74
13.
Лев
– ‘Felis leo’ [Даль, 2, с.242].
14.
Чаша
– ‘часть, участь’ [Даль, 4, с.356]. Ср., как используется этот сакральный
символ в Синайской псалтыри (глаголический памятник XI века): «за
вьса еже въздастъ
мне чашу спсение прииму» [25, с.115,3-4, с.151] – διά πα̃σ ̔ο ω̃ν ̓ανταπέδωκὲ μοι ποτήριον
σωτηρίου λήψομαι [25, с.162].
15.
Облако
и
дым
– ‘заволакивающее что-либо’ [Даль,2, с.594] и ‘покрытый
туманом, скрытый’.
Итак, синергия языковой системы предполагает процессы взаимодействия двух
противоречивых начал – генерации (трансформации), выполняющие роль кодификации
языка, и диссипации, действующие только в речевой стихии и влияющие на язык своими
двумя фазами: диффузией, когда элементы из речи вначале проникают в язык. Но это не
значит, что эти элементы могут быть усвоены языком. В большинстве случаев они
отторгаются языком, и только немногие элементы приживаются в нем. Распространяются
они в языке благодаря второй фазе диссипации, которую мы обозначаем «дисперсией».
Эти новые лингвистические реалии пополняют язык, притом они могут проникнуть на
разные
уровни языка, подвергаясь кодификации в широком смысле этого слова. Такое
состояние естественного языка и его системы обозначается нами как нелинейное
(дискретное), открытое (динамическое) состояние. Кроме того, такая система
неуравновешенна, потому что диссипация и генерация по отношению друг к другу
находятся в напряженной связи: генерация всегда консервативна, а диссипация хаотична,
благодаря которой появляются в языке новые приращения. Иначе говоря, язык
подвергается развитию, в конечном счете наступает надлом и наступает фаза флуктуации,
что приводит к «перегреву» языковой системы. Однако на
новой точке аттрактора
начинается подъем и развитие языка на новом уровне. Но это такой уровень языка,
который отрицает предыдущее состояние, что затрагивает все уровни языка. Иначе
говоря, перед новым поколением предстает совершенно новый язык. Так случилось с
церковнославянским языком русского извода в конце XVII века, когда его
функционирование ограничивалось только в сакральной сфере.
Вместо литературного
кодифицированного языка возник симбиоз и ужасная эклектика, то есть функционировал
«перемешивающий слой», состоящий, например, из иноязычной и просторечной лексики.
Позже,
усилиями
многих
писателей
и
ученых
возникла
тенденция
к
переструктурированию языка, преодолевая последствия долгой флуктуации, приведшая к
установлению «нового баланса» в языке, что предвосхитило пушкинскую эпоху.
Иначе говоря, в языке формируются совершенно новые дифференциальные
признаки, которые не различают, а служат средством отождествления. «Различия, как
указывает Ю.С. Степанов, заложены в первоначальной природе элементов языка, как
элементов материальных, различия первичны, а система языка отождествляет различные
элементы посредством системы дифференциальных признаков. Дифференциальные
признаки (…) всегда, противопоставляя в одном отношении, соединяют в другом» [26,
с.302]. Вот порядок систематизации дифференциальных признаков
произволен только в
структуре диссипации. Однако в системе языка этот порядок становится не
произвольным, так как из различных возможных порядков лишь один наиболее адекватен
иерархии, объективно существующей в системе языка [Ibid, с.302].
Византийские символы ментальности проникли в язык памятников древнерусской
письменности
Киевской
Руси
благодаря
престижности
и
сакральности
церковнославянского языка, где фазы диффузии и дисперсии совпали. Здесь нельзя не
отметить роль экстралингвистических факторов, которые диктовались кафолическим
христианством. И язык, и христианская ментальность оказали влияние на те, или иные
сдвиги в сознании древнерусского
суперэтноса Киевской Руси, и эта ментальность
отражается в зеркале языка переводных и оригинальных текстов Древней Руси.
Вопросы для самоконтроля