Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    – Поторопись-ка, Мамушка, давай выбираться из толпы.

    – Вот только уберу с дороги это черное отродье, – громко заявила Мамушка и так замахнулась саквояжем на

чернокожего паренька, лениво вышагивавшего перед ней, что он отскочил в сторону. – Не нравится мне этот

город, мисс Скарлетт. Слишком в нем много янки и всякой вольной шушеры.

    – Конечно, приятнее, где нет такой толпы. Вот пройдем Пять Углов, сразу лучше станет.

    Они осторожно перебрались по скользким камням, специально брошенным для пешеходов, через грязную

Декейтерскую улицу и двинулись дальше по Персиковой – здесь народу было уже гораздо меньше. Вот они

поравнялись с часовней Уэсли, возле которой Скарлетт, задыхаясь, остановилась в тот день в 1864 году, когда

бежала за доктором Мидом, – она взглянула на часовню и рассмеялась, громко, отрывисто, невесело. Острые,

много повидавшие глаза Мамушки вопросительно, с подозрением посмотрели на нее, но старуха так и не сумела

удовлетворить свое любопытство. А Скарлетт вспомнила, как она боялась, и презирала себя сейчас за это. Страх

прижимал ее тогда к земле, он разъедал ей внутренности: она была в ужасе от этих янки, в ужасе от

предстоящего рождения Бо. Сейчас она лишь дивилась тому, что была до такой степени напугана – напугана,

как дитя громким шумом. Каким же она была младенцем, если думала, что янки, пожар, разгром Юга – самое

страшное, что ей придется пережить! Какая это чепуха по сравнению со смертью Эллин и провалами в памяти

Джералда, по сравнению с голодом и холодом, с тяжелой работой и вечным кошмаром неуверенности в

завтрашнем дне. Как просто казалось ей сейчас проявить мужество перед лицом армии завоевателей и как

трудно противостоять опасности, угрожающей Таре! Нет, ничто ей больше не страшно – ничто, кроме нищеты.

    На Персиковой улице появилась закрытая карета, и Скарлетт стремительно шагнула к краю тротуара, чтобы

взглянуть, кто едет, ибо до дома тети Питти все еще оставалось несколько кварталов. Карета поравнялась с

ними, и они с Мамушкой уже наклонились вперед, а Скарлетт, изобразив на лице улыбку, готова была

окликнуть возницу, как вдруг в окне показалась голова – огненно-рыжая голова в прелестной меховой шапочке.

Обе женщины мгновенно узнали друг друга, и Скарлетт поспешно шагнула назад. Она успела заметить, как,

раздув ноздри, презрительно фыркнула Красотка Уотлинг, прежде чем исчезнуть за занавесками. Любопытно,

что первым знакомым лицом, которое увидела Скарлетт, было лицо Красотки.

    – Это еще кто такая? – подозрительно спросила Мамушка. – Она вас знает, а не поклонилась. Вот уж отродясь

не видела, чтоб у человека были такие волосы. Даже у Тарлтонов и то не такие. Похоже… ну, прямо будто

крашеные!

    – Они и есть крашеные, – отрезала Скарлетт и пошла быстрее.

    – И вы знаетесь с крашеной женщиной? Да кто она такая, спрашиваю я вас.

    – Падшая женщина, – коротко пояснила Скарлетт, – и я даю тебе слово, что не знакома с ней, так что

перестань мне докучать.

    – Господи Иисусе! – ахнула Мамушка и, разинув рот, с жадным любопытством уставилась вслед карете. Она

не видела ни одной падшей женщины с тех пор, как уехала с Эллин из Саванны, – а было это более двадцати лет

назад, – и сейчас очень жалела, что не пригляделась повнимательнее к Красотке.

    – Ишь ведь как хорошо одета-то, и карета-то какая хорошая, и кучер есть, – пробормотала Мамушка. – О чем

это господь-то наш думает: всякие дурные женщины живут себе припеваючи, а мы, люди праведные, ходим

голодные да босые.

    – Господь давно уже перестал о нас думать, – резко бросила Скарлетт. – И не смей говорить мне, что мама

переворачивается от этих моих слов в гробу.

    Скарлетт очень бы хотелось думать, что она и добродетельнее Красотки, и в других отношениях превосходит

ее, но ничего не получалось. Ведь если ее затея увенчается успехом, она может оказаться в одном положении; с

Красоткой и на содержании у одного и того же человека. И хотя она ничуть не жалела о своем решении, однако

была несколько обескуражена, ибо теперь оно предстало перед ней в истинном свете. «Сейчас не стану об этом

думать», – сказала она себе и ускорила шаг.

    Они прошли то место, где был раньше дом доктора Мида, – от него остались лишь две каменных ступеньки и

дорожка, бегущая в никуда. Да и там, где прежде стоял дом Уайтингов, была лишь голая земля. Исчезли даже

камни фундамента и кирпичные трубы, зато остались следы от колес фургонов, в которых все это увезли. А вот

кирпичный дом Элсингов продолжал стоять – под новой крышей и с новым вторым этажом. Дом Боннеллов,

неуклюже подлатанный, с дощатой крышей вместо черепичной, выглядел все же обитаемым, несмотря на свой

жалкий вид. Но и в том и в другом – ни лица в окне, ни человека на крыльце, и Скарлетт даже обрадовалась

этому. Ей сейчас ни с кем не хотелось говорить.

    А вот показался и дом тети Питти с новой шиферной крышей и ярко-красными кирпичными стенами, и

сердце Скарлетт забилось живее. Какое счастье, что господь не сровнял этот дом с землей – тогда его бы уже не

отстроить. Со двора выходил дядюшка Питер с корзиной для покупок в руке, и, когда увидел Скарлетт с

Мамушкой, спешивших по тротуару, широкая удивленная улыбка расползлась по его черному лицу.

    «Так бы и расцеловала сейчас этого старого дурака-до чего же я рада его видеть», – подумала Скарлетт

обрадовано и крикнула:

    – Скорей беги искать тетину «обморочную бутылочку», Питер! Это и вправду я!

    В тот вечер на ужин у тети Питти были неизбежная мамалыга и сушеный горох, и Скарлетт дала себе слово,

что эти два блюда исчезнут с ее стола, лишь только у нее заведутся деньги. А деньги у нее будут, какой бы они

ни достались ей ценой, – причем столько, чтобы их с лихвой хватало платить налоги за Тару. Так или иначе,

рано пли поздно, но у нее будет много денег – она добудет их, даже если придется пойти на убийство.

    Сидя в столовой при желтом свете лампы, она осторожно принялась выспрашивать тетю Питти, как обстоят у

нее дела с деньгами: а вдруг семья Чарлза сумеет одолжить ей нужную сумму. Выспрашивала она без

околичностей, напрямик, но Питти, радуясь возможности поговорить с родным человеком, даже не замечала,

что подвергается допросу. И со слезами, во всех подробностях рассказывала о своих бедах. Она просто понять

не может, говорила тетя Питти, куда девались деньги и фермы, и участки в городе, но, так или иначе, все

куда-то исчезло. Во всяком случае, так сказал ей братец Генри. Он не смог заплатить налог на землю, чем она

владела, за исключением этого дома, – все пропало. А ведь дом-то этот-Питти все время об этом помнила –

вовсе и не ее, он – собственность Мелани и Скарлетт. Братец Генри еле наскреб денег, чтобы заплатить за него

налог. Он, правда, каждый месяц дает ей немного – этим она и живет, и хотя очень унизительно брать у него

деньги, но ничего не поделаешь – приходится.

    – Братец Генри говорит, что и сам не знает, как сведет концы с концами – такой он тащит воз, да и налоги

такие высокие, но, конечно же, он привирает: у него куча денег, просто мне не хочет много давать.

    Но Скарлетт знала, что дядя Генри не привирает. Те несколько писем, которые она получила от него по

поводу собственности Чарлза, доказывали это. Старый юрист мужественно боролся за то, чтобы спасти хотя бы

дом и участок, где раньше стоял склад, с тем чтобы у Скарлетт и Уэйда хоть что-то осталось. Скарлетт

понимала, что он ценой больших лишений платит за нее налог.

    «Конечно, никаких денег у него нет, – мрачно раздумывала Скарлетт. – Значит, придется вычеркнуть его и

тетушку Питти из моего списка. Остается один только Ретт. Придется мне на это пойти. Надо. Но сейчас не

нужно об этом думать… Нужно завести с тетушкой разговор про Ретта и тогда как бы между прочим намекнуть,

чтоб она пригласила его к себе на завтра».

    Скарлетт улыбнулась и сжала в ладонях пухлые ручки тети Питти.

    – Дорогая тетушка, – сказала она, – не будем больше говорить о таких огорчительных вещах, как деньги.

Давайте забудем о них и поговорим о чем-нибудь более приятном. Расскажите-ка мне лучше о наших старых

друзьях. Как поживает миссис Мерриуэзер и Мейбелл? Я слышала, ее креол благополучно вернулся домой. А

как поживают Элсинги и доктор Мид с супругой?

    Питтипэт сразу оживилась, детское личико ее разгладилось, слезы перестали капать из глаз. И она дала

подробнейший отчет о своих бывших соседях: что они делают, что носят, что едят и что думают. С ужасом

рассказала о том, как миссис Мерриуэзер и Мейбелл, чтобы свести концы с концами, – это до того, как Рене

Пикар вернулся с войны, – пекли пироги и продавали их солдатам-янки. Подумать только! Случалось, что

человек до двадцати стояло на заднем дворе у Мерриуэзеров, дожидаясь, пока испекутся пироги. А теперь,

когда Рене вернулся домой, он каждый день ездит со своим старым фургоном в лагерь янки и продает солдатам

кексы, пироги и воздушные бисквиты. Миссис Мерриуэзер говорит, что когда она немножко поднакопит денег,

то откроет в городе булочную. Питти вовсе не осуждает ее, но вообще-то… Что до нее самой, сказала Питти, то

она лучше умрет с голоду, чем станет продавать что-либо янки. Она взяла себе за правило презрительно

смотреть на каждого солдата, которого встречает на улице, и с вызывающим видом переходить на другую

сторону, хотя иной раз, добавила она, в дождливую погоду на другой тротуар не очень-то и перейдешь.

Скарлетт поняла, что мисс Питтипэт ни перед какой жертвой не остановится и даже туфли готова в грязи

выпачкать, лишь бы доказать свою преданность Конфедерации.

    Что же до миссис Мид и доктора, то они лишились дома, когда янки подожгли город, и теперь у них нет ни

сил, ни денег, чтобы отстроиться, тем более что Фил и Дарси – оба погибли. Миссис Мид так и сказала: не

нужен ей дом, – к чему ей дом без детей и внуков? Остались они совсем одни и живут теперь с Элсингами,

которые восстановили поврежденную часть своего дома. У мистера и миссис Уайтинг там тоже есть комната, да

и миссис Боннелл поговаривает о том, чтобы туда переехать, если ей удастся сдать свой дом в аренду одному

офицеру-янки с семьей.

    – Да как же они там все помещаются? – воскликнула Скарлетт. – Ведь у миссис Элсинг есть Фэнни и Хью.

    – Миссис Элсинг с Фэнни спят в гостиной, а Хью – на чердаке, – пояснила Питти, которая знала обо всем, что

происходит у ее друзей. – Милочка, очень мне неприятно говорить тебе это, но… миссис Элсинг называет их

«платными гостями», а на самом деле, – и тетя Питти тут понизила голос, – они всего-навсего постояльцы.

Миссис Элсинг содержит пансион! Ужас какой, верно?

    – А по-моему, это даже очень здорово, – отрезала Скарлетт. – Я была бы только рада, если бы у нас в Таре в

прошлом году были «платные гости» вместо бесплатных. Возможно, теперь мы не были бы такие бедные.

    – Скарлетт, как ты можешь говорить подобные вещи?! Да твоя бедная матушка в гробу бы перевернулась при

одной мысли о том, что в Таре берут деньги за гостеприимство! Конечно, миссис Элсинг просто вынуждена

была пойти на такое, потому что, хоть она и шила, а Фэнни расписывала фарфор, а Хью немножко

подрабатывал, продавая дрова, они все равно не могли свести концы с концами. Можешь себе представить, наш

дорогой Хью вынужден торговать дровами! А ведь он без пяти минут адвокат! Нет, просто плакать хочется, как

подумаешь о том, чем вынуждены заниматься наши мальчики!

    А Скарлетт видела ряды хлопка под добела раскаленным небом Тары и вспоминала, как ломило у нее спину,

когда она нагибалась, собирая его. Она вспомнила, какими тяжелыми казались ручки плуга в ее не привыкших к

труду, натертых до мозолей ладонях, и подумала, что Хью Элсинг не заслуживает особого сочувствия. А тетя

Питти – какая же она наивная старая дура: вокруг нее одни развалины, а она – до чего беспечна!

    – Если ему не нравится торговать дровами, так почему же он не займется юриспруденцией? Или, может быть,

в Атланте не стало дел для юристов?

    – Что ты, милочка! В Атланте сколько угодно дел для юристов. Да нынче почти все друг с другом судятся.

Ведь все вокруг сожжено, разграничительные столбы уничтожены, и никто не знает, где чья земля начинается и

где кончается. Только денег за ведение дел ни с кого не получишь, потому что ни у кого их нет. Вот Хью и

торгует дровами… Ах, чуть не забыла! Я не писала тебе? Завтра вечером у Фэнни Элсинг свадьба, ну и,

конечно, ты должна пойти. Миссис Элсинг будет очень рада, если ты придешь, раз ты в городе. Надеюсь, у тебя

есть какое-нибудь платье, кроме этого? Это платьице, конечно, тоже очень славное, милочка, но… просто оно

слишком уж поношенное. Ах, у тебя есть красивое платье? Ну, прекрасно, ведь это будет первая настоящая

свадьба у нас в Атланте с тех пор, как сдали город. И торт будет, и вино, и танцы потом, хотя, право, не пойму,

как Элсинги все это осилят: ведь они такие бедные.

    – А за кого выходит Фэнни замуж? Мне казалось, после того как Далласа Маклюра убили под Геттисбергом…

    – Милочка, не надо осуждать Фэнни. Не все же так чтят память усопших, как ты – память бедного Чарли.

Постой-ка… как же его зовут? Никогда не помню имен… какой-то Том, кажется. Я хорошо знала его матушку –

мы вместе посещали институт для девиц в Ла-Грейндже. Она была из ла-грейнджских Томлинсонов, а ее

матушка… постой-ка… Перкинс? Паркинс? Паркинсон! Вот именно. Из Спарты. Прекрасная семья, и все же…

я знаю, что не должна такое говорить, но, право, не понимаю, как Фэнни может идти за него замуж.

    – Он что, пьет или…

    – О господи, нет, конечно! Он прекрасный человек, но, видишь ли, его ранило в бедро разорвавшимся

снарядом и что-то такое случилось с его ногами… они у него… они у него, ну мне не хочется такое слово

произносить, но он ходит как бы враскорячку. У него такой вульгарный вид, когда он ходит… словом, не очень

это красиво. Просто не понимаю, зачем она его выбрала.

    – Надо же девушкам за кого-то выходить замуж.

    – Да ничего подобного, – раздраженно возразила тетя Питти. – Я вот не вышла же.

    – Милая тетушка, я вовсе не имела в виду вас! Все знают, каким вы пользовались успехом, да и до сих пор

еще пользуетесь! Взять хотя бы судью Карлтона – какие умильные взгляды он на вас бросал, пока я…

    – Ах, замолчи ты, Скарлетт! Вспомнила про старого дурака! – взвизгнула Питти, и хорошее настроение снова

вернулось к ней. – Но ведь Фэнни пользовалась таким успехом, она могла бы найти себе и получше пару, а мне

что-то не верится, чтобы она любила этого Тома – как бишь его. Не верю я, чтоб она оправилась после смерти

Далласа Маклюра, но она, конечно, не ты, милочка! Ты вот осталась верна нашему дорогому Чарли, а ведь

могла бы выйти замуж десятки раз. Мыс Мелли часто говорим, как ты чтишь его память, а все вокруг считают

тебя бессердечной кокеткой.

    Скарлетт пропустила мимо ушей это бестактное утверждение и весьма умело повела разговор дальше,

расспрашивая Питти то об одном знакомом, то о другом, хоть сама и сгорала от нетерпения побыстрее

добраться до Ретта. Спросить же о нем сразу, едва успев приехать, было бы не умно. Это значило бы дать пищу

уму старушки – и тогда он мигом заработает в нежелательном направлении. Подозрения у Питти успеют еще

созреть, если Ретт откажется жениться.

    А тетя Питти весело болтала, довольная как ребенок, что у нее есть слушательница. В Атланте творится

что-то ужасное, сообщила она, а все из-за безобразий, чинимых республиканцами. Нет конца их бесчинствам, а

самое скверное – они забивают голову этим бедным черномазым всякими вредными мыслями.

    – Ты представляешь, милочка, они хотят, чтобы черномазые голосовали! Ты когда-нибудь слышала большую

глупость? Правда… не знаю, конечно… но если взять, к примеру, дядюшку Питера, так у него куда больше

разума, чем у любого республиканца, да и манеры лучше, но дядюшка Питер, конечно же, слишком хорошо

воспитан, чтобы стремиться голосовать. А вот другие черномазые пришли в великое возбуждение – у них прямо

мозги помутились. Некоторые совсем обнаглели. Теперь, как стемнеет, по улицам стало небезопасно ходить и

даже днем они, случается, сталкивают леди с тротуара прямо в грязь. А если какой-нибудь джентльмен вздумает

заступиться, они его тут же арестуют и… Милочка моя, а я тебе говорила, что капитан Батлер в тюрьме?

    – Ретт Батлер?

    Хотя новость была поистине сногсшибательной, тем не менее Скарлетт обрадовалась тому, что тетя Питти

избавила ее от необходимости самой заговорить о Ретте.

    – Ну, конечно же! – От волнения щечки тети Питти порозовели и она даже выпрямилась на стуле. – В эту

самую минуту он сидит в тюрьме за то, что убил негра, и его могут повесить! Представляешь такое – чтоб

повесили капитана Батлера?

    Скарлетт так охнула, что у нее закололо в груди; широко раскрыв глаза, она уставилась на старушку, а та

была просто в восторге от впечатления, которое произвели ее слова.

    – Пока еще ничего не доказано, но кто-то убил черномазого за то, что он оскорбил белую женщину. А янки

очень злятся, потому что в последнее время убили не одного черномазого нахала. Вина капитана Батлера не

доказана, но янки хотят, чтобы это послужило уроком для других ~ так говорит доктор Мид. Он говорит, что

если капитана Батлера повесят, это будет первый справедливый поступок, который совершат янки, ну, а я,

право, не знаю… Подумать только, что капитан Батлер был у нас здесь неделю назад, и принес мне в подарок

роскошнейшую куропатку, и спрашивал про тебя – он сказал, что боится, не обидел ли тебя тогда, во время

осады, а если так, теперь ты никогда уже его не простишь.

    – И сколько же они будут держать его в тюрьме?

    – Этого никто не знает. Наверное, пока не повесят, но может, они еще не сумеют доказать, что это он убил.

Хотя вообще-то янки, похоже, не слишком заботятся о том, виновен человек или невиновен, – им лишь бы

кого-нибудь повесить. Они так встревожены… – тетя Питти с таинственным видом понизила голос, – …так

встревожены появлением ку-клукс-клана. А у вас в деревне он есть? Милочка, я уверена, что есть – просто

Эшли не говорит вам, дамам. Члены ку-клукс-клана вроде бы не имеют права рассказывать об этом. Они

разъезжают по ночам в этаких балахонах, точно привидения, и совершают набеги на «саквояжников»,

разжиревших на чужом добре, являются к нахальным неграм. Иной раз они просто попугают и предупредят,

чтоб убирались из Атланты, ну, а если их не послушают, они могут и выпороть, а то, – продолжала шепотом

Питти, – даже и убить, а труп бросят на виду и приколют к нему бумажку с надписью «ку-клукс-клан»… Янки,

само собой, страшно обозлены и хотят для острастки хоть с кем-нибудь разделаться… Хью Элсинг, правда,

сказал мне, что он думает – не повесят они капитана Батлера, потому как янки считают, что он знает, где

находятся деньги, только не говорит. Вот они и хотят заставить его заговорить.

    – Деньги?

    – Ты разве не знаешь? Я не писала тебе? Дорогая моя, ты просто совсем замуровала себя в этой Таре! У нас

весь город жужжал как улей, когда капитан Батлер вернулся с отличной лошадью, с каретой и с карманами,

полными денег, в то время как никто из нас не знал, на что купить поесть. Все были просто в ярости – подумать

только: этот спекулянт, который вечно говорил гадости про Конфедерацию, теперь буквально набит деньгами, а

мы – нищие. И каждому, конечно, не терпелось узнать, как это он ухитрился сохранить свои денежки, но ни у

кого не хватило храбрости спросить напрямик, а вот я спросила; он рассмеялся и сказал: «Можете не

сомневаться, не честным путем». Ты же знаешь, как трудно из него что-либо вытянуть.

    – Ясное дело, он нажил эти деньги во время блокады…

    – Несомненно, милочка, часть денег он нажил именно так. Но это лишь капля в море по сравнению с тем,

какое у этого человека сейчас состояние. Все у нас тут, включая янки, считают, что у него где-то припрятаны

миллионы долларов золотом, принадлежавшие правительству конфедератов.

    – Миллионы – золотом?

    – А как же, милочка, куда девалось, по-твоему, все золото нашей Конфедерации? У кого-то оно ведь должно

же быть, так почему бы не у капитана Батлера? Янки считали, что президент Дэвис забрал с собой золото,

уезжая из Ричмонда, но когда они взяли его в плен, у бедняги не было ни цента. Ведь после того как война

кончилась, казна-то оказалась пустой, и все считают, что золото это – у спекулянтов, торговавших во время

блокады, только те, конечно, об этом помалкивают.

    – Миллионы – золотом! Но каким же образом?..

    – Разве капитан Батлер не вывозил хлопок тысячами тюков в Англию и в Нассау и не продавал его для

правительства конфедератов? – с победоносным видом изрекла Питти. – И свой хлопок, и тот, который

принадлежал правительству? А ты же знаешь, сколько стоил хлопок в Англии во время войны! Его хватали по

любой цене! Капитан Батлер был доверенным лицом у нашего правительства, ему было поручено продавать

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: