Сборник научных трудов

 

67

попытка найти точки соприкосновения между типологическим методом В.А. Городцова и марксистской 

теорией  производительных  сил.  Суть  этого  метода  заключается  в  том,  что  его  сторонники  основной 

движущей  силой  исторического  прогресса  объявляли  производительные  силы  общества,  их  эволюция 

обуславливала  все  остальные  стороны  общественной  жизни.  Показателем  уровня  развития  произ-

водительных  сил  общества,  по  мнению  сторонников  метода,  являются  орудия  труда.  Следовательно, 

через  изучение  изменений  последних  можно  проследить  эволюцию  производительных  сил  общества, 

что,  в  итоге,  позволит  реконструировать  различные  стороны  социальной  жизни  древности  и  средне-

вековья.  Провозглашалось,  что  археология  сама,  используя  свои  методы  и  средства,  может  восста-

новить картину прошлого, не обращаясь к палеоэтнологии и этнологическим концепциям [2, с. 8–12; 3, 

с. 39, 58]. 

У представителей московской палеоэтнологической школы взгляды на репрезентативность архео-

логических  источников  были  диаметрально  противоположными.  Как  констатирует  Н.И.  Платонова  в 

автореферате  докторской  диссертации, «русские  палеоэтнологи  отрицали  возможность  исторической 

реконструкции минувших эпох по одним археологическим данным (подчеркнуто мною. – А.О.). С их 

точки  зрения,  интерпретировать  памятники  следовало  на  основании  тех  закономерностей,  которые 

устанавливаются на материалах живой этнографической культуры (подчеркнуто мною. – А.О.). … На 

практике, на этнографическом материале в экспедициях шла отработка представлений о несовпадении 

языковых и культурных характеристик этнической общности, о различных путях историко-культурного 

процесса, о явлениях смены языка при непрерывности в развитии материальной культуры (подчеркнуто 

мною. – А.О.)» [10, с. 37, 38].  

В  начале 1930-х  гг.  палеоэтнологическая  школа  подверглась  «разгрому»,  отказаться  от  своих 

взглядов пришлось и группе «нового археологического направления» [1, с. 46–48]. В науке до начала 

1950-х  гг.  утвердилась  официально  одобренная  концепция  автохтонного  происхождения  народов  язы-

коведа Н.Я. Марра. Согласно этому учению, языкотворческий процесс един во всех языках и непосред-

ственно отражает ход истории. Следовательно, язык любого современного народа представляет собой 

развитие  языка  древнего  населения,  проживавшего  ранее  на  этой  территории.  Свои  языковедческие 

выводы Н.Я. Марр некорректно, как показало дальнейшее развитие науки, сопоставлял с данными ар-

хеологии:  этапы  развития  языка,  считал  Николай  Яковлевич,  совпадали  с  этапами  развития  мате-

риальной  культуры  этноса.  В  результате  его  построений  оказывалось,  что  все  современные  народы 

жили на определенных территориях начиная с древности, у них изменялись только название и язык. В 

свою  очередь,  эти  выводы  «подстраивались»  под  марксистскую  теорию  смены  общественно-

экономических формаций. Любой намек на миграцию населения в древности рассматривался как при-

верженность «буржуазной, колониальной теории миграций» [6, с. 193, 194]. Именно влиянием теории 

Н.Я.  Марра  объясняется  отстаивание  А.П.  Смирновым  во  второй  половине 1940-х  гг.  точки  зрения  о 

автохтонном происхождении казанских татар и чуваш [13, с. 80; 14, c. 5–26].  

Однако  в  вышедших  из  печати  во  время  господства  «марризма»  и  начала  его  «погрома»  публи-

кациях  исследователя  чувствуется  влияние  палеоэтнологии.  Несмотря  на  то,  что  в  свое  время 

А.П. Смирнов  был  противником  этой  научной  школы,  в  его  признанных  классическими  работах 

«Волжские булгары» и «Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и При-

камья» мы видим синтез постулатов палеоэтнологии с основами типологического метода. Ученый стро-

ит типологические ряды, началом которых выступают реально функционировавшие в этнографической 

реальности XVIII–XX вв.  вещи  или  объекты.  Проанализировав  относительно  современные  данные, 

А.П. Смирнов «ведет» типологический ряд в более ранние эпохи, стремясь через промежуточные типы 

найти  исходный  тип  вещей  и  исторически  проинтерпретировать  его,  основываясь  на  данных  этно-

графии.  Изучение  относящихся  к XVIII в.  описаний  жертвенных  мест  хантов  и  манси,  соотнесение 

сведений с археологическим материалом, позволило А.П. Смирнову сформулировать гипотезу о жерт-

венном характере Гляденовского костища («Изучение жертвенных мест намечает прямую связь костищ 

XVIII  в.  с  более  ранними  культурными  памятниками,  в  конце  концов,  восходящими  к  Гляденовскому 

костищу») [16, с. 252]. На основании данных этнографов XIX в. был сделан вывод об использовании в 

культовых  целях  попавших  в  руки  населения  Прикамья  в  раннем  средневековье  предметов  сасанид-

ского  искусства [16, с. 252, 253]. Прототипы  некоторые  форм  татарских  серег XVIII–XIX вв.  ученый 

видел  в  аланских  материалах  раннего  средневековья [12, с. 21, 22]. Используя  в  качестве  промежу-

точного  типа  материалы  архитектуры  г.  Касимова,  ученый  доказывал  преемственность  основных 

элементов  устройства  домов  булгар  и  современных  ему  казанских  татар [12, с. 78]. Истоками  поли-

хромной  раскраски  домов  последних  А.П.  Смирнов  называл  полихромные  изразцы  булгарских  домов 

золотоордынского периода [12, с. 78, 79]. Используя данные этнографии, А.Смирнов делал бесспорный 

вывод о том, что «современное ювелирное искусство татар сложилось и развилось на базе булгарского» 

[12. с. 79]. Может быть подвержено критике утверждение ученого о происхождении татарской сфери-

ческой  шапки  от  головного  убора  ананьинской  эпохи – в  огромном  по  хронологическому  диапазону 

типологическом ряду нет «промежуточных» типов вещей [12, с. 80]. Отдельно следует отметить факт 

того, что на основе записанных этнографами мифов народов Прикамья, А.П. Смирнов интерпретировал 

 

68 

изменения  в  построенных  им  типологических  рядах  бронзовых  зооморфных,  смешанных  и  антро-

поморфных изображений, найденных в означенном регионе [16, с. 252–274]. 

В начале 1950-х гг., после потери теорией Н.Я. Марра поддержки И.В. Сталина, у исследователей 

появилась  возможность  подойти  к  решению  проблем  методологии  синтеза  вещественных  и  этногра-

фических  источников  с  иных  позиций.  Характеризуя  обстановку  тех  лет,  в  одном  из  писем  своей 

казанской ученице А.М. Ефимовой он писал: «В Москве начинается критика книги Т.С. Пасек (Перио-

дизация  Трипольских  поселений (III–II тысячелетие  до  н.  э.) (М.–Л., 1949). – А.О.).  На  днях  на  засе-

дании первобытного сектора [А.Я.] Брюсов выступил с критикой второй части книги и ее построения 

средне-днепровской культуры. Туман, навеянный [Н.Я.] Марром, понемногу начинает рассеиваться. У 

археологов – основной грех [Н.Я.] Марра – стабильность был развит довольно широко. Стадии и взры-

вы привели Пасек к генетической связи триполья и средне-днепровской культуры – скифов – и полей 

погребений и северный неолит – с фатьяновской культурой – у [О.Н.] Бадера» [8]. 

Теоретической базе, казалось бы, забытой к середине XX в. палеоэтнологии близки высказанные 

А.П. Смирновым во время «хрущевской оттепели» воззрения на проблемы этногенеза. Наиболее четко 

позиция  ученого  представлена  в  статье 1957 г. «Археологические  памятники  Чувашии  и  проблема 

этногенеза чувашского народа» [11, с. 5–27]. Ученый считал, что проблема происхождения любого на-

рода включает ряд вопросов: как складывался тот или иной этнос, как создавался и формировался его 

язык,  когда  и  как  появилось  имя  народа.  Анализ  данных  по  этим  вопросам  должен  происходить 

самостоятельно. Только после того, как будут прослежены пути развития всех элементов, они должны 

быть сопоставлены друг с другом. Формирование языка – область лингвистики, вопрос об имени народа 

–  сфера  для  историков  и  лингвистов,  вопрос  этнического  развития – область  археологии,  этнографии, 

антропологии и, на поздних стадиях, – истории. Из всех выше перечисленных дисциплин А.П. Смирнов 

отдавал  предпочтение  археологии,  которая  может  наиболее  объективно  представить  картину 

этногенеза.  

Ученый отмечал, что процесс формирования народов на разных ступенях общественного развития, 

по  мнению  ученого,  имеет  отличительные  черты: «Одну  специфику  имеют  процессы  эпох  верхнего 

палеолита, мезолита и неолита, протекающие в замкнутых родовых группах, другую – в эпоху бронзы, 

когда складываются большие этнические единства, и, наконец, в эпоху железа, в эпоху распада родовых 

отношений, когда  формируется  территориальная  община» [11, с. 5]. Эти  положения  явились  для  него 

важнейшей  методологической  основой  этногенетических  исследований  по  происхождению  мордвы, 

марийцев, башкир, татар и чуваш [6, с. 195–223]. В письме А.М. Ефимовой, А.П. Смирнов следующим 

образом  сформулировал  свою  точку  зрения  на  происхождение  болгарских  племен  (не  путать  с 

народностью волжских булгар): «Болгары – сарматы по происхождению, но по языку тюрки. Они были 

тюркизированы во время их пребывания в Приазовье. Процесс шел много столетий, начиная от гуннов, 

аваров и других волн кочевников, двигавшихся из Азии. Вопрос языка и народа не один и тот же. Народ 

может воспринять чужой язык. Так, иранцы Средней Азии восприняли тюркские языки сравнительно 

недавно, в середине I тыс. н.э.» [9].  

Усилившимся  в  «послемарровское  время»  вниманием  к  этнографии,  видимо,  объясняется  факт 

рецензирования  А.П.  Смирновым  фундаментальных  этнографических  работ  В.Н.  Белицер  «Народная 

одежда удмуртов. Материалы к этногенезу. М., 1951» [17, с. 216–219], «Очерки по этнографии народов 

коми. XIX начало XX вв.  М., 1958» [18, с. 154–157] и  Н.И.  Воробьева  «Казанские  татары  (этногра-

фическое исследование материальной культуры дооктябрьского периода)» [20, с. 168–171]. 

Особо  следует  остановиться  на  взглядах  А.П.  Смирнова  на  проблему  соотношения  археологи-

ческой  культуры  и  этноса.  В  настоящее  время  в  некоторых  публикациях  советским  ученым  «припи-

сывается»  точка  зрения  о  том,  что  «каждой  археологической  культуре  должен  соответствовать  опре-

деленный  древний  этнос,  а  предметом  изучения  служат  некие  «этнические  признаки» (как  правило, 

керамическая  посуда,  украшения  и  элементы  погребального  обряда)» [4]. Это  неверное  понимание 

историографического  процесса.  Например,  А.П.  Смирнов  отмечал  служебный  характер  понятия  «ар-

хеологическая  культура»,  которое  относится  только  к  первобытному  обществу.  В  таком  понимании 

этот  термин  нельзя  относить  к  обществу  феодальному.  По  мнению  ученого,  орудия  труда,  оружие, 

жилища, значительная часть украшений, не служащая племенными индикаторами, «не может служить 

основным источником в определении культурной принадлежности» [15, с. 5]. Начиная с эпохи бронзы и 

раннего  железного  века,  основными  элементами  для  выделения  археологической  культуры  исследо-

ватель называл погребальный обряд, керамику и носящие «племенной характер» украшения. 

Алексей  Петрович  соглашался  с  мнением  о  том,  что  «для  эпохи  мезолита,  неолита  и,  во  всяком 

случае, ранней бронзы, культура является показателем не только этноса, но и языка» [15, с. 8]. Однако 

«для более позднего времени, начиная от конца бронзы и особенно в период раннего железа и средне-

вековья – эпох  больших  этнических  передвижений,  культура  определяет  совокупность  различных, 

иногда разноязычных племен. Для этого времени культура, этнос и язык, по-видимому, не совпадают» 

[15,  с. 8]. А.П.  Смирнов  констатировал  сложности,  возникающие  при  попытках  выделения  культур, 

маркирующих этапы развития одного народа [15, с. 9, 10]. Интересно заметить, что теоретическая ста-

 

69

тья ученого «К вопросу об археологической культуре» появилась в том же номере журнала «Советская 

археология», что и его рецензия на книгу В.Ф. Генинга «Азелинская культура». Алексей Петрович счи-

тал  методически  не  обоснованным  выделение  отдельной  культуры  и  завершил  рецензию  словами: 

«Азелинский  и  Суворовский  могильники»,  давшие  вещи  пьяноборского  типа  и  времени  после V в., 

дают  новое подтверждение  точке  зрения,  обоснованной М.Г. Худяковым, о  существовании пьянобор-

ской культуры до IV–V вв. Особой азелинской культуры нет» [19, с. 246]. 

Осмысление  творческого  наследия  А.П.  Смирнова  в  области  взаимодействия  археологии  и 

этнографии, а также учет современных тенденций развития науки, позволяют сделать ряд заключений 

уже  «неисториографического  характера».  Археологические  и  этнографические  источники  в  дискурсе 

исторического  исследования  предстают  специфическими  текстами,  которые  требуют  особого  прочте-

ния  специалистами.  Методологическую  базу  взаимодействия  археологии  и  этнографии  оправданно 

строить на констатации близости психологии древних и современных, не подвергшихся вестернизации, 

обществ. Корректность сопоставления археологических и этнографических источников можно обосно-

вать  тем,  что  они  являются  порождением  медленно  изменяющейся  и  единой  в  своих  основах  тради-

ционной культуры. Данный подход находится в рамках исторической антропологии, «которая рассмат-

ривает исторический процесс через призму человеческого измерения истории» [21, с. 153].  

Характеризуя  проблему  соотношения  этноса  и  археологической  культуры,  следует  вспомнить 

мысль  А.П.  Смирнова  о  своеобразии  этнического  процесса  на  различных  стадиях  развития  общества. 

Позиция этнологов-конструктивистов адекватна для постиндустриального общества, когда при помощи 

СМИ, учебников по истории и прочих мощных средств психологического воздействия большим груп-

пам населения «легко объяснить какого они роду-племени». Стремление «увидеть» у племенных сою-

зов  первобытности  и  народностей  средневековья  общее  самосознание,  сходное  в  своей  структуре  с 

современным,  и  даже  выстроить,  начиная  с  древности,  линию  преемственности  в  развитии  духовной 

культуры  народа [5, с. 24, 25, 79–81, 192–203, 212, 213, 230–233, 395–404], является  «модернизацией 

истории»  и,  следовательно,  находится  вне  плоскости  научного  исследования.  Что  могло  связывать 

общины друг с другом? Занимание одной территории, изолированность от соседей, общий язык, осозна-

ние  касающейся  всех  военной  опасности,  единые  хозяйственные  занятия.  Можно  говорить  о  специ-

фическом «этносе» древности и средневековья, не схожим с современным. Такой «этнос» крайне неус-

тойчив, может существовать (особенно в раннее средневековье) несколько десятилетий и легко распа-

дается  при  сильном  внешнем  воздействии  или  внутренних  неурядицах.  Археология,  изучая  мате-

риальные остатки, может зафиксировать период недолговременного стабильного существования «этно-

са».  То,  что  представлено  «археологической  культурой»  и  в  интерпретации  исследователей  выглядит 

как  этнос  в  современном  понимании,  на  самом  деле  может  быть  специфическим  древним  или  сред-

невековым «этносом». 

Список литературы и источников 

1. Арциховский А.В., Киселев С.В., Смирнов А.П. Возникновение, развитие и исчезновение «марксист-

ской археологии» // Сообщения Государственной Академии истории материальной культуры. – 1932. – № 1–

2. – С. 46–48. 

2. Арциховский А.В., Смирнов А.П. Новые методы в археологии // Историк-марксист. – 1929. – № 14. – 

С. 8–12.  

3.  Генинг  В.Ф.  Очерки  по  истории  советской  археологии.  У  истоков  формирования  марксистских 

теоретических основ советской археологии, 20-е – первая половина 30-х гг. – Киев: Наукова думка, 1982. – 

225 с. 

4.  Измайлов  И.Л.  Средневековые  булгары:  соотношение  этноса  и  археологической  культуры // Со-

циальная антропология [сайт]. URL: http://www.etnograf.ru/node/896 (дата обращения 10.06.2010). 

5.  История  татарского  народа  (с  древнейших  времен  до  конца XVII в.):  Учеб.  пособие  для 10 кл. 

общеобразоват. шк. (профильный уровень) / Д.М. Исхаков, И.Л. Измайлов, И.А. Гилязов, М.М. Гибатдинов; 

под. ред. Д.М. Исхакова. – Казань: Магариф, 2009. – 423 с. 

6. Овчинников А.В. А.П. Смирнов как исследователь древней и средневековой истории Волго-Уралья: 

дисс. … канд. ист. наук. – Казань, 2008. – 300 с. 

7.  Овчинников  А.В.  Древняя  и  средневековая  история  Волго-Уралья  в  трудах  советских  ученых: 

А.П. Смирнов. – Казань: Изд-во КГТУ, 2008. – 288 с. 

8.  ОРРК  НБЛ  КГУ  (Отдел  редких  рукописей  и  книг  Научной  библиотеки  им.  Н.И.  Лобачевского 

Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова-Ленина). Ед. хр. 9797(9) (Письмо А.П. Смир-

нова А.М. Ефимовой от 2 ноября 1950 г.). 

9. ОРРК НБЛ КГУ. Ед. хр. 9806 (9) (Письмо А.П. Смирнова А.М. Ефимовой от ? октября 1958 г.). 

10.  Платонова  Н.И.  История  археологической  мысли  в  России  (последняя  треть XIX – первая  треть 

XX вв.): автореф. дисс. … д-ра ист. наук. – СПб., 2008. – 51 с. 

11.  Смирнов  А.П.  Археологические  памятники  Чувашии  и  проблема  этногенеза  чувашского  народа // 

О происхождении чувашского народа. – Чебоксары: Чувашгосиздат, 1957. – С. 5–27. 

12. Смирнов А.П. Волжские булгары // Труды ГОс. ист. музея. – Вып. 19. – М.: Изд-во Гос. ист. музея, 

1951. – 227 с. 

 

70 

13.  Смирнов  А.П.  Древняя  история  чувашского  народа  (до  монгольского  завоевания). – Чебоксары: 

Чувашгосиздат, 1948. – 82 с.  

14.  Смирнов  А.П.  К  вопросу  о  происхождении  татар  Поволжья // Происхождение  казанских  татар. – 

Казань: Татгосиздат, 1948. – С. 5–26. 

15. Смирнов А.П. К вопросу об археологической культуре // Сов. археология – 1964. – № 4. – С. 3–10. 

16. Смирнов А.П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья // 

Материалы и исследования по археологии СССО. – М; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. – № 28. – 267 с. 

17.  Смирнов  А.П. [Рец.]  В.Н.  Белицер.  Народная  одежда  удмуртов // Советская  этнография. – 1952. – 

№ 1. – С. 216–219. 

18.  Смирнов  А.П. [Рец.]  В.Н.  Белицер.  Очерки  по  этнографии  народов  коми. XIX – начало XX вв. // 

Советская этнография. – 1959. – № 3. – С. 154–157. 

19.  Смирнов  А.П. [Рец.]  В.Ф.  Генинг.  Азелинская  культура III–V вв.  Очерки  истории  Вятского  края  в 

эпоху Великого переселения народов // Советская археология. – 1964. – № 4. – С. 240–246. 

20.  Смирнов  А.П. [Рец.]  Н.И.  Воробьев.  Казанские  татары  (Этнографическое  исследование  мате-

риальной культуры дооктябрьского периода) // Сов. этнография. – 1954. – № 3. – С. 168–171. 

21.  Терехов  О.Э.  Историческая  мысль  и  историческая  наука  Запада XIX–XX веков:  Учеб.  пособие. – 

Кемерово: Кузбассвузиздат, 2006. – 164 с. 

М.Х. Файзуллаева 

Узбекистан, Термез, государственный университет 

ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ БЛЮД И СВЯЗАННЫХ  

С НИМИ ТРАДИЦИЙ В ИСТОРИОГРАФИИ ХХ ВЕКА  

(НА ПРИМЕРЕ СУРХАНДАРЬИНСКОГО РЕГИОНА) 

Один  из  наиболее  древних  и  устойчивых  компонентов  материальной  культуры  человечества – 

традиционная  пища – формировалась  под  влиянием  природно-географических,  социально-экономиче-

ских  и  этнокультурных  факторов.  Разнообразие  кухни  населения  Сурханского  оазиса  (растительная, 

мясная, молочная пища, сладости и напитки) служит ярким свидетельством огромного опыта жителей 

края.  Этнотерриториальные  отличия  наблюдаются  также  и  в  традиционных  свадьбах,  праздниках, 

сопровождающихся циклом обычаев и обрядов, в процессе исполнения которых готовятся ритуальные 

блюда. 

В конце XIX в. сложился определенный массив материалов по истории и этнографии Туркестана. В 

работах российских путешественников, военных и чиновников, посетивших регион с различными целями, 

встречаются  и  сведения  о  традиционной  пище,  обычаях  и  обрядах  населения  Сурханского  оазиса. 

Н.В. Ханыков  и  П.И.  Небольсин  наряду  с  экономикой,  этническим  составом  и  политической  жизнью 

населения  Бухарского  эмирата,  уделили  внимание  выращиваемым  в  крае  видам  фруктов  и  овощей, 

описали  ритуал  чаепития,  некоторые  мясные  блюда,  широко  распространенные  здесь [30; 43]. 

Экспедициями в Восточную Бухару под руководством Н.А. Маева был собран материал, в котором нашли 

отражение сведения об образе жизни населения Гиссарского, Шерабадского и Байсунского бекств, в том 

числе и о продуктах питания [22]. В начале XX в. А. Шишовым были изучены блюда и напитки народов 

Средней  Азии,  в  частности  таджиков [48]. Освещавший  образ  жизни  населения  Бухарского  эмирата 

Н.А. Фридрих,  описывая  пищевой  режим  жителей,  отмечал  их  гостеприимство,  излюбленное  блюдо – 

плов и наиболее распространенные кондитерские изделия [41]. Сведения о территориальном устройстве 

эмирата,  родовом  делении  и  некоторых  блюдах  узбекских  родов  Сурханского  оазиса  зафиксированы  в 

труде Д.И. Логофета [20; 21]. Эти публикации ценны тем, что основаны на личных наблюдениях авторов. 

Несмотря на  фрагментарный и описательный характер, эти сведения при определенной систематизации 

могут  быть  полезны  при  анализе  традиционных  блюд  населения  региона.  В  первой  четверти XX в. 

Е.М. Пещеревой  осуществлено  историко-этнографическое  исследование,  посвященное  традиционным 

блюдам и связанным с ними ритуалам, в частности молочным продуктам [31; 32].  

Говоря  о  научной  литературе  второй  половины XX в.,  следует  выделить  монографию  Б.Х. Кар-

мышевой  об  узбеках-локайцах  Южного  Таджикистана,  в  которой  среди  прочего  нашла  отражение 

технология  приготовления  различных  видов  пищи [12; 13]. В  исследованиях  Н.А.  Кислякова,  посвя-

щенных вопросам семьи и брака у таджиков, повседневной жизни, присутствуют и сведения о тради-

циях приготовления пищи [14; 15]. Н.П. Лобачева, изучая систему обрядов и праздников земледельцев 

Средней  Азии,  в  одной  из  своих  работ  рассмотрела  историю  праздника  Навруз  и  ритуальные  блюда, 

которые готовили в это время [18; 19]. Особого внимания заслуживает труд С.А. Токарева, проанали-

зировавшего древние верования тюркских народов [37]. В монографии по истории Бухары и развитию 

ремесленничества О.А. Сухарева выделила целую главу о промыслах, занятых приготовлением различ-

 

71

ных  пищевых  продуктов,  включая  и  кондитерские  изделия [35; 36]. Кроме  того,  в  этот  период  был 

создан  ряд  исследований,  посвященных  традиционной  кухне  других  регионов  Узбекистана.  Так,  в 

работе  К.Л.  Задыхиной  описаны  блюда  узбеков  Амударьинского  бассейна  и  домашняя  утварь [9], 

Г.П. Снесаревым проанализированы обычаи и обряды, связанные со свадебным и праздничным угоще-

нием  узбеков  Хорезма [34]. А.Н. Жилина  охарактеризовала  блюда  и  домашнюю  утварь  жителей 

Ташкентской области [8]. Академик К. Шаниязов в исследованиях по этнографии узбеков наиболее ши-

роко осветил пищевые традиции, особенно узбеков-карлуков [46–48]. Ряд аспектов традиционной пищи 

населения оазиса нашли отражение в работе Н.Г. Борозной, изучавшей материальную культуру узбеков 

Бабатага и долины Кафирнигана [5]. 

Целый ряд работ К. Махмудова посвящен систематизированному и очень подробному изложению 

секретов кухни и традиций гостеприимства узбекского народа, в них восстановлены позабытые рецеп-

ты  угощений  свадебного  и  праздничного  стола  населения  некоторых  регионов,  изложена  последова-

тельность  их  приготовления [25–29]. В  монография  об  узбекских  лепешках  содержится  множество 

рецептов и тонкостей искусства выпечки хлеба [23]. Эти издания не являются строго научной литера-

турой, но позволяют осветить отдельные грани изучаемого вопроса. 

При освещении темы традиционной пищи узбекского народа можно обращаться к работам архео-

логов [3], краеведов [40], лингвистов [11] и фольклористов [33], которые помогут всесторонне изучить 

и понять причины возникновения связанных с пищей обрядов и обычаев населения Сурханского оазиса. 

Следует выделить публикации М. Саттара, в которой описаны гостеприимство узбекского народа 

и правила поведения за дастарханом [24], И. Джаббарова, рассматривающего национальную кухню, как 

часть духовной культуры [7]. В.В. Хохлачевым и С.Н. Абашиным приведены сведения о ритуале чаепи-

тия народов Центральной Азии, в том числе и узбеков [1; 44]. М.Б. Курбановой на основе обширного 

полевого  этнографического  материала  подробно  освещены  виды  традиционных  блюд,  способы  их 

приготовления  и  связанные  с  ними  обычаи  и  обряды  узбеков  и  таджиков  Бухарского  оазиса [17]. В 

других  исследованиях  глубоко  проанализированы  традиционная  пища  и  обрядово-ритуальная  жизнь 

узбеков  Ташкента [10]. Интересный  материал  о  праздниках  узбекского  народа,  древнем  празднике 

Навруз и культовом кушанье сумаляк представлен У. Карабаевым [16], а в работе О. Буриева и Т. Ход-

жамбердиева  нашло  отражение  бережное  отношение  народа  к  его  непреходящим  ценностям [6]. Тра-

диционные  блюда  населения  Ферганской  долины  и  их  приготовление  стали  объектом  изучения 

У.С. Абдуллаева [2]. Сущность и исторические основы ритуальной пищи проанализированы А.А. Аши-

ровым [4], в качестве атрибута семейно-бытовой, календарной и религиозной обрядности, высказан ряд 

новых  мнений  относительно  связанных  с  религиозными  традициями  особых  блюд  и  их  сакральной 

задачей  (табу,  магическая  функция).  Особого  внимания  заслуживают  рассуждения  авторов  книги  об 

этнографии  Сурхандарьи  о  кухне  оазиса,  способах  приготовления  различных  блюд [39], однако,  не 

были затронуты связанные с ними обряды и обычаи. В известной степени этот вопрос отражен Б. Хам-

ракуловой и Н. Турсуновым [38; 42]. 

В  целом,  работы  нового  периода  характеризуются  новыми  методологическими  подходами,  рас-

ширением рамок исследования, изменением угла зрения на традиционные ценности. Вместе с тем при 

наличии  ряда  комплексных  исследований,  в  них  в  качестве  специальной  темы  не  были  изучены 

традиции и обряды, связанные с приготовлением пищи у населения оазиса. 

Подводя итог историографическому анализу, следует сказать, что развитие основных идей проис-

ходило  поэтапно  в  направлении  академических  исследований  на  базе  специальных  наблюдений, 

вобравших в себя комплекс фрагментарных, описательных сведений и обычных наблюдений. Изучение 

проблемы  на  основе  идейной  и  методологической  базы  позволяет,  в  свою  очередь,  изложить  ряд 

концептуальных парадигм. 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: