Книга Свет добра Свет братства Признание Учитель Пушкина а парус все белеет Народный поэт России

5

Моя Грузия

Мне довелось увидеть довольно много стран и краев. Но Грузия, наряду с землей отцов, увенчанной белым Эльбрусом, остается моей глубочайшей привязанностью, моей горячей любовью. Я люблю грузинскую землю и небо над ней, бессмертие виноградной лозы и грузинской речи. Когда я поднимаюсь на Крестовый перевал, передо мною открывается такой прекрасный мир, такая красота – белые вершины, зеленые склоны и долины, синие речки,— что все это кажется приснившимся в счастливый час. А что может сравниться с тем, как на рассвете внезапно возникает Казбек, удивляя и поражая своей высотой и белизной! Суровая красота и мощь Дарьяльского ущелья, где Терек так же буйно несется, как в те дни, когда смотрел на него Лермонтов, заставляет торжественно молчать. Глядя с Мтацминды на Тбилиси, я думаю о том, что счастлив народ, сумевший создать такой город, который красуется на прекрасной земле второе тысячелетие, заставляя влюбляться в себя лучших поэтов и художников. Проспект Руставели с его светло-ствольными платанами – одна из лучших улиц городов мира.

Счастлив грузинский народ – великий мастер земли, взрастивший не только чудесные сорта винограда, но создавший замечательные города и храмы – общий памятник гению своих мастеров – зодчих, а неувядающие произведения поэзии – лучшее выражение души, судьбы и характера народа. Грузинская Муза так же прекрасна, как сама Грузия. Мир, читающий Руставели, Бараташвили и Важа Пшавелу, навсегда признателен грузинской Музе.

В храмах Кахетии я видел фрески, пробитые вражескими стрелами, и мне казалось, что до сих нор из них сочится кровь. В течение веков не было числа врагам этой высокой земли. Грузины, отдавая жизни, не хотели отдать врагам родную землю, ее горы, долины, виноградники, города и храмы – ее красоту. Для них жизнь и свобода были одним понятием. Грузинский народ всегда мужественно отстаивал свое отечество, свою мысль, надежды и поэзию.

За все это я люблю грузинскую историю. Она выковала грузинский характер, который так понятен, близок и дорог мне. В том, что небольшая страна дала миру много великих и выдающихся людей, значительную роль сыграли ее исторические судьбы.

Мне приходилось бывать в Грузии в дни ее радостных праздников и горьких утрат. Грузины одинаково сохраняют достоинство, верны своему национальному характеру в радости и в горе. Я люблю открытость, эмоциональность и возвышенность грузинского характера, которые перешли в искусство и поэзию этого одного из самых эмоциональных народов мира. Потому так пронзительно и обворожительно искусство Грузии. Это страна не только красивых гор, долин и рек, но и красивых людей. Не зря Лермонтов сказал о ней: «Счастливый, пышный край земли!» И не зря его Демон, пролетая над Кавказом и увидев Грузию, был потрясен и покорен впервые после изгнания из рая.

В течение многих лет одной из самых горячих моих привязанностей остается грузинская Поэзия. Я люблю ее старых и новых мастеров от Руставели до Леонидзе, от Гурамишвили до Чиковани, от Бараташвили до Маргиани. Она была и остается для меня большой школой, а грузинские мастера моими учителями, наряду с Пушкиным, Лермонтовым и родным Кязимом Мечиевым. Кто любит Кавказ, тот не может не любить грузинскую поэзию, она – одно из самых достойных и ярких выражений Кавказа. Большим благом для меня было общение с выдающимися грузинскими поэтами.

Мне дорог облик новой советской Грузии, мне дороги новые мастера – строители и созидатели прекрасной Грузии, моей Грузии. Я ною хвалу Грузии, которая не нуждается в моих похвалах – столько великих поэтов ее воспевало! Но моя хвала ей – это песня моей души, песня моей любви, зреющая в моем сердце долгие годы. И я присоединяю свое скромное слово, рожденное любовью, к не тускнеющим словам, сказанным Грузии многими великими поэтами. Грузия, ты – сердце Кавказа. Много счастливых праздников тебе, Грузия!

2

В горах идет дождь, мокнут снега на склонах Эльбруса, чинары, скалы, дороги, домики под красной черепицей, дворы и огороды. Мир, омытый дождем, первозданно свеж. Мне хорошо и сладостно думать. А думаю я сейчас о поэзии, ее силе воздействия на людей, на их души, ее свежести и первозданной мощи, волшебной неотразимости, образной и эмоциональной красоте. Всеми этими чертами отмечена грузинская Поэзия. Она пленила меня еще юношей. Она стала одной из моих бесценных радостей в жизни. На моем столе лежит в изящных коробках Антология современной грузинской поэзии, подаренная мне Ревазом Маргиани. Я с нежностью раскрываю каждую из этих маленьких разноцветных книжек и с душевным трепетом повторяю одно за другим дорогие моему сердцу имена — Галактион Табидзе, Георгий Леонидзе, Тициан Табидзе, Симон Чиковани... – и вспоминаю многие дни моей жизни, которым уже не повториться, многое из того, что я пережил и испытал. Так много эти выдающиеся грузинские мастера значили в моей жизни и судьбе.

Я, полюбив грузинскую землю и грузинскую поэзию, стал богаче и счастливей.

Я привык ценить каждое благо, которое отпускает мне жизнь. А грузинская поэзия – одно из тех благ, которыми одарила меня судьба. В ней рдеют розы и сверкают клинки, шуршат колосья и парят орлы, белеют горы и зеленеют платаны, сияют женские глаза и живет мужество храбрых мужчин, мудрый труд крестьянина и трепетная любовь девушки, судьба страны и судьба народа, мрак и свет ее истории. И какими самобытными образами, как эмоционально и трепетно, как ярко и крупно все это выражено поэтами Грузии! В грузинской поэзии могуче и нежно запечатлен облик родной земли, полный неотразимой красоты и очарования. Как воспета в ней женщина, без которой земля казалась бы пустыней! Как эта лирика светла, пронзительна и высока!

«Витязя в тигровой шкуре» мне посчастливилось прочесть еще юношей. Прийти к выводам, к каким прихожу теперь, разумеется, я в те годы не мог.

О поэме, признанной шедевром мировой эпической поэзии, написано достаточно много. И было бы весьма опрометчивым шагом с моей стороны пытаться растолковать грузинам их гениальное произведение. Однако не могу не отметить одну черту поэмы, особенно запомнившуюся: из известных мне эпических созданий я не знаю ни одного, в котором бы так слились эпическое и лирическое, не знаю такого пронзительного и эмоционального сказания. Это я считаю особенно важным подчеркнуть, памятуя тот неоспоримый для меня факт, что все лучшее в современной грузинской лирике отмечено этими же важнейшими свойствами искусства – эмоциональностью и пронзительностью, чувственностью, вечностью и осязаемостью. Значит, это в характере народа и языка.

Нельзя не плениться горами и морем, зеленью луга и желтизною подсолнуха в ноле. То же и с поэзией Николоза Бараташвили. Она захватывает полностью при первом же соприкосновении с ней. Как бешено несется Мерани, не признающий никаких преград и барьеров, весь отданный порыву и движению вперед, символ непобедимости жизни, творчества, поэзии, отваги и свободы! Как сокрушительно глубоки трагические раздумья поэта, ставшего равным крупнейшим лирикам Европы, как гармонически слились в нем национальное и всечеловеческое, без чего, но моему убеждению, великих поэтов не бывает. Поэзия Бараташвили предельно искренняя, пронзительно-глубокая – поучительнейшее явление. Я не мог не думать об этом, ибо мне хотелось научиться лучше понять секреты творчества, шире ознакомиться с крупнейшими явлениями поэзии. Мое обращение к Бараташвили было естественным. Я старался читать и изучать его так же, как Гете, Пушкина, Лермонтова, Мицкевича, Китса, Тютчева, Лорку.

А что касается другого моего любимца – Важа Пшавелы, то он представляется мне то непреступной горой, над которой века проходят, как облака, то титаном. Пшавела особенно дорог мне как великий горец. Вполне естественно, что самыми близкими для меня людьми остаются жители гор; я родился и рос среди них, меня вскормила горянка. Мне близки жизнь, мысли, облик, радости и страдания гениального поэта-горца Важа Пшавелы. Мощь его поэм, похожих на скалы, кажется невероятной. Никто так не воспел человеческое мужество и благородство. Он воспел горы и их детей лучше, сильнее всех поэтов-горцев. Достаточно побывать в селенье Чаргали, посмотреть на дом и очаг поэта, узнать, как он жил, чтобы навсегда полюбить его. Он пахал, пас скот, ковал железо, жил обычной крестьянской жизнью в горах.

Поэзия действительно похожа на радугу, прекрасна, как она.

Верно сказано, что радуга поэзии сближает и объединяет людей, она служит их братству. Культура всегда служила и продолжает служить этой благородной миссии. Это особенно заметно на примере братского содружества культур всех народов Советского Союза. У нас, как никогда прежде, как нигде, явления поэзии одного народа становится достоянием других. Это одна из замечательнейших черт нашей жизни. Мой учитель Кязим жил рядом с Важа и не знал даже о его существовании, а для меня грузинская поэзия стала откровением и радостью.

Поэзия Грузии прекрасной семицветной радугой перекинулась через горы, она озарила мою душу и мою жизнь, стала необходимой для меня. Я мог бы подкрепить свои слова многими фактами моей жизни, но приведу лишь один пример. Уезжая на фронт, я взял немного книг. Среди них был и первый сборник на русском языке Георгия Леонидзе.

Я имел радость пожимать руку Тициану Табидзе, Георгию Леонидзе, Симону Чиковани. Эти руки были из лучших – руки мастеров. Я никогда не забуду их.

Я имел радость общаться, делить хлеб и вино дружбы не только с теми грузинскими поэтами, которых больше не увижу, и читал не только их замечательные произведения. Я знаю также творчество моих друзей – известных мастеров грузинской поэзии – Ираклия Абашидзе, Григола Абашидзе, Карло Каладзе, Алеко Шенгелия, Реваза Маргиани, Иосифа Нонешвили и более молодых – Отара Чиладзе, Мурмана Лебанидзе, Отара Челидзе, Мориса Ноцхишвили.

Радугу грузинской поэзии я постоянно вижу над моим домом.
Песнь земной красоте

1

Бальмонт впервые узнал о Шота Руставели в океане. Ему можно позавидовать. Океанская ширь и мощь очень подходят для такого знакомства.

Для того чтобы с честью выдержать все выпавшее на нашу долю в годы Отечественной войны и победить, каждый из нас должен был быть подготовленным не только физически, но и нравственно. Наряду с революционными идеями марксизма-ленинизма перед войной и в годы битв с фашизмом у нас на вооружении была вся великая человеческая культура. И тут одно из почетных мест занимал Шота Руставели. Лично для меня было так. До войны я успел войти в его мир, полный красоты, мудрости и человеческой стойкости. Для того чтобы победить злобного сильного врага, необходимо было мужество. А «Витязь в тигровой шкуре» - песнь мужеству. В годы неслыханно тяжелой войны подвиг был нам необходим, как хлеб. Поэма Руставели – это прославление подвига, его неумирающей красоты. Нельзя было победить гитлеровские орды без дружбы — дружбы людей и народов. Поэма Руставели - песнь о братстве. Для нашей победы необходимыми являлись любовь и верность, благородство и преданность, можно победить врага без любви и преданности родной земле, ее истории, языку, хлебу, ее камню и винограду, ее дереву и воде, без любви и преданности к родному очагу, где мать по утрам разжигает огонь, без любви ко всему живому и святому. «Витязь в тигровой шкуре» - песнь любви, преданности, верности и непреклонности. Мир благородства и больших чувств, крупных мыслей и чистых помыслов всегда учит нас достоинству и бесстрашию.

Все эти высокие понятия, без которых нет созидания, нет победы Добра над Злом, воплощены Руставели с чарующей красотой. И мы можем черпать из великой грузинской Поэмы очень многое не только для повседневной нашей жизни, но и для творчества. При ее чтении возникает множество мыслей, не только о жизни, судьбах народов, участи человека, его месте в мире, об отношениях между людьми, между властью и человеком, но и о смысле и назначении поэзии, о том, какой она должна быть, чтобы наилучшим образом служить людям, войти в их быт, стать им опорой и поддержкой. И все это сохранилось почти восемьсот лет! Такое долголетие и величие произведения поражают нас, как горы и море, когда мы их видим впервые. Вот так удивили толстовского Оленина Кавказские горы, когда они открылись ему в первый раз. Читаешь через восемь столетий Руставели и думаешь: как хорошо, что могут быть такими долговечными создания искусства! Еще и еще раз убеждаешься, что какие бы злые силы ни угрожали земле и людям, какие бы сети ни ставились, все равно конечная победа останется за прекрасным. Пусть в этом убедятся сегодня еще раз враги всего живого и на примере Шота Руставели! Восемьсот лет не молкнет среди живущих живой голос Руставели.

2

Все прекрасное на свете принадлежит всем, кто заслуживает имени Человека, всем народам. И поэзия Руставели тоже является сокровищем и гордостью не только одних Цузин, не только всех кавказцев, но всех, кому дороги мысль и поэзия, кому дорога сама жизнь. Верно сказал Есенин: большое видится на расстоянии.

Этот стих наполнял меня силой, как воздух родных нагорий, поддерживал и воодушевлял. Его я приводил и в письме к матери, чтобы поддержать ее.

Я считал большим благом для себя, что знаю эти стихи. «Витязь в тигровой шкуре» — песнь мужеству, человеческой дружбе, верности и мудрости. Но эта Поэма также песнь справедливости и милосердию. Это необходимо особо подчеркнуть. Руставели знал: не будь на свете справедливости и милосердия, дерево жизни было бы срублено. Но он также понимал, что это не под силу врагам жизни. Недаром Автандил в своем завещании так горячо призывает царя Ростевана к справедливости.

Нам апостолы писали, что любовь живит сердца, Расточали ей так щедро восхваленья без конца, Но возвышенный их голос — как бренчанье бубенца, Если ты не разумеешь вечной правды мудреца.

Светом вечной правды, любовью ко всему прекрасному пронизана Поэма. Она завораживает стройной красотой. Прекрасны слова, которыми Руставели срамит ложь: «Ложь сначала смертной плоти, а потом душе вредна». И дальше: «Ложь — начало всех несчастий, к другу я ищу возврата»...

Хочется коснуться еще одной очень близкой мне стороны «Витязя в тигровой шкуре». Драматизма прославленной поэмы. Мне ближе поэзия драматичная, искусство трагическое. В поэме воедино слились мощь эпоса и драматичный лиризм, мудрость мыслителя и боль влюбленного человека, в ней одинаково почетное место отведено уму и сердцу. Лиричны, драматичны и эти стихи из вступления:

Дай мне пыл Миджнура, чтобы он меня до смерти жег,

Облегчи грехи, что к небу мы уносим в твой чертог!

Воспоем Тамар-царицу, слезы с кровью проливая!

3

Поэма Руставели дорога мне как великая книга жизни, книга разума и мудрости, книга любви и света.

Всемирная слава Шота Руставели – это честь всего Кавказа. И мы, нынешние работники кавказских литератур, должны стараться быть достойными своих великих предшественников. Поэма Руставели обращена к разуму и свету. В этом одна из причин ее долговечности. Она — песнь земной красоте, безмерной и бессмертной.

Как я уже старался подчеркнуть, всякий, кто хочет понять до конца великую поэму Руставели, неизбежно будет думать о той силе, которая дает ей возможность оставаться не литературным памятником, а живым произведением, и через восемь веков вызывающим восторг и слезы. В чем же секрет? Вот что нам, нынешним стихотворцам, прежде всего необходимо постичь. А как это нелегко сделать! Меня сразу обезоруживает Руставели, как бы ударив по рукам львиной лапой. И я долго стою, онемев перед ним. Но все же я хочу понять эту гору, достичь, в чем ее мощь и красота, сила ее вечности.

Стараясь понять суть бессмертия поэзии Руставели, прежде всего, хочется сказать, что мы имеем дело с гением. А гений всегда верен жизни. У него необыкновеннее чутье. Поэтому он не знает фальши и лжи. Таким был Бетховен. Гениальность и верность жизни кажутся синонимами. Они два склона одной горы. Руставели был верен человеческой душе, ее глубочайшим переживаниям и движениям, ее потрясениям, любви, боли и радости и выразил их с необыкновенной силой. У меня, например, вызывает слезы обращение Автандила к звездам. Внешний мир бесконечно меняется. А радость человека остается радостью, боль – болью, смерть – смертью, жизнь – жизнью.

Шота Руставели был пленен красотой человеческого труда, правды, справедливости, красотой женщины, подвига, дружбы, верности и преданности. А это та сила, выше которой человек не знал и не знает. Это те категории, которые будут жить всегда, ибо без них нет жизни. Долговечность «Витязя в тигровой шкуре» дарована ему громадностью его содержания, без чего никакая виртуозность и чеканность стиха не могли бы быть спасением. Сколько чеканных стихов умерло за восемь веков во всем мире!

Пример Шота Руставели – серьезный урок для современных поэтов. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что главным для стихов остается их содержательность. Самые изощренные рифмы и ритмические ходы никогда не заменят силу живой жизни, значительность идей, вложенных в произведение. В этом нас убеждает история поэзии всех времен и народов. И Поэма Руставели остается одним из убедительнейших примеров и образцов.

Подлинные создания поэзии рождаются только гуманизмом, служат его идеям. Без любви к жизни и человеку, без большой радости и боли за человека не может быть крупных произведений поэзии и вообще искусства. Так обстоит дело, начиная с мифа о Прометее и кончая лирикой и трагедиями Гарсиа Лорки. Неувядающую силу поэмы Руставели я вижу в том, что она вся пронизана светом гуманизма. Недаром Автандил призывает царя Ростевана к справедливости. В какую бы эпоху поэт ни жил, он остается и останется врагом злобы, жестокости и смерти.

Творчество есть плененность художника жизнью, ибо за гранью жизни, дальше ее и больше ее нет ничего. Современный поэт это должен понимать особенно хорошо и чувствовать глубоко, потому что он живет в сложнейшую эпоху, когда оружие истребления достигло невиданной мощи, неслыханно усилился трагизм человеческого существования, тревога за все живое и прекрасное на свете, за лучшие создания культуры, являющиеся гордостью всего человечества. Умалчивать это невозможно, больше того – вредно и опасно. Художнику нельзя притворяться так же, как голодному утверждать, что он сыт. Это гибельно. Его сила в полной откровенности. Это и отличает его от многих.

Полная гармония – удел гениальных и редкостных созданий искусства. Такую гармонию мы находим в «Витязе в тигровой шкуре». Шота Руставели сам говорит, что прежде всего, нужно поэту для создания подлинного произведения поэзии: «Мастерство, язык и чувство мне нужны в моем творенье».

Никакое холодное мастерство не выручит без глубины и подлинности чувств, без постижения силы и красоты родного языка: «Я, Руставели, спел стихами, сердцем раненым с ним дружен».

Это сказано о Тариеле. Отсюда вывод: поэт не может быть не ранен, если ранен его герой, если ранена его любовь, если ранена сама жизнь – высшее благо для человека.

Я осмеливаюсь утверждать: одно только эпическое величие не могло бы сделать поэму Руставели такой, чтобы она и через восемь веков оставалась для нас живым и трепетным произведением, вызывающим не только уважение, но восхищение и удивление. В ней есть все – эпос, лирика, трагедия, то есть – жизнь, человеческое сердце, борющееся и страдающее; в ней есть боль поражения и радость победы. Будь в ней только одно эпическое величие, тогда создание грузинского поэта уже давно стало бы лишь уважаемым специалистами литературным памятником.

Пусть сам Руставели подтвердит мои догадки. У него сказано: «Вновь миджнуром стало сердце – не спастись в нолях глухих».

упоминают. Думается, что неотразимая сила поэзии заключена в ее пронзительности. Вот что об этом говорит Шота Руставели:

Есть другие стихотворцы: куцый стих – вот их отличье.

Грудь пронзить нал совершенством не позволит их обычай.

И еще:

Мы, нынешние стихотворцы, изучая поэму Руставели, можем сделать очень много полезных для себя выводов. Главными из них считаю: основное для стихов — содержательность. Поэт всегда должен оставаться верным правде жизни, ее вечно живой красоте. Он должен уметь слить воедино мысль и эмоцию, краски мира, которыми живет Поэзия. Ему одинаково близки радость и боль человеческого сердца. Он обязан знать, что человек не может жить ни в одну эпоху без мужества и мудрости, как без хлеба и воды, как без труда и любви. Настоящий художник всегда стремится к бесстрашию и справедливости. Его дело не менее трудное, чем дело героя. Творчество всегда открытие, всегда подвиг. Заинтересованность в счастье людей никогда не покинет подлинного поэта. Во имя этого он и работает. Новизна в творчестве так же необходима, как появление листвы каждой весной. Но новаторство нерасторжимо связано с подлинностью и естественностью. Большая радость и большая боль – главные силы искусства. Прекрасно только естественное, как зеленое дерево и спелый колос. Сказанное здесь не имеет ничего общего с мертвыми догмами, являющимися отрицанием поиска, а значит, – и творчества. Догмы – враг поэзии. Она не терпит фальши и лжи. Сошлемся и тут на авторитет Шота Руставели. Он говорит: «Ложь – начало всех несчастий».

1966
Подобный молнии