Учебное пособие Для студентов средних и высших педагогических учебных заведений

Два года спустя Флеминг вместе со своим другом — матема­тиком, географом и ориенталистом Олеарием (написавшим в 1647 году знаменитую книгу «Описание нового путешествия на Восток») плыл на корабле «Фридрих» к берегам Персии по Волге. Россия казалась Флемингу удивительной страной: золотые купола, боро­датые бояре в высоких шапках. При слиянии Волги и Камы ему померещились сумрачные российские нимфы. В Астрахани его по­разило буйное цветение виноградников. Обо всем этом он написал в своих стихах. Обладая государственным умом, поэт понимал, как важно для Германии сотрудничать с Россией. Сонет Флеминга к Москве — больше, чем знак вежливости. Это первое в европейской поэзии обращение к нашей столице, пожелание ей «не тронутого войной неба», какого не было в ту пору над его родиной.

Три сонета Флеминга, полные восхищения русской столицей («Москва», «Великому граду Москве» и «Москва-река»), были переведены А. Сумароковым.

На фоне произведений немецкой литературы, которые выра­жали настроения передового бюргерства и широких народных масс, особенно страдавших от войны и разъединения Германии ярко выделяется творчество Ганса Гриммельсгаузена (1622—1 1676). Его роман «Симплициссимус» дает характерную и широ­кую картину немецкого общества, являясь, по сути, своеобраз­ной энциклопедией жизни времен Тридцатилетней войны и выда­ющейся вехой в истории раннего европейского реализма. Это первый немецкий роман, где представлено развитие личности от младенчества до старости.

Я в мире, как Феникс, возник из огня,

Кружил в облаках — не расшибло меня,

Сквозь сушу, сквозь воду прошел прямиком,

И стал я тем самым полсвету знаком.

Об этом рассказано в книге моей.

В ней мало восторгов и много скорбей,

Но, книгу читая строку за строкой,

Ты станешь мудрей и обрящешь покой.

Действительно, в романе «много скорбей», много испытаний и ударов, выпавших на долю Симплициссимуса. По замыслу пи­сателя, личность его героя необыкновенно проста, своего рода «tabula rasa» древних — чистая восковая доска, на которую жизнь наносит свои письмена.

Проходя через превратности жизни, пытаясь ее постичь, Сим­плициссимус стремится сохранить ко всему честное отношение, хотя не всегда это ему удается. Он податлив и в то же время уди­вительно стоек. Как ни ломает пастушка из Шпессарта жизнь, он сохраняет свою наивность. Симплициссимус не ищет приключе­ний, а попадает в них, становясь жертвой обмана и подлости. Он видит изнанку жизни, насилие и жестокость, но не теряет веры в людей. В итоге всех злоключений и бедствий он обретает жизнен­ную устойчивость.

В книге Гриммельсгаузена заметны черты народной (потеш­ной) литературы, свойства «романа воспитания» (параллели мож­но найти от «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха до «Виль­гельма Майстера» Гёте), признаки сатирического, авантюрного, реалистического произведения, вышедшего на уровень больших художественных обобщений в романной форме.

После Тридцатилетней войны раздробленная Германия была отсталой и слабой. Однако и здесь в борьбе с господствующей феодальной идеологией возникает просветительское движение

Немецкое Просвещение имело свой оттенок. В сравнении с Англией и Францией Германия вследствие национальной катастрофы - Тридцатилетней войны — отстала в своем развитии. Здесь было почти триста княжеств, свыше полусотни имперских городов, множество мелких и мельчайших владений имперских дворов. Князья настаивали на суверенитете, каждый имперский город имел свое правление, устанавливал свои законы, отстаивал вой «вольности», каждый дворянин был государем на своей земли

Поэтому немецкое Просвещение должно было вести борьбу за национальное объединение, за национальное самосознание народа. Немецкие просветители разделяли отрицательное отно­шение Ж.Ж. Руссо к современной цивилизации, присоединялись к его требованию уравнения имущества, призывали к объедине­нию Германии, обличали феодальный произвол.

Распространению практических идей просветительства спо­собствовали так называемые моральные еженедельники.

Первые «моральные журналы» возникли в крупнейших горо­дах — Гамбурге, Лейпциге, швейцарском Цюрихе. Позднее, с распространением Просвещения, каждый мало-мальски заметный город стал издавать свой еженедельник. На протяжении XVIII века популярно-нравоучительных журналов в немецкоязычном ареале существовало свыше пятисот. Первый немецкий журнал такого типа — гамбургский «Разумник» выходил в 1713.

Журналы стремились в доступной занимательной форме да­вать образовательно-полезные, а главное — нравоучительные материалы, чтобы «сделать своих читателей честнейшими, по­лезнейшими и счастливейшими людьми». В журнальных публи­кациях отражались вопросы воспитания, домашнего и школь­ного, отношений между родителями и детьми, проблемы брака, организации разумного досуга, поведения в обществе, борьбы с людскими недостатками, темы искусства, литературы и языка, публиковались раздельные для мужчин и женщин рекомендатель­ные списки чтения.

«Моральные еженедельники» с их патриотическим настроем, желанием поднять национальное самосознание, уважением к род­ной культуре оказали определенное влияние на развитие литера­туры первой половины XVIII века, внедряя «бытовой» материал в художественную прозу.

Зачинателем новой эстетики в немецкой культуре стал Готхольд Эфраим Лессинг(1729—1781). Подобно большинству сво­их современников, Лессинг начинал литературный путь стихотворными и драматургическими опытами, славя в стихах безза­ботную праздность, любовь и красавиц, а в юношеских пьесах высмеивая социальные пороки. Был Лессинг также выдающимся критиком и теоретиком искусства. Его труды «Лаокоон, или о границах живописи и поэзии» и «Гамбургская драматургия» оцениваются как серьезный вклад в эстетическую теорию Просвещения.

В своих эстетических трактатах и практических образцах (комедии «Минна фон Барнхельм» и трагедии «Эмилия Галотти» Лессинг определяет, каково должно быть искусство, воспитыва ющее «людей — героев», вводя в скульптурную неподвижность просветительского идеала драматизм действительности, вражду индивидуальных целей, трагическое столкновение страстей, зло и страдание.

«Ни на одном виде стихотворений я не сосредоточивал своею внимания больше, чем на басне. Мне нравилось пребывать на этой общей меже поэзии и морали. Я тщательно читал старых и новых баснописцев и лучших из них не раз перечитывал. Я много размышлял над теорией басни...» — так писал Лессинг в предис­ловии к своим басням. Басни Лессинга, написанные в духе ею теории, освещают резким светом сатиры общественные нравы, человеческие слабости, отрицательные явления литературы и культуры.

Младшими современниками и во многом союзниками Лессин­га были писатели «Бури и натиска» (Srurm und Drang), от него они унаследовали интерес к общественной проблематике, крити­ческий задор, традицию борьбы с придворным классицизмом. Движение «штюрмеров», или «бурных гениев», начали Гердер н Гёте, а молодой Шиллер завершил десятилетие литературного бунтарства.

Сборник песен и работы Гердера о народной поэзии открыли немецкой литературе живительный источник народного искусст­ва. За Гердером последовали Арним и Брентано, братья Гримм.

Воззрения Гердера на народное искусство были близки Готфриду Августу Бюргеру (1747—1794), создателю немецкой лите­ратурной баллады и «Удивительных путешествий по воде и по земле, походов и забавных приключений барона Мюнхгаузена». «Гердер выразил то, что я сам думал и чувствовал», — призна­вался поэт. Любовь Бюргера к народной поэзии, пристрастие к образам средневековья, к чудесному, таинственному, фантасти­ческому вызывали симпатии романтиков, оценивавших его как одного из своих предшественников.

Имя другого основоположника «Бури и натиска» — Гёте — принадлежит к именам, которыми гордится человечество.

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ (1749—1832)

Стихами этого крупнейшего лирика немецкая поэзия загово­рила на языке простых и сильных человеческих чувств. Автор широко известных баллад, драм, эпических поэм, замечательный романист, отразивший в «Страданиях юного Вертера», «Виль­гельме Майстере», «Поэзии и правде» духовную жизнь несколь­ких поколений, Гёте вместе с тем увлекался геологией, минерало­гией, оптикой, ботаникой, зоологией, анатомией. Занимаясь ес­тествознанием, вступая, по его выражению, «в молчаливое обще­ние с безграничной, неслышно говорящей природой», вникая в ее «открытые тайны», Гёте стремился постичь и «тайну» историчес­кого бытия человечества.

Вслед за Лессингом, в сотрудничестве с соратниками по дви­жению «Бури и натиска» юный Гёте восставал против «неправой власти» в мятежных одах, в монологе «Прометей», драме «Гёц фон Берлихинген», воспроизводящей события Реформации и Кре­стьянской войны.

Философия чувства высокого накала воплощена в романе «Страдания юного Вертера» (1774).

Форма романа в письмах была художественным открытием XVIII века, она давала возможность показать человека не толь­ко в ходе событий и приключений, но и в сложном процессе его переживаний. «Вертер» Гёте—роман-дневник, роман-исповедь «мученика мятежного» (А.С. Пушкин).

В отличие от Гёца, Прометея и других героев-бунтарей «Бури и натиска», мятежность Вертера не перерастает в открытый бунт. Сломленный превратностями судьбы, не найдя в себе силы к со­противлению, он добровольно уходит из жизни. Но его трагедия не сводится к истории неудовлетворенной любви. В центре рома­на большая философски осмысленная тема: человек и мир, лич­ность и общество.

мировую славу. Значение этой книги для становле­ния юного поколения подтверждено и в наши дни: в одном из по­пулярных романов для юношества «Страдания юного В.» совре­менного немецкого писателя У. Пленцдорфа, использованы мотивы Гёте.

Книги «Страдания юного Вертера», «Годы учения Вильгель­ма Майстера» и «Годы странствий Вильгельма Майстера», будучи «романами воспитания», подготовили почву для новых роман­ных форм.

Легенда о Фаусте, известная Гёте с детства со страниц «на­родной книги» и со сцены бродячего театра, сопровождала поэта в течение пятидесяти лет, пока рождался его шедевр.

Гётевский «Фауст» —драма глубоко национальная по харак­теру душевного конфликта ее строптивого героя, восставшего против прозябания в затхлой атмосфере во имя свободы действия и мысли. Таковы были устремления людей мятежного XVI века, те же мысли владели сознанием и поколения «Бури и натиска».

Но драма мятежного Фауста не ограничивается рамками од­ной личности, одного поколения или одного народа. Идея преоб­разования мира совместным свободным и разумным трудом про­стирается на все человечество и становится драмой о конечной цели его исторического и социального бытия.

«Фауст» Гёте много раз воссоздавался на русском языке, не раз переводились отрывки и сцены драмы. А. Пушкин по моти­вам Гёте написал свою «Сцену из Фауста». К концу прошлого века было издано четырнадцать переводов. Из этого числа выде­ляются два полных перевода обеих частей драмы Н.А. Холод-ковского и А. Фета. Полный перевод был осуществлен также по­этом В. Брюсовым. Лучшим считается перевод Б. Пастернака.

Полтора столетия тому назад Гёте, тогда, можно сказать, «про­винциальный» поэт, живший в небольшом ваймарском герцог­стве и выезжавший только в Италию, впервые сформулировал понятие «мировая» (всемирная) литература, имея в виду диалек­тическое взаимодействие многосторонних культурных связей, обогащающих отдельные национальные культуры. По его мне­нию, каждая нация может найти у другой «нечто приемлемое и нечто отвергаемое, такое, чему следует подражать, и такое, чего нужно избегать». Гёте считал необходимым, чтобы люди одной культуры знали и понимали лучшие достижения мировой культу­ры как свои, а не как посторонние (сам он продемонстрировал это в цикле стихотворений «Западно-восточный диван»). Словом, в 1827 году впервые Гёте была сформулирована задача: «Сейчас мы вступаем в эпоху мировой литературы, и каждый должен те­перь содействовать тому, чтобы ускорить появление этой эпохи».

Так «великий Олимпиец», жизнь которого прошла под девизом: «Человек свободен и горд!», - заронил идею, которая питает лучшие умы и сегодня. Ее отголоски мы слышим в концепции общеевропейского дома».

ИОГАНН ХРИСТОФ ФРИДРИХ ШИЛЛЕР (1759-1805)

Деятельность младшего современника и друга Гёте, его соратника по движению «Бури и натиска» Шиллера знаменовала собой одну из вершин в развитии немецкого Просвещения. Вмес­те с тем его творчество открывало дорогу искусству нового, XIX века.

Первая драма Шиллера «Разбойники» была исполнена ге­роического пафоса. В звучных монологах атаман разбойни­ков громил «хилый век кастратов», сокрушался, что погасла «сверкающая искра Прометея», обличал неправедные законы, которые заставляют «ползти улиткой и того, кто мог бы взле­теть орлом».

Накал политических страстей не ослабевает у Шиллера и в его драмах «Заговор Фиеско в Генуе», «Коварство и любовь». Гибель героев драмы «Коварство и любовь», как некогда Ромео и Джульетты в трагедии Шекспира, прозвучала страстным обли­чением неправедных порядков, кастовых предрассудков и одно­временно — гимном в честь высокого достоинства человека, его права на счастье.

Действие четвертой драмы «Дон Карлос» происходит в Испа­нии. Но Шиллер оставляет немецкий материал не для того, чтобы написать историческую хронику чужой страны. Его замысел шире — осмыслить природу власти, сложное взаимодействие раз­ных сил, составляющих общество, идею тирании и просвещенной монархии, — актуальные и ныне проблемы.

Европейские просветители XVIII века верили в безграничные возможности разума. Им казалось, что если на земле восторже­ствует наконец человеческий разум, то сами собой отпадут суе­верия, предрассудки, сословная нетерпимость и даже тирания разоблачит себя. Эта философская посылка рождала надежду на просвещенного монарха, которого можно увлечь благородными идеалами и тем самым достичь успеха, ведь в руках правителя сосредоточены власть, сила, материальные средства. Потому-то французский писатель Вольтер написал книгу о Петре I и эпиче-окую поэму о Генрихе IV, а Дидро приезжал из Франции в Петер­бург, чтобы убедить Екатерину II провести в России реформы.

Надежды на просвещенное правление питал какое-то время ц Шиллер. Однако в драме «Дон Карлос» с образом Великого Инквизитора просветительской иллюзии суждено было рухнуть. Глубину этой сюжетной линии по достоинству оценил Ф.М. Дос­тоевский — образ Великого Инквизитора в романе «Братья Ка­рамазовы» преемственно связан с шиллеровским художественньм открытием.

После «Дона Карлоса» наступает десятилетний перерыв в драматургической деятельности Шиллера. Основное внимание он теперь уделяет истории: занимает кафедру истории Йенского университета, пишет большое исследование «История Тридца­тилетней войны».

Тем временем грянула Французская революция, отношение к которой у Шиллера было неоднозначным: он понимал ее значе­ние, но не одобрял практику казней и политического террора. Поэтому когда в 1792 году Национальное собрание Француз­ской республики предоставило Шиллеру права французского гражданина (революция поставила немецкому драматургу в зас­лугу, что он «своими сочинениями и своим мужеством служил делу свободы и подготавливал освобождение народов»), он от­казался от этой чести.

На фоне «тихих» углубленных занятий историей пламенным всплеском шиллеровской веры в человека, гимном дружбе и ра­дости прозвучала патетическая ода «К радости», в которой слыш­ны отзвуки боевых призывов «Бури и натиска».

Новый период деятельности Шиллера был насыщен напряжен­ными исканиями и осмыслением философских, социальных и эсте­тических проблем, которые выдвигала эпоха, освещенная отблес­ками Французской революции.

Философия Канта, особенно его этика и эстетика находятся в это время в центре внимания Шиллера. В разработке своей эсте­тической системы Шиллер во многом исходил из основных поло­жений кантовской эстетики «критического» периода, изложен­ной в «Критике способности суждения».

«Письма об эстетическом воспитании человека» (1795) Шил­лера стали программным документом, не теряющим своего значе­ния и сегодня.

Вот, к примеру, всего лишь один аспект, касающийся теории игры, ее значения в жизни человека.

Естественное чувство удовольствия, с которым связаны все формы игры, привели еще Канта к плодотворной мысли: игра происходит от той же деятельности, что и красота, и последняя является не чем иным, как действием, продуктом влечения к игре В «Критике способности суждения» Кант, говоря об искусстве которое можно рассматривать как игру, как занятие приятное само по себе, касается вопроса о свободной и разнообразной игре приятных чувствований и различает три группы: игру, основанную на счастье, звуковую игру (музыку) и игру мыслей.

Шиллер, следуя Канту, в своих «Письмах об эстетическом оспитании человека» отводит «стремлению к игре» роль созида­теля всего прекрасного. Пусть человек, сказано в его пятнадца­том письме, будет серьезен и, таким образом, направлен к достой­ному. Но пусть красотою он играет. И далее: «Человек должен только играть с красотою, и только с красотою одною он должен играть. Ибо, скажем это, наконец, сразу, человек играет только тогда, когда он в полном значении слова — человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет».

Не отсюда ли пошла популярная в наши дни «теория игры», породившая термин «homo ludens» — «человек играющий»?

После теоретических работ Шиллер вновь обращается к по­этическому творчеству. В «балладный» 1797 год им созданы по­этические шедевры, отмеченные драматизмом действия, красоч­ностью языка, живописной выразительностью изображаемых кар­тин жизни, реальной обстановки и природы.

Содержание баллад многообразно. Они написаны большей частью на античные и средневековые сюжеты, но их нельзя на­звать историческими. Это баллады-притчи. Драматические ситу­ации, изложенные в них, неся в себе моральный урок, являют при­мер человеческого поведения («Кубок», «Перчатка», «Ивиковы журавли», «Поликратов перстень»). Эти баллады и поныне печа­таются в изданиях для детей.

В это же время Шиллер, обогащенный историческими иссле­дованиями, вновь возвращается к драматургии: пишет истори­ческую трагедию из эпохи Тридцатилетней войны «Валленштайн», драму «Мария Стюарт» (из английской истории), роман­тическую трагедию «Орлеанская дева» (из истории Франции) и наконец драму «Вильгельм Телль», которая развивала новую тему в европейской литературе — тему национально-освободительно­го движения. (Ей суждено занять затем значительное место в лите­ратуре европейского романтизма.)

В последние месяцы своей жизни Шиллер работал над сюже­том из русской истории — трагедией «Дмитрий». Его увлекла идея самозванства, актуальная во все времена. В Доме-музее в Ваймаре и сейчас можно видеть на письменном столе поэта неза­конченную рукопись драмы и рядом книгу «История Московии».

Восприятие Шиллера в России, его популярность и слава — одна из интереснейших страниц нашей литературы и театра. Уже при жизни поэта появились переводы его произведений на русский язык. В первой половине XIX века завершается перевод bci художественных произведений Шиллера. Среди переводчиков м; видим имена крупнейших поэтов и писателей. Всегда, во все вре­мена успехом пользовались его драмы. Справедливо писал Ф.М. Достоевский, что французский Конвент, посылая Шиллеру — «другу человечества» патент на право гражданства, и не подозревал, что он окажется «гораздо роднее и гораздо нацио­нальное» на другом краю Европы. По словам Достоевского, он у нас «в душу русскую всосался, клеймо в ней оставил, почти период в истории нашего развития обозначил...»

Фридрих Шиллер подвел итог своему веку и предрек не менее кровавый впереди:

Где приют для мира уготован?

Где найдет свободу человек?

Старый век грозой ознаменован

И в крови родился новый век.

Кто же они, романтики? Что они защищали? Что отвергали?

Если просветители, апеллируя к разуму, пеклись о всеобщих законах, то романтики обратились к личности человека, мир} души. «Мир души торжествует победу над внешним миром и яв­ляет эту победу в пределах самого этого внешнего мира и на са­мом этом мире, — писал великий немецкий философ Гегель в «Лек­циях по эстетике», отмечая, что «этот внутренний мир составляет предмет романтизма».

Романтики первыми заметили процесс отчуждения человече­ской личности от общества, и они же первыми раскрыли глубокий трагизм этого отчуждения и обнаружили стремление преодолеть его. Романтики страстно защищали творческую свободу художника, его право на фантазию. Гений не подчиняется правилам, но творит их — эта мысль И.Канта была твердо усвоена теоретиками романтизма.

Трагический исход Французской революции, похоронивший мечты о свободе, ощущение того, что человек по-прежнему «уни­жен и оскорблен», а его существование безысходно, вызывало влечение к тайне, ко всему мистическому, загадочному, «ночно­му», характерному для всех романтиков. В поисках духовной опоры романтики, в отличие от просветителей, верящих в буду­щее. в грядущее царство разума, обратились к прошлому. В ис­точниках родного слова, в преданиях старины, народных обыча­ях песнях, сказках искали они оздоровляющую силу. И здесь Гер­мания опережала своих соседей. Немецкие романтики первыми открыли широкой читающей публике народное творчество и выз­вали целую волну последователей в Европе.

Из лиро-эпических жанров у романтиков была наиболее попу­лярна баллада, в прозе преобладали поэтические формы —сказ­ка, лирическая новелла. Искусству новеллы немецкая литерату­ра обязана прежде всего романтикам.

Немецкий романтизм в своем развитии прошел качественно различные этапы. Признанным центром раннего романтизма была Иена, Йенский университет, где еще недавно читал свои знаме­нитые лекции по истории Шиллер.

Какие же произведения созданы йенскими романтиками?

Незавершенный роман Новалиса—(1772—1801) «Генрих фон Офтердинген» считается энциклопедией романтизма. Роман оку­тан атмосферой сказки, юный герой романа ищет Голубой цве­ток, который стал воплощением таинственной поэтической муд­рости и символом немецкой романтической поэзии. Новалис был и выдающимся лириком: в «Гимнах к ночи» им как бы впервые открывается «ночная сторона» бытия, воспевается мрак и смерть. Это было новое мироощущение. У Новалиса нашлось много пос­ледователей.