Сборник научных трудов

 

53

 

Рис. 5. Печать 3 

 

Рис. 7. Печать 4 

 

Рис. 6. Оттиск печати 3 

 

Рис. 9. Оттиск печати 4 

 

 

Рис. 8. Печать 4, вид сбоку 

 

54 

 

 

 

Рис. 10. Печать 5 

 

Рис. 11. Печать 5, вид сбоку 

 

 

 

 

Рис. 12. Оттиск печати 5 

 

 

 

55

Историографические аспекты  

взаимодействия археологии и этнографии 

Э.Р. Ахунова 

Россия, Омск, филиал Института археологии и этнографии СО РАН 

КОЛЛЕКЦИИ МУЗЕЯ АРХЕОЛОГИИ И ЭТНОГРАФИИ ОМСКОГО 

ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА ПО КУЛЬТУРЕ СИБИРСКИХ ТАТАР 

КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ АРХЕОЛОГО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ПАРАЛЛЕЛЕЙ 

Сибирские татары – это коренное население Западной Сибири. Численность татар, проживающих 

в Западной Сибири, по Всероссийской переписи населения РФ 2002 г. составляет 889041 чел. Наиболь-

шее количество татар проживает в Новосибирской, Омской, Томской, Тюменской областях и в Алтай-

ском крае. В исторических и краеведческих музеях этих городов находятся наиболее полные этногра-

фические коллекции татар Западной Сибири.  

В Музее археологии и этнографии Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского 

(далее – МАЭ ОмГУ) собран уникальный материал по археологии и этнографии народов, населяющих 

Южную Сибирь. В частности, большое количество этнографического и археологического материала в 

этом музее собрано по истории и культуре сибирских татар. В данной статье будут рассмотрены архео-

логические и этнографические материалам по сибирским татарам именно музея МАЭ ОмГУ.  

С середины 1970-х гг. ученые ОмГУ вместе со студентами совершают этнографические и архео-

логические экспедиции по Омской, Тюменской, Новосибирской областям. Почти двадцать лет омские 

ученые  занимаются  этноархеологией.  С  этого  времени  собран  огромный  этнографический  и  археоло-

гический  материал  по  культуре  и  быту  татар  Западной  Сибири,  который  насчитывает  более 1200 

этнографических предметов и около 30 коллекций по археологиии  коренных  народов Сибири  в МАЭ 

ОмГУ.  

По этнографическим коллекциям МАЭ изданы уже 6 томов в многотомной серии «Культура народов 

мира  в  этнографических  собраниях  российских  музеев».  В  книге  «Хозяйство  и  средства  передвижения 

сибирских  татар  в  коллекциях  Музея  археологии  и  этнографии  ОмГУ» [9] содержится  описание 

коллекции  предметов,  связанных  с  хозяйственной  деятельностью  сибирских  татар.  В  нее  входит 378 

экспонатов,  и  все  они  относятся  к  предметам,  входящим  в  систему  жизнеобеспечения  татар  Западной 

Сибири. Предметы в каталоге скомпонованы в 13 групп: земледелие и скотоводство (43 ед. хр.), охота (22 

ед. хр.), рыболовство (20 ед. хр.), кедровый промысел (4 ед.хр.), лесной промысел (1 ед. хр.), обработка 

металла и дерева (29 ед.хр.), строительное дело (25 ед. хр.), изготовление рыболовных сетей (16 ед.хр.), 

прядение и  ткачество (131 ед. хр.),  обработка меха  и кожи (28 ед. хр.), первичная обработка продуктов 

питания (10 ед.хр.), весы и гири (9 ед.хр.), средства передвижения (40 ед.хр.). Как мы видим, разделы в 

каталоге  имеют  разное  количество  предметов.  Больше  всего  предметов  находится  в  разделах,  посвя-

щенных прядению и ткачеству, охоте и рыболовству, а также средствам передвижения.  

Многочисленные предметы, относятся к разделу, посвященному земледелию и скотоводству. Это 

железные  серпы (10 ед.хр.),  деревянные  вилы  и  грабли (9 ед.  хр.),  мотыги,  деревянные  лопаты (6 ед. 

хр.), тавро, ботало и др. Дата их изготовления – конец XIX – начало ХХ в.  

В  группу  предметов,  характеризующим  средства  охоты,  относятся  охотничья  натруска,  капканы, 

мышеловки  и  пять  охотничьих  подсадок.  К  предметам,  которые  используются  в  рыболовстве,  можно 

отнести 6 фителей, сделанных из ниток и веревок и дерева. Они использовались сибирскими татарами 

для летней и зимней рыбной ловли. В коллекции имеются 4 поплавка, 3 сачка из дерева и капроновых 

нитей, 2 железные остроги, багор, 4 дощечки-мерки, вырезанные ножом из дерева, 8 деревянных игл, 

2 деревянных крючка. Все эти предметы сделаны кустарным способом в большинстве случаев в начале 

ХХ в.  

Орудия труда, используемые в ремесле для обработки металла и дерева и обработки меха и кожи, 

насчитывают значительное количество предметов(57 ед. хр.). Больше всего орудий труда в коллекции 

музея  относятся  к  плотницкому  и  столярному  делу.  Это  различные  пила (6 ед.  хр.), 5 штук  тесел, 

сделанные  из  железа  и  дерева  для  различных  строительных  и  столярных  работ,  несколько  струг  для 

ошкуривания и обстругивания дерева, рубанок, стамеска, молоток. Довольно разнообразно в коллекции 

предметов обработки меха и кожи, а также пошива обуви представлены инструменты, используемые в 

этом  виде  ремесла.  Это  различные  деревянные  колодки,  используемые  татарами  для  пошива  обуви 

(11 ед.  хр.)  и 9 экспонатов  шаблонов  для  выкройки  обуви.  Шаблоны  состоят  из  двух  предметов  и 

 

56 

сделаны,  в  основном,  из  досок,  но  есть  и  картонные  шаблоны.  Эти  шаблоны  использовались  при 

раскрое кожи для головки сапог в первой половине ХХ в. В этом разделе, кроме этого, представлены 

распялки из дерева для просушивания шкур, скребки для обработки шкур, нож и шило. 

В разделе предметов, используемых в строительном деле, мы видим формы для кирпича (3 ед. хр.), 

используемых  для  изготовления  саманных  и  сырцовых  кирпичей,  которые  использовались  при 

строительстве печей и загонов для домашних животных в начале и середине ХХ в. Среди предметов, 

относящихся  к  строительному  делу,  можно  увидеть  железные  или  стальные  скобы  для  скрепления 

бревен, различные гвозди, навесы для дверей, дверные ручки, крючки. 

К  предметам,  относящимся  к  первичной  обработке  продуктов  питания,  относятся 5 маслобоек  с 

пестом, сделанными из дерева или из дерева и железа; 2 жернова из дерева и железа, используемые для 

помола зерна западносибирскими татарами. Все эти предметы изготовлены вручную и использовались с 

конца XIX до середины ХХ вв.  

В каталоге Музея археологии и этнографии ОмГУ, посвященной культуре татар Западной Сибири 

насчитывается 376 предметов [6]. 

Больше всего предметов входит в раздел «утварь и посуда» – 173 ед. хр. Это разнообразные туеса, 

ведра,  кадки,  ковши,  кувшины  и  т.д.  Вторым  по  величине  разделом  является  раздел  «Скатерти. 

Убранство  кровати» – 98 ед.хр.  Сюда  входят  ситцевые  и  хлопчатобумажные  скатерти,  кружевные 

подзоры для кровати, салфетки с вышивкой и др. В раздел «Обстановка и украшение жилых комнат» 

входит 59 предметов.  Это  шкатулки  из  дерева,  ткани,  кости;  сумочки,  рамки  для  зеркал,  циновки, 

коврики и т.д. Почти все эти предметы сделаны кустарным способом в конце XIX – первой половины 

XX  веков.  Меньше  всего  предметов  входит  в  разделы  «Музыкальные  инструменты» – 2 предмета, 

«Принадлежности детского обихода» – 16 ед. хр.; «Элементы наружного декора жилища» – 16 ед. хр.; 

«Предметы религиозного культа» – 16 ед. хр. 

Совсем недавно вышел еще один каталог Е.Ю. Смирновой «Одежда татар Западной Сибири» [7], 

который является третьим выпуском каталога коллекций, собранных этнографическими экспедициями 

ОмГУ им. Ф.М. Достоевского у татар Западной Сибири и хранящихся в Музее археологии и этногра-

фии. Эта небольшая коллекция содержит предметы одежды и украшения сибирских татар. В нее входят 

106 предметов. В разделе «Мужские головные уборы» представлено 22 предмета. В основном различ-

ные  тюбетейки.  Женская  одежда  и  головные  уборы  представлены 26 предметами.  Сюда  входят 

разнообразные  платья,  камзолы,  жакеты,  головные  уборы.  Большинство  этих  предметов  изготовлено 

кустарным способом в конце XIX – середине XX вв. Детская одежда представлена всего 3 предметами 

(детское  платье,  детская  рубашка  и  тюбетейка).  В  раздел  «Обувь  и  приспособления  для  ее  изготов-

ления»  входит 23 предмета.  Это  различные  колодки,  трафареты  для  изготовления  чирков,  сапоги).  И 

наибольшее  количество  предметов (32 ед.  хр.)  в  этом  каталоге  представлено  в  разделе  «Украшения». 

Сюда входят различные металлические серьги, бусы, подвески, кольца и т.д. 

Археологический  материал  по  сибирским  татарам  собирался  несколько  десятилетий  омскими 

археологами М.А. Корусенко, С.Ф. Татауровым и С.С. Тихоновым и др.  

«В  конце 70-х – середине 80-х  гг.  к  разработке  проблемы  интеграции  археологических  и  этно-

графических материалов, по изучению истории народов Сибири приступили Омские ученые Н.А. То-

милов,  В.Б.  Богомолов  и  новосибирский  археолог  В.И.  Соболев» [8, с. 11]. В 1993 г.  была  создана 

поисковая  группа  этноархеологов.  В  нее  вошли  археологи  Б.В.  Мельников,  С.Ф.  Татауров,  С.С.  Ти-

хонов  и  этнографы  В.Б.  Богомолов,  М.А.  Корусенко,  С.Н.  Корусенко,  А.Г.  Селезнев  и  Н.А. Томилов. 

Позже в нее также вошли археолог Л.В. Татаурова и этнограф М.Л. Бережнова. С 1993 г. начинается 

комплексное  исследование  памятников  археологии  бассейна  реки  Тара  Омской  области.  Одним  из 

первых было проведено изучение поселения Бергамак III С.С. Тихоновым. Он отмечает, что в раскопах 

найдена лепная посуда, которая относится к татарской керамике. Для нее характерны плохой обжиг и 

датируется  она  в XIV–XVII вв.  Также  в  в  раскопе  были  найдены  сильно  коррозированные  железные 

изделия: три гвоздя, небольшой нож, железная петля, два наконечника. Изделия из кости представлены 

обломком  рукояти  и  наконечником.  Бронзовые  изделия  представлены  тремя  обломками  от  котла  и 

двумя пуговицами.  

В 1988–1990 гг. близ деревни Черталы Б.В. Мельников раскапывал поселение и могильник второй 

половины XVII – начала XVIII в., была собрана коллекция изделий из метала, глины, бересты.  

Наряду  с  металлическими,  керамическими,  костяными  предметами  в  раскопах  тюркского  населения 

бассейна р. Тара находят небольшое количество и в плохой сохранности текстильные изделия. Как отмечает 

В.Б.  Богомолов  «Небольшая  коллекция  тканей  была  получена  в 1993 г.  при  исследовании  могильника 

Бергамак II, отдельные  фрагменты  обнаружены  при  раскопках 1990 г.  могильника  Черталы I. Эти  ткани 

четко датируются на основе анализа сопроводительного инвентаря серединой XVII в.» [1, с. 113]. В.Б. Бо-

гомолов  отмечает,  что  даже  на  основе  имеющейся  небольшой  коллекции  можно  судить  о  преобладании 

привозных  тканей  для  одежды  и  бытовых  предметов,  что  говорит  о  заметных  экономических,  торговых 

связях с русским населением. [1, с. 116].  

 

57

Еще один вид археологических предметов, найденных на раскопе – это металлические предметы 

(украшения) – счетные  пфенниги  и  жетоны  из  позднесредневековых  могильников,  обнаруженных  в 

низовьях р. Тары (Муромцевский и Большереченский районы омской области). Жетоны часто исполь-

зовались  в  качестве  украшения  тюркским  населением  Сибири.  М.А.  Корусенко  и  О.А.  Милищенко 

пишут, что « большинство жетонов имеют одно-два отверстия по краю кружка, расположенного чаще 

всего  так,  чтобы  не  нарушилось  центральное  изображение.  Замечено,  что  отверстия  располагаются  в 

верхней части жетона, если это кулон или часть подвески (ожерелья), или сбоку от изображения, если 

это  браслет,  а  иногда  и  ожерелье» [5, с. 117]. Эти  исследователи  пришли  к  выводу,  что  монеты  и 

жетоны использовались в качестве украшения и представлялся весьма устойчивым элементом культуры 

тюркского населения региона.  

В погребениях XVIII в. на территории Западной Сибири различные виды украшений встречаются 

довольно  часто.  В  ходе  раскопок  у  д.  Черталы  Муромцевского  района  Омской  области  в  насыпи  над 

погребением обнаружены остатки деревянного сундука с железной обивкой. В  ней были обнаружены 

фарфоровая чашка, стеклянное зеркало и остатки накосного украшения. Как сообщают В.Б. Богомолов 

и Б.В. Мельников «…украшение из погребения № 55 Черталинского могильника состоит из двух частей 

–  полосы  кожи  и  многослойной  подвески. ... Кожаная  лента  служила  основой  для  крепления  разно-

образных  украшений,  которые  сплошь  покрывали  ее  поверхность» [3, с. 50, 52]. Далее  они  делают 

вывод  о  том,  что  некоторые  виды  накосных  украшений  встречаются  у  народов  Средней  Азии  и  воз-

можно они попали в Сибирь вместе с выходцами из южных районов Средней Азии и распространились 

среди  населения  Западной  Сибири . Как  отмечают  они  далее  «Практически  одинаковые  накосные 

украшения бытовали у сибирских, казанских татар и казахов» [3, с. 56]. 

Имеются  еще  археологические  находки,  которые  относятся  к  украшениям – это  стеклянные  укра-

шения,  в  том  числе  и  бусы.  Н.П.  Довгалюк  пишет  «в  могильнике  Бергамак II в 14 погребениях  было 

обнаружено 207 бусин  из  стекла,  сердолика,  перламутра … помимо  бус,  стекло  часто  использовалось  в 

качестве декора на металлических украшениях: браслетах, серьгах, перстнях» [4, с. 67].  

Среди археологических находок, у коренного населения Западной Сибири XVII–XVIII вв. в районе 

бассейна  р.  Тара  встречаются  изделия  из  бересты.  В.Б.  Богомолов  и  Б.В.  Мельников  замечают,  что 

«сибирские татары делали из бересты крышу зимнего жилища, покрышки для летних шалашей, лодки, 

разнообразную  посуду,  табакерки,  ножны  для  ножей,  игрушки,  поплавки» [2, с. 58]. Кроме  того,  они 

отмечают, что «раскопки археологических памятников XVI–XVIII вв. дают большое количество изде-

лий  из  бересты – туесов, деталей  обуви,  специальных  футляров-накосников,  сумок и  т.д.  Кроме  того, 

береста  широко  применялась  в  домостроительстве  и  погребальном  обряде.  Многие  из  них  можно 

реконструировать и соотнести с этнографическими источниками» [2, с. 58]. При реконструкции можно 

воспользоваться не только письменными источниками и музейными экспонатами, но и богатым опытом 

народных умельцев.  

Таким образом, мы видим, что многие археологические находки XVI–XIX вв., такие как железные 

орудия труда, охоты, рыболовства, остатки металлической и керамической утвари, изделия из бересты, 

остатки ткани, железные и стеклянные украшения и др. Сравнивая археологические предметы позднего 

средневековья на территории Западной Сибири с этнографическими предметами, которые относятся, в 

основном,  к  середине XIX – середине  ХХ  вв.,  мы  можем  провести  реконструкцию  материальной 

культуры народов, населяющих Западную Сибирь, в частности сибирских татар.  

Список литературы 

1. Богомолов В.Б. Ткани XVII в. тюркского населения бассейна р. Тары // Этнографо-археологические 

комплексы: проблемы культуры и социума. – Новосибирск: Наука, 1996. – Т. 1. – С. 112–116. 

2. Богомолов В.Б., Мельников Б.В. Изделия из бересты у населения XVII–XVIII вв. бассейна р. Тары // 

Этнографо-археологические комплексы: проблемы культуры и социума. – Новосибирск: Наука, 1997. – Т. 2. 

– С. 58–68. 

3.  Богомолов  В.Б.,  Мельников  Б.В.  Накосное  украшение XVII века  из  Черталинского  могильника // 

Этнографо-археологические комплексы: проблемы культуры и социума. – Новосибирск: Наука, 1997. – Т. 2. 

– С. 49–58. 

4.  Довгалюк  Н.П.  Стеклянные  украшения  из  могильника  Бергамак II // Этнографо-археологические 

комплексы: проблемы культуры и социума. – Новосибирск: Наука, 1997. – Т. 2. – С. 68–79. 

5.  Корусенко  М.А.,  Милищенко  О.А.  Счетные  пфенниги  из  памятников  в  низовьях  р.  Тары // Этно-

графо-археологические  комплексы:  проблемы  культуры  и  социума. – Новосибирск:  Наука, 2002. – Т. 5. – 

С. 110–121. 

6. Культура татар Западной Сибири в коллекциях Музея археологии и этнографии Омского государст-

венного университета. – Омск: Изд-во Омск. гос. пед. ун-та, 2003. – 216 с. 

7.  Смирнова  Е.Ю.  Одежда  татар  Западной  Сибири  в  коллекциях  Музея  археологии  и  этнографии 

Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского. – Омск: Издательск. дом «Наука», 2009. – 

142 с.  

 

58 

8.  Тихонов  С.С.,  Томилов  Н.А.  Этнографо-археологические  комплексы:  проблемы  конструирования  и 

изучения  (по  материалам  культуры  татар  и  русских  Тарского  Прииртышья XVI–XX вв.) // Этнографо-

археологические комплексы: проблемы культуры и социума. – Новосибирск: Наука, 1997. – Т. 2. – С. 10–17. 

9. Хозяйство и средства передвижения сибирских татар в коллекциях Музея археологии и этнографии 

Омского государственного университета. – Новосибирск: Наука, 1999. – 262 с. 

В.В. Гайко 

Россия, Омск, филиал Института археологии и этнографии СО РАН 

ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ ИСТОРИЯ ВЕРХНЕГО ПРИОБЬЯ 

I

 

тыс. н.э.

  

В РАБОТАХ М.П. ГРЯЗНОВА 

В предлагаемой работе мы обращаемся к научному наследию одного из крупнейших отечествен-

ных археологов М.П. Грязнову. Безусловно, что для полного и всестороннего анализа творчества Ми-

хаила  Петровича  необходимо  полноценное  монографическое  исследование.  В  данном  сообщении  мы 

затронем всего один аспект, связанный с представлениями М. П. Грязнова об истории племен Верхнего 

Приобья в I тысячелетии н.э. На материалах выделенной им верхнеобской культуры встала острейшая 

дискуссия,  продолжавшаяся  несколько  десятилетий  и  имевшая  принципиальное  значение  для 

понимания этногенетических процессов на территории всей Западной Сибири. 

Согласно  М.П.  Грязнову, II–III вв.  явились  переломными  в  истории  древних  племен  Верхнего 

Приобья, так как на протяжении I тыс. до н.э. наблюдалось последовательное развитие культуры одной 

и  той  же  этнической  группы.  Начиная  же  примерно  со II века  нашей  эры  внешний  облик  археоло-

гических памятников в Верхнем Приобье меняется принципиальным образом. Это вызвало появление 

новой культуры, принесенной сюда извне. Памятники данной территории своеобразны и имеют резкие 

отличия от памятников соседних территорий. На основании этого М.П. Грязнов выделил эти памятники 

в отдельную группу и присвоил им название – верхнеобская культура, прошедшая в своем развитии три 

этапа. Остановимся на каждом из них отдельно.  

Первый этап получил название одинцовского (II–IV вв. н.э.). Он ознаменовался появлением нова-

ций  в  развитии  племен  лесостепного  Приобья.  Анализируя  один  из  важных  для  этнической  харак-

теристики элементов материальной культуры керамику, М.П. Грязнов отмечает новые черты в форме, 

орнаменте,  способе  лепки  и  приходит  к  выводу,  что  она  «не  имеет  аналогов  в  среде  южносибирских 

племен того же времени и предшествующих периодов» [1, c. 113]. Автор относит ее к одному из вари-

антов  посуды,  созданной  древними  племенами  Северного  Приуралья  и  северо-западной  Сибири. 

Появление  такого  рода  керамики  в  одинцовский  период  совпадает  с  трансформацией  всего  внешнего 

облика  культуры  племен  лесостепного  Приобья.  На  основании  этого  М.П. Грязнов  делает  следующее 

заключение: «Культура верхнеобских племен одинцовского этапа не представляет собой продукт мест-

ного  развития,  а  принесена  извне,  с  северо-запада,  из  среды  древнейших  угорских  племен,  вероятно 

переселившихся  сюда  из  ближайших  районов  племенем  или  племенами,  которые  если  не  вытеснили 

или  уничтожили  прежнее  население  Верхней  Оби,  то,  во  всяком  случае,  полностью  его  ассими-

лировали» [1, c. 113].  

Кардинальные изменения в это время имели место быть и в погребальном обряде. Что нашло свое 

отражение в следующем. Во-первых, ориентировка погребенных в могиле изменилась с юго-западной 

головы,  что  было  характерно  для  всех  предшествующих  периодов  на  северо-восточную.  Во-вторых, 

появились  поминальные  тризны  на  кладбище,  не  практиковавшиеся  ранее,  но  присущие  для  после-

дующих этапов развития верхнеобской культуры.  

В решении вопроса о происхождении населения этого этапа, по мысли М.П. Грязнова, большое зна-

чение должен иметь палеоантропологический материал. Но те немногие исследованные В.П. Алексеевым 

черепа принадлежали к смешанному монголоидному типу, в связи с чем решение вопроса о происхож-

дении физического типа одинцовских племен было очень затруднено так как «отмечаемая по археологи-

ческим памятникам смена населения  заключалась в  замене, может быть, не полной, одной группы сме-

шанного монголоидного типа другой, также монголоидного типа и также смешанной» [1, c. 114].  

Затруднения у М.П. Грязнова вызвал вопрос об общественном строе населения Верхнего Приобья, 

так  как  имеющиеся  данные  не  дают  никаких  указаний  на  то,  что  общество  преодолело  стадию  пер-

вобытно-общинного строя. Также почти ничего нельзя сказать и об особенностях мировоззрения и ре-

лигиозных представлениях.  

М.П. Грязновым была приведена характеристика хозяйства племен одинцовского этапа. В целом, 

по мысли автора, хозяйство являлось «оседлым, не специализированным, а в равной мере основанным 

как на разведении скота и земледелии, так и на охотничьем и рыбном промыслах [1, c. 115].  

 

59

Следующий  период  в  развитии  верхнеобской  культуры – это  переходный  этап.  Выделение  этой 

ступени  обусловлено  тем,  что  она «… очень  четко  отражена  в  формах  вещевого  материала  из 

погребений» [1, с. 117]. Вместе с тем, каких либо существенных изменений в хозяйстве и общественной 

жизни населения, а также в его бытовом укладе по сравнению с одинцовским периодом не произошло. 

При  датировке  переходного  этапа  М.П.  Грязнов  использовал  аналогии  типам  вещей  с  памятников 

таштыкской  культуры  на  Енисее  и  сарматских  погребений  на  Верхней  Волге  (подвески  в  форме 

скифского  котла),  пьяноборской  культуры  Приуралья  (серьги  из  мужских  погребений),  с  Первого 

Катандинского  могильника  на  Алтае  (серьги  из  женских  погребений)  и  с  рязанских  могильников IV–

VII вв. (гривны). Таким образом, автор допускает широкий взаимообмен и контакты лесных, лесостепных 

и степных племен на огромных территориях. Для памятников переходного периода наиболее характерной 

является  глиняная  посуда,  очень  близкая  по  форме  и  орнаменту  к  одинцовской.  При  этом,  как  под-

черкивает М.П. Грязнов, близость настолько сильная, что некоторые сосуды могли бы быть отнесены как 

к тому,  так и к другому этапу.  Однако, в отличие от одинцовской посуды, в  переходном этапе  «нет ни 

одного горшка с четко отвороченным венчиком и тем более с узким горлом» [1, c. 122]. На данном этапе 

развития верхнеобской культуры население, также как и в одинцовском продолжает вести оседлый образ 

жизни при развитом скотоводстве. Большую роль в хозяйстве играет коневодство. М.П. Грязнов отмечает, 

что  в  данный  период  уже  не  встречается  погребений  с  конем,  но  при  этом  имели  место  жертво-

приношения  коня  при  намогильных  тризнах  и  оставление  его  шкуры  на  кладбище.  Имеющиеся  мате-

риалы, как подчеркивает М.П. Грязнов не позволяют говорить о наличии других видов скота в хозяйстве, 

что касается земледелия, то о его наличии можно только предполагать.  

Крупное  значение,  как  и  в  предыдущий  период,  продолжает  играть  охота,  в  структуре  которой 

большое  значение  принадлежало  промыслу  пушного  зверя.  Подтверждением  этому  служат  находки 

роговых  наконечников  стрел  в  форме  набалдашников,  рассчитанных  на  то,  чтобы  оглушить  зверя 

ударом не испортив шкуры.  

В след за переходным этапом в развитии верхнеобской культуры М.П. Грязнов выделяет фомин-

ский  этап.  Что  касается  датировки  указанного  этапа,  то  он  вызывает  определенные  затруднения,  по 

замечанию самого автора, и имеет принципиальное значение для понимания этноисторических процес-

сов не только в районе Верхней Оби, но и всей Западной Сибири. М.П. Грязнов считал фоминский этап 

синхронным  ломоватовской  культуре  раннего  средневековья  Приуралья  и  усть-полуйской  в  Нижнем 

Приобье. В.Н. Чернецов датировал усть-полуйскую культуру ананьино-пьяноборским временем (IV в. 

до н.э. – I в н.э.), а фоминский этап, в памятниках которого много аналогий Усть-полую, – II в. до н.э. – 

II в. н.э. Таким образом, на материалах верхнеобской культуры встала сложнейшая проблема датировки 

комплексов  фоминского  этапа  и  усть-полуйской  культуры [2, с. 148]. При  решении  обозначенной 

проблемы М.П. Грязнову пришлось вступить в острейшую дискуссию с В.Н. Чернецовым. Вот что пи-

шет  он  по  этому  поводу: «… возникают  значительные  разногласия  в  датировке  фоминского  этапа. 

Мною он относится к VII–VIII вв. В.Н. Чернецовым ко II в. до н.э. II в. н.э. В зависимости от того, как 

будет  определена  дата  памятников  фоминского  этапа,  коренным  образом  меняются  наши  пред-

ставления об историческом процессе не только в районе Верхней Оби, но и значительно шире – по всей 

северо-западной Сибири» [1, c. 133]. Эта проблема станет объектом обсуждения на страницах научной 

печати в течение 1960–1970-х гг. и, как отмечает В.И. Матющенко, только сейчас приближается к раз-

решению [2, c. 148].  

Определяя время существования фоминского этапа М.П. Грязнов исходит из следующих сообра-

жений.  Во-первых,  какие-либо  аналогии  вещам  фоминского  этапа  в  памятниках  первых  веков  нашей 

эры в других районах степной полосы отсутствуют. Во-вторых, существуют довольно близкие аналогии 

в памятниках лесной полосы Сибири и Приуралья, в среде родственных по культуре племен. Среди них 

наиболее близким и хорошо датируемым памятником является могильник в Архирейской заимке около 

Томска. С могильниками фоминского этапа его роднит схожесть погребального обряда, тип керамики 

(полусферические  горшки  с  косо  срезанным  внутрь  венчиком)  и  «наличие  бронзовых  изделий  в  так 

называемых пермских типов» [1, c. 135]. Сам же могильник датируется следующим образом. С одной 

стороны, датирующим материалом выступают бронзовые бляшки и пряжки от поясных наборов, най-

денные в восьми курганах. Предметы аналогичные им были характерны для ранней группы погребений 

VI–VII  вв.  в  Кудыргэ  на  Алтае  и  ранней  группе  погребений VI–VII вв.  Борисовского  могильника  на 

Северном  Кавказе.  С  другой  стороны,  для  датировки  были  использованы  китайские  монеты.  Всего  в 

курганах найдено шесть монет, относящихся ко времени правления основателя танской династии Гоа-

цзу (618–626 гг.).  Факт  нахождения  в  могилах  монет  одного  времени  указывает  на  то,  что  время 

сооружения  этих  могил  близко  к  времени  изготовления  монет.  Таким  образом,  могилы,  как  и  весь 

могильник у Архиерейской заимки следует датировать VII в., «а поселения и могильники фоминского 

этапа  на  Верхней  Оби,  по  аналогии  с  ними,  несколько  шире VII–VIII вв.  Эта  дата  и  должна  быть 

принята для фоминского этапа» [1, c. 135]. 

На  последнем  этапе  развития  верхнеобской  культуры  хозяйство  ее  представителей  по-прежнему 

оставалось охотничье-скотоводческим при оседлом образе жизни. Обнаруженные кости коровы, лошади, 

 

60 

овцы, козы, собаки позволили автору сделать заключение о том, что «фоминские племена имели в своем 

стаде всех основных домашних животных» [1, c. 140]. Многочисленные находки железных удил и чере-

пов  лошади  от  намогильных  тризн  свидетельствуют  о  значительной  роли  в  хозяйстве  коня.  Признает 

М.П. Грязнов и наличие земледелия у племен этого периода, правда еще слаборазвитого. Но в отличие от 

одинцовского  этапа  о  его  наличии  свидетельствует  уже  не  только  косвенные  данные.  В  частности 

найденные  на  городище  Ирмень I остатки  ручной  зернотерки.  По  предположению  автора,  земледелие, 

вероятнее всего, было мотыжным и не доставляло хозяйству большого количества зерновых продуктов. 

Очень  интересен  один  момент,  отмеченный  исследователем  при  анализе  костного  материала  из  упомя-

нутого городища. Там кости диких животных (косуля, марал, лось, бобер, барсук) составляли в культур-

ном слое 31 % от общего числа костных остатков. «Судя по этим находкам, – пишет М.П. Грязнов – около 

одной трети мясной пищи жители поселка добывали охотой» [1, c. 141]. Присутствие в остеологическом 

материале  костей  рыб  и  находки  грузил,  сделанных  из  плоских  галек,  позволили  М.П.  Грязнову  вести 

речь о наличии такой отрасли как рыболовство. В общем и целом М.П. Грязнов полагает, что хозяйство 

племен  фоминского  этапа  было  в  равной  мере  основано  как  на  отраслях  производящей  экономики 

(скотоводство и земледелие), так и на отраслях присваивающей (охота и земледелие).  

Важнейшим  моментом,  на  котором  останавливается  и  акцентирует  внимание  исследователь  при 

характеристике фоминского этапа, является вопрос об общественном строе племен верхнеобской куль-

туры на заключительной стадии ее развития. Пристально обратиться к данному эпизоду М.П. Грязнова 

побудили  сюжеты  из  социально-политической  жизни соседних с  «верхнеобцами»  племен.  Так,  к VII–

VIII  вв.  у  древних  племен  Алтая  сложились  патриархально-феодальные  отношения,  следствием  чего 

явились образование мощного государства – Первого тюркского каганата и выход алтайских тюрок на 

широкую историческую арену. Параллельно с вышеуказанными процессами, имевшими быть на Алтае, 

грань  первобытно-общинного  строя  переступили  и  племена  кочевников  на  Енисее,  Монголии  и 

Центральной  Азии.  В  связи  с  этим,  указывает  М.П.  Грязнов, «чрезвычайно  важно  определить  форму 

общественного  строя  верхнеобских  племен:  включились  ли  они  в  процесс  формирования  классового 

общества  южносибирских  и  центральноазиатских  народов  или  сохранили  еще  по-прежнему  патриар-

хально-родовой строй» [1, c. 144]. Далее автор отмечает полное отсутствие письменных памятников об 

истории  племен  фоминского  этапа,  что  делает  решение  данного  вопроса  крайне  затруднительным, 

поскольку  приходится  оперировать  исключительно  археологическими  источниками.  Но  не  смотря  на 

это,  сделать  некоторые  предположения  автору  все  же  представляется  возможным.  Ход  рассуждений 

исследователя  следующий.  Поскольку,  основой  неспециализированного  хозяйства  и  слаборазвитой 

торговли одновременно выступали охота, рыболовство, скотоводство и земледелие каждое по отдель-

ности  доставлявшее  ограниченное  количество  продуктов,  то  все  это  не  могло  вести  к  концентрации 

богатства в отдельных руках и не создавало благоприятную почву для классового расслоения. Следо-

вательно,  можно  вести  речь,  по  мнению  автора,  о  значительном  отставании  в  социальном  развитии 

племен лесостепного Приобья по сравнению с их соседями – степными кочевыми народами. В защиту 

высказанного  тезиса,  помимо  теоретических  рассуждений  М.П. Грязнов  приводит  и  конкретный 

археологический  материал.  Так  на  поселениях I тыс.  н.э.  в  районе  деревни  Ирмень  видно,  что  все 

жилища располагаются тесной группой и ни одно из них не выделяется среди других ни размерами, ни 

каким  особым  положением.  Отсутствует  какая-либо  разница  между  погребениями  в  могильнике  на 

Ближних  Елбанах. «Отличие  в  относительном  богатстве  инвентарем  некоторых  могил  настолько 

незначительны, что не могут служить указанием на принадлежность погребенных в них людей к иному, 

чем  в  остальных  погребениях,  социальному  слою  общества.  Также  и  в  тех  могилах,  где  погребены 

трупы  умерших,  а  не  их  пепел,  нет  никаких  данных,  позволяющих  судить  о  социальной  принадлеж-

ности погребенных» [1, c. 142]. 

Определенные сдвиги, по замечанию М.П. Грязнова имели место в религиозных представлениях. 

Население  фоминского  этапа  перешло  к  новому  обряду  погребения – трупосожению.  Труп  умершего 

сжигался на сильном огне. В могилу погребали пепел сожженного человека, и пища в горшках на доро-

гу  в  воображаемый  загробный  мир.  Касаясь  вопроса  этнической  принадлежности  населения  фомин-

ского этапа, М.П. Грязнов связывает его не со степными племенами, как это делал В.Н. Чернецов, а с 

расселившейся в этот период времени в лесной и лесостепной полосе Сибири и Северного Приуралья 

группой  родственных  им  угорских  племен.  Процесс  сложения  древнеугорских  групп  как  полагал 

М.П. Грязнов протекал в Приуралье, откуда они постепенно распространились по Западной Сибири. 

Таким  образом,  М.П.  Грязнову  удалось  развернуть  широкие  построения  по  истории  Верхнего 

Приобья и охарактеризовать культуру его населения. 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: