Ночь нежна

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

21

ного напряжения, внезапно не оборвалось перед воздушным простором, нависшим над влаж-

ными ступеньками, сбегавшими к расположенному на пять футов ниже уступу.

Здесь бил родник, обнесенный каменной оградой, которая даже в самые жаркие дни оста-

валась сырой и скользкой. По ступеням, вырубленным на другой стороне площадки, Николь

поднялась в огород; она шла довольно быстро, поскольку вообще любила движение, хотя ино-

гда являла собой воплощение покоя, одновременно умиротворенного и загадочного. Причина,

видимо, состояла в том, что, не веря ни в какие слова, она была немногословна, чтобы не ска-

зать молчалива, и в светские беседы вносила лишь свою долю тонкого юмора, до скупости

строго отмеренную. Однако если видела, что собеседникам становится неуютно от такой эко-

номности, подхватывала тему разговора и, к собственному лихорадочному удивлению, броса-

лась в него очертя голову, а потом так же внезапно, едва ли не робко замолкала, как послушный

ретривер, более чем хорошо выполнивший команду.

Стоя  посреди  пронизанной  солнцем  пушистой  зелени  огорода,  она  увидела,  как  Дик

пересекает дорожку, направляясь в свой рабочий флигелек. Николь подождала, затаившись,

пока он удалится, потом двинулась вдоль грядок будущего салата к маленькому зверинцу, где

голуби, кролики и попугай встретили ее какофонией дерзких звуков. Оттуда она спустилась

на один уступ и, оказавшись перед огибавшим его по краю невысоким парапетом, посмотрела

вниз, на расстилавшееся футах в семистах Средиземное море.

Место, где она сейчас стояла, когда-то тоже было частью старинного горного селения

Тарм. Участок земли под нынешнюю виллу выкроили из примыкавших друг к другу крестьян-

ских дворов, облепивших утес; из пяти маленьких домиков соорудили один большой, а четыре

снесли, чтобы разбить сад. Внешнюю стену оставили нетронутой, поэтому с дороги, пролегав-

шей далеко внизу, вилла была неразличима в общем фиолетово-сером массиве сельских стро-

ений.

Несколько минут Николь смотрела на средиземноморский простор, но в нем даже ее

неутомимые руки ничего изменить не могли. Вскоре из своей однокомнатной хибарки вышел

Дик с оптической трубой и, наведя ее на восток, стал рассматривать Канн. Минуту спустя в

поле его зрения вплыла Николь. Он на миг скрылся в домике и появился снова уже с мегафоном

в руке – у него была масса технических приспособлений.

– Николь! – крикнул он. – Я забыл тебе сказать, что в качестве последнего апостольского

жеста пригласил к нам миссис Эбрамс, ту женщину с седыми волосами.

– Я это подозревала. Ужас! – Легкость, с какой ее слова достигли его ушей, можно было

истолковать как посрамление достоинств мегафона, поэтому, повысив голос, она спросила: –

Ты меня слышишь?

– Да. – Он опустил было мегафон, но потом снова упрямо поднес его к губам. – Я еще

кое-кого собираюсь пригласить. Тех двух молодых людей.

– Ладно, давай, – безмятежно согласилась она.

– Хочу устроить по-настоящему безобразную вечеринку. Я не шучу. Вечеринку с каким-

нибудь шумным скандалом, с соблазнениями, с дамскими обмороками в туалетной комнате и

чтобы гости уходили домой в оскорбленных чувствах. Вот подожди, сама увидишь.

Он удалился в свой домик, а Николь отметила про себя, что на мужа снизошло одно из

наиболее характерных для него настроений: бурное возбуждение, которое втягивало в свою

орбиту все вокруг и за которым неизбежно следовала особая, свойственная только ему разно-

видность уныния, которого он никогда никому не показывал, но которое она угадывала без-

ошибочно. Его возбуждение достигало накала, несоразмерного поводу, и невольно вызывало

такой же чрезмерный отклик у окружающих. Разве что немногие особо толстокожие и недовер-

чивые по натуре люди были способны противостоять его неотразимому обаянию и не влюбля-

лись в него сразу же и безоглядно. Реакция наступала, как только он осознавал тщету и сума-

сбродность своей эскапады. Порой, оглядываясь назад, на устроенный им буйный карнавал,

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

22

он сам испытывал ужас – подобно генералу, озирающему последствия резни, приказ о которой

сам же и отдал в безотчетном стремлении удовлетворить жажду крови.

Однако быть на время включенным в мир Дика Дайвера казалось незабываемым собы-

тием: каждый мнил, что к нему Дик относится по-особому, прозрев в нем исключительную

личность, столько лет таившуюся за уступками обыденности. Он мгновенно завоевывал сердца

тонким пониманием и обходительностью, которые действовали так быстро и так мягко, что

заметить это можно было только по результату. Затем, не давая увянуть бурно расцветшим

отношениям, он без предупреждения распахивал ворота в свой удивительный мир. И пока

окружающие безоговорочно принимали предложенные им правила, его главной задачей оста-

валось доставлять им удовольствие, но при первом же намеке на сомнение в выстроенной им

системе отношений он испарялся прямо у них на глазах, не оставляя почти никаких приятных

воспоминаний о том, что говорил и делал прежде.

В тот вечер ровно в восемь тридцать он вышел встречать своих первых гостей, весьма

церемонно и многообещающе, словно плащ тореадора, неся на руке пиджак. С подобающей

куртуазностью поприветствовав Розмари и ее мать, он предоставил им возможность первыми

начать разговор, как будто хотел, чтобы в незнакомом окружении звук собственных голосов

придал им уверенности.

Под впечатлением от восхождения к Тарму и свежего воздуха Розмари и миссис Спирс

одобрительно  отзывались  обо  всем,  что  видели  вокруг.  Как  свойства  натуры  незаурядных

людей проявляются порой в непривычных оборотах речи, так тщательно продуманное совер-

шенство виллы «Диана» проявлялось даже в таких мелких недоразумениях, как непредвиден-

ное появление горничной где-то в глубине сцены или никак не желающая открываться пробка.

В то время как прибывающие гости приносили с собой волнующее предвкушение вечернего

веселья, домашняя дневная жизнь потихоньку сходила на нет и дети Дайверов под присмотром

гувернантки заканчивали ужин на террасе.

– Какой красивый сад! – воскликнула миссис Спирс.

– Это детище Николь, – сказал Дик. – Она не жалеет усилий – все время терзает его

заботами о здоровье растений. Боюсь, как бы она сама однажды не подхватила какую-нибудь

мучнистую росу, паршу или фитофтору. – И решительно направив указательный палец на Роз-

мари, шутливо, по-отечески покровительственно добавил: – Я намерен позаботиться о сохран-

ности вашего рассудка и с этой целью подарить вам пляжную шляпу.

Из сада он повел их на террасу и налил каждой по коктейлю. Прибывший вскоре Эрл

Брейди удивился, увидев Розмари. Здесь он держался мягче и спокойней, чем на студии, словно

свою тамошнюю манеру поведения оставил за воротами, но, сравнив его с Диком Дайвером,

Розмари безоговорочно сделала выбор в пользу последнего. Рядом с Диком Эрл Брейди казался

немного вульгарным, чуть хуже воспитанным, тем не менее она ощутила тот же электрический

разряд, что и при первой их встрече. Эрл фамильярно заговорил с детьми, которые как раз

вставали из-за стола:

– Привет, Ланье! Как насчет песенки? Не споете мне с Топси что-нибудь?

– А что нам спеть? – не упрямясь, спросил мальчик с характерным для всех воспитывав-

шихся во Франции американских детей певучим акцентом.

– Ну, например, ту песенку – «Мой друг Пьеро».

Ничуть не смущаясь, брат и сестра встали рядом, и в вечерний воздух взмыли милые

звонкие детские голоса.

Au clair de la lune,

Mon ami Pierrot,

Prête-moi ta plume

Pour écrire un mot.

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

23

Ma chandelle est morte,

Je n’ai plus de feu,

Ouvre-moi ta porte

Pour l’amour de Dieu

5

.

Закончив  петь,  дети,  улыбаясь,  спокойно,  без  жеманства,  принимали  похвалы;  лучи

закатного  солнца  нежно  румянили  их  лица.  Розмари  казалось,  что  вилла  «Диана»  –  центр

мироздания.  На  такой  сцене  не  могло  не  произойти  нечто,  что  запомнится  на  всю  жизнь,

поэтому она еще больше разволновалась, когда скрипнула калитка. Это все вместе явились

остальные гости – чета Маккиско, миссис Эбрамс, мистер Дамфри и мистер Кэмпьон подня-

лись на террасу.

Розмари испытала острое чувство разочарования – она бросила взгляд на Дика, словно

желала получить объяснение столь несообразного сборища. Но тот оставался невозмутим. Он

приветствовал новых гостей с горделивым достоинством и нескрываемым почтением к их без-

граничным, хотя и неведомым пока возможностям. И Розмари так верила ему, что вскоре уже

воспринимала присутствие компании Маккиско как должное – будто бы с самого начала ожи-

дала их всех здесь увидеть.

– Мы с вами встречались в Париже, – сказал Маккиско Эйбу Норту, прибывшему с женой

сразу вслед за ними. – Даже дважды.

– Да, припоминаю, – ответил Эйб.

– Где же это было? – продолжил Маккиско, не желая оставлять тему.

– Э-э, кажется… – начал было Эйб, но игра ему уже наскучила. – Не помню.

Этот  обмен  репликами  не  смог  заполнить  образовавшуюся  паузу,  и,  повинуясь

инстинкту, Розмари подумала, что кому-то следует что-нибудь сказать, чтобы тактично пре-

рвать ее, однако Дик не делал ни малейшей попытки вступить в беседу со вновь прибывшими

или хотя бы деликатно осадить миссис Маккиско, взиравшую вокруг с высокомерным любо-

пытством. Он не считал необходимым снять возникшее светское замешательство, поскольку

в настоящий момент это было не важно, – ситуация, безусловно, разрешится сама собой. Он

берег силы для более значительного момента, чтобы, явив гостям нечто неожиданное, заста-

вить их прочувствовать, какой праздник им уготован.

Розмари стояла рядом с Томми Барбаном, пребывавшим в необычайно – даже по его

собственным меркам – саркастическом настроении, для которого у него, судя по всему, были

особые причины. Он уезжал на следующее утро.

– Возвращаетесь домой?

– Домой? У меня нет дома. Я еду на войну.

– На какую войну?

– На какую войну? Да на любую. Я давно не читал газет, но полагаю, где-нибудь война

идет – без войн никогда не обходится.

– И вам все равно, за что воевать?

– Абсолютно – лишь бы со мной хорошо обращались. Когда я начинаю ощущать зуд, я

приезжаю к Дайверам, потому что знаю: проведя с ними несколько недель, точно захочу на

войну.

Розмари обомлела от изумления.

– Но ведь вам нравятся Дайверы, – напомнила она ему.

– Разумеется – особенно она, но когда я с ними, мне всегда хочется на войну.

5

 В этом лунном сиянии, О, друг мой Пьеро,Свое перышко дай мнеНаписать письмецо.Уж свеча догорает.Нет больше

огня.Отвори ж, Бога ради,Приюти ты меня.(фр.)

Ф.  С.  Фицджеральд.  «Ночь нежна»

24

Розмари попыталась осмыслить услышанное, но так и не смогла. Ей самой Дайверы вну-

шали лишь одно желание: всегда быть рядом.

– Вы ведь наполовину американец, – сказала она, словно это могло что-то объяснить.

– А также наполовину француз, а учился я в Англии и с тех пор, как мне стукнуло восем-

надцать, успел поносить мундиры восьми стран. Однако надеюсь, у вас не создалось впечатле-

ния, будто я не люблю Дайверов, я люблю их, особенно Николь.

– Их невозможно не любить, – просто ответила Розмари.

Она вдруг почувствовала этого человека чужим. Какой-то подтекст, таившийся за его

словами, вызвал у нее неприязнь, и она постаралась защитить свое благоговение перед Дай-

верами от кощунственного злословия Барбана. Хорошо, что не придется сидеть рядом с ним

за ужином, подумала она, направляясь вместе с остальными в сад, к накрытому там столу, и

продолжая размышлять над его словами «особенно Николь».

В какой-то момент они поравнялись на дорожке с Диком Дайвером, и перед лицом его

несокрушимой изящной уверенности все ее сомнения померкли. В течение последнего года –

а этот год вобрал главные события всей ее жизни – у Розмари были деньги и определенная

известность, она водилась со знаменитостями, и они представлялись ей всего лишь более могу-

щественными,  увеличенными  копиями  тех  людей,  с  которыми  докторская  вдова  и  ее  дочь

общались в парижском пансионе. Розмари была натурой романтической, но ее профессия в

этом смысле предоставляла мало возможностей. Миссис Спирс, выбрав в качестве будущего

для дочери карьеру, не потерпела бы, чтобы та растрачивала себя на призрачные соблазны,

обступавшие ее со всех сторон, да и сама Розмари уже была выше этого – она снималась в

кино, но не жила в нем. Поэтому одобрительное по отношению к Дику Дайверу выражение на

лице матери означало для нее, что он – «настоящий» и что с ним она может позволить себе

зайти как угодно далеко.

– Я наблюдал за вами, – сказал он, и она знала, что это не пустые слова. – Вы нравитесь

нам все больше и больше.

– А я с первого взгляда влюбилась в вас, – тихо произнесла она. Он притворился, будто

воспринял ее слова как ничего не значащую любезность.

– С новыми друзьями, – сказал он так, словно это было важное утверждение, – зачастую

бывает куда интересней, чем со старыми.

Это замечание, смысл которого не вполне до нее дошел, было сделано в момент, когда

она уже садилась за стол, выхваченный из темных сумерек медленно разгоравшимися фона-

рями. Восторженный аккорд зазвучал у нее внутри, когда она увидела, что Дик посадил ее мать

справа от себя, сама же она оказалась между Луисом Кэмпьоном и Брейди.

Переполненная эмоциями, она повернулась к Брейди, жаждая поделиться с ним своими

чувствами, но при первом же упоминании имени Дика холодная искра, сверкнувшая в его

глазах, дала ей понять, что он не намерен становиться ее конфидентом. В ответ она проявила

такую же непреклонность, когда он попытался завладеть ее рукой, поэтому в дальнейшем они

говорили лишь на профессиональные темы, вернее, говорил он, а она слушала, вежливо глядя

на него, мыслями же витая столь очевидно далеко, что он не мог не догадаться об этом. Смысл

его речей доходил до нее лишь урывками, остальное всплывало из подсознания – как первые,

пропущенные, удары часового боя, о которых догадываешься только по ритму, отложившемуся

в памяти.

жүктеу/скачать 0,71 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: