Пираты Карибского моря. Проклятие капитана

королевстве, но чтобы англичанин один был заносчив так же, как француз,
подобное я вижу впервые, — де ла Крус не спешил наполнить бокалы
снова.
— Ну, уж вашего старшего помощника вам пришлось бы точно
хоронить!
— А я вот раздумываю, разрешить ли вашим матросам, после того как
мы вздернем вас на рее, обернуть тело капитана в холсты, как положено по
ритуалу, — де л а Крус, держащий до этих слов бутылку хереса в руке,
поставил ее обратно на поднос. — Вы не пожелали сложить оружие, и я —
корсар его величества Филиппа Пятого — вправе наказать вас по своему
усмотрению.
Английский капитан на миг задумался, но потом произнес:
— Вы этого не сделаете. Вам от меня что-то очень нужно! —
Самодовольная 
улыбка 
обнажила 
ровный 
ряд 
крепких 
зубов
флибустьера. — Не сделаете!
— Возможно, вы правы, — согласился де ла Крус, которому не
терпелось скорее приступить к главной, интересующей его теме
разговора. — Вам, как видите, пока дарована жизнь. В обмен на это я
действительно жду от вас откровенного признания. Если бы вы не
швырнули шпагу за борт, я возвратил бы ее вам сейчас в обмен на
расположение к себе.
— Ого! Я заинтригован, сеньор! И клянусь честью, в большей степени,
чем когда шел на абордаж и размышлял о размерах добычи, казалось, она
была уже в трюмах моего корвета. Так не тяните, прошу вас!
— Вам прежде следует дать мне слово. Нет — целых три! Первое —
вы больше никогда не станете использовать в «равном бою» спаренный
трезубец, это подлое орудие. Такое мог позволить себе только английский
матрос. Второе — тема нашего дальнейшего разговора останется между
нами. И наконец, третье — вы мне расскажете все об одном хорошо
известном вам человеке…
— Отца своего я не помню. Он мне неизвестен. Братьев у меня нет.
Друзьям 
предпочитаю 
партнеров, 
— 
пытался 
было 
пошутить
англичанин. — Да и себя самого-то я мало знаю. Был уверен, что побью
вас, а вот…
— И все же, если вы согласны дать еще одно обещание — никогда при
встрече с «Каталиной» не вступать с нами в бой, я не вздерну вас на рее и
не сдам, как остальных морских разбойников, губернатору Веракруса,
Отпущу вас! Предоставлю свободу!
Англичанин не верил своим ушам, он встряхнул головой, схватил

пустой бокал и протянул к бутылке хереса. Этим жестом он хотел
подтвердить свое согласие.
Де ла Крус наполнил фужер и подождал, пока пират, а теперь он это
делал не спеша, допьет вино. Сам Педро лишь пригубил из своего бокала.
— Кто он — этот хорошо известный мне человек?
— Ваш собрат по разбою!
— Я бы попросил не употреблять подобных слов! Здесь замешана
политика, сеньор! Мы боремся за процветание и величие английской
короны.
— Грабя мирных жителей и церкви?! Убивая стариков, женщин, детей!
Торгуя людьми на рынке! Зовут его Чарльз Гант! Он — подданный
английского короля.
— Так вы тот самый корсар из Тринидада? Да, основательно
выпотрошил ваших сограждан пройдоха Гант. Мы шли на Тортугу, но кто-
то из моих людей сболтнул лишнего, и он опередил меня! На целых две
недели, прохвост! Когда мы подступили к Касильде, нас встретило
организованное сопротивление. Но оставили берег мы потому, что стало
ясно — в Тринидаде брать больше нечего. Скажите, зачем вам сдался этот
вор? То, что вы снимите с наших кораблей сегодня, уверяю вас, составит
столько же, сколько жулик Гант взял тогда в Тринидаде! Я не желаю вас
обидеть расспросами, но я вижу, что для вашей заинтересованности есть
иное объяснение. Клянусь Патриком 
[55]
, я прав! Почему вы разыскиваете
Ганта?
Де ла Крус с первых слов англичанина задумался: пирату было
известно, что корсар из Тринидада преследует Ганта. Теперь же, когда
пират смолк, задав рискованный вопрос прямо в лоб, Педро не моргнув
глазом ответил:
— Я, в отличие от вас, сэр, человек верующий. Чарльз Гант и его люди
не просто разграбили город. Они осквернили церковь! Из собора Святой
Троицы похитили чаши святого причастия. Когда священник попытался их
урезонить, ему саблей распороли живот. Я поклялся на образе Божией
Матери вернуть эти чаши в собор! — и Педро, как набожный католик,
перекрестился.
— Похоже, вы меня толкаете на предательство, сеньор!
— Вижу, два бокала хереса лишили вас нюха! Вы не способны
отличить зловоние грязных дел Ганта от запаха собственной крови! Даю
вам три минуты на раздумье!
— Не надо! Вы имеете все четыре мои обещания, капитан из
Тринидада! — и пират протянул пустой бокал.

— Где сейчас Гант?
— Это известно только ему и его молодчикам! Однако… я дал слово, и
я помогу вам его найти.
Корвет с Девото на капитанском мостике и шебека, которой
командовал Тетю, шли впереди «Каталины» румбом на Веракрус. Караван
только что оставил позади острова Триангуло и Аркас. Настроение у всех
было более чем приподнятое. Размер военной добычи превзошел все
возможные ожидания. На борту корвета и шебеки находились богатства,
награбленные пиратами за два года. Перед отплытием на отдых в Англию
капитаны обоих судов решили поживиться еще и кампешевым деревом.
Де ла Крус торопился.
Ему как можно скорее хотелось сдать испанским властям захваченные
корабли и пленных пиратов. Разделить трофеи между членами своего
экипажа. Сообщить Чирино и Чакону о первом успехе, рассчитаться с
генералом за сабли. Внести положенный залог морскому министерству,
отправить с тем же судном в Гавану письмо графине Иннес. Помимо всего
этого ему предстояло заполучить картину Веласкеса. Пленный английский
капитан, в свою очередь, то ли передумав, то ли надеясь, что время на его
стороне, продолжал утверждать, что готов помочь де ла Крусу, однако ни
слова пока не сказал, как он собирается это сделать.
Девото ходил по мостику корвета сам не свой, не мог забыть трезубец,
укол в бедро и бахвальство пирата. Андрес полагал, что, отдай де ла Крус
англичанина ему в руки, он, Девото, сумел бы вытрясти из пирата
признания.
Утром следующего дня в каюту Педро вошел Диего:
— Капитан, отправьте меня на завтрак акулам, если вы не останетесь
мною довольны!
— Я доволен тобой и так, — ответил Красный Корсар и отложил в
сторону древний трактат по астрогнозии 
[56]
.
— Вот смотрите! Я был не прав. Напрасно плохо думал о Пересе.
Глядите! — и боцман протянул листки, исписанные мелким канцелярским
почерком. — Адреса англичан в Гаване.
— Не пойму, Добрая Душа, каких еще англичан?
— Я готовил вещи шкипера, чтобы отправить их его жене в Гавану. И
вдруг, сверните мне голову на спину, если я не подумал, зачем это шкиперу
столько адресов? Они записаны на листках разными чернилами. Я бегом к
Медико. Он и сам сейчас сюда заявится. Доктор поглядел на каракули и
сразу заявил: «Это же все сторонники австрийского двора. Враги Чирино и
Чакона. Пособники англичан!» Вот так! Ага, думаю, Решето, ты все-таки

просеял! Гляжу дальше, Вижу чистые листочки, а замусолены, как
столетние карты. Я мигом в камбуз. Коко — умный, он понял, что здесь не
так! Взял листок, брызнул уксуса… и вот! Сколько и когда получено за
службу. Но главное оказалось в кармане панталон. Читайте, — и боцман
протянул потертую бумажку, на которой четко проступившими после
применения уксуса буквами было написано: «Ищет Ганта, чтобы
рассчитаться за Тринидад и любимую женщину Каталину».
— Молодчина, Добрая Душа! Действительно, нет тебе цены! Кстати, а
что Перес? Как он? Все спит?
— Не знаю. Сейчас погляжу, где Медико, — боцман отворил дверь
каюты: — А вот и он.
Хирург, которому в эти дни пришлось потрудиться не меньше, а,
скорее всего, даже больше, чем другим, пребывал в прекрасном
расположении духа.
— Альбинос-боцман с шебеки видел Ганта два месяца назад на
острове Андрос. Гант килевал судно. Боцман еще плох, но за то, что я спас
ему ногу, не отрезал, клянется сделать все, чтобы нам помочь.
— Это хорошо! Но что ты скажешь насчет шкипера? — Педро
предложил Медико и Доброй Душе сесть в кресла.
— Скажу, что нельзя согласиться с Доброй Душой и выбросить его
тело из цинкового гроба в море.
— Естественно! Вместе с вещами его надо доставить вдове. Ты меня
понял, Диего?
Де ла Крус встал, подошел к полке с книгами, рядом с ними на стене
каюты висел гобелен с изображением Людовика XIII. Педро нажал на одну
из пуговиц его парадного мундира. Послышался щелчок, и часть книжной
полки отодвинулась. Де ла Крус извлек из потайного ящика мешочек:
— Вот, Диего, здесь сто дублонов. Передашь от меня вдове. Бумаги
шкипера, которые ты нашел, оставишь у меня. Они пригодятся генералу
Чакону. Хуан, а как себя чувствует Перес?
— Он спал два дня. Это ему помогло. Сейчас пробудился. Хочет тебя
видеть, — Медико поднялся на ноги.
— Его желание совпадает с моим, пошли! — Де ла Крус взял с полки
книгу в красивом тисненом переплете. — Вот, Хуан, обещанная тебе книга.
«Учитель фехтования, или Фехтовальные упражнения» де Лянкура.
Француз прекрасно изложил итальянскую школу и дополнил ее.
— Легко войти во вкус, стоит только попробовать, — отныне я заболел
фехтованием! Упражняюсь даже во сне. Спасибо, Педро!
— Если есть время, после лазарета проведем урок. Пошли!

Оказалось, что старшего бомбардира разместили в каюте хирурга, а
сам Медико эти дни спал в подвешенном рядом с кроватью гамаке. Это
удивило и порадовало де ла Круса.
Перес не должен был долго и тем более громко говорить. Медико
боялся внутреннего кровоизлияния;
— Я много зла принес людям, правда, плохим… Но больше я старался
делать добро, — начал слабым голосом Перес, его глаза выражали
благодарность. — За это Бог свел меня с вами, де ла Крус! Но зачем,
скажите, я хочу услышать это от вас, зачем вы пришли мне на выручку?
Де ла Крус молчал, видно было, что его обуревают сомнения.
— Вы же подозревали; что я пришел на «Каталину» не по своей
воле, — не выдержал гнетущей паузы старший бомбардир. — Зачем вы
спасли мне жизнь?
— Хуан, разве сеньору Пересу не вредно много говорить? — спросил
де ла Крус.
— Он может проговорить не более четверти часа. Однако этот
разговор должен состояться. Он поможет выздоровлению. Я ухожу!
— Не надо, Медико! Не уходите! Вы, де ла Крус, и ваши друзья, и
даже негр Бартоло, вытравили из меня ту гнусность, которую пробуждает в
людях дьявол. Теперь я крепок, как сталь, и хочу быть чист, как ребенок.
Спасибо вам! Я прибыл на корабль, чтобы осведомлять англичан о вашей
деятельности и изнутри наносить вред вашему делу.
Красный Корсар хотел было подняться с краешка постели, на котором
сидел, но Перес удержал его:
— Вы догадывались об этом, но, пока не имели на руках
доказательств, не расправлялись со мной. А ведь чего было проще в любом
бою пустить в меня пулю. Но нет! Вы спасли мне жизнь, отвели
смертельный удар. И наносил его мне именно тот, чьи интересы я должен
был защищать.
Де ла Крус собирался что-то сказать, но собеседник остановил его
жестом и продолжил:
— Мой младший брат, которому я заменил нашего преждевременно
погибшего отца, находится в плену у англичан. Он содержится на флагмане
у Грайдена. Эти люди сумели вынудить меня устроиться на «Каталину». Я
не принес вам вреда, не мог, а потом… и не хотел. Вы не разделались со
мной, и я должен был сказать то, что сказал. Теперь я бы мог остаться с
вами. Для меня это было бы счастьем! Приносить вам пользу, обманывая
англичан. Повести с ними двойную игру. Но я знаю, вы на это не пойдете!
Прощу под предлогом болезни списать меня на берег в Веракрусе. Оттуда я

сам доберусь до Гаваны.
Раненый умолк, а де ла Крус наконец ответил:
— Дайте мне вашу руку, Перес Барроте, — и он легонько ее пожал. —
Мы еще вернемся к этому разговору. Поправляйтесь скорее, чтобы
поглядеть, какие успехи в фехтовании делает наш хирург. Ты готов, Хуан?
— Сейчас дам больному капли и выйду на палубу.
Перес закрыл глаза, на его лице играл здоровый румянец, на душе
было спокойно и радостно. Поистине был прав Демокрит, древнегреческий
философ из Абдеры, сказавший однажды, что раскаяние в постыдных делах
есть спасение жизни.
Лотовые на русленях были впервые в этих водах. На подходе к
Веракрусу сильный восточный ветер сносил караван к берегу, и то и дело
замерявшие лотлинями глубину матросы диву давались изумрудному цвету
морской воды, темным провалам и светлым, диковинной красоты
подводным узорам — опасным для кораблей коралловым образованиям. На
мостике появился Добрая Душа, хорошо знавший проход в гавань.
«Каталина» встала во главе каравана, и корабли тут же изменили галс.
Веракрус, первое поселение испанцев на землях древних ольмеков,
почитавших ягуара своим основным божеством и владевших высоким
скульптурным мастерством, был основан конкистадорами Эрнана Кортеса
в 1519 году. Расположился он веером по берегу довольно глубокой бухты,
надежно защищенной от ярости бушующего Мексиканского залива узким
проходом. Спокойствие жителей не менее надежно охраняла неприступная
крепость Сан-Хуан-де-Улуа, которая строилась целых сорок лет и в
результате имела в своем распоряжении несколько грозных фортов,
превосходно вооруженных орудиями крупного калибра.
Здесь, в этом главном порту Новой Испании, корабли загружались
слитками золота и серебра, партиями алмазов, сапфиров, черного опала,
рубинов, аметистов, топазов, бирюзы и яшмы. Капитаны вели их в Гавану,
откуда караваны до десяти, а то и пятнадцати торговых судов под охраной
военных галеонов доставляли несметные заморские богатства в порты
Испании.
«Каталина» вместе с захваченными ею пиратскими кораблями гордо
вошла в гавань Веракруса.
Неделя пролетела как один день. Де ла Круса и его друзей встретили
точно настоящих героев. Власти и местные жители оказывали морякам с
«Каталины» особое внимание. Давно в порт не приходило испанское
корсарское судно с такой богатой добычей. И казна, и губернатор, и
муниципалитет, и главный собор города, и детские приюты, и особенно те,

кто обслуживал «Каталину» на стоянке, — всем удача «Каталины»
принесла в результате прибыль.
Корабли, лес, прочее имущество пиратов, вплоть до части оружия и
запасов пороха, были проданы по хорошей цене. Во всех кабачках и
тавернах слышались здравицы в честь Красного Корсара де ла Круса.
Более чем любезен был и губернатор, который, впрочем, несмотря ни
на что, не пожелал расстаться со своим «Вакхом». Губернатор назвал
стоимость этого полотна Диего Веласкеса, но наотрез отказался продать его
де ла Крусу.
Педро решил посоветоваться, что ему дальше делать, с друзьями.
— Хуан, как самочувствие Переса?
— Еще декада, и я дам ему visto bueno 
[57]
.
— Мы проводим его, и, собственно, можно уходить отсюда, — де ла
Крус задумался. — Да… можно, но картины нет, и нет другого плана
действий. Англичанин, пройдоха, молчит…
— Нет, он предлагает идти на Андрос, — заметил Тетю.
— Понюхать там снятые с днища ракушки и водоросли, — возразил
Добрая Душа, — Разрази меня гром, если пирату нужно целый месяц
килевать свою посудину. Англичанин хитрит!
— Отдай ты его мне, Педро! — Девото вскочил с места. — Отдай! Я
вытрясу признание. Клянусь святой девой Пилар 
[58]
.
— Андрес, милый, и ты на моем месте не пошел бы на это. Прошу,
придумай что-либо другое. — Де ла Крус оглядел каждого из
присутствовавших друзей. — Хуан, а что твой боцман-альбинос?
— Он упорно твердит, что нам надо идти на Тортугу. Там ждать
прихода Ганта. Обещает предоставить нам надежное укрытие. Заверяет, что
о появлении Ганта на Тортуге будет знать в тот же день. Немедленно
оповестит нас.
— И мы там его схватим? — удивился Тетю.
— Если не схватят нас! — зло сказал Девото.
— Нет, Тетю! Узнав, где находится корабль Ганта, мы дадим ему бой.
Победим его в честном сражении и… тогда спросим сполна! — пояснил де
ла Крус.
— А если Гант будет убит в бою? — не сдавался Тетю.
— На его посудине найдутся люди, которые расскажут нам, что
случилось с Каталиной, — добавил Девото. — Но вы отдайте мне Джека!
Завтра же мы направимся туда, где прячется от нас Гант!
— Намотай мои внутренности на якорный барабан, если это не похоже

на ловушку, — сказал Добрая Душа и тоже вскочил на ноги.
— То есть? — Девото сжал челюсти.
— Я не о вас, старший помощник. Я говорю, что вы правы! Этот
белесый заведет нас в надежную клетку! Тортуга — это не море!
— Мы не такие глупые, Добрая Душа. — Де ла Крус залпом осушил
стоявшую перед ним кружку лафита 
[59]
. — Или ты можешь предложить
что-либо другое?
— Лопни мои мозги, могу! И не я один. Мы вместе с нотариусом.
Сеньор Идальго полностью со мной согласен. Мы оба готовы пожертвовать
кое-чем из нашей мошны!
— Это уже интересно! У нас у всех она пуста, — Девото направился к
выходу из каюты. — Детский лепет! Уверен, губернатор не отдаст картину
ни за какие деньги.
— А мы и не станем просить, — заявил Антонио Идальго.
— Вот те раз! Это что-то новенькое! Ну-ка разъясните! — потребовал
де ла Крус и, когда понял из сумбурного рассказа перебивавших друг друга
Антонио Идальго и Доброй Души, что они имели в виду, молча покинул
каюту вслед за Девото.
Тетю и Медико, неожиданно поддержавшие затею нотариуса,
остались. Они принялись обсуждать дерзкий план до мельчайших
подробностей и проговорили о его осуществлении вплоть до обеда.
Бартоло, который прежде не проронил ни слова, в конце заседания
образовавшейся хунты заявил:
— Без меня вам этого не сделать. Я пойду с вами!
Перес прощался с де ла Крусом. Видно было, как он не хочет уезжать,
но осознание своей вины и честность требовали от него именно этого
поступка.
— Мне откровенно не хочется расставаться с вами, Перес. Но и
отговаривать вас я не вправе, — Де ла Крус взглядом призвал в свидетели
находившихся рядом друзей. — Обещаю в первый же наш заход в Сантьяго
направить людей в Пуэрто-Принсипе за вашей семьей. Мы тут же сообщим
об этом в Гавану по адресу, который вы оставили. Если, конечно, вы
окончательно решили покинуть Пуэрто-Принсипе.
— Я не передумаю! Из разных пушек мною было выпущено
множество ядер, но еще ни одно ни разу не возвращалось обратно.
— Тогда вот вам моя рука! Рассчитывайте на аудитора и альгвасила
[60]
. С «Каталины» вас проводит только один матрос. Он донесет ваши
пожитки до корабля, который, похоже, через неделю отходит в Гавану. Мы

тут же распространим слух, что списали вас по болезни. Да хранит вас
Господь от больших неприятностей!
Бартоло уже разливал по бокалам доброе французское бордо, когда
неожиданно в дверь капитанской каюты просунул голову второй боцман.
— Беда, капитан! — заговорил он в панике. — Добрая Душа, я не
виноват! Все время глядел в оба. Вчера перед последней склянкой сам
своими глазами видел дверь на запоре! А сегодня гляжу…
— Ну-ну! Ставь паруса! Чего глазами хлопаешь? — возмутился
боцман.
— Дверь англичанина на запоре. Белобрысый сидит у себя, а капитана
нет!
— Не мог же он превратиться в крысу! Кто нес вахты ночью?
Опросил? — Добрая Душа сжал кулаки.
— Никто ничего не видел!
Де ла Крус, а затем и все остальные поглядели на Девото. Старший
помощник держал бокал бордо в руке, лицо его было невозмутимо. Даже
искушенный в человеческих характерах Медико не мог на нем ничего
прочесть.
Де ла Крус схватил себя за ус. Это его немного успокоило. Педро
здраво рассудил ситуацию. Искать теперь английского капитана было все
одно что упавшую за борт рыбу — в море. В лучшем случае можно
обнаружить его бездыханное тело. Оно де ла Крусу было совсем ни к чему.
— Подбоцман, отнесете сундук старшего бомбардира к кораблю,
который следует в Гавану. Идите к сходням! — И, когда второй боцман
ушел, строго произнес: — Старший помощник, может быть, вы нам что-
нибудь скажете?
— Скажу! Всевышний вас наказал! Не хотели отдать Джека мне.
Сейчас бы знали все, что надо!
— Так! Продолжим! — Де ла Крус все понял, но доказательств у него
не было…
Перес пригубил бокал, поставил его на поднос и быстро покинул
каюту.
Лучшей ночи нельзя было придумать. Жара стояла не по сезону.
Влажный воздух способен был ослабить любую волю. Улицы были пусты и
тихи. Жители города, и прежде не любившие с наступлением темноты
находиться вне стен своих домов, в надежде хоть немножко охладиться под
дуновением ночного бриза теперь восседали в деревянных шезлонгах,
расположенных на террасах благоухавших цветами внутренних двориков.
Впереди всех шел Бартоло, в десяти шагах за ним двигались Добрая

Душа и второй боцман. Бартоло, облаченный во все черное, сливался с
темнотою. Далее в шляпах, надвинутых на глаза, осторожно ступали по
тротуару Медико и Тетю. Им казалось, что они идут совсем не в сторону
губернаторского дома. Прибавив шагу, они нагнали Диего.
— О! Вы плохо знаете здешнего губернатора, а еще хуже Добрую
Душу. Всего один золотой дублон, и нам известно: губернатор, чтобы не
показывать картину нашему капитану, — вдруг он начнет настаивать на
продаже, — велел отнести ее в дом своей матушки. Сеньора живет в
отдельном каменном доме. Он за этим самым углом, рядом с жильем
алькальда. Прошу вас, подождите на противоположной стороне улицы.
Если вдруг поднимется шум — выручайте! Однако я, Бартоло и второй
боцман знаем, что следует делать. Прошу вас, идите первыми.
Но как только Медико и Тетю подошли к углу, они столкнулись нос к
носу с человеком, который до ушей был закутан в широкий плащ.
— Que le diable 1'emporte! 
[61]
— воскликнул от неожиданности
незнакомец, отпрыгнул назад и выхватил шпагу.
— Неужели! Вы — француз? Здесь? — спросил Тетю на родном
языке. — Какая радость! Бывают же такие встречи! Я — коммерсант, а это
мой друг. Прошу вас, не беспокойтесь, уберите шпагу и представьтесь.
Незнакомец оказался гувернером детей губернатора, которые жили у
бабушки. Она, по сведениям Доброй Души, должна была играть в тот вечер
у своей приятельницы в карты. Но, как сообщил учитель, возвратилась
неожиданно раньше обычного, и потому он теперь торопился к своей
подружке.
Когда они распрощались, Тетю попытался было предложить перенести
затею на следующий день, но Добрая Душа заявил:
— Картина сегодня должна быть на «Каталине»! Так и будет, даже
если сюда пожалует сам губернатор собственной персоной со всей своей
охраной! К тому же в саду нас дожидается женщина! За стеной забора! Она
уже третий день считает себя невестой второго боцмана. Так что, прошу
вас, спокойно ждите!
Тетю смирился, поскольку счел, что было бы несправедливо в данном
случае прибегать к силе своего авторитета. Да и решительность Диего
обнадеживала. Тетю с Медико перешли на противоположную сторону
улицы и. увидели, как Бартоло подставил свою исполинскую спину
второму боцману. Тот мигом взлетел на забор и подал руку Доброй Душе.
Потом они оба втащили туда Бартоло. Где-то вдали послышался одиночный
выстрел, все стихло.
— Какая большая проказница, эта Жизнь! — заговорил Медико

вполголоса. — Только подумать, почтеннейший из французов, знавший
двор Людовика Четырнадцатого, не раз жавший руку великому Лафонтену,
споривший с самим Лашезом 
[62]
, участвует в грабеже. Я понимаю — dura
nessesitates 
[63]
.
— Нет, милый Хуан, я чувствую себя юношей! Вспоминаю один укол
на дуэли. Оказалось, то была лучшая шпага Франции. Я по молодости
вызвал самого де Лянкура. Он не убил меня за мое бесстрашие.
— И все-таки кто поверит, коль скоро вы пожелаете рассказать это при
дворе, что друг Лебрена в Веракрусе темной ночью похищал с друзьями
картину Веласкеса?
— Да… И тем не менее, Хуан, я думаю сейчас о том, какое сильное
впечатление на меня произвело сочинение Лас Касаса «Кратчайшее
сообщение разорения Индий»! Прочел и задумался.
— Должно быть, половина коренного населения Нового Света погибла
за первые полтораста лет нашего здесь господства.
— Да, но знаешь ли ты, что ответил мне здешний губернатор на
вопрос, отчего на большинстве Антильских островов до самого недавнего
времени сплошным кошмаром были дикие собаки? Сей муж рассказал мне
о том, как их завезли испанцы, чтобы покончить с индейцами,
скрывавшимися в лесах!
— Так было! — сокрушенно прошептал Медико. — Это наш стыд!
— Губернатор совершенно спокойно обрисовал картину. Представь
себе! Открыв эти острова, испанцы обнаружили живущих на них индейцев.
Видя, что «варвары» не желают смешиваться с пришельцами и даже просто
сотрудничать с ними, последние взялись уничтожать коренное население.
Культура, которую испанцы несли с собой, якобы явилась препятствием
лености и скотской жизни индейцев, наибольшим наслаждением которых
были беспрестанные войны и поедание человечины. Испанцы налаживали
хозяйство, а индейцы не желали трудиться, переселялись с места на место в
поисках соседей, на которых можно было идти войной и убивать, убивать,
убивать, чтобы властвовать, чтобы, наевшись человечины и обкурившись
кохибой 
[64]
, до одури отплясывать у костра. Потом сутками валяться в
своих боио, отходить и вновь готовиться к новым набегам.
— Мрачновато! Вообще у губернатора, похоже, не все в порядке с
головой.
— Он утверждает, будто индейцы, чтобы избавиться от настойчивых
испанцев, стремившихся привить аборигенам навыки к труду, пошли на
них войной и принялись безжалостно уничтожать. Испанцы же, видя

угрозу быть истребленными теми, к кому поначалу относились с лаской,
желая достичь согласия мирным путем, принялись защищаться. Индейцы
ушли в леса. Угроза, однако, не отступила. Тогда испанцы привезли сюда
собак, чтобы с их помощью выгнать индейцев из лесов и приобщить к
цивилизации или уничтожить.
— Многие индейцы не пожелали возвращаться, так и сложили головы
в непроходимых лесах и горных пещерах. Тогда собаки, выполнившие свое
назначение, которых люди отныне перестали кормить, одичали и
расплодились.
— Послушай, Хуан, тебе не кажется, что со стороны дома слышен
какой-то шум?
— По-моему, там тихо. Все идет как надо! Я ничего не слышу.
А за стенами дома напротив, пока второй боцман убеждал служанку,
что в следующий приход в порт он непременно пойдет с ней под венец —
вот только надо чуть-чуть разбогатеть, — Добрая Душа и Бартоло
проникли в хозяйские апартаменты через оставленный девушкой открытый
вход. В просторной столовой, соединенной с гостиной, из которой дверь
вела в библиотеку, где, по мнению боцмана, и должна была Находиться
картина, при почти погашенных свечах сидела уже в ночном чепце хозяйка.
Она раскладывала пасьянс. Пришлось затаиться за портьерами в коридоре
и ждать.
Мимо новоявленных воров прошел слуга с настоем из апельсиновых
цветков в большом бокале. «Ах, у нее болит голова. Быстро проигралась!
Домой не вовремя заявилась, — подумал Добрая Душа. — Пей уж скорее
да в постельку, баиньки!»
Слуга вернулся, и Бартоло похолодел — поднос коснулся его груди.
Точнее, чуть дотронулся портьеры, за которой скрывался негр. «Спасибо,
Чанго 
[65]
, пронесло!» — только было поблагодарил божество Бартоло, как
услышал торопливые шаги. Они наверняка принадлежали мажордому. «Но
зачем дворецкому спешить? — пронеслось в голове у Бартоло. —
Исполнить приказ хозяйки. А если слуга все понял? Испугался?» Каблуки
простучали мимо. Черная Скала вздохнул так громко, что заслужил
предупреждение от боцмана.
«Однако дворецкий мог спешить к хозяйке и не по зову, — размышлял
меж тем Бартоло, — а затем, чтобы сказать: „За портьерой в коридоре стоит
чужой человек“. Стук сердца, который он все это время слышал, оборвался,
от затылка к пояснице побежал неприятный холодок. Дворецкий со свечой
и хозяйка вышли в коридор.
— Вы правы, Бернабе, с каждым годом становится жить все страшнее!

Разбойников кругом развелось… Никто не желает работать, трудом и умом
зарабатывать на жизнь. Грабить, грабить легче! Проверьте, Бернабе, чтобы
все двери были на засовах. Спокойной ночи!
Никогда подобные слова еще не звучали для уха Бартоло так приятно.
Дворецкий же не спешил исполнить распоряжение. Давно уже вдовец, он с
большой симпатией относился к служанке, которая ушла, о чем он
догадывался, чтобы встретиться в саду со своим любимым.
Выждав с минуту, не более, Добрая Душа вышел из-за портьеры и
предложил Черной Скале следовать за ним. Однако в библиотеке — они
просмотрели ее вдоль и поперек, — нигде не было картины, которая после
описания Тетю стояла перед глазами боцмана как живая.
— Каналья! Лопни моя печень, если эта бабушка не упрятала картину
в чулан! А где он? — еле слышно шептал Добрая Душа.
— Чулан — в чулане! — ответил Бартоло и Пошел вперед.
В конце коридора показался свет, и будущим похитителям надо было
вновь быстро укрыться, но прежде Бартоло схватил из ближайшего
канделябра свечу, положил ее на пол и раздавил.
— Зачем? Ты спятил?
— Тсс! — Черная Скала приложил палец к губам и скрылся за
портьерой.
Дворецкий, который шел затем, чтобы погасить оставшийся гореть в
столовой свет, конечно же, увидел раздавленную свечу и чертыхнулся:
— Вот, Бернабе, скоро и на покой! Уже не видишь, как хозяйка давит
свечи. Святая Дева Мария, а как же она сама этого не заметила? —
дворецкий перекрестился, поднял раздавленную свечу, собрал крошки
воска в ладонь и пошел обратно.
Бартоло из-за портьеры тихо шепнул:
— Глядите хорошенько! Он сейчас пойдет в чулан.
И действительно, дворецкий свернул в одну из дверей. Через минуту
он появился с новой свечой, вставил ее в пустой подсвечник, прошел в
столовую и, погасив там свет, проследовал в конец коридора.
Добрая Душа кинулся к двери, которая, как полагал хитроумный
Бартоло, вела в чулан. Черная Скала был прав. «Вакх», вместо того чтобы
праздновать свою вечную победу над людьми, пылился лицом к стене.
Диего за его способность хорошо видеть в темноте можно было бы
прозвать и Филином. Ощупав руками волнистую раму, он разобрал на ней
грозди винограда и кубок. Сомнений не было. Боцман, как его научил
Тетю, нащупал с задней стороны рамы задвижки, откинул их, снял
крепления, а потом и холст с подрамника. Бартоло стоял у двери. Скатав

холст в трубу, Добрая Душа изрек:
— С богом! Если бы он знал, как я люблю моего капитана!
Второй боцман откликнулся лишь на третий призыв. Добрая Душа
умело подражал писку летучей мыши. Первым на заборе показался
Бартоло. Со стороны сада уровень земли был намного выше.
Увидев в руках Доброй Души рулон, Тетю и Медико быстро зашагали
по направлению к порту. Добрая Душа ликовал, Бартоло был горд
содеянным.
Завтра, когда «Каталина» оставит причал, доверенный человек Диего
передаст секретарю губернатора увесистый мешочек с золотыми
дублонами — ровно полторы стоимости картины и письмо. В письме,
написанном рукою Медико, будет дано слово не позднее чем через полгода
возвратить «Вакха» владельцу с благодарностью в обмен на оставленный в
залог мешочек с золотом.
Добрая Душа торопил отплытие, упорно требовал как можно быстрее
отдать концы и выйти за пределы порта.
— Капитан, лопни мои глаза, если я не вижу, что нас ждут
неприятности! Будет погоня. Чую сердцем! Надо немедленно уходить!
— Уже поздно! — произнес Тетю. — Боцман прав. Поглядите!
В конце мола появилась толпа. Она росла и вытягивалась в сторону
«Каталины». Люди кричали, размахивали руками. Военных, однако, среди
них не было. Впереди всех шла женщина в простом черном платье. Она
тянула за руку, по всей видимости, свою дочь. Мать обливалась слезами и
рвала на себе одежды.
— Свистать всех наверх! Собрать экипаж на шканцах! — Де ла Крус
отдавал приказы тоном, какого прежде никто не слышал.
Добрая Душа сорвался с места, а капитан направился к сходням.
Бартоло последовал за ним. Тетю и Девото остались на мостике, а Медико
сказал:
— Это нам вместо завтрака. Пойду поговорю с командой!
Сойдя на пристань, де ла Крус тут же убедился в том, что его опасения
были не напрасны. Его предположение подтвердилось. Женщина кричала:
— Муж был матросом! Убили флибустьеры! Дети осиротели! Дом
обнищал! Теперь опозорили дочь! Будьте вы прокляты! Все вы одинаковые
— пираты!
Педро как можно вежливее поклонился кричащей женщине и
предложил:
— Успокойтесь, сеньора! Прошу вас! Мы не оставим вас в беде. Вы с
дочерью и любой мужчина, которого вы выберете, можете подняться на

корабль. Здесь все решим!
Тем временем на шканцах Медико окинул команду проницательным
взглядом и, как ему показалось, определил виновного. Хуан сообщил об
этом Тетю и Девото, которые чувствовали себя неловко и потому молчали.
На, побагровевшем лице Девото ходили желваки.
Девушка тут же указала виновника. — молодого матроса, на которого
и подумал Медико. Им оказался второй бомбардир угонной пушки. Де ла
Крус попросил девушку рассказать, как и что случилось. Матрос молчал,
всем стало ясно, что произошло насилие.
Капитан приказал бомбардиру выйти к шпору грот-мачты.
— Ты сейчас же соберешь вещи, сойдешь на берег и возьмешь эту
женщину в жены! Деньгами мы вам поможем! — ледяным тоном произнес
Красный Корсар.
Стало слышно, как часы на колокольне городского собора отбивали
время.
— Никогда! Этому не бывать! — отрезал молодой бомбардир и ушел
на свое место.
— Сеньора, прошу вас, пройдите с дочкой ко мне на мостик, — и де ла
Крус, пока женщины поднимались, шепнул Бартоло: — Принеси два
мешочка с дублонами.
Когда мать пострадавшей увидела в руках капитана деньги и
услышала, что это двести золотых дублонов, она принялась креститься и
тихим голосом произнесла:
— Господь вознаградит вас, сеньор! Нам хватит одного мешочка.
Слава Всевышнему! Есть еще на земле благородные люди! На сто золотых
я открою харчевню. Мы будем спасены! Отец Небесный, пошли сеньору
удачи и счастья!
Как только женщины и свидетель из горожан покинули палубу
«Каталины», де ла Крус отдал приказ:
— Все наверх! Стоять по местам, со стоянки сниматься!
Стук каблуков спешащих по местам матросов «Каталины» впервые не
звучал радостно, как обычно бывало при отплытии.
— Выбирать концы! Паруса к постанове изготовить!
Хуан почувствовал смущение и подавленность в действиях экипажа,
он уловил в этом недовольство капитаном. Медико поделился наблюдением
с Тетю и Девото. Они и сами судили так же по тому, как матросы теперь
исполняли приказания своих командиров.
— Поставить бизань! Фока-реи бейдевинд правого галса!
Добрая Душа ходил по палубе со сжатыми кулаками. Все знали, что в

подобные минуты лучше к боцману не приближаться.
— Фока-шкот, фока-галс отдать! На брасы, левые! — с такой горечью в
голосе де ла Крус еще никогда не отдавал команд. Матрос совершил
вопиющий поступок, и на карту был поставлен авторитет капитана.
Де ла Крус видел, что матросы работали с видимым недовольством и,
скорее всего, рассуждали про себя: «Капитан — слабак! Красный Корсар
отступил!»
— Поставить марселя! Бизань-гик на правую!
После того как отзвучали команды: «Отдать паруса!» и «С реев
долой!», капитан позвал боцмана:
— Взять под арест бомбардира!
— Разорвите мне сердце, если этот мерзавец уже не испортил нам
праздник! — глухо отозвался Добрая Душа. — Позор на мою голову! Будь
ты проклят, сатана!
С первыми лучами самого приятного в этих широтах мартовского
солнца Красный Корсар поднял всех наверх. Весь экипаж, исключая
рулевого и марсового, собрался на палубе. Многие предчувствовали беду.
Добрая Душа привел бомбардира, развязал его и поставил к шпору
грот-мачты.
— Каждый из вас получает завидную долю. Нет другого корабля во
флоте Филиппа Пятого, где бы за службу так исправно и хорошо
платили, — заговорил Красный Корсар, он был одет в свой самый
нарядный костюм. — Я всех предупреждал! И каждый из вас дал слово, что
идет на «Каталину» не в погоне за большими деньгами, а с готовностью
служить верой и правдой общему делу! Как же я и мои друзья должны
теперь расценивать то, что сделал этот бомбардир? Он предал нас!
Совершил измену! Можно пожурить и наказать, а то и простить того, кто
совершил непристойный поступок нечаянно, не ведая пагубности
последствий. Однако тот, кто творил зло осознанно, совершил
преступление против другого человека, не заслуживает ни снисхождения,
ни людского милосердия! Тем более на военном корабле!
Пролетавшая над «Каталиной» чайка издала громкий крик, де ла Крус
невольно поднял голову, возникла пауза.
— Правом капитана «Каталины» приговариваю совершившего измену
преступника к казни через повешение на рее! Кто исполнит роль палача?
Сразу несколько человек шагнули вперед, другие согласно закивали,
третьи сжали челюсти, опустили головы. Бомбардир сорвался с места по
направлению к борту. Однако прежде чем кто-либо сообразил, что
происходит, в воздухе раздался свист, и плеть, которую держал в руке

Бартоло, крепко обвила тело бомбардира. Все на миг опешили — никто не
знал, что Бартоло так ловко орудует пастушьей плетью, и никто не мог
предугадать, что именно она окажется у него в руках в эту самую минуту.
— Это сделаю я! — к лежащему на палубе бомбардиру подошел
боцман. — Добрая Душа взял его на корабль, ему и быть палачом!
Медико и Антонио Идальго направились каждый в свою каюту, а Тетю
тихо произнес:
— Жестоко, однако in terrorem 
[66]
. Правильно, Педро!
Красный Корсар снял шляпу с огромным огненным пером, обнажил
шпагу, опустив ее конец долу, и распорядился:
— Хуан, вернитесь! Это ваш долг! Всем остальным, кроме марсового
и рулевого, по каютам и кубрикам! Боцман, приступайте к делу!
К Тортуге, вернее, к острову Санто-Доминго, откуда де ла Крус
намерен был переправиться в логово Береговых братьев, «Каталина»
подошла не в мае, как рассчитывал ее капитан, а лишь в конце октября. Как
оказалось, к лучшему. Получилось так, что никто из опытных моряков и не
вспомнил, что именно с октября, когда в районе Карибского моря,
Мексиканского залива и Западной Атлантики у Северного тропика
начинается период циклонов, часто влекущих за собой губительные для
любого корабля штормы, на Тортуге, собственно, и собираются пираты.
Там они проматывают добычу, предаются всевозможным наслаждениям,
отдыхают, пережидают непогоду.
За это время «Каталина», никого не встретив ни во Флоридском
проливе, ни у Большой Багамской банки, ни далее в проливе Сан-Николас,
наказала лишь одного совсем еще юного английского пирата. Орудия его
корабля, однако, прежде чем произошла свалка судов, сделали опасные
пробоины в борту «Каталины». До начала новой схватки де ла Крус
опасался, что строгий приговор, совершенный над бомбардиром, может
сказаться на боевом духе экипажа. Однако опасения были напрасными.
Постарались Добрая Душа и Туэрто, который прекрасно исполнял роль
старшего бомбардира. Да и справедливая, безупречная строгость Красного
Корсара, и его мягкость, порой доходившая едва ли не до нежности к
любому матросу, когда он оказывался в беде, помогли тем, кто поначалу
осудил капитана, быстрее забыть о казни. Экипаж, особенно абордажная
команда Девото, впервые сражался на чужой палубе и делал это
безупречно.
Пиратский бриг в двадцать две пушки, старый, много раз битый, был
замечен неподалеку от острова Терке. Бриг, распознав в «Каталине»
испанского корсара, хотел было уйти, но «Каталина» нагнала его и, с ходу

пойдя на абордаж, быстро овладела положением. Однако, минуя
Наветренный пролив, который своей шириной в сорок три морских мили
отделял мыс Кемадо на острове Куба от мыса Сент-Николя на острове
Санто-Доминго, раненая «Каталина» с половиной экипажа на борту и
полусотней головорезов в трюмах и бриг, несший теперь флаг Испании,
повстречались с британским линейным кораблем. «Каталина» и бриг,
которым управляли Девото и Добрая Душа, поставили полные паруса и все
марсели, но оторвались от преследования лишь благодаря наступившей
темноте и хитрости капитанов. Де ла Крус, как только небо и вода пролива
стали одного цвета — воронова крыла, велел погасить огни и, рискуя своим
продырявленным бортом зачерпнуть больше воды, чем было возможно,
чтобы судно не пошло ко дну, поставил «Каталину» резко на обратный
курс. Девото понял маневр и повторил его бригом, и оба корабля
приблизились к берегу Кубы. Там и простояли ночь.
Губернатор Сантьяго, бывший ярым противником союза с французами,
знал, что де ла Крус родом из Бордо, и не пожелал поначалу принять у него
бриг и трофеи. Он отказался наотрез, правда, под предлогом, что у него нет
в наличии средств, выдать экипажу «Каталины» две трети стоимости
добычи. Одна треть отходила в казну. Дело дошло до того, что де ла Крус,
воспользовавшись приемом в доме местного аудитора, рассказал гостям о
том, что вынужден уйти с трофейным английским бригом на Тортугу,
чтобы продать его там. «Каталина» и бриг уже подняли было паруса, и
только тогда, у самой крепости Сан-Педро-де-ла-Рока, расположенной у
вьгхода из залива, губернатор распорядился повернуть корабли обратно.
Ввиду этого де ла Крус и его друзья задержались в Сантьяго, а также
они решили составить себе более полное представление об обстановке в
городе, которая явно могла быть чревата нежелательными последствиями
для политики короля Филиппа Пятого. Де ла Крус с оказиями сумел
переслать письма в Гавану по суше и в Веракрус морем. Вскоре в Сантьяго
прибыл королевский инспектор, который на военном линейном корабле
возвращался в Мадрид из Мехико — столицы вице-короля Новой Испании.
Губернатор, аудитор, командир крепости Сан-Педро-да-ла-Рока и альгвасил
были сняты со своих постов, а новые власти города тут же получили
сообщение от испанских шпионов с Ямайки, что четыре корабля
английских пиратов намерены напасть на город Сантьяго. «Каталина»
пришла на помощь властям и задержалась еще на два месяца.
Тем временем в Сантьяго пришло послание теперь уже от Марии де
Амбулоди. В письме некогда шаловливая Мария сообщала, что графиня
Иннес была раздосадована «сухой весточкой», полученной из Веракруса,

рассердилась на де ла Круса и первым попутным кораблем отплыла в
Испанию. Это кольнуло сердце Педро, но боль тут же прошла от
заключительных строк письма. «Перед отъездом графиня Иннес просила
переслать Вам нашумевшую в Голландии, Испании и Франции книгу
„Пираты Америки и правда о защите побережья Западных Индий“ 
[67]
. Мы
с Мигелем ждем прибавления семейства. Ежели Бог даст нам мальчика,
хотели бы, чтобы он был таким, как Вы, милый наш Педро».
Была и еще одна причина для задержки отплытия на Тортугу. Де ла
Крус не забыл слова, данного Пересу. Добрая Душа с верным матросом и
Антонио Идальго, который решился с ними попутешествовать, посетить
новые места, поднатореть в делах, отправились дилижансом в Пуэрто-
Принсипе. Там они по указанному Пересом адресу нашли верного человека
и тайком от властей и соседей вывезли семью бывшего старшего
бомбардира «Каталины» в Сантьяго. Одновременно об этом дали знать в
Гавану.
Вскоре в Сантьяго появился и сам Перес. Он был угрюм и печален.
Ради своего спокойствия и благополучия семьи Перес ставил под угрозу
жизнь младшего брата. Не изменило душевного состояния Переса и
сообщение Антонио о том, что доля старшего бомбардира в золотых
дублонах была оставлена на хранение у сборщика королевских налогов в
Веракрусе и будет выдана в том случае, если Перес определится там на
постоянное местожительство.
Де ла Крус без труда договорился с капитаном первого же торговца,
уходившего в Картахену, взять на борт пять человек за счет «Каталины».
Из Картахены Перес брался сам втайне от всех, чтобы замести след,
переехать в Веракрус, с тем чтобы там поселиться.
Так прошло полгода. За это время Девото дважды дрался на дуэли, и
одна из схваток кончилась смертью его противника. Сестра прежнего
аудитора-англофила, вдовствующая состоятельная сеньора, владевшая
доброй сотней рабов, сахарными и табачными плантациями, без ума
влюбилась в старшего помощника «Каталины». Она готова была бросить
все свое состояние к ногам Девото, только бы он остался в Сантьяго.
Однако, как и предполагали друзья, Девото ни в коем случае нельзя было
отпускать с «Каталины» — он не мог спокойно жить на грешной земле.
Когда же де ла Крус, Тетю, Медико и Антонио Идальго в один голос
заговорили с ним о терзавшем их опасении потерять друга, испанец громко
расхохотался в ответ и попросил ускорить день отхода «Каталины» из
гавани Сантьяго.

жүктеу/скачать 2,55 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: