Книга Свет добра Свет братства Признание Учитель Пушкина а парус все белеет Народный поэт России

От автора

1.Свет братства

Масштабом столетий

Два голоса

Книга

Свет братства

Признание

Учитель Пушкина

А Парус все белеет

Народный поэт России

Перечитывая Фета

Огонек в тумане

Уроки Тютчева

Великий мастер

3.С солнцем в крови

С солнцем в крови

Мое слово о Шолохове

Любовь и боль Сергея Есенина

Годы вдохновения

Народный поэт

Строитель и жизнелюб

Памяти друга

Я машу ему зеленой веточкой кизила

4.Так растет и дерево

Так растет и дерево

Бессмертный голос

Наапет Кучак — великий лирик

5.Моя Грузия

Моя Грузия

Песнь земной красоте

Подобный молнии

Обнаженное сердце

Песня зеленого дерева

Чудесный кахетинец

Поэзия высокой земли

Языческий певец

6. Глубокие корни

Песни горцев

Ашуг

Талант и мудрость

Талант и мастерство

Мы с ним чеченцы

Наш побратим

Восхождение таланта

Лицо поэта

Глубина

Мудрость и сердечность

Глубокие корни

О Зульфии и ее поэзии

Корневые связи

Земная песня

Живой родник

Степная муза

Поэт Якутии

7. Поэт и культура

За большую, как жизнь, поэзию!

Литература – дело всей нашей жизни

Поэт и культура

У каждого народа – свой голос

Традиции и поиски нового

Каждый язык – это целый мир

Кязим Мечиев и восточная поэзия

Сказки и горы

Поэт как личность

Песня

8. Дом и мир

Как растет дерево

Библиотека «О времени и о себе»

Кулиев К.

К90 Так растет и дерево. М., «Современник», 1975.

463 с. (Библиотека «О времени и о себе»).

Национальный колорит в сочетании с глубоко философским осмыслением проблем времени и высокое художественное мастерство снискали заслуженную славу балкарскому поэту, лауреату Государственной премии РСФСР им. М. Горького Кайсыну Кулиеву.

В новой книге К. Кулиев выступает в несколько необычном для него жанре. «Так растет и дерево» – это не сборник стихов, а книга, подводящая итоги многолетним раздумьям поэта о законах творчества, о месте художника в обществе. К. Кулиева волнуют проблемы преемственности и развития художественных традиций. Читатель найдет в книге размышления о Пушкине, Лермонтове, Тютчеве, Некрасове, Руставели, Горьком, Есенине, Тихонове, Бараташвили, Дудине, Чиковани, Кешокове, Кариме и других мастерах искусства прошлого и современности.

М106(03)-75

8РС

Название «Так растет и дерево» продиктовано убеждениями автора в том, что все подлинное в творчестве естественно, как дерево на склоне горы или камень у дороги. Мне чаще всего кажется, что поэзия создается простыми словами. Ее должны понимать все. В этом меня убеждают сама жизнь, мой скромный опыт и опыт больших поэтов. По мне – чем проще стих, тем он лучше. Так же просто растет и зеленеет дерево, идет дождь над полем и течет ручей. Неестественность и неточность так же плохи, как и многословие.

Поэты бывают разными, и каждый из них прав по-своему. И естественность у каждого своя. Она у Блока – одна, у Твардовского – другая. Любой из значительных художников, конечно, выражает свою эпоху, ее чаяния, стремления, радости и боль, свет и тень, противоречия и трагедию, но выражает все это своими способами и средствами. Этим каждый интересен. Если нет индивидуальных черт, значит, нет и художника. На Востоке говорят, что поэзия — золотая свирель в устах народа.

Поэзия рождена светом и добром. Она, наряду с музыкой, высшее явление культуры, опора и поддержка людей, которым не всегда живется легко и радостно. Поэзия дорога только тем, кто любит жизнь, кому на земле мило и близко все хорошее, живое, человеческое. Равнодушных она не интересует – тех, кому ни о чем не говорят созревание колоса и белизна облака, лицо матери и звезды над отчим домом, радость и страдания других. По моему мнению, поэзия живет и самым необходимым, как хлеб, и самым высоким, как звезды. Поэзия вместе с мальчиками должна бегать босой по лужам и думать вместе с мудрецами о сущности человеческой жизни и вселенной. Поэзия может быть и скорбной матерью, сидящей у изголовья сраженного сына, и девушкой, легкой походкой проходящей мимо наших окон майским утром. Она бывает цветением вишни и грозовой молнией, улыбкой ребенка и стоном побежденного полководца. Поэзия всюду – в облаках над Казбеком и в огороде моей матери, где желтел подсолнух и росла морковь. Она многолика, как мир, и прекрасна, как земля. Поэзия земли не умрет. Мы верим в это и в наш атомный век. С этой верой писал свою книгу и я.

Я занимался не кропотливым, спокойным и беспристрастным анализом произведений того или другого художника. Этого я не умею делать, ибо я – не ученый-литературовед. Я только старался выразить собственное восприятие искусства, передать свои ощущения, волнения и радость от встреч с поэзией. Тешу себя надеждой, что моя скромная работа может представлять определенный интерес для читателей. Поэзия как музыка, как живопись, как и все прекрасное, несет радость, помогает лучше понять мир. Знать и любить ее – счастье. Об этом я и попытался сказать. Хотя поэту лучше писать стихи, чем рассуждать о них, но иногда необходимо и поговорить о деле, которому посвятил жизнь. Не у меня одного такая потребность. С этими мыслями я склонялся над рукописью, которой посвятил много дней. И теперь говорю:

Салам-алейкум, читатель, мир и счастье тебе, мой Друг!

Свет добра

Странное чувство охватывает, когда думаешь о столетней годовщине со дня рождения Ленина. Ведь люди привыкли с понятиями «сто лет», «столетие», «век» связывать представление о прошлом, нередко очень далеком, а Владимир Ильич всегда остается для нас живым, близким, сегодняшним человеком, и непривычно думать, что со дня его рождения минуло столетие.

Но тут же приходит и другая мысль. Ведь столетиями, веками мы, как масштабом, измеряем, колоссальные отрезки времени, целые эпохи в жизни человечества; а величие дела Ленина и его личности таковы, что подобным масштабом их и надо измерять. Прошел век, пройдет еще много веков, а Ленин всегда будет жив и всегда будет близок людям как их современник.

Думаешь еще и о том, что близится последняя четверть XX века – века великого и сложного, полного драматических конфликтов и бессмертных побед человеческого разума, века неслыханных трагедий и захватывающих реальных надежд. Именно наше столетие с его грандиозностью могло породить гигантскую фигуру Ленина, вождя величайшей в истории революции, давшей человечеству надежду на лучшее будущее и волю к переделке настоящего. Как завершится наше столетие, какими будут последующие – все это неразрывно будет связано с именем и делом Ленина.

Поэзия со времен своего возникновения воспевала героев, борцов за правду и счастье людей. По преимуществу это был эпос: образы героев были грандиозны и относились ко всему человечеству в целом. Они, как правило, были чужды лиризма. Сегодня же все происходящее в мире относится к каждому человеку, непосредственно влияет на его судьбу, на строй его мыслей и души. Особенно остро чувствуют это поэты. В скольких проникновенных лирических произведениях создан образ Ленина – величайшего из героев! И свою скромную «Горскую поэму о Ленине», о которой я хочу рассказать, я считаю тоже во многом лирическим произведением, ибо я писал её не только о Ленине, но и о своем народе, и о себе.

Когда я писал о Ленине, я старался идти от жизни, от реальности, и поэтому поэма моя не может в чем-то не перекликаться с другими произведениями на ленинскую тему, авторы которых стремились воссоздать черты реального облика Владимира Ильича. Естественно и другое: ни в самой поэме, ни в том, что я говорю сейчас, нет и не может быть сколь-нибудь полного, всестороннего охвата такой личности, как Ленин...

Рассказ о том, как возникла у меня мысль написать о Ленине, я начну издалека.

Мой отец – крестьянин из Чегемского ущелья Шува Кулиев – умер, когда мне было два года. Мать рассказывала, что перед смертью его больше всего мучил вопрос, что будет со мною. И сама она, оставшаяся вдовой на нашей скупой, каменистой земле, больше всего беспокоилась о том, как она сумеет вырастить нас, накормить, одеть, поставить на ноги. А ведь надо было еще нас учить, Сможет ли она, неграмотная горская крестьянка, сделать это?

Отец мой и его родичи были не только пахарями и пастухами, но и охотниками, замечательными стрелками… Не скажу, что они были самыми бедными в ауле; скота и хлеба у них было столько, чтобы жить без всякой нужды; но богатыми они никогда не были. И когда до наших ущелий дошла весть о том, что царь свергнут, что произошла революция, что вся земля отныне будет принадлежать тем, кто ее пашет, что скот и пастбища будут отданы крестьянам, они встретили эту весть как удар весеннего грома над высохшей землей. То, что они узнали, было ново, неслыханно, и о большем мечтать они не могли. Тогда-то впервые пришло в наш аул имя Ленина.

Впрочем, тут нужна небольшая поправка. В селении, соседнем с нашим Верхним Чегемом, жил родственник моего отца, по имени Султан-Хамид. За несколько лет до революции он ушел в горы абреком, враждовал с горской аристократией, прятался.

Султан-Хамид стал одним из тех жителей Чегемских гор, до которых дошли идеи Ленина. Мой отец, как я уже говорил, не был революционером, но, тем не менее, и его увлекли эти идеи, понятные и близкие ему. Когда началась гражданская война – он пошел сражаться против деникинцев.

В 1919 году отец мой заболел тифом и умер. В аул пришли белоказаки. Они выгнали мою мать из дому, весь запас зерна высыпали лошадям, а некоторых мужчин аула избили до полусмерти шомполами. Моя мать, прижав меня к груди, долгие ночи в страхе просиживала у каменной ограды за аулом.

Все мое детство окрашено этими воспоминаниями.

Кончилась гражданская война, окончательно установилась в горах Советская власть, и в нашем ущелье впервые открылись школы. Моя старшая сестра пошла учиться. Постигнув школьную премудрость, она решила учить и меня азбуке. Мне было тогда шесть лет. Очень хорошо помню: в Чегеме был тогда снежный день, сестра пришла из школы, достала тетрадь, карандаш и оказала, что сейчас мы будем писать. С ее помощью я изображал на бумаге значки, из которых сложилось первое написанное моей рукой слово. Это было слово «Ленин». Откуда мне тогда было знать, какую роль имя и дело этого человека сыграет в судьбе моего народа и в моей собственной!

Позже, когда подрос, я понял, что этим именем была полна жизнь горцев. Ко мне пришли стихи моего любимого Кязима Мечиева о Ленине; этот замечательный и трагический поэт моего народа трудным, сложным, противоречивым путем шел к признанию революции, но его стихотворение о Ленине стало признанным достижением балкарской поэзии. Я прочел у него слова о том, что Ленин - это лучший человек мира. Я прочел и строчку, ставшую затем пословицей, утверждая, что к прошлому нет возврата, Кязим говорит: «На камень, который должен сорваться со скалы, не опирайся».

После смерти Владимира Ильича Сайд Шахмурза – сейчас один из старейших поэтов Балкарии – написал стихи о нем. Это стихотворение стало одним из известнейших в Балкарии, – мы школьниками, помню, пели его. Там есть строчки, которые переводятся примерно так: «Красным знаменем лица людей озарив, открыв путь обездоленным и сиротам, ушел от нас сегодня Ленин».

Эти стихи относились и ко мне. Я ведь тоже был из числа сирот, о которых говорил Сайд Шахмурза...

Мне пришлось испытать в жизни немало трудного и трагического. И все равно я считаю себя счастливым человеком. Всем, что я сумел сделать, написать, узнать, я обязан идеям Ленина, которые пришли к нам в горы с Советской властью.

Чем больше я узнавал о Ленине, тем больше поражал меня этот человек, создавший великую партию трудящихся, которая мудро и мужественно возглавила первую в истории человечества пролетарскую революцию и создала первое в мире государство рабочих и крестьян. Меня изумляли неслыханные масштабы личности Ленина-вождя, Ленина-мыслителя, Ленина-организатора и строителя. Это был человек, заключавший в себе целую эпоху, и какую! Я очень хорошо представлял себе, как трудно решиться писать о Ленине, какую огромную ответственность берет на себя человек, взявшийся за эту тему. Все же наступил момент, когда я понял, что не могу не написать о Ленине.

Произошло это в 1956 году. На фронте и когда я вернулся с войны, на мою долю выпали большие трудности – и в наиболее тяжкие моменты я вспоминал Ленина, обращался к его имени, к его мыслям, к его личности. И вот, когда мне предстояло через Москву ехать домой, в родные горы, я посетил квартиру Ленина в Кремле.

То, что я увидел, потрясло меня. Вождь революции, создатель Коммунистической партии и Советского государства, руководитель великой страны жил в трех небольших комнатках, обставленных самой скромной мебелью, спал на простой железной кровати, а в той же квартире, кроме Надежды Константиновны, жила еще и сестра Владимира Ильича со своим сыном!

Не меньшее впечатление произвел на меня ленинский кабинет в Совнаркоме. И вот что особенно меня тронуло. Я и раньше знал, что Владимир Ильич любил поэзию, в частности тех поэтов, которые особенно дороги мне, – например, Верхарна. Но как я был растроган, когда узнал, что в своем рабочем кабинете председатель Совнаркома держал томик Тютчева! Ведь для меня имя Тютчева – святое имя. Он из тех поэтов, к которым я с юности относился с обожанием, со стихами которых не расставался даже на фронте. Да, подумал я, не мог человек, подобный Ленину, не любить поэта, сказавшего: Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...

И тут же разглядел я книгу В. А. Жуковского. И снова подумал: как прекрасно, что глава правительства. Первого в мире пролетарского государства имел в рабочем кабинете книги тончайших лириков и при всей своей невероятной перегруженности, занятости, усталости находил несколько минут, чтобы раскрыть эти книги! О какой культуре, о каком высоком духе говорит все это!

Пленила меня еще одна деталь. В ленинской квартире я увидел шаль, которую подарила Владимиру Ильичу мать при их последнем свидании. Сын не расставался с материнским подарком. Это прекрасно; это многое говорит жителю гор, и мне в частности. В горах материнская шаль священна: когда кровники сходились в смертельном бою, стоило женщине бросить между ними шаль, как враги расходились друзьями. Ни один самый смелый и самый жестокий человек не смел, переступить через материнскую шаль. Жалко, что этот святой закон не распространен во всем мире...

Вот о чем подумалось мне в ленинской квартире.

Я вышел оттуда очищенный, полный глубоко человеческих ощущений мыслей, веры. И тогда в моей душе зашевелилась, как что-то живое, тема моей горской поэмы... Первыми были, как можно догадаться, написаны де начальные ее главы, а – пятая, где речь идет о квартире Владимира Ильича:

Железная солдатская кровать.

Шаль на кровати. Ситцевые шторы.

А ум его миры умел объять

И должность высока была, как горы.

Я видел шали темную кайму —

В горах у нас такие носят шали,—

Мать подарила эту шаль ему

В час расставанья, в горький час печали.

В изгнанье время медленно текло...

И от родных за тридесятой далью

Он, засыпая, чувствовал тепло

Родной души под материнской шалью.

До сына снова не могла добраться,

И сыну больше не пришлось обнять

Родную мать и встречи с ней дождаться...

Он жил, как все, кто, не жалея сил,

Хлеба растил, пускал чугун из домны,

Хотя всегда на целый мир светил

Своей душой, чьи помыслы огромны.

...Здесь, по Кремлю, подошвами стуча,

Он проходил походкою торопкой,

Надев пальто, у левого плеча

Заштопанное аккуратной штопкой...

Все стали с мест, глазами втуне

Обшаривая крайний стол,

Как вдруг он вырос на трибуне,

И вырос раньше, чем вошел...

...Он был - как выпад на рапире,

Гонясь за высказанным вслед,

Он гнул свое, пиджак топыря

И пяля передки штиблет.

Слова могли быть о мазуте,

Но корпуса его изгиб

Дышал полетом голой сути...

История России и русский народ создали эту небывалую личность как бы специально для выполнения великой миссии. Народ вложил в этого человека огромную часть себя, своей воли, мудрости и энергии. Такие люди являются редко – именно тогда, когда этого требует история; и целые века вкладывают в них свой опыт.

И в то же время в нем не было ничего от сверхчеловека: всякому школьнику в наше время известны его простота и скромность. И это поразительное сочетание я старался подчеркнуть в поэме:

Ни с чем нельзя сравнить его труды.

А сам он жил в квартире небогатой.

Ел хлеб, как все, – от белой лебеды

И отрубей сухой и горьковатый.

Да, правы были те художники и мыслители, которые утверждали, что все гениальное просто. Простота никогда не бывает и не может быть помехой глубине. На свете прекрасно только естественное.

Любой человек, знакомый с историей, представляет себе, как жили и как относились к своим персонам иные властители, для чего использовали свою власть. Мне хочется подчеркнуть одну очень простую истину: в каждой строчке Ленина, в каждом его деле, в поступке ясно видно, что лично для себя этот человек не искал ничего, не стремился ни к каким личным благам, ни к какому самоутверждению, ненавидел всяческое славословие, всяческое стремление возвеличить его. Ему органически чужда была поза. При жизни Ленина ни одна улица не была названа его именем; он никогда не позволил бы этого. Величайший вождь народных масс, который сочетал в себе мудрость философа, энергию и волю воина, который «управлял течением мыслей и только потому – страной», был настоящим русским интеллигентом, плотью от плоти народа, и жил он для него. Мне бесконечно близки простые и мудрые слова Александра Твардовского:

Великий Ленин не был богом

И не учил творить богов.

Что слава иных властителей перед этой – человеческой – славой! Что их убогие потуги перед бессмертием Ленина! Так думал я и так написал:

Цари и графы, ханы и князья,

Ценою человеческой печали,

Паркетами вощенными скользя,

Вы только нищим золотом блистали.

Что вам народ, его печаль и труд.

Плоды и хлеб, добытые рабами!

Репейник и крапива прорастут

Над вашими забытыми гробами!..
Читая Ленина, его философские работы, его доклады, речи, выступления, я не нашел ни одного места, где бы он говорил, что народу легко жить, легко добывать свой хлеб, легко бороться и добиться свободы в большом или в малом. Он, как никто, знал, насколько противоречива и сложна жизнь, насколько порою трагична борьба. При всей своей устремленности вперед, при всей стремительности он был суровым реалистом, не терпевшим ни лжи, ни фальши. Выступая перед массами, он никогда не рисовал розовых картин, всегда правдиво говорил о трудностях, какими бы они ни были. Он знал, что самая горькая, правда выше и полезнее самой сладкой лжи. Именно поэтому удалось ему создать мудрую партию пролетариата, сплотить массы вокруг нее, завоевать не только любовь и уважение народа, но и внушить ему веру в осуществимость идеалов коммунизма – самых высоких идеалов, за которые когда-либо боролось человечество.

Правдивость, точность, бесстрашие перед лицом истины – резко выраженные черты Ленина. Это необходимо знать художнику, берущемуся за воплощение его образа. И не только в ленинской теме. Правдивость и точность необходимы художнику так же, как необходимы вода и солнечные лучи брошенному в землю зерну.

Я глубоко уважаю тех писателей, которым удалось достойно воплотить в своих произведениях ленинский образ. Таких произведений немало, и на дпервом месте среди них для меня всегда стоял знаменитый очерк Максима Горького, очерк, в котором создан живой, выпуклый и впечатляющий образ великого вождя, простого, скромного и бесконечно обаятельного человека. Но тут же мне хотелось бы сказать, что некоторые литераторы брались и, к сожалению, сейчас нередко берутся писать о Ленине, недостаточно осознавая трудность задачи и свою моральную ответственность, – а может быть, даже и не имея на это права, ибо отсутствие дарования есть отсутствие права писать. Я считаю непозволительным и безнравственным прикрывать бездарность и беспомощность столь высокой темой. Я считаю безнравственными всяческие ухищрения и украшательства, всякую игру в слова, когда речь идет о Ленине, с его простотой и естественностью. Какая совестливость требуется здесь от автора!

Я отношусь к своей поэме как к весьма скромной вещи. Я не могу судить о ней, не могу сказать, удачна она или нет. Знаю только, что я не мог ее не написать и что она очень проста. Это не потому, что я не мог как-нибудь «закрутить» ее: ни тема моя, ни я в этом не нуждались. Я просто пытался сказать о том, как связана с Лениным судьба моего народа и моя собственная судьба, старался говорить тем языком, темп словами и образами, которые считал наиболее подходящими. Я е стремился создать этническую вещь, а вел лирический разговор о Ленине, о времени; только через себя, через судьбу моего народа я мог что-то выразить, что-то сказать новое о Ленине. Я писал о Ленине языком моей земли, где так естественны и камень у дороги, и чинара на склоне горы. А кроме прочего я привык к естественности моей матери, крестьянки. Когда я писал "Горскую поэму", она еще была жива. Я читал ей строфы поэмы; мне ни только важно было, чтобы она поняла, как все другие люди, – мне было бы очень неловко перед ней, если бы я допустил какую-либо "красивость". И, работая над своими вещами, я часто вижу лицо, глаза, руки, скупые движения и походку моей матери. Это спасает меня от многих соблазнов.

Сейчас я, возможно, написал бы о Ленине иначе, ибо стал более зрелым и опытным человеком – само время углубляет наши знания и взгляды. Но 10 с лишним лет назад мне необходимо было написать именно такую вещь, как "Горская поэма о Ленине".

1969.
Два голоса

Человек впервые сказал:

- Мне хорошо!

«Это было истоком и началом всех песен о радости, о благе жить. Человек в свой счастливый час смотрел на синеву неба и слушал шум реки. Зеленела трава. Сияли звезды. Так родилась поэзия веры в жизнь.

Человек впервые сказал:

- Мне больно!

Это было истоком и началом всех песен горя.

Человек смотрел на тучи над своим жилищем. Трава не зеленела. Звезды не сияли. Так родилась трагическая поэзия.

А потому поэзия - порождение искренности, без которой работа поэта мертва. Драгоценная вещь искренность. Открытость человеческого сердца прекрасна. Как голос сердца и совести, поэзия всегда откровенна. Иной она не может быть. Если же порой называют поэзией то, что ею не является, то в этом нет ее вины.

Теплый ветер ранней весны незаметно прилетает на поля и огороды. Он несет им цветение. Он полон жизни. Он летит над морем и кажется мне синим. Пролетает над снежными вершинами и кажется мне белым. Он пробирается через зеленую чинаровую рощу и кажется зеленым. Он похож на поэзию. Они оба служат жизни. Не увяданию, а цветению. Когда искусство говорит об увядании, оно это делает не потому, что это ему нравится, нет. Оно вынуждено это делать именно потому, что верно жизни. Летит весенний теплый ветер над улочкой селения или над ширью городской площади. Он касается бантика на косичке маленькой школьницы и потной рубахи крестьянина на винограднике. Теплый дождь приходит на поля и огороды, как добрая весть. Его язык хорошо понимают пахари и садоводы. Как горы посылают на равнины свои реки, так приходит к людям и поэзия. Она посланница жизни.

На свете есть два ветра. Ветер с Белой горы – радость, ветер с Черной горы – гор. Живут на свете два ветра, сменяя и ненавидя друг друга. Из дома, куда ворвался один из них, исчезает другой. Они в постоянной схватке. В поэзии мы слышим голоса обоих. Кто-то из мыслителей сказал, что все лучшие создания человечества дышат печалью. Возможно, он и прав. Но все же в лучших созданиях мировых художников немало и света. Творчество не может обойтись без радости, как и сама жизнь. В мире нет людей, которые бы никогда не знали радости. К ней стремится человек всегда. Так же ждет дерево весны, зелени, тепла. Радость всегда остается высшим благом для всех живущих. Но пока существует Черный ветер – посланец горя, – жизнь не избавится от печали. Кроме войн и других бедствий, на свете есть болезни, старость и смерть. От них-то – ну, хотя бы от старости и смерти – никто человека не избавит, не спасет. В силу этого, видимо, в поэзии люди всегда будут слышать два основных голоса – голос радости и голос горя, как голос жизни и голос смерти. Но жизнь непобедима и не имеет конца. Для человека нет большего блага, чем жить. Поэзия служит жизни, благословляя ее.

Ныне каждый школьник знает, в какое время жил Пушкин, как был затравлен и убит тридцати семи лет от роду. Все же в его поэзии много света. Почему это так? Да потому, думается мне, что одной из главных целей искусства является радость, стремление к ней, борьба за нее. Пушкин умел шагать легкой походкой поэта. Фантастическую силу и легкость давало ему, главным образом, несокрушимое жизнелюбие, великий оптимизм. Недаром Александр Блок сказал: «Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта не легкая и не веселая, она трагическая...»

Пушкинская вера в жизнь была порождена верой в будущее своего народа, в его могучие творческие силы, в мощь России, что вышла с победой из войны с крупнейшим завоевателем – Наполеоном, в суровой борьбе отстояла себя. Он был великим поэтом великого народа. В этом, мне кажется, главный секрет того, что создания Пушкина дышат не только печалью. Он знал, что Николаи и бенкендорфы пройдут, как проходит мрачный сон, приснившийся перед весенним рассветом, а разум, воля, энергия, благородство и мужество русского народа, его гений и порыв к свободе – останутся. Народный поэт жил мыслями и чувствами народа, был проникнут его мудростью и верой не в пример императору Николаю и шефу жандармов Бенкендорфу. Это привело к гибели Пушкина – национального гения России, ставшего гордостью и совестью русского народа.

Не юный лицеист, не начинающий поэт, беспечный, не думающий о действительности, а зрелый мастер, уже познавший вкус хлеба изгнания, написал знаменитую «Вакхическую Песню» - гимн радости и мудрости жизни. Поэт верил, что за тучами всегда есть солнце, знал непобедимость разума и светлых начал жизни и пел им гимн. Он знал, что в свой час солнце выходит из тумана – и уже согреты поле, дорога, дворы, играющие дети, колосья, камни и деревья. Он понимал, что дорогая его сердцу свобода бессмертна, как земля, как сама жизнь. Вот почему он, обращая строки своего гимна к будущему, восклицал:

Подымем стаканы, содвинем их разом!

Да здравствуют Музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, горн!

Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствуют Музы, да здравствует разум!

Это один из самых прекрасных гимнов в мире, спетых Радости, Разуму, Свету. Это – мощная песнь в честь и во славу жизни.

Художник не должен позволять победить себя горю, как бы трудно ему ни приходилось. Образцом для нас и в этом остается Пушкин. Хлеборобы и пастухи тоже живут, сохраняя свою испытанную терпеливость, свою веру в смысл труда, в смысл жизни. Девизом могучего Бетховена было: «Через горе – к радости!», а Гете призывал: «Через могилы – вперед».

Пройдя через войну, через ее горе и разрушения, через все другие испытания, я понял, как прекрасна и незаменима человеческая стойкость. Не зря так ценили ее жители гор, жизнь которых была трудна и постоянно требовала твердости и мужества. Мои земляки – чегемские крестьяне, - помню, говорили: «Как бы ни были злы волки, не они нас, а мы их одолеем». Я противник всего слащавого в поэзии, не терплю лакировки, но также ненавижу слово, которое пытается отрицать смысл жизни и отнимать у человека надежду, заставляет опускать руки. Как только художник перестает верить в жизнь, в ее смысл, он творчески умирает, так как уже не слышит биение тех подземных ключей, которые питают его поэзию, не видит зелени деревьев и травы; ему ни о чем уже не говорят созревание колоса и сияние звезд над его домом, он не слышит звона наковальни и шума мельничных жерновов, смеха детей и плача матери, у которой умер ребенок. Писать тогда ему не о чем, да и нет смысла писать.

Мыслитель, сказавший, что все лучшие создания человечества дышат печалью, наверное, имел право сказать так. Но даже те немногие примеры, которые я привел здесь, доказывают ограниченность этого суждения. Никто не вправе лишить художника возможности говорить о радости, равно как и о боли. Я знаю, что в творениях того же Пушкина достаточна грусти, боли и горечи, много трагического. «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит...»

Знаю, Пушкин не раз горько жаловался на жизнь. Но ничто не могло его разуверить в том, что жизнь – лучший дар и благо для человека, что есть солнце над землей и разум на свете.

Пушкин воспел человеческую радость во многих, очень многих строках. «Печаль моя светла...» Это было сказано в мировой поэзии впервые. Мне помнятся кажущиеся безысходными строки: «И всюду страсти роковые и от судеб защиты нет». Но у него же есть и эти вот, пронизанные светом раннего утра строки: «Шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой».

А как много света, чистоты и доброты в стихах, обращенных к Мери. Перечитывая их, не только удивляешься легкости, поэтичности, художественной прелести, но и сам становишься счастливым, равным Пушкину, пьющему за Мери.

Повторять их, эти строки, – наслаждение:

Пью за здравие Мери,

Милой Мери моей.

Тихо запер я двери

И один без гостей

Пью за здравие Мери.

Можно краше быть Мери,

Краше Мери моей,

Этой маленькой пери,

Но нельзя быть милой

Резвой, ласковой Мери.

Будь же счастлива,

Мери, Солнце жизни моей!

Ни тоски, ни потери,

Ни ненастливых дней

Пусть не ведает Мери.

Такие добрые песни могут рождаться только в очень светлом сердце. Вспомним еще и такие строки лучшего поэта России:

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем,

Но пусть она вас больше не тревожит,

Я не хочу печалить вас ничем...

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То радостью, то ревностью томим.

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как, дай вам бог, любимой быть другим.

Кажется, что эти стихи выводила рука доброго бога – так они прекрасны, так много в них благородства. Кажется, что они созданы в лучший и счастливейший час мира. Один из центральных мотивов поэзии Пушкина – желание добра людям, другу, товарищу, любимой женщине и просто труженику. И эта душевная полнота была связана с верой поэта в жизнь, в творческие силы людей, родного народа и человечества. Только так. Я уверен в этом. Человек, потерявший надежду и любовь к земле, если даже он и родился гением, не мог бы написать стихи такой чистоты:

На холмах Грузии лежит ночная мгла,

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко, печаль моя светла,

Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой...

Унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит от того,

Что не любить оно не может.
Лишь сердце, которое не может не любить и которое остается плененным земной красотой, способно на песни, нужные людям, как хлеб и жилье. И в этом смысле уроки Пушкина непреходящи. Спою непобедимую веру в жизнь и будущее он выразил к концу жизни с великим достоинством:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Тут Пушкин четко определил и свои заслуги перед Родиной и ее культурой, и то главное, что несет в себе большая поэзия. Здесь четко выражена позиция истинного художника. Эти великие стихи были одновременно эпитафией самому Пушкину и завещанием всем грядущим поэтам.

Ни одного значительного явления искусства, не порожденного самой жизнью, не обусловленного историей, конечно, не бывает.

Мрачная тень ложится порой на душу от поэзии Эмиля Верхарна. Когда читаешь его, иногда становится страшно, кажется, что рушатся стены твоего дома. Но и его творчество, разумеется, порождено действительностью, временем, когда расшаталась относительная стабильность жизни и над землей встали тени будущих невиданных войн и разрушений.

О, час, которому и слушать и внимать

Крушенье мощных царств, когда стальная рать

Деяний вековых ложится горьким прахом!

О толпы, яростью взметенные и страхом!

Железо лязгает, и золото звенит,

Удары молота о мрамор стен и плит,

Фронтоны гордые, что славою повиты,

На землю рушатся, и головы отбиты

У статуй, и в домах ломают сундуки,

Насилуют и жгут, и сжаты кулаки,

И зубы стиснуты, рыданья, вопли, стоны,

И груды мертвых тел – здесь девушки и жены.

В зрачках – отчаянье, в зубах – волос клочки

Из бороды, плеча мохнатого, руки...

И пламя надо всем, играющее яро

И вскинутое ввысь безумием пожара!

Мощное творчество Верхарна, при всем его трагизме, является поэзией жизни, а не смерти. Поэзия всегда окроплена живой водой, она – вечнозеленое дерево, дающее детям тень и приют птицам. Поэтами жизни становится не сладкопевцы, а те, кто до конца верен правде. Песня мощного, сурового Верхарна порой становится тихой и задушевной: ведь художник в обычной своей жизни не остается постоянно в одном настроении:

Я на тебя смотрю, но взгляд

Ты от меня отводишь,

Чтоб целиком я мог отдаться власти слов,

Вот этих добрых и простых стихов.

Или:

О, как глаза твои нежны и как блестящи,

Дробится в голубых прудах!

Я слышу шелест крыл, я слушаю родник.

Эти стихи тоже написал Эмиль Верхарн. Как много в них нежности и любви к жизни и миру – к женщине, рассвету, роднику. Грозные его стихи о разрушениях и гибели тоже продиктованы любовью к жизни, болью за людей, причастностью к их горю и страданиям. Большая боль рождается во имя большой радости. Только в душе равнодушного не родится ничего. Он похож на сухую смоковницу.

А каким трагизмом пронизана поэзия Александра Блока, автора «Страшного мира», «Возмездия», «Ямбов». Но мы также знаем, что его творчество освещено еще и светом надежды. Боль и надежда диктовали ему одинаково прекрасные произведения. Он сказал:

Сотри случайные черты –

И ты увидишь – мир прекрасен.

Это одно из лучших подтверждений правильности той мысли, что конечной целью искусства является радость, что все крупные художники, даже самые трагические, стремились не к отрицанию жизни, а к ее утверждению. То же было и у Блока – одного из самых трагических поэтов века. Вот стихотворение 1914 года, которое так часто цитируют:

О, я хочу безумно жить:

Все сущее – увековечить,

Безличное – восчеловечить,

Несбывшееся – воплотить!

Пусть задыхаюсь в этом сне,-

Быть может, юноша веселый

В Грядущем скажет обо мне:

- Простим угрюмство – разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь – дитя добра и света,

Он весь – свободы торжество!

Поэт, хорошо знавший, что значат боль и страдание, хочет, чтобы в будущем отметили не угрюмство, к которому он был причастен поневоле, а сказали, что он любил свет и добро, был рожден для них. Мне кажется, что почти каждый большой художник носил в душе свет, который был так дорог Блоку. Каждый ли крупный поэт сумел преодолеть душевный мрак – это другой вопрос. А приведенные стихи Блока кажутся мне уникальными в мировой поэзии – так поразительно выражена в них тоска поэта по радости, по свету и добру. Стихотворение это одинаково удивляет художественным совершенством, откровенностью, предельной искренностью и ясностью. Среди шедевров Александра Блока есть одно стихотворение, в котором так сильно ощущается рассвет, пробирающийся, словно фазан с розовой шеей, среди стволов сосен севера. Я говорю о «Сольвейг». Это мне кажется самым светлым и самым счастливым стихотворением поэта.
Сольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне,

Улыбнулась пришедшей весне!

Много дней, меж камней, без огней.

Я топор широко размахнул!

Я встречаю невесту-весну!

Будет свод голубой -

Это небо – твое!

Пусть недаром я гордым слыву!

Пел молитвы сосне,

Ты пришла и светло,

И весна загудела в лесу!..

4

Федерико Гарсиа Лорка брат Есенину. Не похож на него по стилю, по приемам, но брат. Основной тон его поэзии – трагический. Но как горят в ней звезды, как цветут деревья, как шуршат колосья, как светит луна, сверкает вода, надает на апельсиновые рощи свет раннего солнца! Как он остро чувствует боль женщины и печаль срубленного дерева, смех ребенка и наступление сумерек! В трагическом творчестве Лорки все равно конечная победа остается за светом, а не за мраком, хотя их борьба жестока, требует жертв, рождает боль и горечь. Поэзия Лорки полна невыразимой нежности к земле и людям. Он тоже был «дитя добра и света». Потому и расстреляли его фашисты перед рассветом у дороги, ведущей в его родную Гранаду. Палачи, казнившие поэтов, становится прахом, а песни убиенных певцов остается с людьми и служат им.

Может быть, когда-то в мире было полное спокойствие в барды слагали только радостные гимны? Нет. Вспомним опять Александра Блока: «И вечный бой! Покой нам только спится...» К этому мне хочется добавить: и в вечном бою земля и люди на ней никогда не оставались без радости. Крестьяне, если даже днем сражались, ночью пахали свое поле, матери кормили детей грудью, и никогда не умирали колыбельные песни. Люди среди всех бедствий выжимали радость из скал, высекали из камня. И она была дорога, как дерево, которое уцелело в небывалую бурю и снова зазеленело, приютило птиц и опять бросает в зной тень на дорогу.

«Настоящее слово стоит скакуна», – говорили наши крестьяне. Слово – одно из чудес света. Я причисляю себя к тем, кто с горячим уважением относится к слову. Оно – моя работа, моя жизнь, моя судьба. Мне дороги слово радости и слово боли. Но я отвергаю слово, призывающее человека отказаться от труда, от созидания, от жизни, отвергаю слово, пугающее человека. Такое слово анти человечно. Живущий должен обираться на слово, как раненый на дерево.

Слово должно быть опорой и утешением человека, светом его души. Должно не отнимать, а даровать надежду, должно стать поддержкой, быть необходимым, как плуг для хлебороба. Такой является народная поэзия всюду - на всех языках.

Поэзия прекрасна и вечна, как колосья и звезды. Она создается для жизни и служит людям.

Человек говорит:

Мне хорошо! Поэзия отвечает:

Я с тобой! Человек стонет:

Мне больно! Поэзия отзывается:

Я с тобой!

1966