Ночь нежна

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

25

в мерцании свечей. Розмари прислушалась, зачарованная ее низким грудным голосом, изредка

ронявшим фразу-другую.

– Бедняга! – воскликнула Николь. – Зачем вам понадобилось распиливать его надвое?

– Естественно, для того, чтобы посмотреть, что там у него внутри. Разве вам не интересно

было бы узнать, что находится внутри у официанта?

–  Видимо,  старые  меню,  –  с  усмешкой  предположила  Николь.  –  Осколки  разбитой

посуды, чаевые, огрызки карандаша.

– Совершенно верно, но задача состояла в том, чтобы это научно доказать. И разумеется,

сделать это с помощью музыкальной пилы было самым щадящим способом.

–  Вы  собирались  играть  на  пиле  во  время  проведения  операции?  –  поинтересовался

Томми.

– Так далеко нам зайти не удалось – нас испугали его крики. Мы побоялись, что у него

может сделаться грыжа.

– Все это звучит для меня очень странно, – сказала Николь. – Любой музыкант, который

использует пилу другого музыканта, чтобы…

Застолье длилось еще только полчаса, но уже произошли значительные перемены: один

за другим каждый из гостей от чего-то освобождался – от озабоченности, тревоги, подозри-

тельности, теперь все они, обнажив лучшее, что в них было, стали просто гостями Дайве-

ров. Каждый чувствовал, что малейшее проявление недружелюбия или незаинтересованности

огорчило бы хозяев, поэтому все старались, и, видя это, Розмари уже почти любила их всех –

кроме Маккиско, который упорно не желал вливаться в компанию, не столько из зловредно-

сти, сколько из решимости поддерживать хорошее настроение, овладевшее им по приезде,

с помощью вина. Откинувшись на спинку стула между Эрлом Брейди, которому адресовал

несколько язвительных замечаний насчет кино, и миссис Эбрамс, которую вообще игнориро-

вал, он сидел, уставившись на Дика с выражением убийственной иронии, и время от времени

пытался вовлечь его в разговор через весь стол, чем сам же портил эффект.

– Вы, кажется, дружны с Ван Бюреном Денби? – спрашивал он.

– Не припоминаю, чтобы я был с ним знаком.

– А я думал, вы с ним друзья, – раздраженно настаивал Маккиско.

Когда тема мистера Денби исчерпала себя, он попробовал другие, столь же неуместные

темы, но каждый раз само почтительное внимание Дика обескураживало его, и после секунд-

ной неловкой паузы разговор, который он перед тем прервал, возобновлялся без его участия.

Он пытался вклиниться и в другие частные беседы, но это неизменно напоминало попытку

пожать пустую перчатку, поэтому в конце концов со снисходительным видом взрослого, попав-

шего в детское окружение, он отступил и полностью сосредоточился на шампанском.

В перерывах между разговорами Розмари обводила взглядом стол, желая убедиться, что

всем хорошо, – словно все они были ее будущими приемными детьми. Мягкий свет, исходив-

ший от лампы, спрятанной в вазе душистых гвоздик, падал на лицо миссис Эбрамс, в меру

подрумяненное «Вдовой Клико», исполненное бодрости, благодушия и детской жизнерадост-

ности; рядом с ней сидел мистер Роял Дамфри, в приподнятой вечерней атмосфере его деви-

чья миловидность не казалась столь вызывающей. Дальше – Вайолет Маккиско, чье очарова-

ние вдруг всплыло на поверхность будто по мановению волшебной свирели, так что она даже

забыла на время о вечно терзавшем ее комплексе жены непреуспевшего карьериста.

Дальше  сидел  Дик,  освободивший  своих  гостей  от  груза  повседневности  и  целиком

поглощенный устроенным им действом.

Рядом с ним – ее всегда безупречная мать.

Потом Барбан, который с изысканной учтивостью беседовал с миссис Спирс, чем снова

завоевал расположение Розмари. За ним – Николь. Розмари вдруг взглянула на нее другими

глазами, и ей пришло в голову, что никогда еще она не встречала более красивого человека.

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

26

В зыбком свете утопленных в сосновой хвое фонарей ее лицо словно лик святой, мадонны

викингов, сияло сквозь снежную пелену мошкары, слетавшейся на огонь свечей. Она была

спокойна, как сам покой.

Эйб Норт трактовал ей о своем моральном кодексе.

– Разумеется, он у меня есть, – втолковывал он. – Мужчина не может жить без морального

кодекса. Мой состоит в том, что я – противник сожжения ведьм. Каждый раз, когда где-то

сжигают ведьму, я прихожу в бешенство.

От Брейди Розмари знала, что Эйб – композитор, после блестящего раннего дебюта за

семь последующих лет ничего не написавший.

За  Эйбом  Нортом  сидел  Кэмпьон,  которому  каким-то  образом  удавалось  сдерживать

свои самые вульгарные проявления женоподобия и даже демонстрировать по отношению к

соседям что-то вроде бескорыстной материнской заботливости. За ним – Мэри Норт с таким

радостно-веселым лицом, что невозможно было не ответить улыбкой на ее улыбку, сверкавшую

белыми зеркальцами зубов, – все ее лицо вокруг полуразомкнутых губ являло собой малень-

кий ореол удовольствия.

И наконец, Брейди, манера общения которого с каждой минутой становилась все более

компанейской и все менее напоминала его обычное напористое желание кичиться нерушимо-

стью своего душевного здоровья и твердое намерение сохранять его, решительно отмежевав-

шись от душевной хрупкости других.

Розмари, наивно-доверчивая, как дитя из душещипательных сочинений миссис Бернетт,

чувствовала себя так, словно вернулась домой, побывав на Диком Западе и наслушавшись там

скабрезных шуточек суровых мужчин. В вечернем сумраке кружили светлячки, где-то на даль-

нем нижнем уступе лаяла собака. Казалось, что стол, как танцплощадка, выдвинутая вверх

особым механизмом, чуточку воспарил к небу, и те, кто сидел за ним, ощутили, будто они оста-

лись единственными живыми существами во тьме Вселенной, которая одна питает и согревает

их. И тут неожиданно прозвучавший в тишине сдавленный смешок миссис Маккиско словно

бы послужил сигналом того, что отрешенность от мира свершилась: Дайверы, как бы стре-

мясь возместить своим гостям все то из оставленного на земле, о чем те могли еще тосковать,

вдруг начали с новой силой излучать тепло и свет, обволакивая ими присутствующих, и так

уже обласканных хозяйской милостью и смутно ощущавших собственную значительность. На

мгновение показалось, что хозяева одновременно разговаривают с каждым сидящим за столом

в отдельности и со всеми вместе, ни у кого не оставляя сомнений в своей дружбе и привязан-

ности. И все вмиг обратили к ним лица, как дети бедняков – к рождественской елке. Затем

так же внезапно все оборвалось – момент бесстрашного душевного подъема и прорыва в атмо-

сферу возвышенных чувств закончился раньше, чем участники застолья успели надышаться

им и даже просто осознать, что он действительно был.

Но разлитое в воздухе сладкое волшебство жаркого юга – мягкая поступь ночи и плеск

невидимого средиземноморского прибоя далеко внизу – осталось, растворившись в Дайверах

и сделавшись их неотъемлемой частью. Розмари заметила, как Николь настоятельно уговари-

вает ее мать принять в подарок понравившуюся той желтую вечернюю сумочку – «Я считаю,

что вещь должна принадлежать тому, кому она доставляет удовольствие», – куда она бросала

все желтое, что попадалось под руку: карандаш, тюбик губной помады, маленькую записную

книжечку – «потому что все это друг другу подходит».

Потом Николь исчезла, а вскоре Розмари заметила, что и Дика тоже нет; гости рассредо-

точились по саду или потянулись к террасе.

– Вам не нужно в туалетную комнату? – обратилась к Розмари Вайолет Маккиско.

– Пока нет.

– А мне нужно посетить уборную, – не стесняясь, заявила миссис Маккиско. Будучи

женщиной, презирающей условности, она открыто направилась в дом, не скрывая, куда идет.

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

27

Розмари неодобрительно посмотрела ей вслед. Эрл Брейди предложил Розмари спуститься

к обрыву, но она решила, что настала ее очередь получить долю внимания Дика, когда тот

появится снова, поэтому осталась, прислушиваясь к спору Маккиско с Барбаном.

– Почему вы так жаждете воевать с Советами? – удивлялся Маккиско. – Это же величай-

ший эксперимент, когда-либо предпринимавшийся человечеством. А Рифская республика?

По мне так героичней было бы сражаться на стороне тех, за кем справедливость.

– А откуда вам знать, на чьей она стороне? – сухо поинтересовался Барбан.

– Ну, вообще-то каждый разумный человек это знает.

– Вы коммунист?

– Я социалист, и я сочувствую России.

– А я солдат, – с любезной улыбкой отвечал Барбан. – Мое дело – убивать людей. Против

рифов я воевал, потому что я европеец, а против коммунистов – потому что они хотят отнять

у меня мою собственность.

–  Все  это  предрассудки…  –  Маккиско  с  ироническим  выражением  лица  огляделся  в

поисках поддержки, но единомышленников не нашел. Он не понимал того, с чем столкнулся

в лице Барбана, – ни его идейной ограниченности, ни сложности его биографии и воспита-

ния. Маккиско знал, что такое идеи, и по мере своего умственного развития учился распо-

знавать и сортировать все большее их количество, однако перед лицом человека, которого

считал «тупицей», вообще не имеющим внятных идей, но по отношению к которому тем не

менее почему-то не испытывал превосходства, он растерялся и пришел к поспешному выводу,

что тот является конечным продуктом архаического мира и как таковой ничего не стоит. Из

общения с представителями высших классов в Америке Маккиско вынес свойственный им

сомнительный и не имеющий определенной цели снобизм, их кичливое невежество и нарочи-

тую грубость, почерпнутые ими у англичан без учета тех факторов, которые придают смысл

английским филистерству и грубости, и бездумно практиковал эти качества в стране, где даже

минимальные образованность и воспитанность позволяют добиться большего, чем где бы то

ни было еще, – квинтэссенцией подобной системы общественных условностей стал вошедший

в моду в девятисотых «гарвардский стиль». Именно за такого человека он и принял Барбана,

забыв во хмелю, что его следует опасаться, и загнав себя, таким образом, в весьма неприятную

ситуацию.

Испытывая смутную неловкость за Маккиско, Розмари, с виду спокойная, а на самом

деле чувствовавшая себя как на раскаленных углях, ждала возвращения Дика Дайвера. Со

своего места за почти опустевшим столом, где, кроме нее, оставались только Барбан, Маккиско

и Эйб, она смотрела на каменную террасу в конце дорожки, окаймленной тенистыми миртами

и папоротниками, любовалась профилем матери на фоне освещенной двери и уже готова была

направиться туда, когда из дома поспешно выбежала миссис Маккиско.

Она казалась очень возбужденной. По тому, как она молча выдвинула стул и плюхнулась

на него, тараща глаза и безмолвно шевеля губами, было нетрудно догадаться, что ее распирает

от новостей, поэтому, естественно, все взгляды устремились на нее, когда муж обратился к ней

с вопросом: «Что случилось, Вай?»

– Господи… – вымолвила она наконец и, повернувшись к Розмари, повторила: – Гос-

поди… Нет, ничего. Я не могу вам рассказать.

– Вы среди друзей, – подбодрил ее Эйб.

– Ох, там, наверху, я видела такую сцену, мои дорогие…

Загадочно тряся головой, она запнулась и как раз вовремя, потому что Томми уже встал

и с ледяной вежливостью заметил:

– То, что происходит в этом доме, обсуждать не рекомендуется.

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

28

жүктеу/скачать 0,71 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: