– Ничего. О чем я должна была догадаться? Я просто не понимаю,
о чем идет речь.
– А все оттого, что вы так убийственно чисты душой. В жизни еще
не встречала женщины, которая была бы так чиста душой! – вскричала
графиня.
Изабелла медленно встала.
– Вы собираетесь рассказать мне что-то чудовищное?
– Ваше право назвать это, как вам заблагорассудится. – Графиня
тоже поднялась, в нее точно вселился дух упрямства, он рос на глазах
и все больше буйствовал. Несколько секунд она стояла во всем, так
сказать, блеске своего грозного и, как Изабелле уже тогда показалось,
безобразного намерения. Наконец она произнесла: – У
моей первой
невестки не было детей.
Изабелла смотрела на нее непонимающим взглядом; она ожидала
чего-то совсем другого.
– У вашей первой невестки?
– Надеюсь, вам по крайней мере известно, что Озмонд был уже, с
вашего позволения, женат? Я никогда с вами о его жене не
заговаривала, мне казалось, это
было бы неприлично, даже
неуважительно. Но другие, менее тактичные люди, наверное, говорили
вам. Бедняжка не прожила с ним трех лет и умерла бездетной. Пэнси
появилась после ее смерти.
Брови Изабеллы были так нахмурены, что почти сошлись у
переносицы; побелевшие губы раскрылись от недоуменной
растерянности. Она как бы силилась понять то, что, очевидно, было
выше ее понимания.
– Значит, Пэнси не дочь моего мужа?
– Не извольте сомневаться – вашего! Не чьего-нибудь чужого. Но
чьей-то чужой жены. Ах, милочка моя! – воскликнула графиня. С вами
приходится ставить все точки над i.
– Не понимаю. Чьей жены? – спросила Изабелла.
– Жены мерзкого плюгавого швейцарца, который умер… постойте-
ка, когда же это было?… По
меньшей мере двенадцать, нет, больше
пятнадцати лет назад. Он не признал мисс Пэнси; не пожелал иметь с
ней никакого дела, уже кому-кому, а ему известно было, что у него нет
на то причин; Озмонд, тот, как и следовало, признал ее, хотя потом ему
пришлось изобрести всю эту галиматью, будто жена его умерла во
время родов и он, не помня себя от горя и ужаса, изгнал несчастную
малютку с глаз долой и держал ее, сколько мог, у кормилицы, прежде
чем взял к себе. На самом же деле жена его умерла совсем не там и не
оттого – в горах Пьемонта, куда они отправились как-то в августе,
поскольку, оказалось, по состоянию здоровья она нуждается в горном
воздухе, но там ей внезапно сделалось хуже…
болезнь сделалась
безнадежной. История эта вполне сошла с рук, ведь приличия были
соблюдены, и никто не имел охоты что-либо уточнять. Но я-то,
конечно, знала… хотя и не наводила справок, – продолжала со всей
откровенностью графиня, – и хотя, как вы сами понимаете, мы ни разу
слова не сказали об этом – я имею в виду себя и Озмонда. Вам ведь
легко представить себе, как он молча на меня смотрит – вот так, чтобы
все поставить на место или, точнее говоря, чтобы поставить на место
меня,
если бы мне вздумалось пикнуть. Но
я никогда даже не
намекнула ни одной живой душе, если вы способны этому про меня
поверить; клянусь вам, моя дорогая, вы первая, кому я рассказываю: с
тех самых пор – ни с кем ни гу-гу. Прежде всего она моя
племянница… дочь моего брата, этого мне было вполне достаточно.
Что же касается ее настоящей матери!.. – Но тут поразительная
тетушка
Пэнси невольно осеклась, увидев лицо невестки, с которого
на нее смотрели такие глаза, какие ей никогда еще не доводилось
видеть.
Имя не было названо, и все же Изабелла едва удержала рвущееся с
губ эхо неназванного. Она опять села на диван и опустила голову.
– Зачем вы мне это рассказали? – спросила она, и графиня с трудом
узнала ее голос.
– Затем, что мне тошно было оттого, что вы не знаете. Мне, ей-
богу, тошно было, дорогая, оттого, что я вам этого не рассказала давно;
будто я по глупости все никак не могла улучить минуту! Не сердитесь,
моя дорогая, но ça me dépasse,
[172]
как вы, судя по всему, умудряетесь
не видеть того, что творится прямо у вас под носом. Так вот, это ведь
тоже своего рода услуга – оберегать простодушное неведение,
хотя я
всю жизнь не очень-то была способна на такие услуги; кстати, раз уже
зашла об этом речь, о помалкивании ради интересов брата, мой запас
добропорядочности на сей счет тоже, как видно, иссяк. Тем более что
это ведь не какая-нибудь черная клевета, – добавила неподражаемая
графиня. – Все обстоит именно так, как я говорю.
– У меня никогда и мысли не было, – сказала через несколько
секунд Изабелла, и при всей очевидной неразумности этого признания
взгляд, который она, подняв голову, устремила на графиню, полностью
подтвердил его искренность.
– Верю, хотя верилось с трудом.
Неужели вам никогда не
приходило в голову, что шесть-семь лет он был ее любовником?
– Не знаю.
Достарыңызбен бөлісу: