  мира.  Теплый  ветерок,  доносящий  ко  мне  в  комнату  запахи
нашего  сада.  Лето,  когда  я  полюбил  рыбачить,  потому  что  любил  он.
Бегать, потому что любил он. Полюбил осьминога, Гераклита, «Тристана».
Лето,  когда  мои  чувства  были  обострены  до  предела,  и  стоило  мне
услышать  пение  птиц,  уловить  запах  цветов,  почувствовать  тепло,
поднимающееся  от  нагретой  солнцем  земли,  как  все  это  невольно
связывалось с ним.
Я мог отрицать столь многое: что хотел прикоснуться к его коленям и
запястьям,  отливавшим  на  солнце  маслянистым  глянцем,  какой  я  мало  у
кого  видел;  что  любил  смотреть,  как  на  его  белых  теннисных  шортах
оставляла следы грунтовая пыль, и как его кожа со временем приобретала
тот  же  кирпичный  оттенок;  как  его  волосы,  становясь  светлее  с  каждым
днем,  ловили  солнце  по  утрам  перед  тем,  как  оно  уходило;  как
его  свободная  голубая  рубашка,  трепетавшая  еще  сильнее  на  обдуваемом
ветром  участке  около  бассейна,  обещала  хранить  запах  его  кожи  и  пота,
одна мысль о котором возбуждала меня. Все это я мог отрицать. И верить в
свои отрицания.
Но  еще  более  непреодолимо  меня  влекли  звезда  Давида  и  золотая
мезуза, которые он носил на золотой цепочке на шее. Они связывали нас и
напоминали,  что  как  бы  разительно  мы  двое  не  отличались  друг  от  друга,
здесь  грани  всех  отличий  стирались.  Я  заметил  его  звезду  почти  сразу  в
первый  день.  С  того  самого  момента  я  понял,  что  не  смогу  возненавидеть
его,  что  меня  притягивает  и  заставляет  искать  его  дружбы  нечто  большее,
чем  любой  из  нас  мог  желать  от  другого,  более  значимое  и  потому  более
возвышенное  чем  его  душа,  мое  тело  или  сама  земля.  Видеть  на  его  шее
звезду  и  столь    многозначительный  амулет  было  все  равно  что  видеть  во
мне  самом,  в  нем,  в  нас  обоих  нечто  вечное,  древнее,  бессмертное,
жаждущее разгореться с новой силой и воскреснуть из многовекового сна.
К  моему  разочарованию  он  не  замечал,  что  я  тоже  носил  звезду,  или
просто  не  придавал  этому  значения.  Так  же  мало,  наверное,  его  заботил
мой взгляд, который то и дело скользил по его купальным плавкам, пытаясь
различить контур того, что делало нас братьями в пустыне.
За  исключением  моей  семьи  он,  скорее  всего,  был  единственным
евреем  в  Б.  и  его  окрестностях,  но  в  отличие  от  нас  не  боялся  проявлять


это. Мы же старались не выделяться. Мы носили свою веру так, как делают
люди практически по всему миру: под рубашкой, не совсем тайно, но и не
на  виду.  «Умеренные  евреи»,  выражаясь  словами  моей  матери.  Для  нас
было  потрясением,  что  Оливер  вот  так  выставлял  напоказ  свой  символ
веры, когда в распахнутой рубашке отправлялся в город на одном из наших
велосипедов.  Мы  могли  бы  делать  то  же  самое  и  не  испытывать  чувство
вины.  Я  пробовал  подражать  ему  несколько  раз.  Но  я  был  слишком
стыдлив,  как  человек,  который  идет  голым  по  раздевалке  и  старается
держаться непринужденно, но в итоге возбуждается от собственной наготы.
В  городе  я  демонстрировал  свою  приверженность  иудаизму  с
самодовольным  видом,  не  столько  из  высокомерия,  сколько  пытаясь
спрятать  смущение.  Он  –  нет.  Нельзя  сказать,  что  он  никогда  не
задумывался о еврействе или о жизни евреев в католической стране. Иногда
мы обсуждали эту тему во время долгих послеобеденных часов, отложив в
сторону работу и наслаждаясь непринужденной беседой, пока домочадцы и
гости  разбредались  по  свободным  комнатам,  чтобы  отдохнуть  пару  часов.
Он  достаточно  пожил  в  маленьких  городках  Новой  Англии  и  знал,  каково
быть  изгоем.  Но  иудаизм  не  беспокоил  его  так,  как  меня,  не  являлся
причиной постоянного, необъяснимого дискомфорта в отношениях с собой
и  с  остальным  миром.  Не  таил  в  себе  мистического,  невысказанного
обещания  спасительного  братства.  Возможно  поэтому  он  не  делал
проблемы из еврейства и не испытывал нужды все время бередить эту тему,
подобно тому как дети снова и снова трогают болячку на коже, пока она не
пройдет. Он легко относился к тому факту, что он еврей. Легко относился к
себе,  к  своему  телу,  внешности,  неуклюжему  бэкхенду,  к  выбору  книг,
музыки,  фильмов,  друзей.  Он  легко  отнесся  к  потере  призовой  ручки
Монблан.  «Я  себе  еще  куплю  точно  такую».  Критику  он  тоже  принимал
легко.  Как-то  он  показал  моему  отцу  несколько  написанных  страниц,
которыми  гордился.  Отец  сказал,  что  его  мысли  по  поводу  Гераклита
превосходны,  но  нужно  еще  кое-что  доработать,  что  он  должен  не  просто
обосновать, но принять  парадоксальную природу мышления философа. Он
легко  согласился  с  необходимостью  доработать,  как  впрочем  и  с
парадоксами.  Начать  все  сначала?  Легко.  Однажды  он  пригласил  мою
молодую  тетю  отправиться  на  нашей  моторной  лодке  на  полночную


Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   76




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет