125
Литература
ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого
художественного журнала, а молодой спутник его
—
поэт Иван Николае
вич Понырёв, пишущий под псевдонимом Бездомный.
Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом броси
лись к пёстро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
Да, следует отметить первую странность этого страшного майского ве
чера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Брон
ной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется,
и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане
валилось кудато за Садовое кольцо,
—
никто не пришел под липы, никто
не
сел на скамейку, пуста была аллея.
—
Дайте нарзану,
—
попросил Берлиоз.
—
Нарзану нету,
—
ответила женщина в будочке и почемуто обиделась.
—
Пиво есть?
—
сиплым голосом осведомился Бездомный.
—
Пиво
привезут к вечеру,
—
ответила женщина.
—
А что есть?
—
спросил Берлиоз.
—
Абрикосовая,
только теплая,
—
сказала женщина.
—
Ну, давайте, давайте, давайте!..
Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парик
махерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплати
лись и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза.
Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье кудато
провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме
того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему
захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо
оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб плат
ком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит…
я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»
И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воз
духа прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке
жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок…
Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физио
номия,
прошу заметить, глумливая.
Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям
он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении по
думал: «Этого не может быть!..»
Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не
касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.
Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он
их открыл, увидел, что всё кончилось, марево растворилось, клетчатый
исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
Достарыңызбен бөлісу: