Закон  также  определяет  права  этих  народов  на  охрану  священных  мест,  в  том  числе  и  в

 

81

В «Хронике» Михаила Сирийского, говорится о том, что в период правления византийского импе-

ратора  Маврикия (582–602) «из  внутренней  Скифии  вышли  три  брата,  которые  вели  с  собой 30 тыс. 

скифов  и  проделали  переход  в 65 дней, (выйдя)  с  той  стороны  Имеонских  гор».  Перебираясь  через 

скованные льдом реки, они достигли реки Танаис (Дон), которая вытекает из озера Меотиды (Азовское 

море)  и  впадает  в  Понтийское  море  (Черное  море).  Когда  они  достигли  ромейской  границы,  один  из 

братьев  по  имени  Болгар,  взяв 10 тыс.  скифов,  переправился  с  ними  через  Танаис  и  направился  к 

Дунаю. Он обратился к Маврикию с просьбой предоставить его народу землю и заключить с ним союз. 

Маврикий  выделил  Болгару  Верхнюю  и  Нижнюю  Мезию  и  Дакию,  которые  до  этого,  еще  со  времен 

правления императора Анастасия (491–518) опустошались аварами. Болгар одержал победу над аварами 

и стал со своим народом защитой для ромеев. Этих скифов ромеи именуют болгарами. 

Два других брата пришли в «землю алан, называемую Барсалия, города которой были построены 

ромеями  (и)  которые  (суть)  города  Каспия,  называемые  воротами  Торайе;  булгары  и  пугуры – их 

(городов Барсалии) жители, некогда были христианами; когда же над этой страной стал господствовать 

чужой народ, они были названы хазарами по имени того старшего брата, который был назван Хазарик. 

И это был сильный и широко распространенный народ» [5, s. 484–485]. 

И. Марквартом, а также и более поздними исследователями указывалось на ряд расхождений от-

дельных элементов данного этногенетического предания с хорошо известными историческими фактами 

и  географическими  реалиями.  Обращу  внимание  только  на  те  из  них,  которые  бросаются  в  глаза  с 

первого  взгляда.  Во-первых,  указание  в  легенде  на  ромейскую,  то  есть  византийскую  границу  у  р. 

Танаис  не  соответствует  действительности.  Во-вторых,  император  Маврикий  не  мог  дать  болгарам 

землю для их поселения там, так как в этот период та часть болгар, которая на тот момент обитала в 

Подунавье,  находилась  в  зависимости  от  аварского  кагана,  а  последний  вел  в  период  правления 

Маврикия  практически  не  прекращавшиеся  войны.  В-третьих,  при  императоре  Анастасии  авары  не 

были известны византийцам; авары мигрировали в Подунавье только в конце 50-х гг. VI в., после чего и 

начали  беспокоить  Византию  своими  набегами.  В-четвертых,  болгары  не  получали  от  византийцев 

разрешения  на  миграцию  в  Подунавье;  напротив,  болгары  завоевали  у  Византии  ряд  областей,  в  том 

числе Верхнюю и Нижнюю Мезию. В-пятых, Барсалия не имела никакого отношения к аланам, так как 

«Армянская  география VII века»  надежно  фиксирует  берсил  (баслк‛)  в  Нижнем  Поволжье,  а  аланы  в 

этот период жили в центральной части Северного Кавказа. 

А.В.  Гадло,  исходя  из  указания  этого  источника  на  то,  что  Барсалия  являлась  страной  алан,  по-

лагал,  что  врата  Торайе  (tar‘ā  d-Turāyē)  должны  соответствовать  Дарьяльскому  ущелью [2, с. 63]. 

Однако,  указанное  выше  противоречие  в  источнике,  позволяет  присоединиться  к  точке  зрения  тех 

исследователей,  которые  отождествляют  врата  Торайе  с  Дербентом,  так  как  его  более  ранним  назва-

нием являлось Чор (арм. durn Čoray «Ворота Чора»). 

И.  Маркварт  предполагал,  что  рассматриваемое  предание  было  заимствовано  Михаилом  Сирий-

ским из несохранившейся «Церковной истории» сирийского автора Иоанна Эфесского (около 507–586). 

М.И.  Артамоновым  же  были  высказаны  сомнения  по  этому  поводу,  и  при  этом  справедливо  указано, 

что  это  предание  не  могло  получить  письменную  фиксацию  ранее VII в. [1, с. 130]. Полагаю  также 

несомненным, что автор, у которого Михаил Сирийский заимствовал это предание, был христианином, 

так как он проявляет интерес с христианскому прошлому болгар. Кроме того, он, скорее всего, являлся 

византийским  подданным,  о  чем  свидетельствует,  во-первых,  его  неравнодушие  к  тому  факту,  что 

болгары  на  стороне  византийцев  воевали  против  авар,  и,  во-вторых,  его  осведомленность  об  участии 

византийцев в строительстве крепостных сооружений во вратах Торайе. Можно также полагать, что он, 

скорее всего, жил не в европейской части Византийской империи, а в азиатской, так как, в противном 

случае, от него можно было бы ожидать лучшего знакомства с историческими фактами, связанными с 

дунайскими болгарами и аварами. Последний вывод позволяет предполагать, что он, скорее всего, был 

сирийцем, так же, как и цитирующий его Михаил Сирийский. 

Как  можно  заметить,  наибольшее  внимание  в  предании  уделено  дунайским  болгарам: 1) Болгар 

являлся братом Хазарика; 2) Болгар мигрировал в Подунавье; 3) с помощью болгар византийцы разгро-

мили  авар; 4) некогда  болгары  были  христианами.  Это  позволяет  достаточно  уверенно  предполагать, 

что  данное  предание  имело  дунайско-болгарский  архетип.  Можно  считать  несомненным,  что  этот 

архетип связан с периодом, более поздним по отношению к миграции Аспаруха в Подунавье и установ-

лению его преемниками контроля над Нижней и Верхней Мезией и Дакией; верхней хронологической 

границей архетипа можно считать период крещения дунайских болгар, то есть 864 г. Для уточнения его 

датировки необходимо обратить внимание, что в нем отсутствуют какие-либо намеки на вражду между 

хазарами и болгарами. Это может говорить о том, что его фиксация в протографе Михаила Сирийского 

относится  к  тому  периоду,  когда  горечь  поражения  от  хазар,  послужившей  реальной  причиной 

миграции  Аспаруха  в  Подунавье (70-е  гг. VII в.),  начала  стираться  в  исторической памяти  дунайских 

болгар, то есть приблизительно второй половиной VIII в. Таким образом, хронологический промежуток 

фиксации  данной  этногенеалогии  в  указанном  протографе  ограничивается  второй  половиной VIII – 

первой половиной IX вв. 

 

82 

Можно полностью исключить возможность того, что такие несообразности, как появление авар в 

Подунавье в период правления Анастасия, а также миграция болгар в Подунавье при Маврикии, могли 

появиться в рассматриваемом этногенетическом предании на болгарской почве. Все неточности такого 

рода  могли  возникнуть,  как  представляется,  в  сирийской  переработке  этого  предания.  Кроме  того,  и 

миграцию  болгар  в  Подунавье,  и  их  войну  с  аварами  неизвестный  сирийский  автор  мог  отнести  к 

периоду  правления  Маврикии  только  потому,  что  знал  о  том,  что  именно  при  Маврикии  авары 

активизировали  военное  давление  на  Византию,  и  что  именно  при  Маврикии  византийцы  наиболее 

успешно наносили аварам ответные удары. Что же касается болгар, то, как уже отмечалось, в период 

правления  Маврикия  большинство  из  них  жило  в  Великой  Болгарии,  а  та  небольшая  группа  болгар, 

которая в этот период уже обитала в Подунавье, являлась союзниками авар, а не византийцев. 

Надо полагать, что болгарский архетип рассматриваемого предания функционировал в правящем 

доме дунайских болгар. Создание такого рода фиктивных генеалогий было обычным явлением в среде 

степняков. В таких генеалогиях все племена, входившие в состав конкретного кочевого объединения, 

возводись  к  единому  предку-эпониму,  что,  разумеется,  было  связано  с  необходимостью  политико-

идеологической  консолидации  степных  государств,  формировавшихся,  как  это  нередко  случалось,  из 

довольно разнородных этнических элементов. 

У болгар представления об эпонимическом родстве с хазарами могли возникнуть в период сущест-

вования  Тюркского  каганата,  когда  и  те,  и  другие  оказались  в  составе  одного  государства.  Опреде-

ленный намек на сохранявшуюся у дунайских болгар историческую память об этом времени содержит-

ся в пассаже о том, что, когда над Барсалией «стал господствовать чужой народ, они (хазары. – И.С.) 

были  названы  хазарами  по  имени  того  старшего  брата,  который  был  назван  Хазарик».  Кстати, 

совершенно  так  же  после  распада  оногурского  кочевого  объединения  и  образования  на  его  осколках 

двух самостоятельных союзов – утигурского и кутригурского, утигурский вождь Сандилх, несмотря на 

враждебные  отношения  с  кутригурами,  продолжал  рассматривать  последних  как  племя,  родственное 

утигурам.  

Таким  образом,  имеются  весомые  основания  полагать,  что  основа  этногенетического  предания, 

представленного в «Хронике» Михаила Сирийского, могла возникнуть на дунайско-болгарской почве. 

Дунайско-болгарский  архетип  мог  содержать  следующие  детали:  Болгар  являлся  братом  Хазарика; 

Болгар мигрировал в Подунавье, а Хазарик – в Барсалию; с помощью болгар византийцы разгромили 

авар; некогда болгары были христианами. 

Нельзя  также  не  обратить  внимания  на  присутствие  в  рассматриваемом  этногенетическом  пре-

дании элементов автостереотипа (self-image) дунайских болгар, точнее, их правящего дома. Первый из 

них связан с замалчиванием того факта, что Аспарух был разбит хазарами, в результате чего и бежал в 

Подунавье.  Для  того  чтобы  оправдать  это  молчание,  понадобился  пассаж  о  том,  что  Болгар  вместе  с 

Хазариком мигрировали к Танаису, то есть в Подонье, после чего Болгар, отделившись от братьев, ушел 

в Подунавье. Второй такой элемент связан с тем, что хазары представлены в предании как «сильный и 

широко распространенный народ», что, несомненно, возвышает и самих болгар, так как в мифе конст-

руируется болгаро-хазарское эпонимическое родство, являющееся, конечно же, искусственным. 

Третий  элемент  автостереотипа  дунайских  болгар  в  данном  мифе  связан  с  представлением  пра-

вителей  дунайских  болгар  о  том,  что  они  некогда  были  христианами.  Скорее  всего,  это  могло  иметь 

место в период правления Кубрата, который, согласно «Хронике» Иоанна Никиусского (VII в.), принял 

крещение [4, p. 400]. 

Четвертый  элемент  автостереотипа  дунайских  болгар  в  рассматриваемом  этногенетическом 

предании,  состоит  в  утверждении,  что  болгары  воевали  на стороне  византийцев  против  авар.  Данный 

факт, по-видимому, также связан с периодом правления Кубрата. Об этом свидетельствует сообщение 

патриарха  Никифора (VIII в.),  которое  относится  ко  времени  не  позднее 640 г.: «В  это время  Куврат, 

племянник Органа, государь уногундуров, восстал против хагана аваров и, подвергнув оскорблениям, 

изгнал из своих земель бывших при нем от хагана народ. А к Ираклию [Куврат] посылает посольство и 

заключает с ним мир, который они хранили до конца своей жизни. [В ответ Ираклий] послал ему дары и 

удостоил его сана патрикия» [3, с. 161]. 

Таким образом, преемники Аспаруха, правившие в Дунайской Болгарии (Первое Болгарское цар-

ство), действительно имели некоторые основания считать, что византийцы, заключив союз с болгарами, 

какое-то время их руками воевали против авар. 

Наличие  в  рассматриваемом  предании  элементов  автостереотипа  дунайских  болгар  служит 

лишним подтверждением обосновываемого здесь предположения о том, что предание о братьях Болгаре 

и Хазарике возникло на дунайско-болгарской почве. Что же касается неизвестного сирийского автора, 

то  он  существенно  переработал  оказавшийся  в  его  распоряжении  материал  и,  в  частности,  добавил  в 

него отмеченные выше несуразности.  

Ошибочное представление о том, что Барсалия находилась в стране алан, могло возникнуть как на 

болгарской, так и на сирийской почве, но и в первом, и во втором случае указание на страну алан могло 

являться  лишь  географическим  ориентиром.  В  качестве  географического  ориентира  следует  расце-

 

83

нивать  и  указание  на  врата  Торайе,  так  как  в  период  функционирования  рассматриваемого  предания 

хазары уже не могли претендовать на Дербент – в 30-е гг. VIII в. город окончательно вошел в состав 

халифата. 

Следует  также  заметить,  что  реконструкция  имени  третьего  брата  как  Барсил  или  Барсол 

представляется совершенно нелогичной, так как, согласно преданию, двое братьев поселились в стране 

под названием «Барсалия». Но ведь не могла же эта страна получить имя Барсала еще до того как он 

поселился в этой стране?! Скорее, имя третьего брата связано с пугурами, так как о них, так же как и о 

хазарах, говорится как о жителях Барсалии, но и в этом нет уверенности. 

Не  мог  третий  брат  зваться  Барсилом  еще  и  потому,  что  если  бы  страна,  в  которой  поселились 

Хазарик и анонимный брат, получила бы имя одного из них, то таковым, скорее всего, был бы Хазарик, 

так как, согласно мифу, он являлся старшим из братьев. Поэтому логичнее выглядит предположение о 

том, что в мифе говорилось о поселении Хазарика и третьего брата в стране, еще до этого называвшейся 

Барсалией. Следовательно, берсилы, по очень поздним представлениям дунайских болгар, поселились в 

этой стране раньше хазар. Этот вывод соотносится с тем фактом, что и в представленном у патриарха 

Никифора  и  Феофана  Исповедника  экскурсе  о  болгарах  говорится  не  об  этническом  родстве  хазар  и 

берсил, а только о связи хазар с Берсилией. Нетрудно предположить, что и в этом случае представление 

о связи хазар с Берсилией (Барсилия) восходит к дунайско-болгарскому источнику. Один из аргументов 

в  пользу  данной  точки  зрения  состоит  в  том,  что  указанный  пассаж  является  частью  экскурса  о 

болгарах. 

И,  наконец,  еще  один  вывод.  Если  следовать  логике  рассматриваемого  этногенетического 

предания, то в Барсалии должны были поселиться Хазарик и третий из братьев, имя которого в легенде 

отсутствует, но никак не болгары, так как, продолжая следовать логике этого мифа, болгарами ромеи 

стали  называть  тех  «скифов»,  которые  поселились  в  Подунавье,  а  не  тех,  которые  осели  в  Барсалии. 

Таким  образом,  ссылки  на  данный  миф,  как  на  источник,  свидетельствующий  о  присутствии  ранних 

болгар  в  Западном  Прикаспии,  представляются  не  вполне  корректными.  Во  всяком  случае,  эта  точка 

зрения не имеет под собой опоры на сколь-нибудь надежные источники. 

Отождествление некоторыми исследователями берсил и болгар покоится на сообщении Ибн Русте 

и  ал-Гардизи  о  том,  что  племя  берсула  является  одним  из  подразделений  болгар.  Однако,  эта  инфор-

мация отражает очень позднюю ситуацию (IX–X вв.), и не может быть абсолютно никакой уверенности 

в том, что и в VII в. она была той же, то есть, что берсилы имели тогда какие-либо этногенетические 

связи с болгарами. Кроме того, данную информацию Ибн Руста и ал-Гардизи можно рассматривать не 

как свидетельство об этногенетических связях берсула с болгарами, а как свидетельство о политической 

зависимости  берсула  от  правителя  волжских  болгар.  Кроме  того,  из  анализа  второй  этногенеалогии 

болгар  следует,  что  дунайско-болгарские  правители  не  рассматривали  берсил  как  племя,  родственное 

болгарам. 

Список литературы 

1. Артамонов М.И. История хазар. – Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962. – 523 с. 

2.  Гадло  А.В.  Этническая  история  Северного  Кавказа IV–X вв. – Л.:  Изд-во  Ленинград.  ун-та, 1979. – 

216 с. 

3. Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана», «Бревиарий» Ники-

фора: тексты, пер., коммент. – М.: Наука, 1980. – 216 с. 

4. Chronique de Jann, évêque de Nikiou. Texte éthiopien publié et tradiut par H. Zotenberg. Notices. et extraits 

des manuscrits de Bibliothèque Nationale, XXIV, 125–605. Paris, 1883. 

5. Marquart J. Osteuropäische und Ostasiatische Streifzüge. Leipzig, 1903. 

Л.Н. Сладкова 

Россия, Тобольск, государственный историко-архитектурный музей-заповедник 

О ВОЗМОЖНОСТИ ПРИМЕНЕНИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ МЕТОДОВ  

ДЛЯ ИНТЕРПРЕТАЦИИ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ  

(ПОСТАНОВКА ВОПРОСА) 

Археология уже давно с успехом применяет для своих целей методы и приемы разных наук. Это 

правильно.  Археологический  источник  очень  разнообразен,  включает  в  себя  много  сторон  жизнедея-

тельности, которые должны быть освещены. Поскольку практически все археологические исследования 

имеют своей конечной целью интерпретацию добытого источника, на мой взгляд, определенную лепту 

в  это  дело  могут  внести  и  методы  психологии:  наблюдение  (и  самонаблюдение)  и  психологический 

эксперимент. 

 

84 

Наблюдение (и самонаблюдение) применяется тогда, когда исследователь ставит перед собой задачу 

изучить  интересующее  его  явление  (или  артефакт)  в  том  виде,  в  котором  оно  непосредственно  пред-

ставлено его сознанию. Переживая соответствующее явление (или артефакт), он наблюдает за собой, за 

своими чувствами, эмоциями, ощущениями, мыслями. Пользуется аналогичными данными, сообщаемыми 

ему  другими  людьми, которые ведут самонаблюдение по его заданию. Все наблюдения  фиксируются  и 

анализируются с целью выявить общие или похожие переживания. Именно они могут нести объективную 

информацию о сущности объектов переживания. 

Смысл  применения  наблюдения  и  самонаблюдения  заключается  в  следующем  предположении. 

Все, что человек делает или создает (артефакт), имеет своей целью воздействие на себя самого или на 

других людей. Даже, если он изготавливает наконечник стрелы, чтобы добыть дичь, он делает это ради 

себя,  ради  того,  чтобы  утолить  чувство  голода,  своего  или  других  людей.  Исходной  мыслью  здесь 

является  то,  что  это  воздействие  может  быть  обоюдным.  Артефакт  как-то  воздействовал  на  изгото-

вителя  и  как-то  воздействует  на  исследователя  или  наблюдателя.  Здесь  нужны  большие  эксперимен-

тальные  исследования.  Мои  наблюдения  при  изготовлении  глиняных  средневековых  фигурок  пока-

зывают,  что  люди,  копируя  их,  испытывали  схожие  чувства.  Вопрос  состоит  в  том,  похожи  ли  эти 

чувства на чувства подлинного изготовителя этих фигурок. Этот вопрос, скорее всего. никогда не будет 

разрешен. Но дело не в этом. А в том, что конкретный артефакт вызывает одинаковые чувства у людей, 

его воспринимающих. Возможно, это и было целью изготовителя. Например, артефакт вызывает во мне 

дискомфорт, негативный отклик. Может, именно этого и добивался изготовитель. Нам, конечно, неиз-

вестно, какой отклик мог быть у современников изготовителя. Но это все вопросы, которые могут быть 

в какой-то мере решаемы в соответствующих исследованиях. 

Другой  вопрос  здесь  тоже  очень  уместен:  вопрос  соотнесения  формы  и  содержания  артефакта  с 

психосоматическими реакциями изготовителя и исследователя. 

Результаты  наблюдения  соотносятся  с  данными  других  научных  дисциплин  (этнопсихлогией, 

историей и др.) и делается общий вывод о сущности артефакта. 

Психологический моделирующий эксперимент – это поиск ситуации, при которой внешние дейст-

вия,  связанные  с  артефактом  или  явлением,  адекватно  отражали  бы  их  внутреннее  психологическое 

содержание. Внешними действиями являются любые целенаправленные манипуляции, самые ценные из 

которых точное копирование артефактов и телесных движений, а также реконструкции явлений, собы-

тий,  процессов.  Исходным  тезисом  здесь  является  то,  что  человек,  как  разумное  существо,  сначала 

думает, а потом делает. Все, что выходит из его рук, несет отпечаток мысли. Основная задача психоло-

гического эксперимента уловить этот отпечаток. Каким образом? Я думаю, что все археологи так или 

иначе задумываются над истинностью добытого знания. И одним из критериев истинности мы считаем 

разумность.  Работа  разума – самая  интересная  и  самая  важная  сторона  жизнедеятельности  человека. 

Разум на удивление целеположен и ориентирован на выживание и практически всегда в той или иной 

форме запечатлевается в материальном носителе. Поэтому правомерен вопрос о рассмотрении любого 

артефакта с точки зрения продукта целеполагания. Чувства и мысли, которые вызывает вещь и произ-

водимые с нею или с ее помощью действия – это путеводная нить к цели, которая достигалась с помо-

щью исследуемого объекта. 

Основная задача всех психологических методов – направить мысль исследователя вспять от созер-

цания материализованного образа через физическую, чувственную и интеллектуальную включенность к 

осознанию  внутреннего  содержания  артефакта.  Это  одухотворяет  археологический  источник,  привле-

кает  к  нему  внимание,  рождает  познавательный  интерес.  Таким  путем  прошлое  наполняет  глубиной 

нашу жизнь.  

Нас  всегда  интересует,  кто  были  люди,  оставившие  после  себя  археологические  памятники.  Но 

традиционно  мы  рассматриваем  лишь  материальные  остатки  их  жизнедеятельности,  предпочитая  не 

касаться их сознания. Но ведь это-то и есть самое важное, потому что все эти остатки – суть продукты 

их сознания. В продуктах человеческой деятельности сознание не только проявляется, через них оно и 

формируется.  От  того,  как  индивид  воспринимает  мир,  будет  в  значительной  мере  зависеть,  как  он 

будет действовать в нем, оставляя материальные следы. Насколько далеко возможно пройти обратный 

путь (артефакт – действие – восприятие мира) – вот цель психологического исследования. Материаль-

ный объект (артефакт) – это промежуточное звено между причиной (мысль) и следствием (цель). То и 

другое идеально. В этой связи давно назревает вопрос о путях материализации мысли, о взаимосвязи 

материального  объекта  с  его  идеальным  образом  и о  методах и возможностях  реконструкции идеаль-

ного через его материальное выражение, т.е. своеобразной психологической трасологии.  

Началом моего увлечения этими вопросами стало внутреннее открытие того, что точное копиро-

вание чего-либо приводит к его источнику. В моем случае это были элементы лозьвинского орнамента 

на  сосудах,  которые  требовалось  воспроизвести  эмпирическим  путем.  Работа  мысли  и  рук  привели 

меня к созданию глиняных орудий. Тогда я еще не знала о существовании лозьвинских орнаментиров и 

испытала шоковое состояние, когда позже при раскопках лозьвинских памятников мы стали находить 

подлинные глиняные орнаментиры, практически копии созданных мною экспериментальных образцов. 

 

85

Шок  был  от  того,  что  мои  мысли  и  мысли  создателей  этих  предметов  для  воплощения  своей  задачи, 

возможно, шли одним путем.  

Во время экспериментов со средневековыми глиняными антропоморфными фигурками («фигурки 

сидящих человечков»), распространенными в протоугорском мире, был получен интересный психоло-

гический материал, обобщение которого позволило углубить типологический анализ [2, с. 110].  

Поиск аналогий сидячей позе средневековых фигурок в глиняной пластике других времен и наро-

дов привел меня к «палеолитическим венерам». Женская психосоматика при экспериментальной лепке 

этих фигурок несколько отличается от мужской [1, с. 66, 67, 69]. Все женщины и девушки, кто лепил 

фигурки,  говорили,  что  лепили  себя («как  будто  себя  леплю,  себя  раскрашиваю»).  Очень  приятно 

создавать  форму  бедер,  талии,  ягодиц,  сглаживать  неровности  глины.  Тактильно  приятны  плавные 

переходы  по  выпуклостям.  Вытягивание  гротескно  полных  ягодиц  при  тонкой  талии  вносит  чувство 

дискомфорта,  неустойчивости,  опасности  диспропорции,  хрупкости  создания,  дисгармонии.  В  гармо-

ничном состоянии (когда лепишь себя) диспропорции не формируются. Тут, видимо, включается какой-

то дополнительный мотив. У меня исследовательский – а что, если так попробовать! Нет, не очень. А 

если так…. У древних изготовителей могли быть другие мотивы акцентировать внимание на деталях. 

Немногочисленным мужчинам с трудом давалась экспериментальная лепка «венер». Возможно, в фи-

гурке  запечатлен  на  память  кульминационный  акт  обряда  инициации  при  вступлении  девушки  в 

детородный возраст. 

Эксперимент нужен, чтобы в чем-то убедиться. Многие исследователи применяют его в попытках 

реконструировать  то  или  иное  историческое  событие  или  культурное  явление,  производственный 

процесс, техники природных и социальных адаптаций. Сейчас это широко распространено и вызывает 

неизменный  интерес  в  определенных  кругах  людей.  И  действительно,  только  свой  опыт  убеждает  и 

поддается описанию и подтверждает некие факты, данные нам в виде готовых уже известных образов 

или артефактов. 

Мы  все  люди  и  археолог-исследователь  тоже  человек.  Наши  восприятия,  мысли,  чувства,  наши 

стремления,  намерения,  желания  и  т.п.  участвуют  в  исследовательском  процессе.  Взаимовлияние 

психических и научно-исследовательских процессов очевидно. В связи с этим, на мой взгляд, были бы 

перспективны  совместные  работы,  направленные  на  выработку  критериев  истинности  добытой  при 

помощи  психологии  информации  об  археологических  находках,  конкретных  методик,  позволяющих 

пройти  путь  от  восприятия  артефакта  исследователем  к  реконструкции  сознания  автора  артефакта. 

Связь  с  этнопсихологией  там,  где  можно  проследить  этническую  принадлежность  артефактов,  может 

помочь в выработке таких критериев. 

Что тут главное. Главное – настрой и погруженность в тему. Погрузиться в тему помогает стрем-

ление к точному копированию исследуемого объекта. По сути дела здесь происходит, видимо, прямая 

передача какого-то знания. Только не через копирование действий, поскольку отсутствует передающий, 

а  через  копирование  продукта  (артефакта).  При  экспериментальном  изготовлении  этнографических 

кукол у меня неизменно возникало состояние маленькой хантыйской девочки, которая шьет себе куклу. 

При  этом  мне  совершенно  не  хотелось  брать  в  руки  шелковые  ткани.  Декор  тоже  диктовался  внут-

ренним  желанием  и  не  выходил  за  рамки  этнических  эталонов.  Так,  у  меня  не  возникало  желания 

применить кружева к моим куклам, надеть фартук (этнические элементы в одежде славянских народов) 

и т.д. При удачном (плодотворном) экспериментальном действе должен возникать полный эмоциональ-

ный захват участника. Тогда происходит внутреннее озарение, которое, я надеюсь, позволяет прибли-

зиться к раскрытию содержания, заключенного в любом археологическом и любом другом источнике. 

Мне кажется, психическую составляющую в исследовательском процессе можно и нужно исполь-

зовать для поиска дополнительного знания и превращения его в научное.  

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: