Глава 15  ОСТРОВ ТОРТУГА

Барроте, находившегося заложником на корабле адмирала Грайдена, к
ближайшему от Кингстона островку из группы Морант и обменять его на
племянника адмирала Уолкера.
Этот остров находится на двадцатой параллели у семидесятого
меридиана и ныне называется Тортю. Прежде он был громко известен, да и
сейчас остается в памяти большинства людей как Тортуга. Прозвание это
остров получил за внешнее сходство с морской черепахой от открывших
его испанцев. И располагался он рядом со знаменитой Эспаньолой
(Большие Антильские острова). Утесы и скалы острова были густо
покрыты лесом.
В период, о котором идет речь в данном повествовании, на северном,
самом утесистом, берегу, захваченном непроходимыми мангровыми
зарослями, полными разносчиков желтой лихорадки, люди не селились.
Зато на полуденном, южном, берегу, где среди утесов и скал попадались
участки плодороднейшей земли и где природа устроила прекрасную
естественную гавань, люди чувствовали себя как в раю. Гавань имела два
входа и могла принять до двадцати больших кораблей. Порт Кайона, вокруг
которого селилась основная часть жителей, окруженный плантациями
табака, маниока, земляного ореха, картофеля, подсолнуха, ананаса, являлся,
как сказали бы сейчас, «свободным портом». И неписаные правила
Береговых братьев здесь выступали как единственный закон, авторитетной
считалась несгибаемая воля, физическая сила, умение владеть саблей или
шпагой — и полный карман.
Прежде, на протяжении полутора веков, длилась кровопролитная
борьба между испанцами, владевшими Тортугой, и французами, которым
приглянулся этот остров. В середине XVII века испанцы сдались. Первый
губернатор-француз мосье ле Вассер начал свою деятельность с приказа
прекратить отстрел и травлю собаками диких кабанов, которые в изобилии
водились в густых лесах. Он объяснил жителям, что в случае очередного
возможного нападения неприятеля они уйдут в леса, и вот тогда дикие.
кабаны будут для них спасением. Этот же предусмотрительный мосье ле
Вассер отстроил на скале, разделявшей вход в гавань, крепостцу.
Взобраться на бастион можно было только по веревочной лестнице, а две
грозные пушки, установленные там, были недосягаемы снизу для
неприятеля.
Еще большее благополучие Тортуге принес другой губернатор —
Бертран Ожерон, который, как только по протекции французской Вест-
Индской компании 
[69]
заступил в 1664 году на этот пост, тут же взял под
свое покровительство буканьеров. Надо сказать, что первоначальным

занятием поселенцев-голландцев, англичан и французов на испанских
островах Эспаньола и Тортуга была добыча мяса, охота на одичавших
быков и коров, которые, отбившись от хозяйств, сами по себе превосходно
разводились на воле. Особенная манера этих охотников готовить мясо
вскоре получила название «viande bouccanee», от аравакского слова
«букан», что означало у индейцев-людоедов Карибского бассейна место,
где над костром на вертеле зажаривалось человеческое тело. Затем это
слово закрепилось за копченым мясом диких и домашних животных, а
вскоре и за самими охотниками, то есть всеми теми, кто добывал мясо.
Англичане, например, их по началу называли «cow killers», —
«забивающие коров».
Наряду с этими охотниками существовали вооруженные группы
бандитов, которые нападали на селения соседних, в основном испанских,
островов, грабили их и угоняли домашний скот. Как охотники, так и
грабители ходили по морю на небольших суденышках, называвшихся по-
голландски filibots. Отсюда и произошло испанское filibusteros, или
флибустьер.
Буканьеры и флибустьеры, отстреливая и забивая скот, заготавливали
для Европы значительные партии копченого мяса и солонины, на чем
хорошо зарабатывали.
Однако истинное коммерческое процветание и взлет славы мосье
Ожерон принес Тортуге в семидесятые годы, объявив ее свободной землей
любого человека, не совершившего на ней преступления.
Дурные примеры, как известно, заразительны. Таковым и стал для
мосье Ожерона «пример» сэра Томаса Медифорда, превратившего главный
город Ямайки Порт-Ройяль — теплое гнездышко английских корсаров и
пиратов — в наиболее богатый торговый центр тогдашней Америки. Вот и
Ожерон объявил, что порт Кайона будет торговать с любым продавцом и
покупателем вне зависимости от политических договоров, пактов и
соглашений.
И тут же угроза нападения пиратов на жителей Тортуги испарилась,
как туман в хорошую погоду, хотя город богател не по дням, а по часам.
Кто, если он в своем уме, станет грабить то, что ему приносит доход и
наслаждение? А уж когда в 1692 году после сильного землетрясения океан
поглотил Порт-Ройяль Тортуга обернулась Вавилоном Нового Света.
Тут же, сразу за добротными, просторными причалами Кайоны,
теснились кабачки, трактиры, постоялые дворы, таверны, дома менял,
рыбный и мясной рынки. Чуть далее шли выстроившиеся плотными
рядами дома терпимости, гостиницы, коммерческие и оружейные лавки и

снова кабачки и таверны. Еще выше жили куртизанки подороже,
ростовщики, торговавшие оптом и в розницу, провизоры и хирурги. У
подножия горы расположились дома горожан, владельцев плантаций,
крупных коммерсантов, судовладельцев, представителей местных властей,
небольшой дворец губернатора, католический собор и протестантская
кирха. По обе стороны окраин лепились один к другому лачуги охотников,
ремесленников и прочего чернорабочего люда.
Де ла Крус и отобранная им часть команды прибыли в Кайону на двух
разных кораблях из небольшого селения Кабо-Гаитиано, что находилось на
Эспаньоле. Педро сопровождали Антонио Идальго и Добрая Душа. На том
же судне путешествовал «богатый французский коммерсант» и его слуга —
негр Бартоло. Шкипер Хосе, по прозвищу Чистюля, приглашенный
Красным Корсаром на корабль в Веракрусе, второй боцман «Каталины» да
еще три десятка молодцов на арендованном специально для этой цели
люгере прибыли в Кайону «повеселиться». В трюме легкого трехмачтового
судна было сложено оружие, на корме тайно установлена пушка.
Девото и Медико остались с командой и отвели «Каталину» в один из
заливов неподалеку от небольшого морского поселения Порт-де-Пе,
которое находилось от Тортуги в часе хода под парусами.
Порт Кайона кишел людьми двадцать четыре часа в сутки, но
настоящее великое торжище, где можно было купить все, от иголки до
живого крокодила, от тибетских украшений до раба, жены или корабля,
происходило по субботним дням.
Преуспевающий французский коммерсант прибыл сюда, чтобы
выгодно продать полотно знаменитого Диего Веласкеса. Тетю, а это был
он, выбрал подходящего антиквара и договорился выставить картину в
лавке. При картине неотступно находился слуга. На ночь полотно
уносилось в номер богатой гостиницы. Капитан, нотариус и боцман,
стараясь не привлекать к себе постороннего внимания, постоянно
находились поблизости. Они то смешивались с толпой на улице, то
потягивали вино в каком-нибудь кабачке, неподалеку от лавки антиквара.
Второй боцман вместе с англичанином-альбиносом, который еще
прихрамывал и не расставался с тростью, собирали информацию о Ганте и
три, а то и четыре раза в день украдкой встречались с де ла Крусом.
Все вокруг поражало воображение. Особенно невольничий рынок,
куда де ла Крус отправился сразу же после того, как только они
разместились в гостинице. Он, Добрая Душа и шкипер Чистюля
расспрашивали завсегдатаев и зевак, не продавалась ли на рынке девушка с
приметами Каталины. Рассчитывать на успех было все равно что искать

иголку в стоге сена. И Добрая Душа придумывал предлоги, чтобы быстрее
увести с рынка капитана, который не мог оторвать взгляда от обращенных
именно к нему умоляющих, несчастных женских глаз.
На следующий день, сразу после полудня, в просторную таверну под
вывеской «Маас», где за столиком сидели Педро, Тетю, Добрая Душа и
Антонио Идальго, ввалилась шумная ватага — человек тридцать только что
пришедших в порт голландских пиратов. Они выиграли бой с
вооруженным испанским торговцем, но потеряли половину своего экипажа
и с трудом привели потрепанную шхуну на Тортугу. Возбужденного
горланя, они заполнили таверну своего земляка и бесцеремонно принялись
выталкивать оттуда посетителей. Однако, увидев шпаги и по паре рукояток
многозарядных пистолетов, торчавших за поясами друзей, голландские
пираты шутками и смехом, но все же галантно предложили им несколько
переместиться и сами перенесли их стол в дальний угол.
Капитан голландцев, у которого одна рука висела на перевязи, поднял
небольшой черный вымпел с вышитой посередине золотом буквой «Т» и
попросил тишины. Тетю, знавший язык, тихонько переводил:
— После расчета по контракту, уплаты родственникам погибших, а
также за ранения и увечья деньгами и рабами у них осталось сто
шестьдесят тысяч реалов 
[70]
в звонкой монете: Это помимо серебра в
слитках!
— Плотник по контракту обычно получает сто пятьдесят песо,
бомбардир — сто, матрос — семьдесят пять, хирург — двести, — пояснил
Добрая Душа. — За потерю правой руки — шестьсот песо или шесть
рабов, левой — пятьсот или пять рабов, за правую ногу — пятьсот, за
левую — четыреста, за глаз — сто, за палец — тоже сто песо.
— Он сказал, — продолжал Тетю, — что на этот раз одна доля
составила триста шестьдесят пять песо! — голос Тетю потонул в
оглушительном радостном реве.
— Вот и считайте! Асумбре 
[71]
тростниковой водки стоит один-
полтора реала, хорошие башмаки — четыре реала, ботфорты — шесть,
панталоны и рубаха — три. Через неделю-другую эти несчастные будут
иметь пустые карманы! — Добрая Душа похлопал по своим.
— У них еще тысяча фунтов серебра, которое делят из расчета десять
реалов за фунт, — сообщил Тетю.
— И это пропустят сквозь пальцы в третью неделю. Потом снова в
поход! — прокомментировал Добрая Душа.
— Скажите, боцман, а как у них определяется размер каждой доли? —

поинтересовался Антонио Идальго.
— Капитан имеет шесть-семь частей, хирург — пять, шкипер и
старший бомбардир — по четыре, боцман — три.
— Примерно как и у нас!
— С той только разницей, что мы отбираем награбленное! — заметил
де ла Крус. — Ну что, Тетю, может быть, пройдете к антиквару?
— Педро, вы рассчитываете на успех, который может только
присниться. Мы лишь вечером узнаем, здесь ли Гант. Не забывайте, мой
милый, уменье ждать — лучший путь к цели. Но я исполню вашу волю.
Тем более что вид этих мерзких типов вызывает у меня зуд в правой
ладони. Обычно он проходит лишь после прикосновения к эфесу шпаги, —
Тетю встал и подчеркнуто учтиво раскланялся.
Но не успел он сделать и двух шагов, как в таверне поднялся недобрый
гвалт, многие пираты вскочили со своих мест, и Тетю вернулся к столику.
Он увидел, что рядом с капитаном пиратов теперь сидит крепкий малый, у
которого, казалось, был один-единственный зуб во рту.
— Похоже, это боцман. Он осуждает капитана за продажу испанского
корабля, груженного бобами какао, за десятую часть действительной
стоимости. А капитан ответил: «Вы забыли, кретины, чем мы обязаны
губернатору? Никому другому я так дешево бы не отдал! Мы рассчитались
с ним! Более того, теперь он наш должник!»
После этих слов капитана пираты шумно потребовали угощения. Тут
же появились слуги. Они в минуту уставили столики бутылками и
кружками, принесли колоды карт, стаканчики с костями.
Де ла Крус счел недопустимым дальше делить компанию с
голландскими пиратами, бросил на стол плату за выпитое вино и,
пропуская вперед Тетю, направился к выходу. Добрая Душа с Антонио
Идальго, которому совсем не хотелось покидать таверну, последовали за
ним.
На улице де ла Круса ожидал незнакомый человек. Был он в обносках,
но черты лица и особенно выражение его глаз говорили о том, что он не
нищий, а, скорее всего, попавший в беду человек.
— Ради всех святых! Ради вашей святой девы Пилар, — заговорил
незнакомец на испанском языке, — прошу милосердия.
Педро полез за монетой.
— Нет-нет! Деньги мне не помогут! Спасти меня можете только вы!
Возьмите с собой! Я шкипер, но плавал и капитаном. Сеньор, возьмите
меня к себе хоть подшкипером, хоть рулевым, хоть матросом!
— Что с вами? Плавали капитаном, а теперь согласны и на матроса.

Расскажите нам о вашей беде, — потребовал Педро.
Они медленно шли к верхней части города, там жизнь била ключом.
Впереди, на перекрестке двух улиц, веселился один из братьев
чернознаменной вольницы. Выкатив из таверны бочку с вином и выбив
доски верхней крышки, здоровый детина — он был в нижней рубахе без
рукавов, чтобы все видели его налитые мускулы, с саблей в руке — никого
не пропускал мимо. Будь то пожилой мужчина, женщина или даже ребенок,
пират, не внемля просьбам, принуждал каждого отведать вина прямо из
бочки. Когда же гуляке казалось, что кто-то лукавит и не пьет, он просто
брал своего гостя за шею и окунал лицом в бочку.
Антонио Идальго выхватил шпагу, Добрая Душа оба пистолета, Тетю
положил руку на эфес. Пират сфиглярничал, сделал глубокий поклон до
самой земли и пропел:
— Отсохни мой язык, если это не гости губернатора!
Тут же в адрес пирата посыпались бранные слова. Он, недолго думая,
влепил такую оплеуху тому, кто стоял к нему ближе, что человек полетел на
землю.
— Кровь и гром! Здесь я пью! Мое вино! Здесь я хозяин!
Как только де ла Крус завернул за угол, то снова Обратился к
незнакомцу:
— Так что же?
— После удачного набега, тогда я ходил шкипером, ко мне в карманы
угодило три тысячи песо, один к одному! Наш экипаж распался, а я…
немного загулял! Не успел растянуть грот-шкоты, как оказался без реала за
душой. Сейчас в долгу у акулы из «Мааса». Именно здесь, у него в таверне,
оставил я большую часть денег! И теперь он грозится продать меня в
рабство,
— Чем же я могу помочь? Мы ведь коммерсанты! Деньгами?
— Лопни мои глаза, у простых коммерсантов не такие длинные шпаги!
Вы — капитан! Я вижу! Возьмите к себе на корабль! Не пожалеете!
Де ла Крус оценил проницательность незнакомца и тут же понял, что
невольно оказался ему обязан: опытный глаз сразу определил в нем
капитана, что при данных обстоятельствах было недопустимо: Педро
следовало сохранять инкогнито, И де ла Крус громко произнес
— Хватит! Я вас понял. Диего, — обратился Красный Корсар к Доброй
Душе, — поговори со шкипером! — и, когда боцман подошел ближе,
шепнул: — Может пригодиться! Найдешь нас у антиквара.
Только на следующий день к вечеру стало ясно, что Ганта в Кайоне
нет, однако некая дама ожидала его прибытия со дня на день.

Через второго боцмана Педро наказал двум матросам поселиться
поблизости от жилища дамы сердца английского пирата и вести неустанное
наблюдение за ее домом.
— Альбинос видит ночью, как днем, сеньор, — говорил боцман-пират
де ла Крусу, усомнившемуся в достоверности принесенных им
сведений. — Я вам обещал, и я вам помогу. Благодарите вашего хирурга. Я
ненавижу испанцев! Но клянусь Патриком, ирландцы умеют держать свое
слово!
— К тому же, помимо ноги, которая осталась при тебе, я обещал еще и
хорошее вознаграждение! Что же касается честности, в ней я не сомневался
ни на йоту! Действуй! И пусть тебе поможет Патрик.
Де ла Крус и Добрая Душа шли по улице с невольничьего рынка, где
Педро вновь расспрашивал о девушке с серо-синими глазами. Они
направлялись к гостинице, когда услышали крики и ругань. Четыре
крупных молодца силой волокли с собой по дороге и били какого-то
человека, видимо ремесленника. Де ла Крус вступился за несчастного.
Оказалось, что ростовщик-голландец со своими слугами тащил на
невольничий рынок сапожника-испанца, не отдавшего в срок 25
английских шиллингов, что в переводе на испанские деньги равнялось
всего 50 серебряным реалам. По неписаному закону, на Тортуге в этом
случае кредитор имел право продать должника в рабство сроком от шести
до восьми месяцев.
— Прошу прощения, но это мой сапожник. Он обязан завтра вручить
мне пару новых ботфортов. Пока он их не сошьет, я никуда его не отпущу.
Что же касается его долга, прошу вас, — и де ла Крус извлек из бокового
кармана один за другим пять дукатов. — Получите! Мне все равно
пришлось бы ему заплатить.
Ростовщик немедленно принес свои извинения сапожнику, даже
пригладил на том растрепавшиеся волосы и, прикрикнув на слуг, с
довольной улыбкой отправился восвояси.
Сапожник упросил де ла Круса и Добрую Душу непременно зайти к
нему в дом. Там башмачник снял мерки и обещал принести в гостиницу,
где они остановились, две пары отличных ботфортов.
Добрая Душа встретился со своим помощником. Тот уже неделю
наблюдал за дамой, нетерпеливо ожидавшей своего возлюбленного. Люди с
«Каталины» неоднократно видели, как она гневно гнала прочь
домогавшихся ее ухажеров.
Для встречи оба боцмана выбрали таверну поскромнее. Когда они
входили, было слышно жужжание летавших повсюду мух. Но не успели

слуги подать кувшин вина, кружки и легкую закуску, как в таверну
ввалилась компания пиратов явно с корабля, только что пришедшего в порт.
Бойкие молодые ребята расселись за соседним столом вокруг
исполосованного шрамами пожилого моряка. Тот принялся что-то
рассказывать, и, видимо, что-то интересное, так как стол то и дело
оглашался хохотом. Похоже, ветеран был их вожаком.
Гогот мешал Доброй Душе разговаривать, и он то и дело раздраженно
поглядывал на пиратов.
Пожилой задержал взгляд на лице Доброй Души. Боцман решил уйти
и хотел было уже рассчитаться, о6ратился к помощнику, но не успел…
Старый пират в упор глядел на Диего пристальным, пронизывающим
взглядом. Боцман, повинуясь силе этого взгляда, встал и медленно, словно
шел к виселице, у которой хлопотал палач, направился к шумному столу.
Он не подумал даже отдать последнее распоряжение второму боцману, не
успел осознать, какой опасностью может обернуться подобный шаг для
задуманного де ла Крусом дела. Старому пирату стоило произнести одно
лишь слово, и никакие мускулы, никакая изворотливость и доблесть не
смогли бы устоять против этой массы головорезов.
Второму боцману осталось бы тогда бежать из таверны прочь, причем
как можно скорее, чтобы поведать о случившемся Красному Корсару, а
тому пришлось бы искать нового боцмана.
Добрая Душа шел и вспоминал слова своего отца, говорившего ему в
детстве: «Заглядывает тебе смерть в глаза — иди ей навстречу! Она
труслива, испугается и уйдет. Дрогнешь ты, и старуха не пощадит!» Слова
закрепились в памяти Диего его дальнейшим пиратским опытом, и Добрая
Душа в самых опасных ситуациях всегда действовал только так, как
наказал отец.
Пираты уже немало выпили. Вожак плечом спихнул соседа, ловко
подхватил падающий стул и подставил его Доброй Душе. Боцман сел, его
тело напряглось, превратилось в комок мышц и нервов, левая рука крепче
прижала к боку пистолет.
Старый пират обвел взглядом свою компанию, и было не ясно, то ли
он не заметил ничего такого, что могло бы ему не понравиться, то ли давал
понять, что знай, где находишься, неторопливо подвинул гостю пустую
кружку, наполнил ее тростниковой водкой — ромом.
— Что, мы разве прежде встречались? — спросил Диего.
Восемь лет назад Диего Решето, сводя счеты с теми, кто издевался над
его привязанностью к памяти Петронилы де Гусман, нанес две
смертельные ножевые раны этому человеку, после которых, по мнению

боцмана, он уже не должен был жить на этом свете. Но он сидел рядом с
Диего как ни в чем не бывало и мог сейчас потребовать возмездия.
Старый пират протянул кружку, чокнулся, сделал большой глоток и,
медленно растягивая слова, произнес:
— Похоже, мне показалось…
Однако от внимания Диего не ускользнула усмешка, тронувшая губы
пирата.
— Ну, тогда за удачу! Эта кружка за мной. А я никогда не остаюсь в
долгу! — испытывая истинное наслаждение, Диего Добрая Душа осушил
кружку до дна и встал. Черт его дернул произнести последнюю фразу.
Боцман понял это по глазам своего помощника, в которых, как в
зеркале, отразилась гримаса, мгновенно исказившая лицо сотоварища по
бывшему ремеслу. «Не то делаю, индюк!» — сказал себе боцман и снова
сел. В голове теснились вопросы: «Почему не признал? Почему не
расплатился? Лучшего случая не представится! Пока не узнаю, уходить
нельзя!»
— А ты что, уже не помнишь зла, не сводишь счеты? — такого прежде
Решето себе не позволял, языком его играл сам черт, и он вел боцмана с
голыми руками на сабельное острие. «Старею! Ром», — пронеслось в
зашумевшей голове.
— Ну, если настаиваешь… — старый пират снова обвел взглядом свою
компанию, усмехнулся, подлил водки. — Если считаешь, что годы тебе не
помеха, я скажу. Время берет свое. Стар я стал! Разрази меня гром, если я
не простил тебя, Мадемуазель Петрона. Тогда… вот были времена! В тот
раз ты был прав. А теперь я стал мудрее. Давно ты здесь не бывал.
Заполоскалось сердце парусом! Я знал, не выдержишь! Вернешься!
Пират засмеялся, поднял кружку, чокнулся с Доброй Душой и спросил:
— С кем сейчас ходишь?
— Пришел букан продать. Здесь все так изменилось!
— Жадность и богатство — начало всех бед! У Гнилого причала стоит
француз, он скупает буканы. Иди к нему. Слушай, а Лоренсильо не забыл?
— Где он сейчас?
— Где нам всем быть? На дне морском. И Петронила там! Ну ладно,
ты иди — твой друг заждался, — старый пират протянул руку, и Добрая
Душа вновь заметил ухмылку в уголках обветренных, потрескавшихся
губ. — Не забывай — богат тот, кому хватает малого!
Добрая Душа отошел, неожиданно сильно хлопнул по плечу своего
помощника и произнес:
— Нет, точно не в кабаке на Тортуге суждено мне оставить этот мир!

Второй боцман не понял смысла этих слов, а Добрая Душа поспешил
расплатиться и направился к выходу. Однако покидал он таверну не с
легкой душой, а с необъяснимой тяжестью и тревогой.
Люди де ла Круса расположились в разных местах неподалеку от
лавки антиквара. Лишь два матроса продолжали наблюдать за домом
приятельницы Ганта. Боцман-альбинос сообщил, что Чарлз Гант на
Тортуге. Но многие видели, как пришедший в порт корабль Ганта стал на
рейд ближе к вечеру, а уже следующим утром неожиданно снялся с якоря и
ушел. По утверждению ирландского боцмана, сам капитан пиратов с

жүктеу/скачать 2,55 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: