Пираты Карибского моря. Проклятие капитана

Сбитые орехи они тут же вскрывали ножами и саблями. Прозрачная
жидкость брызгала фонтанчиком, и моряки со смехом и шутками проворно
от них увертывались. Кисловато-сладкое молоко пили, как из огромного
круглого рога, который можно передавать из рук в руки, но нельзя
поставить. Так, наслаждаясь приятным напитком, веселая компания
отправилась к руслу речки, где было больше тени. Для последнего месяца в
году погода стояла чересчур теплая.
Тишина и покой царили по обе стороны реки. По песчаной косе и по
берегу стайками гуляла разнообразная водоплавающая дичь — признак
отсутствия людей. На отмели дремали крокодилы: из воды торчали
широкие ноздри и полуприкрытые глаза, виднелись спины, защищенные
твердым панцирем.
Де ла Крус снял шляпу, расстегнул пряжку портупеи, положил шпагу
рядом и сбросил камзол. Его примеру последовали остальные. Перес даже
разулся и выставил широкие раструбы твердых ботфорт под палящее
солнце. Все уставились на могучие голые ноги старшего бомбардира. Де ла
Крус произнес:
— Вы, милейший, попросили бы Медико вам Помочь.
— А что такое?
— У него наверняка есть в запасе какая-нибудь дьявольская мазь,
которая в два счета сведет мозоли с ваших ног.
Перес посмотрел на свои стопы и медленно перевел взгляд на
капитана.
— Зайдите, непременно зайдите в лазарет, Перес Барроте! —
подхватил Медико. — Только без ваших ядер, я смотрю сейчас на вас, а
вижу нотариуса за миг до того, как грудь его разнесла одна из подобных
игрушек. Я повидал крови и смертей, смею заверить, но от такой картинки
не скоро оправишься…
— Могло быть и хуже, Медико, — сказал Перес, переводя
пристальный взгляд с капитана на хирурга. — Нам еще повезло! Спасибо
капитану! Пираты не щадят тех, кто не сдался. Наставник мой плавал с
Морганом, брал с ним Панаму…
При слове «Морган» Тетю хотел было запротестовать, но Педро
быстро положил руку ему на плечо.
Перес не заметил реакции Тетю и продолжал:
— …у них было тридцать семь кораблей и две тысячи душ, проклятых
небом. Они разграбили город и сожгли его дотла. Понадобилось сто
семьдесят пять ослов, чтобы перевезти награбленное: золото, серебро,
драгоценности и всякие товары. Но не в этом суть! Пираты порубили всех,

кто оказывал сопротивление! Больше шестисот пленников взяли в рабство,
переправили на Коровий остров и распродали, как скотину.
— Вы были пиратом, Перес Барроте? — спросил де ла Крус.
— Нет, им был мой наставник… у меня с ними свои счеты. Нам не
ходить по одной земле.
— Вы не все рассказали, Перес Барроте, — вмешался Тетю, видимо,
ревниво относившийся к историям о Моргане, — а могли бы… В том
походе, когда пираты уже разграбили город, правая рука Моргана — не
помню, как его звали — нашел у одного жителя спрятанную золотую иглу.
Беднягу стали пытать, требуя остальные драгоценности, а у него их не
было и не могло быть. Дело в том, что иглу он нашел и припрятал на
черный день.
— Иглу нельзя было брать, дурная примета, — вставил шкипер.
— Верно! — подтвердил Тетю. — Никто не пожелал слушать
объяснений. Бедняге отсекли руки, а потом помощник Моргана на глазах
будущего английского адмирала сам накинул петлю на голову испанца чуть
повыше бровей, вот тут, да так ее стянул, что у несчастного глаза
вывалились из орбит. Но доблестным джентльменам этого показалось
мало, беднягу привязали за мужское достоинство и подвесили над землей.
Парень потерял сознание. Ему отрезали нос и уши, проткнули тело пикой.
Бартоло не выдержал, поднялся, вопросительно заглянул в глаза де ла
Крусу и, получив молчаливое согласие, отправился в ближайшие заросли.
— Бывало и поинтереснее, — усмехнулся Девото, поддерживая
разговор. — Английский пират Белл захватил как-то испанского торговца.
На корабле не оказалось даже пистолета. Несмотря на это, Белл приказал
перерезать большую часть команды, а тела бросить за борт. На этом судне,
направлявшемся из Маракайбо в Веракрус, должен был плыть и я. Спасибо
Всевышнему, меня там не было. Среди пассажиров был некий идальго по
имени, как сейчас помню, Хуан де Касас — мы вместе с ним вносили
капитану плату за проезд. Пират Белл заставил идальго и еще нескольких
испанцев поддерживать чистоту на пиратской шхуне. Однажды их подняли
рано утром драить палубу. Хуана де Касаса трепала желтая лихорадка, он
весь горел и не мог выйти на работу. Узнав об этом, Белл приказал
доставить больного на палубу, пообещал дать ему хорошее лекарство. Что
бы вы думали? Не гадайте! Брезгливый англичанин Белл развел в воде свой
собственный кал и влил в идальго две квартовые кружки. У бедняги
открылась рвота, да такая, что ее ничем нельзя было остановить. Де Касас
стал прощаться с жизнью, но, черт возьми, здесь Всевышний пришел ему
на помощь. Рвота остановилась, и приступ лихорадки тут же закончился,

спала и температура. Выходит, мерзавец открыл новое лекарство!
Слышишь, Медико? Как тебе нравится этот англичанин?
— При чем тут «англичанин», Андрес? Не настаивай на этом слове, не
надо обобщать, — сказал де ла Крус. — Этот Белл — сущий скот. Однако
среди испанцев и французов разве мы не встречали таких людей?
— С тех пор Белл, — продолжал Девото, — приказывал давать это
лекарство каждому пленному, у которого поднималась температура!
— Прошу вас, сеньор Девото, не надо больше об этом, — неожиданно
попросил старший бомбардир, — уж очень мерзко на душе…
Де ла Крус, все это время пристально наблюдавший за Пересом,
однако, не внял его просьбе:
— Пират, конечно, воплощение всего самого гадкого. Однако
смелости, выдумки, находчивости пиратам не занимать. Вот пример, для
меня еще никем не превзойденный! Когда французы не были дружны с
испанцами, совсем недавно, в этих водах одним из самых отчаянных
пиратов, как вы знаете, считался Пьер ле Гран. Уже на склоне лет, потеряв в
бою бриг, он чудом спасся. Был близок берег, и наступила ночь. Из ста
двадцати его головорезов осталось всего десять. Они вышли к поселению,
раздобыли двухмачтовый баркас — суденышко всего в четыре боевых
жерла. На этой самой посудине, наняв матросов, ле Гран встретился с
испанским галеоном, имевшим пятьдесят четыре пушки. Что бы вы
думали? Галеон шел, словно лев по саванне, ничего вокруг не замечая.
Было это под вечер у мыса Фибрум, что на западе острова Санто-Доминго
[47]
. Ле Гран вмиг оценил обстановку и приказал идти на абордаж. Из
двадцати восьми человек, составлявших всю его команду, зароптали
новички. Они уверяли, что им ни в жизнь не одолеть такого противника.
Тогда Ле Гран позвал хирурга и велел ему вспороть днище их баркаса.
— Поступил прямо как Ганнибал, сжегший свои корабли, — заметил
Девото.
— По-моему, даже более дерзко, — сказал де ла Крус. — Горстка
смельчаков: в одной руке сабля, в другой — пистолет, — они влетают на
палубу галеона, мчатся на корму, врываются в кают-компанию, где капитан
безмятежно играет в карты с вице-адмиралом…
— Вот это да!.. — сказал шкипер.
— Мало того, кают-компания полна офицеров, которые тоже режутся в
карты!
— И что же? — с явным интересом спросил Девото.
— А вот что! — продолжал де ла Крус. — Испанцы не успели ахнуть,
как к груди каждого из них был приставлен пистолет. Они просто утратили

дар речи.
— Когда испанец занят картами или дамой, он не вояка, — задумчиво
произнес шкипер, сам испанец из Гаваны.
Слушатели засмеялись.
— Но это еще не все, — продолжал де ла Крус — Остальные пираты
бросились в рукопашную, быстро справились с охраной, захватили Санта-
Барбару 
[48]
и арсенал. Тогда и пришел конец делу. Испанцы сдались на
милость победителей. Я всегда придерживался мнения, что смелость и
отвага в состоянии одолеть любую силу.
— Но как же пиратам удалось застать врасплох боевой галеон?! —
спросил Медико, явно потрясенный услышанным, и с досадой швырнул в
кусты пустой орех.
— В том-то и дело, — усмехнулся де ла Крус, — надо знать характер
самонадеянного испанца. Конечно, вахтенный заметил баркас и тотчас
доложил капитану. Но на борту же был вице-адмирал! Что мог сказать
испанец, красуясь перед вельможей? Он небрежно выслушал вахтенного и
заявил: «Я и не подумаю пугаться, будь то хоть пиратский бриг!»
Испанский характер…
— Не нажимайте на слово «испанский», де ла Крус, — с иронией
попросил Девото.
— Ну уж нет! — ответил капитан. — Напыщенность — чисто
испанская черта, и это единственное, что мне в них не нравится.
— Чем же закончилась эта история? — Тетю деликатно постарался
остановить разгоравшийся спор. — Я что-то не слышал о ней.
— Слава богу, благополучно, — сказал де ла Крус. — Пьер ле Гран
оставил вице-адмирала и капитана заложниками, отобрал десяток
матросов, пожелавших уйти с ним во Францию, остальных высадил
неподалеку от испанского селения, поставил полные паруса, направил
бушприт курсом на Ла-Манш и пошел в свой родной Дьеп. Там он
распродал добычу, сбыл корабль, отпустил на волю капитана с вице-
адмиралом и сделался солидным землевладельцем. Больше ле Гран в
Америку не возвращался.
Де ла Крус смолк. Молчали и все остальные, разом всеми овладела
усталость, и тишина вокруг стала гнетущей. Незаметно из виду пропали
птицы и крокодилы, слух не улавливал ни малейшего звука. Воздух, до
краев наполненный липкой влагой, затруднял дыхание. Поникли листья,
ветки деревьев повисли, словно лишенные жизни руки.
Из-за зеленой стены, похожей теперь на театральную декорацию,
появился Бартоло. Обливаясь потом, он тащил рубаху, стянутую узлом у

воротника. В импровизированном мешке было полно плодов чиримойи.
Чиримойя подоспела вовремя, люди зашевелились и взялись за работу.
Шершавая зеленая шкурка легко разрывалась, обнажая ярко-белую
ароматную мякоть, полную черных семян. Кисло-сладкий плод приятно
освежал. Казалось, было не до разговоров, но шкипер так не считал:
— Я знаю другой случай, — многозначительно произнес он. —
Послушайте. Тоже про смелость и находчивость. Пират Эль Олоиэ…
— Жан-Давид Но, уроженец Франции, — живо подхватил Тетю, — по
прозвищу Олонэ…
Но шкипер не позволил себя прервать:
— Так вот однажды Олонэ со своими людьми атаковал укрепленный
форт на мексиканском берегу. Ему не повезло, защитники сопротивлялись
стойко и отбили атаку пиратов. Сражались они беспощадно. Часть пиратов
полегла, а остальные разбежались. Олонэ спасся хитростью: вымазался
чужой кровью да и улегся среди убитых. Наши солдаты его ощупали,
помяли, кто-то даже пнул ногой в живот. Вроде мертвый. Здорово он всех
разыграл. Потом снял одежду с убитого солдата, переоделся и пришел в
город Кампече. Там он свел дружбу с семьей свободных негров. И они
помогли ему добраться до Тартуги. Хитрый был.
— Я убежден, что хитрость никогда не заменит ум, — подхватил
Тетю. — Всегда на хитреца найдется хитрец, еще более ловкий. Знаете, как
закончил свою жизнь Олонэ?
— Нет, этого я не знаю, — ответил шкипер.
— Так вот, — назидательно сказал Тетю, — этот ловкий пират
оказался в желудке вождя индейцев племени антропофагов у мыса Грасиас-
а-Дьос. Индейцы напали на судно Олонэ ночью, когда их никто не ждал,
перебили вахту и спавших пиратов. Ну а дальше каждый из вас сам может
представить, как каннибалы ими пообедали…
Никто, однако, представлять себе этого не стал, потому как все
одновременно уставились на обнаженные ноги Переса: густые волосы
вытянулись в струнку. Зрелище это настолько заворожило моряков, что
никто из них даже не заметил, как от «Каталины» отчалила и направилась к
берегу шлюпка. Добрая Душа с носа жестами призывал капитана, но
тщетно. Еще не спрыгнув на землю, боцман зычно заорал:
— Сто чертей в одной бочке рома, капитан, скоро быть сильной грозе!
Здесь ураганы налетают так же быстро, как комар садится на нос.
— Люди еще не вернулись из леса, боцман, — пояснил де ла Крус. —
Нельзя же их бросить!
— Здесь ураган налетает внезапно. Он свиреп и страшен!

— Знаю! Погляди, — и капитан ткнул пальцем в сторону Переса, чьи
ноги походили на ощетинившегося дикобраза.
— Да, капитан. Это первейший признак!
— Мы подождем еще час.
Шкипер, люди которого ушли в лес, забеспокоился:
— А если они через час не вернутся?
— Тогда придем за ними завтра!
— Бросьте мои внутренности на корм крокодилам, если мой капитан
не знает своего дела! — вскричал Добрая Душа. — Только…
— Останусь я, боцман, — решительно заявил Девото. — Я их
подожду, а пока на всякий случай давайте искать укрытие.
— Оно есть, сеньор Девото! Еще какое! Пещера в четверти часа
ходьбы отсюда. Пол, когда я был там в последний раз, был устлан сухими
водорослями. Ни дождь, ни ветер туда не проникнут.
— Отлично! — сказал Девото и обратился к де ла Крусу: — Педро, мы
с боцманом пойдем осмотрим его гостиницу.
Де ла Крус предложил:
— Пусть и Бартоло посмотрит на нее!
— Отчего же? Охотно. За мной, Бартоло!
В скором времени они вернулись, де ла Крус посмотрел на часы, потом
на небо. В его восточной части уже собирались облака. Очень скоро они
сложатся в тучу и появится ветер.
— Мы уходим, Андрес. Ты останешься без провизии. У плотников ее
тоже нет.
— Ничего! До урагана еще есть время, кругом столько фруктов. Утром
увидимся, — сказал Девото и, чуть подумав, добавил: — Если не съедят
индейцы и… если вы вернетесь.
— Ты сомневаешься?
— Я не самоубийца. Шучу! Жду вас!
— Капитан, позвольте остаться со старшим помощником? —
неожиданно попросил Перес.
— Вы испугались шторма в море? — де ла Крус удивился.
— Мои ядра сейчас нужнее здесь!
Душа каждого, кто слышал эти слова, наполнилась гордостью.
— Девото, а как вышло, что вас не оказалось на корабле, который шел
из Маракайбо в Веракрус, ну, на том, что захватил англичанин Белл?
За Девото ответил Тетю:
— Скажу как француз, в этом деле наверняка была замешана
женщина!

Меж тем по еще недавно мертвой поверхности залива побежала рябь,
словно кто-то прошелся по воде огромным рашпилем. Сильный порыв
ветра сорвал с де ла Круса шляпу, и он с трудом успел поймать ее. Ветер,
предвестник тропической грозы, принес с собой прохладу, листва на
деревьях встрепенулась и торопливо зашелестела, оповещая все живое о
приближающейся опасности.
Четыре шлюпки были поспешно оттащены к пальмам и перевернуты
килями вверх. В пятую сели на весла боцман, Бартоло, шкипер и де ла
Крус. Тетю расположился на носу, Медико — на корме. Гребцы налегли на
весла, и второй порыв ветра, более влажный и сильный, догнал шлюпку
уже у борта «Каталины». Истошно кричали запоздалые чайки, спеша найти
укрытие от непогоды.
Третий порыв ветра просвистел в снастях «Каталины», по палубе
корабля уже разбегались матросы. Они торопились исполнить приказы
капитана. Стремительный поток воздуха брызнул первыми крупными
каплями, и вдали зарокотали отдаленные раскаты невидимой еще грозы.
Восточную половину неба плотно обложила темная масса туч, и фронт их
неумолимо двигался на залив.
«Каталина» поспешно подняла якоря и помчалась к выходу из залива,
чтобы успеть до шторма оставить позади мыс Франсес и выйти в открытое
море. Однако небо расстроило расчеты капитана. Его полностью затянуло
тучами, и тьма мгновенно окутала все вокруг. Израненной «Каталине»
предстояло принять и выдержать еще более тяжкий бой, чем битва с
пиратами, — с ураганом. Опытные моряки хорошо управляли судном, они
знали, что могут выиграть это сражение только в открытом море. Иначе
корабль непременно сорвало бы с якорей и выбросило на берег, а то и того
хуже — разбушевавшаяся стихия посадила бы его на коралловые рифы.
Одному богу дано было знать, кто из команды в этом случае остался бы в
живых.
Когда день, несмотря на двенадцать часов пополудни, окончательно
превратился в ночь, небо над «Каталиной» раскололось. На палубу
сплошной стеной рухнула вода. Молнии наотмашь хлестали корабль,
словно ураган превратился в чудовищного исполина с огненной плетью в
руках. Удары грома слились в непрекращающийся гул, сила которого порой
достигала уровня, невыносимого для барабанных перепонок человека.
Поднялась гигантская волна. Она била в бок «Каталине» и могла
опрокинуть корабль. Паруса, поднятые в помощь рулю, чтобы он не
сломался, срывало, разносило в куски; лоскуты же полоскались мощным
ветром и таяли на глазах. Де ла Крус находился подле штурвала. Рулевые

сменялись каждые полчаса. Боцман носился с места на место и поспевал
всюду. Он был там, где видел опасность. Де ла Крус тревожился за Добрую
Душу. Несмотря на вовремя растянутые леера, его легко могло смыть за
борт. Когда «Каталина» брала очередную волну, по палубе, от носа до
кормы, прокатывалась многотонная масса воды, и де ла Крус с
благодарностью 
поминал 
французских 
корабелов, 
превосходно
построивших «Каталину». Как всякий моряк, он был суеверен, потому гнал
от себя гнетущие мысли. «Каталина» же с упорством стоика раз за разом
успешно побеждала очередной вал, рушившийся на нее, и упрямо
выныривала из беснующейся разъяренной пучины.
Пик наступил, когда, перекрывая рев шторма, на палубе раздался чей-
то истошный крик:
— Брешь в кильсоне! 
[49]
Воды по колено! Братцы, дуй к боцману! На
помощь!
Добрая Душа только что вернулся на мостик. Капитан видел, что
ладони его покрыты кровью. Однако, не мешкая ни секунды, боцман
заорал:
— Кто свободен, за мной в трюм!
— Бартоло, помоги! — попросил де ла Крус.
Черная скала — так успели прозвать негра матросы «Каталины» —
неотступно стоял за спиной капитана.
— Пожарные помпы в трюм! — гремел боцман, и отрывистые слова
команды скорее угадывались матросами, нежели были слышны.
Через час капитану доложили, что брешь удалось заделать и вода
откачивается. Команда «Каталины» изрядно выбилась из сил. Тетю уже
был не в состоянии держаться на ногах, и Медико отвел его в каюту.
Однако, к счастью, ураган прекратился так же внезапно, как и налетел.
Стремительный ветер, только что внушавший ужас, последним порывом
разорвал низкий черный полог, и в небесную расщелину выглянула луна.
Слабый свет луны принес успокоение команде корабля, он коснулся
радостных лиц и засвидетельствовал, сколь мучительны были эти
несколько часов непроглядного мрака и адской борьбы. Лица осунулись и
пожелтели. Перемешиваясь с последними каплями дождя, по ним сбегал
пот.
На небе показались звезды, и де ла Крус легко определил, куда нужно
направить корабль. «Каталина» поставила уцелевшие паруса и пошла к
острову Пинос. Ветер сменил не только силу, но и направление, благо
теперь он был попутный.
Чтобы залечить раны, нанесенные первым боем и первым ураганом,

потребовалась целая неделя «Каталина» выдержала испытания и вышла
победительницей. Де ла Крус был доволен командой, которая, в свою
очередь, прониклась искренним уважением к капитану. Матросы прямо
говорили отныне: «С таким капитаном только и плавать!»
В ночь перед отплытием Добрая Душа отправился на берег, чтобы
вместе с пятнадцатью отобранными матросами запастись провизией. Де ла
Крус полагал, что речь идет о фруктах. Каково же было изумление
капитана и старшего помощника, когда с рассветом к борту «Каталины»
подошли четыре шлюпки, полные не только фруктами, но и морскими
черепахами.
— Боцман, хвалю за заботу о команде, но зачем нам столько
черепах? — спросил де ла Крус. — Корабль — не место для морских
животных!
— Как вы сказали, капитан? Клянусь, вы не правы. Вам известно, что
морская черепаха может жить без пищи сто пятьдесят дней?
Де ла Крус с иронией посмотрел на боцмана.
— Конечно, в Тринидаде мы запасемся вяленым мясом. Это конечно!
Но свежатинка-то лучше? Сто пятьдесят дней без пищи! А человек и трех
не проживет. Вы согласны? — И, не ожидая ответа, удовлетворенно
подытожил: — Да и потом, разбей меня паралич, если мясо здешних
черепах уступит говядине!
— Довольно шутить, боцман, — произнес Девото, вместе с Тетю и
Коко слышавший весь диалог от начала до конца. — Пора сниматься!
— Мигом, сеньор Андрес! — согласился Добрая Душа. — Они никому
не 
будут 
мешать. 
Для 
них 
припасено 
свободное 
место…
Поторапливайтесь! — прикрикнул он на матросов и обратился к де ла
Крусу: — Зато, тысяча акул, каждый, думая о такой пище, будет куда
проворнее исполнять приказы господина Девото.
— Мало верится, — скептически отозвался старший помощник.
— Вы не правы, сеньор Девото, — тихо сказал переполненный
радостью Коко. — Мясо здешних кагуам, то есть зеленых суповых черепах,
и свежее, и соленое не уступает говядине. Это уж вы поверьте мне!
— Ну уж!
— Скоро поверишь, — в свою очередь заявил Тетю. — Очень скоро!
Но, чтобы быть предельно точным, скажу, говядина вкуснее, но не так
питательна! Человек, съевший черепахового мяса, способен на многое. И
потом, действительно, с этими животными на борту можно плавать по
сотне дней, не заходя за провиантом в порт.
Через четверть часа, убедившись, что Коко накормил всех положенным

завтраком, де ла Крус отдал команду:
— Все наверх, снимаемся с якоря! Поставить паруса!
Утро играло сочными красками, не смешивая цветов, где синий был
поверхностью 
моря, 
красный 
— 
землей, 
зеленый 
— 
густой
растительностью и голубой — безоблачным небом. Ветер тянул с суши, но
скоро береговой бриз сменился морским, попутным для «Каталины». Она
легко выбрала якоря, развернулась и уверенно направилась к устью. Когда
узкий проход в залив остался позади, на мостик поднялся Добрая Душа.
— Мой капитан, позволено будет боцману дать вам совет? — И,
получив молчаливое согласие, пояснил: — Нам лучше идти в Тринидад
севером. После Тринидада можно будет ходить и югом. Не ровен час,
нагрянет еще встреча — зачем порох понапрасну жечь и ядра терять?
— Вообще-то верно… — начал де ла Крус, но его перебил Девото:
— Да северный путь полон рифов и банок!
— Я знаю их как свои пять пальцев! — воскликнул боцман. — Мы
пройдем мимо залива Батабано, минуем острова Лос-Канарреос,
полуостров Сапата и банку Хардинес, потом банку Хагуа и уткнемся в порт
Тринидада.
— Географию-то ты выучил, а вот как обстоят дела с лоцией? —
спросил Девото.
— Лоцию я изучал на поле боя! — с достоинством ответил Добрая
Душа. — Я знаю этот путь, как вы свои ботфорты: где жмет, где трет, когда
скрипят, где каши просят, как снять, как надеть…
— Пока у нас нет патента, нам не нужны неожиданные встречи.
Думаю, Добрая Душа прав, — заключил де ла Крус.
— Я знал, что мне повезло с капитаном, — лицо Доброй Души
расплылось от удовольствия. — И к тому же, попади я в ад, если вам не
понравится вид побережья кабельтов тридцать на юг. Спросите у экипажа,
там многие бывали. Им будет приятно вспомнить такую красоту.
— Будь по-твоему, боцман, — и капитан отдал нужную команду
рулевому.
— Сейчас вы все увидите красный пляж, чтобы потом, к концу дня,
когда будем проходить скалистый мыс Бибихагуа, сравнить его с черными
песками. Остров Пинос — это сказка!
В самом деле, де ла Крус и все, кто выбежал тогда на палубу, стали
свидетелями того, как картины — одна прекраснее другой — сменяли друг
друга. Путешественники и ученые, впоследствии оказавшиеся здесь,
красочно опишут эти места, в разные времена дававшие надежный приют
пиратам: Джону Хавкинсу и Френсису Дрейку, Давиду Манвилю и Генри

Моргану, Жану Давиду Но по прозвищу Эль Олонэ и Пьеру ле Грану, Року
Эль Бразильяно, Пьеру ле Пикару и Пепе Эль Майоркину и, наверное, еще
множеству других…
Вдоволь налюбовавшись видами, де ла Крус решил, что пора уже
поворачивать «Каталину» на обратный курс. Он отдал необходимые
команды, когда заметил, что на мостике Тетю прилип к окулярам подзорной
трубы.
— Что вы там такое увидели? — поинтересовался де ла Крус, отметив
необычайное волнение француза.
— Не верю глазам своим, — не отрываясь от окуляров, сказал Тетю.
В сильном стекле прибора по тропинке, опускавшейся среди зарослей
с холма, стоявшего не более чем в кабельтове от пляжа, быстро сбегала
девушка. За ней несся негр, за негром, в свою очередь, женщина, а уже
вслед за ней — человек на деревянной ноге.
Девушка была стройна и, должно быть, красива. Пышные волосы
шлейфом летели за ней. Она воздевала руки к небу, словно бы желая
привлечь к себе внимание людей на корабле.
— Черт возьми, этот остров совсем не так уж необитаем, как
казалось, — пробормотал Тетю, потрясенный увиденным. — Вижу на
берегу красивую женщину, которая, похоже, желает нас поприветствовать.
Гляди, Педро!
— Довольно с меня красивых женщин, — сухо сказал де ла Крус. —
Надо спешить в Тринидад! Меня волнует лишь одна встреча с красивой
женщиной, я ее люблю и скорее хочу увидеть. Марсовые, к вантам! —
скомандовал Педро. — По реям! Отдать сезни!
«Каталина» развернулась и направилась прочь от берега, где Тетю
обнаружил людей. Капитан поставил полные паруса, однако Тетю успел
разглядеть, как девушку догнали. Если бы подзорная труба была сильнее,
он увидел бы, как гневно засверкали ее глаза, какого они глубокого синего
цвета и как горячо она спорила о чем-то со своими преследователями. Кто
знает, что было бы, не откажись Педро де ла Крус взглянуть в окуляры
трубы. Скорее всего, ему не пришлось бы идти в Тринидад, чтобы там
дожидаться патента, а потом искать Ганта. Нет, не дал ему покровитель
всех влюбленных увидеть за помощью взлетавшие руки и услышать крик,
призывный, пронзительный, как крик раненой птицы. Ему не помог даже
голос друга, а ведь говорят, что сердце — вещун.
Так разум наглухо затворяет душу, если помыслы устремлены к цели
без малейшей надежды на случай, на чудо. Так часто бывает в жизни, и
судьба мстит за отказ ей довериться.

— Отдать ниралы! Шкоты разнести! — «Каталина» набирала ветер в
паруса, устремляясь прочь от настоящего, верного счастья — к
призрачному. — Пошел кливер фалы! Садить кливер шкоты, — командовал
де ла Крус.
То место, где были люди, уже скрылось за плотной зеленью леса. Тетю
отнял от глаз трубу.
— Завести булиня! Обтянуть топенанты! — командовал капитан.
Отдавая команды, де ла Крус был полон веры. Веры в себя, в свой
успех.
Красавица «Каталина» вошла в порт на реке Гуаурабо. Власти
Тринидада, а затем и население города дружелюбно встретили прибытие де
ла Круса. Многие терялись в догадках, чье имя стало названием корабля.
Де ла Крус ловко уходил от прямого ответа, чем так уж устроена жизнь,
вызывал еще большее любопытство у одних и симпатию у других. Первым
делом капитан навестил своего Друга Антонио Игнасио Идальго, изложил
ему свою затею. Антонио попросил три дня на размышления, поскольку не
знал, как к отъезду отнесутся его родители. Нотариус восхитился
великолепным во всех отношениях кораблем и заметил, что такие красивые
суда нечасто посещают Тринидад.
На вторые сутки пребывания в городе — он поселился в своем
скромном домике вместе с Бартоло, — де ла Крус послал слугу в дом
сеньора де Андрадэ. В пути негр разминулся с доньей Марселой. Едва
узнав, как называется корабль, на котором вернулся Педро, она сразу все
поняла, разрыдалась и с безошибочной интуицией матери решила, что это к
счастью. Она велела тотчас заложить шарабан и сама поехала в дом де ла
Круса. Расцеловав его как родного сына, донья Марсела усадила Педро в
свой экипаж и повезла к дону Рикардо.
— Если бы вы, дорогой Педро, привезли ему Каталину, он поднялся
бы на ноги в тот же день. Когда вы все ему расскажете о своей истинной
цели, дон Рикардо благословит вас, я уверена! И, возможно, поправится
через месяц-другой. Он всегда хорошо к вам относился, а теперь полюбит,
как сына.
Донья Марсела знала, что нужно говорить. В сердце де ла Круса, хоть
оно и ныло от обострившихся воспоминаний, тлевшее пламя любви
вспыхнуло с еще большим жаром.
Через три дня Педро имел согласие Антонио Идальго стать
нотариусом на судне. Получив необходимые рекомендательные письма
влиятельных горожан, написав послания аудитору Чирино, генералу
Чакону, графине де Аламеда, шаловливой Марии и ее жениху де Амбулоди,

де ла Крус отправил своего друга в Гавану, предварительно снабдив его
деньгами и наказав не возвращаться без патента королевского нотариуса.
Кроме того, Педро возложил на друга миссию сопроводить гроб с телом
служителя закона и вручить властям рапорт об обстоятельствах его гибели.
Сам же де ла Крус попросил Тетю и Девото взять на себя
командование «Каталиной» и уединился вместе с Бартоло в горах. Там,
неподалеку от Тринидада, рядом с пещерой «Чудесная», на горе,
возвышавшейся над холмом Попа, они соорудили шалаш. Огромная пещера
состояла из трех частей: подземного озера, водопада и «Комнаты вождя»,
украшенной удивительной красоты сталактитами и сталагмитами. В свое
время естественный этот грот спасал от непогоды и хищных животных
целые поколения первобытных людей и служил крышей индейцам таинам.
Первым европейцем, увидевшим эту пещеру, был аделантадо 
[50]
Диего де Веласкес де Куэльяр. На месте большого индейского поселения
Гуамуайя, что внизу, у залива, он в 1514 году основал город Тринидад.
Четыре года спустя красоты «Чудесной» обнаружил будущий завоеватель
Мексики Эрнан Кортес. Вопреки воле Веласкеса он закончил сбор своей
экспедиции в Тринидаде, откуда и ушел на четырех каравеллах покорять
земли Мексики.
В тот день, когда из Гаваны в Тринидад возвратился Антонио Идальго,
уже в качестве нотариуса «Каталины» и с королевским патентом,
определявшим Педро де ла Круса корсаром Его Величества Филиппа
Пятого, стала известна причина уединения капитана. О ней поведал
друзьям де ла Круса новый нотариус. По дороге в горы Антонио Идальго,
уже снискавший расположение Тетю, Девото, Доброй Души и особенно
Медико, рассказал приятелям историю пещеры, которую испанцы
именовали «Чудесной», а аборигены — Каукубу.
— Предание гласит, что не было на всей земле Гуамуайи второй такой
красавицы, как девушка по имени Каукубу. Была она дочерью касика
Манатигуаурагуана. Просили ее руки сыновья могучих вождей из земель
Хагуа, Сабанеке, Эскамбрая и даже из столь отдаленной местности, как
Камагуэй. Каукубу отвергала всех, потому как тайно была влюблена в
воина Наридо, простого индейца с другого берега Гуаурабо.
— Ага, начинаю понимать, — произнес Тетю.
— Пришли испанцы, основали здесь свое поселение, — продолжал
нотариус. — Веласкес назначил первым губернатором Вильи-де-Тринидад
властного и жестокого солдафона Васко Поркальо де Фигероа.
— И солдафон, конечно же, пожелал заполучить Куакубу, — заметил
Девото.

— Вы угадали, сеньор Девото. Именно так и случилось. Первый
губернатор увидел ее, стал глотать слюнки и вознамерился взять силой. Но
не тут-то было. Девушка вырвалась из его объятий и убежала. Уходя от
погони, она бросилась напрямик через долину Викуна, поднялась в горы и
скрылась в этой самой пещере. Рядом с ней сейчас и стоит шалаш Педро.
— Готов съесть свою голову, как говорят англичане, или свои старые
штаны, как говорят фламандцы, что капитан ищет не там! — пылко
воскликнул Добрая Душа. — Мы найдем Ганта в море и отобьем у него
любимую капитана. Теперь есть патент! Руки развязаны! — и он ускорил
шаг.
— В этой пещере Куакубу сохраняла невинность, пока смерть не
забрала ее. Индейцы племени носили к пещере фрукты, еду, цветы и до тех
пор складывали их у входа, пока последний из таинов не ушел в мир иной.
И теперь в полнолуние видно, как из пещеры вся в сиянии Селены 
[51]
выходит ровно на один час дева неповторимой красоты.

жүктеу/скачать 2,55 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: