Глава тридцать первая
Тейт
Я пытаюсь слушать Корбина, который пересказывает мне свой
разговор с мамой, но думать могу только об одном: Майлз вернется
домой в любую минуту…
Его не было десять дней. Еще никогда мы не расставались так надолго,
не считая тех нескольких недель, когда мы не разговаривали.
— Ты уже сообщила Майлзу? — спрашивает Корбин.
— О чем?
— Что переезжаешь.
Он указывает на прихватку на столе рядом со мной, и я бросаю ее ему.
— Я не говорила с ним с прошлой недели. Сегодня скажу, наверное.
Если честно, мне всю неделю хотелось сообщить Майлзу, что я нашла
отдельную квартиру, но тогда бы пришлось либо позвонить, либо
написать, а ни то, ни другое у нас не принято. Мы переписываемся,
только когда оба дома. Вероятно, чтобы поддерживать личные
границы.
Не то чтобы переезд — такое уж большое событие. Буду жить всего в
паре кварталов отсюда. От нового дома ближе и до колледжа, и до
работы. Конечно, это не современная высотка в центре города, но я
довольна.
Однако меня беспокоит, как скажется переезд на наших отношениях.
Наверное, поэтому я и не говорила ему о том, что подыскиваю себе
квартиру. В глубине души боюсь, что Майлз сочтет слишком
неудобным, если я буду жить дальше, чем через коридор, и положит
конец нашему общению.
Входная дверь открывается, и раздается быстрый стук. Я кошусь на
Корбина: он закатывает глаза.
Все еще не смирился.
Майлз входит на кухню. Его лицо готово расплыться в улыбке. Видя
Корбина, он сдерживает себя.
— Что готовишь? — любопытствует, прислоняясь к стене и скрещивая
на груди руки. Скользит взглядом по моим ногам — я в юбке, и он
все‑таки улыбается.
К счастью, Корбин стоит лицом к плите.
— Ужин, — холодно цедит он.
Медленно же он подстраивается…
Несколько секунд Майлз молча разглядывает меня.
— Привет, Тейт!
— Привет!
— Как прошли экзамены?
Его взгляд блуждает по всему моему телу, кроме лица.
— Хорошо.
— Классно выглядишь, — произносит Майлз одними губами.
Больше всего я хочу, чтобы Корбина здесь не было. Призываю все свое
самообладание, чтобы не броситься Майлзу на шею и не зацеловать до
смерти.
Корбин знает, зачем пришел Майлз. Однако мы стараемся уважать то,
что брат по‑прежнему не одобряет нашей связи, а потому не
выставляем чувства напоказ.
Майлз глядит на меня, покусывает внутреннюю сторону щеки и
теребит рукав рубашки. На кухне тишина. Корбин так и не повернулся,
чтобы поздороваться. Вид у Майлза такой, словно он вот‑вот
взорвется.
— А, к черту все! — говорит он и подходит ко мне. Берет мое лицо в
ладони и страстно целует меня прямо за спиной у брата.
Он меня целует…
Прямо за спиной у брата…
Не придавай этому значения, Тейт.
Майлз тянет меня за руки и уводит из кухни. Насколько могу судить,
Корбин так и стоит лицом к плите, изо всех сил игнорируя нас.
Все еще не может смириться.
Мы уже в гостиной, Майлз наконец отстраняется.
— Целый день не мог думать ни о чем другом. Вообще ни о чем.
— Я тоже.
Майлз тащит меня к выходу. Я подчиняюсь. Он выводит меня за дверь,
достает из кармана ключи. Его вещи в коридоре.
— Почему тут твой багаж?
— Не успел зайти домой.
Он подбирает вещи и придерживает для меня дверь.
— Ты что, сразу пошел ко мне?
Майлз забрасывает сумку на диван, чемодан ставит к стене.
— Именно, — он привлекает меня к себе. — Я же сказал: не мог ни о
чем другом думать.
— А, так ты все‑таки по мне скучал? — игриво смеюсь я.
Он мгновенно отстраняется. Его тело так напряжено, словно я только
что призналась ему в любви.
— Расслабься, — говорю я. — Нет ничего страшного в том, чтобы по
мне скучать. Это не противоречит твоим правилам.
— Пить хочешь?
Перевел разговор на другую тему. Как обычно. Идет в кухню. Все в
нем изменилось: выражение лица, улыбка, радость от встречи после
разлуки.
Я стою посреди гостиной и наблюдаю, как мир разваливается на части.
Я столкнулась с действительностью, хотя это больше похоже на
столкновение с метеоритом.
Этот мужчина даже не в состоянии признать, что скучал по мне…
Я‑то надеялась, Майлз постепенно вырвется из тисков того, что его
держит. Последние несколько месяцев я жила с убеждением, что наши
отношения развиваются слишком быстро и ему просто нужно время,
чтобы их принять. Но теперь все ясно.
Дело не в нем.
Дело во мне.
Это я не могу принять то, что между нами происходит.
— Все в порядке? — спрашивает Майлз с кухни. Он выглядывает из‑за
шкафа и ждет моего ответа.
— Ты скучал по мне, Майлз?
Он опять воздвигает между нами стену. Отворачивается и
возвращается в кухню.
— Тейт, мы таких фраз произносить не должны.
Он что, серьезно?
— Да? Майлз, это же обычная фраза. Она не предполагает постоянных
отношений. Не предполагает даже любви. Друзья говорят такое друг
другу.
Майлз прислоняется к столу и спокойно смотрит на меня.
— Но мы‑то с тобой не друзья и никогда ими не были. Не хочу
нарушать твое единственное правило и обнадеживать тебя, поэтому не
говорю ничего подобного.
Сама не могу объяснить, что со мной происходит. Как будто все слова
и поступки Майлза, когда‑либо причинившие мне боль, разом
пронзают мне сердце. Мне хочется наорать на него. Возненавидеть.
Выяснить наконец, что, черт возьми, с ним произошло. Почему его
слова ранят меня сильнее, чем любые другие.
Я устала топтаться на месте.
Устала делать вид, что не умираю от желания все о нем узнать.
Устала притворяться, что он не повсюду. Не во всем. Не мой
единственный.
— Что она с тобой сделала? — шепчу я.
— Не надо, — произносит Майлз.
Это предупреждение. Угроза.
Я устала видеть в его глазах боль и не знать, в чем причина. Устала
гадать, каких слов нельзя при нем говорить.
— Расскажи мне.
Майлз отводит глаза.
— Тейт, иди домой.
Он поворачивается к столу, берется за него обеими руками и роняет
голову на грудь.
— Как же ты меня!.. — выкрикиваю я. Разворачиваюсь и выскакиваю
из кухни. Уже в гостиной слышу, что Майлз идет за мной, и ускоряю
шаг. Бегу к двери, распахиваю ее, но Майлз бьет по ней ладонью, и она
захлопывается.
Я изо всех сил зажмуриваюсь в ожидании слов, которые окончательно
меня уничтожат, — а они непременно меня уничтожат.
Он замер, прижавшись грудью к моей спине, касаясь губами моего
уха.
— Как же я тебя затрахал, Тейт? Именно этим мы и занимаемся. Я
ясно выразился с самого начала.
Я смеюсь, а что еще остается? Разворачиваюсь и смотрю на Майлза.
Он не отступает. Еще никогда не видела его таким, это пугает.
— Ясно дал понять, говоришь? Ну и ахинею же ты порешь!
Майлз не двигается с места, только стискивает зубы.
— А что тебе не ясно? Два правила. Куда уж проще?
Я смеюсь, не веря своим ушам, а потом разом выпаливаю все, что
накипело.
— Трахаться и заниматься любовью — не одно и то же! А ты больше
месяца не просто трахаешь меня. Каждый раз, когда ты во мне, ты
занимаешься со мной любовью. Я вижу это по твоим глазам. Ты
скучаешь, когда мы не вместе. Не можешь думать ни о чем другом. Не
способен потерпеть десять секунд и зайти к себе, не увидев прежде
меня. Так что не смей говорить, будто ясно дал мне что‑то понять,
потому как более странного человека я в жизни не встречала!
Я перевожу дыхание.
Такое чувство, что не дышала целый месяц.
Теперь может делать что пожелает. С меня хватит.
Майлз отступает на несколько шагов. Его передергивает, он
отворачивается, словно не хочет, чтобы я прочла на его лице чувства,
которые бушуют внутри. Он сцепляет руки за шеей и стоит так не
меньше минуты. Изо всех сил контролирует дыхание, чтоб не
заплакать. И когда я осознаю, что происходит, сердце у меня
обрывается.
Майлз на грани срыва.
— Боже мой… — шепчет он голосом, полным боли. — Тейт, что же я с
тобой делаю?
Майлз приваливается к стене и сползает на пол. Закрывает лицо
руками, пытаясь унять раздирающие его чувства. Его плечи
содрогаются, но он не издает ни звука.
Он плачет.
Майлз Арчер плачет.
Плачет так же беззвучно и отчаянно, как в тот вечер, когда я впервые
его увидела.
Этот взрослый человек, эта неприступная, закованная в броню стена
рассыпается прямо у меня на глазах.
— Майлз… — шепчу я.
Мой голос слаб по сравнению с его непробиваемым молчанием. Я
встаю перед ним на колени, обнимаю за плечи и прижимаюсь головой
к его лбу.
Я больше ничего не спрашиваю, потому что боюсь узнать правду.
|