Маргарет Митчелл Унесенные ветром

показалось странным, как могла она быть так молода и так глупа, чтобы не понять смысла его слов: земля –

единственное на свете, за что стоит бороться.

    «Ибо она – единственное, что вечно… и для того, в чьих жилах есть хоть капля ирландской крови, земля-это

то же, что мать… Это единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть».

    Да, за Тару стоило бороться, и она просто, без колебаний включилась в эту борьбу. Она не позволит никому

отнять у нее Тару. Никому не удастся заставить ее и ее близких скитаться по свету и жить из милости у

родственников. Она не выпустит имения из своих рук, даже если для этого придется изнурить работой и себя, и

всех здесь живущих.

   

   

    

     Глава XXVI

    

    Скарлетт уже вторую неделю жила дома, когда на ноге у нее загноился самый большой из натертых за время

дороги волдырей, нога распухла, надеть башмак стало невозможно, и она еле-еле ковыляла, наступая только на

пятку. Вид нарыва приводил ее в отчаяние. А что, если у нее начнется гангрена, как у раненых? Доктора здесь

нет, и она умрет. Жизнь ее сейчас была не сладка, но расставаться с ней у Скарлетт вовсе не было охоты. И кто

позаботится о Таре, если ее не станет?

    Первые дни Скарлетт еще надеялась, что Джералд возродится к жизни и возьмет бразды правления в свои

руки, но прошли две недели, и она поняла, что эта надежда несбыточна. Теперь ей стало ясно: судьба имения и

всех живущих в нем – в ее неопытных руках, ибо Джералд был все так же тих, молчалив, погружен в себя, и его

отсутствующий взгляд нагонял на нее страх. Когда она обращалась к нему за советом, у него на все был один

ответ:

    – Сделай так, как считаешь лучше, доченька.

    А порой и того хуже:

    – Спроси лучше у мамы, котенок.

    Мало-помалу Скарлетт поняла, что он останется таким уже навсегда и до конца дней своих вечно будет ждать

появления Эллин, вечно будет прислушиваться, не раздадутся ли ее шаги, – поняла и бесстрастно примирилась

с этой мыслью. Джералд жил в каком-то своем, пограничном с действительностью мире, где время

остановилось, а Эллин всегда находилась в соседней комнате. Казалось, смерть Эллин отняла у него силу,

двигавшую его поступками, и он сразу утратил и свою хвастливую самоуверенность, и напористость, и свое

неугомонное жизнелюбие. Эллин О'Хара была для него тем зрительным залом, перед которым он разыгрывал

увлекательный спектакль под названием «Жизнь Джералда О'Хара». Теперь же огни рампы потухли, занавес

опустился навечно, зрительный зал внезапно куда-то исчез, и старый актер остался как громом пораженный,

один на пустых подмостках, тщетно ожидая очередной реплики.

    В то утро в доме было очень тихо, так как все, кроме Скарлетт, трех лежащих в постели больных и Уэйда,

отправились на поиски бродившей по болоту свиньи. Даже Джералд вдруг как-то приободрился и с мотком

веревок на плече заковылял через вспаханное поле, опираясь на руку Порка. Сьюлин и Кэррин, наплакавшись

вволю, уснули; так повторялось по меньшей мере два-три раза на дню; они принимались вспоминать Эллин, и

слезы слабости и скорой начинали струиться по их исхудалым щекам. Мелани, которую в этот день впервые

посадили в постели, подперев подушками и покрыв чиненой-перечиненой простыней, одной рукой

поддерживала льняную головку своего младенца, а другой – и не менее нежно – черную курчавую – Дилсиного

малютки. В ногах у нее сидел Уэйд и слушал сказку.

    Тишина, царившая в доме, невыносимо тяготила Скарлетт, слишком живо напоминая ей мертвую тишину

опустошенной страны, через которую пробиралась она в долгий-долгий день бегства из Атланты. Хоть бы

корова или теленок замычали – так нет, молчат часами! За окном не раздавалось щебета птиц, и даже шумное

суматошное семейство пересмешников, из поколения в поколение жившее в глухо шелестящей кроне магнолии,

примолкло в этот день. Скарлетт придвинула низкое кресло поближе к распахнутому окну своей спальни и,

задрав подол платья выше колен, опершись локтями о подоконник, сидела, глядя на подъездную аллею, на

газон, на пустынный зеленый выгон за дорогой. На полу возле кресла стояла бадейка с колодезной водой, и

время от времени она опускала в нее воспаленную ступню, кривясь от жгучей боли.

    Так она сидела, уткнувшись подбородком в руки. Именно теперь, когда ей нужно напрячь все силы, этот

палец взял да нагноился! Разве эти идиоты сумеют когда-нибудь поймать свинью! Поросят и тех они ловили по

одному целую неделю, а свинья вот уже вторую неделю гуляет себе на свободе. Скарлетт была уверена, что

пойди она с ними на болото, ей стоило бы только подоткнуть повыше подол, взять в руки веревку, и она в два

счета заарканила бы эту свинью.

    Ну, а что потом, после того, как свинья будет поймана, – если она будет поймана? Что потом, когда они

съедят и свинью, и ее приплод? Жизнь-то будет продолжаться, а следовательно, не кончится и потребность в

еде. Надвигается зима, когда еды взять будет неоткуда, придут к концу даже несчастные остатки овощей с

соседских огородов. Надо запасти сушеных бобов, и сорго, и муки, и рису, и… и… Да мало ли чего еще.

Кукурузных и хлопковых семян для весеннего посева и из одежды кое-чего. Откуда все это взять и чем

расплачиваться?

    Она тайком обшарила у Джералда карманы, залезла в его шкатулку, но не обнаружила ничего, кроме пачки

облигаций и трех тысяч долларов купюрами Конфедерации. На это, пожалуй, все они могли бы один раз сытно

пообедать, подумала она с иронией, ведь теперь эти деньги почти ничего не стоят. Но будь даже у нее деньги и

возможность купить на них продуктов, как доставить их сюда, в Тару? Почему господь допустил, чтобы старая

кляча издохла? Будь у них хотя бы эта несчастная, сворованная Реттом скотина-все было бы подспорье! А какие

прекрасные, гладкие мулы брыкались у них на выгоне за дорогой! А какие красавицы были их упряжные

лошади, и ее маленькая кобылка, и сестринские пони, и большой жеребец Джералда! Как он скакал, как летела у

него из-под копыт земля! Ах, если бы сейчас хоть одного мула сюда – хоть самого что ни на есть упрямого!

    Ладно, когда нога у нее заживет, она пойдет пешком в Джонсборо. Ей еще никогда не доводилось совершать

столь длинное путешествие пешком, но она его совершит. Если даже янки выжгли дотла весь город, она,

конечно, разыщет кого-нибудь и разузнает, где можно добыть продуктов. Заострившееся личико Уэйда вдруг

возникло у нее перед глазами. Он все время твердит, что не любит ямса, все просит куриную ножку и риса с

подливкой.

    Залитый ярким солнечным светом сад внезапно потускнел, и деревья поплыли перед ее затуманившимся

взором. Скарлетт уронила голову на руки, стараясь сдержать слезы. Плакать бесполезно теперь. От слез может

быть толк, когда рядом мужчина, от которого нужно чего-то добиться. Она сидела, сжавшись в комочек, крепко

зажмурив глаза, стараясь не разрыдаться, и в эту минуту до нее долетел стук копыт. Но она не подняла головы.

Ей так часто чудилось, что она слышит этот звук, чуть не каждый день и каждую ночь, – так же, как чудился ей

шорох платья Эллин… И как всегда, сердце ее в этот миг заколотилось, прежде чем она успела мысленно

сказать себе: «Не будь дурой».

    Но быстрый стук копыт стал замедляться, лошадь перешла с галопа на шаг, и это, и ритмичный хруст гравия

– все было слишком реально. Кто-то подъехал верхом – может быть, от Тарлтонов или Фонтейнов? Скарлетт

подняла глаза. В кавалерийском седле сидел янки.

    Еще не осознав случившегося, она уже спряталась за занавеской и как завороженная смотрела на всадника

сквозь дымчатые складки шелка, затаив дыхание от неожиданности и испуга.

    Он мешковато сидел в седле – плотный мужчина в полурасстегнутом синем мундире; у него было грубое

лицо и неопрятная черная борода. Маленькие, близко посаженные глазки, щурясь от солнца, спокойно

разглядывали дом из-под козырька жесткого синего кепи. Когда он медленно спешился и закинул поводья на

коновязь, Скарлетт наконец смогла вздохнуть – но так болезненно и резко, словно после удара под ложечку.

Янки! Янки с большущим пистолетом на боку! А она одна в доме с тремя больными и с маленькими

детишками!

    Пока он не спеша шагал по дорожке, держа одну руку на кобуре, зыркая маленькими бусинками глаз вправо и

влево, калейдоскоп беспорядочных видений закружился перед мысленным взором Скарлетт: перерезанные

горла, надругательства над беззащитными женщинами, о которых шепотом повествовала тетушка Питтипэт,

дома, обращенные в пепел вместе с умирающими людьми, дети, вздетые на штыки, чтобы не пищали, – все

неописуемые ужасы, таящиеся в слове «янки».

    Ее первым побуждением было спрятаться в чулане, заползти под кровать, спуститься по черной лестнице и

броситься к болоту, зовя на помощь, – что угодно, лишь бы убежать. Но тут скрипнули ступеньки крыльца под

осторожной ступней, затем она услышала, как солдат крадучись вошел в холл, и поняла, что путь к отступлению

отрезан. Оцепенев от страха, она прислушивалась к его передвижениям из комнаты в комнату, и шаги звучали

все громче, все увереннее, по мере того как он убеждался, что дом пуст. Вот он прошел в столовую и сейчас,

верно, направился на кухню.

    При мысли о кухне ярость полоснула Скарлетт по сердцу как ножом, и страх отступил. Там, на кухне, на

открытом очаге стояли два горшка – один с печеными яблоками, другой с похлебкой из овощей, раздобытых с

таким трудом на огороде в Двенадцати Дубах и у Макинтошей, – скудный обед, которому надлежало утолить

голод девяти людей и которого, в сущности, едва могло хватить на двоих. Скарлетт уже несколько часов

усмиряла свой разыгравшийся аппетит, дожидаясь возвращения тех, кто ушел на болото, и при мысли, что янки

съест их жалкую еду, ее затрясло от злобы.

    Будь они все прокляты! Они налетели на Тару как саранча, опустошили ее и оставили людей медленно

погибать с голоду, а теперь вернулись, чтобы отнять последние жалкие крохи! Ее пустой желудок свело

судорогой.

    «Богом клянусь, уж этому-то янки больше не удастся ничего украсть!»

    Она скинула со здоровой ноги истрепанную туфлю и босиком подошла к бюро, не чувствуя даже боли от

нарыва. Бесшумно выдвинув верхний ящик, она вынула оттуда тяжелый пистолет – привезенный из Атланты

пистолет Чарлза, из которого ему так ни разу и не довелось выстрелить. Она пошарила в кожаном патронташе,

висевшем на стене под саблей, достала патрон и недрогнувшей рукой вложила его в патронник. Затем быстро и

все так же бесшумно проскользнула на галерею, окружавшую холл, и стала спускаться по лестнице, держась

одной рукой за перила, сжимая в другой руке пистолет, прикрытый у бедра складками юбки.

    – Кто здесь? – раздался громкий гнусавый окрик, и она замерла на середине лестницы, чувствуя, как кровь

стучит у нее в висках, заглушая этот голос. – Стой, стрелять буду!

    Он появился в дверях столовой, весь подобравшись, как для прыжка: в одной руке у него был пистолет, в

другой – маленькая шкатулочка розового дерева с швейными принадлежностями: золотым наперстком,

корундовым желудем с золотой шапочкой для штопки и ножницами с позолоченными колечками. У Скарлетт

ноги стали ледяными от страха, но лицо ее было искажено яростью. Шкатулка Эллин у него в руках! Ей

хотелось крикнуть: «Положи! Сейчас же положи ее на место, ты, грязная…», но язык ей не повиновался. Она

просто стояла и смотрела на янки и увидела, как напряженная настороженность его лица сменилась

полунахальной, полуигривой ухмылкой.

    – Да тут кто-то есть, в этом доме, – сказал он и, пряча пистолет в кобуру, шагнул через порог прямо к ней и

остановился под лестницей. – Ты что ж – совсем одна здесь, малютка?

    Быстрым, как молния, движением она вскинула руку с пистолетом над перилами, целясь в ошеломленное

бородатое лицо, и, прежде чем солдат успел расстегнуть кобуру, спустила курок. Отдачей ее качнуло назад; в

ушах стоял грохот выстрела, и от кислого порохового дыма защекотало в носу. Солдат повалился навзничь,

прямо на порог столовой, под тяжестью его падения задрожал пол и мебель. Шкатулка выпала из его руки, и все

содержимое рассыпалось по полу. Почти не сознавая, что она делает, Скарлетт сбежала с лестницы и стала над

ним, глядя на то, что осталось от его лица – на красную впадину над усами там, где был нос, на остекленелые,

обожженные порохом глаза. Две струйки крови медленно змеились по полу: одна стекала с лица, другая

выползала из-под головы.

    Он был мертв. Сомнений быть не могло. Она убила человека.

    Дым медленно поднимался к потолку, красные ручейки расползались у ее ног. Минуту, равную вечности, она

стояла неподвижно, и все звуки, все запахи, разлитые в теплом летнем воздухе, приобрели вдруг какую-то

несообразность и, казалось, многократно усилились: частый стук ее сердца, похожий на барабанную дробь,

жесткий глухой шелест магнолии за окном, далекий жалобный крик болотной птицы, сладкий аромат цветов,

летящий из сада.

    Она убила человека – она, всегда, даже на охоте, старавшаяся не видеть, как убивают зверя, не выносившая

визга свиньи под ножом или писка кролика в силке. «Это убийство, – тупо думала она. – Я совершила убийство.

Нет, это происходит не со мной». В глаза ей бросилась короткопалая волосатая рука на полу, близко-близко от

шкатулочки для рукоделия, и внезапно жизнь вернулась к ней, возродилась с необычайной силой, и чувство

радости, жестокой, звериной радости, охватило ее. Ей захотелось наступить на кровавую вмятину носа,

почувствовать теплую кровь на своей босой ступне. Она совершила возмездие – за Тару, за Эллин.

    Наверху на галерее раздались торопливые, неуверенные шаги… На секунду все замерло, затем шаги

возобновились, но теперь стали медленными, шаркающими, с металлическим постукиванием. Ощущение

времени и реальности происходящего возвратилось к Скарлетт, она подняла голову и увидела Мелани. В рваном

пеньюаре, служившем ей ночной сорочкой, Мелани стояла на лестнице, сжимая тяжелую саблю Чарлза в

немощной руке. Взгляд Мелани, казалось, сразу охватил представшую ей картину, страшную суть

случившегося: распростертое в кровавой луже тело в синем мундире, шкатулочку на полу возле него и Скарлетт

босиком, с большим пистолетом в руке, с посеревшим лицом.

    В напряженной тишине их глаза встретились. Всегда такое кроткое лицо Мелани было исполнено мрачной

гордости. Одобрение и свирепая радость – сродни огню, горевшему в груди Скарлетт, – сверкнули в ее улыбке.

    «Что это… Что это? Да ведь она такая же, как я! Она чувствует то же, что и я! – пронеслось в голове Скарлетт

в эту долгую-долгую секунду. Она бы поступила так же!»

    Взволнованно смотрела она на хрупкую, пошатывающуюся Мелани, к которой никогда не испытывала

ничего, кроме презрения и неприязни. А сейчас, заглушая ненависть к этой женщине – к жене Эшли, – в душе

Скарлетт зарождалось чувство восхищения и сродства. Ей, очистившейся в этот миг прозрения от всяких

мелких чувств, за голубиной кротостью глаз и нежностью голоса Мелани открылась твердая, как сталь клинка,

воля и мужество воина.

    – Скарлетт! Скарлетт! – резко нарушили тишину слабые, испуганные голоса Сьюлин и Кэррин,

приглушенные затворенной дверью, и тут же следом раздался вопль Уэйда:

    – Тетя Мелли! Тетя!

    Мелани быстро приложила палец к губам, опустила саблю на пол, с мучительными усилиями пересекла

галерею и отворила дверь в комнату больных.

    – Ну, чего вы переполошились, цыплята! – долетел оттуда ее спокойный шутливый голос. – Ваша сестрица

хотела снять ржавчину с пистолета Чарлза, а он возьми да выстрели и напугал ее до полусмерти!.. Слышишь,

Уэйд Хэмптон, мама выстрелила из пистолета твоего дорогого папы, и когда ты подрастешь, она и тебе даст из

него пострелять.

    «Как хладнокровно она лжет! – с восхищением подумала Скарлетт. – Я бы нипочем так быстро не сообразила.

Только зачем лгать? Пусть бы знали, что я это сделала».

    Она снова взглянула на распростертое у ее ног тело, и вдруг злоба и страх, утихнув, уступили место

отвращению, и у нее задрожали колени. А Мелани уже снова приплелась к лестнице и стала спускаться, держась

рукой за перила, закусив бескровную губу.

    – Марш назад в постель, дурочка, ты же себя уложишь в могилу! – воскликнула Скарлетт, но полураздетая

Мелани продолжала, хоть и с трудом, спускаться в холл.

    – Скарлетт! – прошептала она. – Его же надо убрать отсюда и закопать. Может, он был не один, и если

остальные обнаружат его здесь… – Она оперлась о плечо Скарлетт.

    – Он был один, – сказала Скарлетт. – Я не видела больше никого из окна. Он, верно, дезертир.

    – Даже если он был один, никто не должен ничего знать. Негры могут проболтаться, и тогда придут янки и

заберут тебя. Скарлетт, нам надо спрятать его, пока все наши не вернулись с болота.

    Лихорадочная настойчивость Мелани подействовала на Скарлетт; она стала напряженно размышлять.

    – Я могу закопать его в углу сада под беседкой – там земля мягче, Порк недавно выкопал оттуда бочонок

виски. Но как я перетащу его туда?

    – Мы потащим вместе: ты за одну ногу, я за другую, – твердо сказала Мелани.

    Против воли Скарлетт почувствовала, что ее восхищение Мелани растет.

    – Ты не в состоянии кошку за лапу потащить, – сердито сказала она. – Я сама его потащу. А ты ложись в

постель. Ты себя доконаешь. И не вздумай мне помогать, не то я отнесу тебя наверх на руках.

    Бледное лицо Мелани расцвело нежной улыбкой.

    – Ты такая хорошая, Скарлетт, – сказала она и легонько коснулась губами ее щеки. И не дав Скарлетт

опомниться, прибавила: – Если ты сможешь его оттащить, я тем временем приберу тут… эту лужу… пока наши

не вернулись. И знаешь что, Скарлетт…

    – Ну?

    – Как ты считаешь, это будет очень бесчестно – заглянуть к нему в ранец? Может, найдем чего-нибудь

поесть?

    – Отнюдь не считаю, – сказала Скарлетт, раздосадованная тем, что не подумала об этом сама. – Погляди в

ранце, а я погляжу в карманах.

    Нагнувшись над убитым и преодолевая отвращение, она расстегнула все пуговицы на мундире и принялась

методично обшаривать карманы.

    – Боже милостивый! – прошептала она, вытаскивая толстый бумажник, завернутый в тряпку, – Мелани…

Мелли, по-моему, тут куча денег!

    Мелани ничего не ответила. Она внезапно опустилась на пол и прислонилась спиной к стене.

    – Ты погляди, – проговорила она дрогнувшим голосом. – А у меня что-то немного закружилась голова.

    Скарлетт сорвала тряпку и дрожащими руками раскрыла кожаный бумажник.

    – Взгляни, Мелли! Ты только взгляни!

    Мелани перевела взгляд, и глаза у нее расширились. Бумажник был набит мятыми купюрами – зелеными

федеративными вперемежку с банкнотами Конфедерации, – и среди них поблескивали две пятидолларовые

золотые монеты и одна монета в десять долларов.

    – Да перестань ты их пересчитывать, – сказала Мелани, видя, что Скарлетт перебирает пальцами деньги. – У

нас нет времени…

    – Ты понимаешь, Мелани, ведь это значит, что мы будем сыты!

    – Да, да, дорогая. Я понимаю, но сейчас нам не до того. Погляди в других карманах, а я погляжу в ранце.

    Скарлетт никак не могла заставить себя расстаться с бумажником. Ослепительные видения открывались ее

взору: деньги, настоящие деньги, лошадь этого янки, много еды! Есть все же бог, в конце концов, и он проявил о

ней заботу, хотя и весьма странным способом. Она сидела на корточках и, улыбаясь, смотрела на бумажник.

Будет еда! Мелани вырвала бумажник у нее из рук.

    – Давай скорей! – сказала она.

    В карманах штанов не оказалось ничего, кроме огарка свечи, большого складного ножа, куска жевательного

табака и обрывка шпагата. Из ранца же Мелани извлекла небольшую пачку кофе, которую она с наслаждением

понюхала, точно это были духи, одну сухую галету и – изменившись в лице – миниатюрный портрет маленькой

девочки в золотой, усыпанной мелким жемчугом рамке; за этим последовали: гранатовая брошь, два массивных

золотых браслета с тоненькими золотыми цепочками, свисавшими с запоров, золотой наперсток, маленькая

серебряная детская чашечка, золотые ножницы для рукоделия, кольцо с большим бриллиантом и серьги с

бриллиантовыми подвесками грушевидной формы, в каждой из которых, даже на неопытный взгляд Скарлетт и

Мелани, было не меньше чем по карату.

    – Вор! – пролепетала Мелани, отшатнувшись от неподвижного тела. – Скарлетт, он же все это украл!

    – Конечно, – сказала Скарлетт. – И забрался сюда в надежде обворовать и нас.

    – Я очень рада, что ты убила его, – сказала Мелани, и взгляд ее стал жестким. – А теперь, дорогая, скорее

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: