Пираты Карибского моря. Проклятие капитана

Чугунной рукой, висевшей на калитке высокого забора, скрывавшего за
собой зеленый дворик и жилой дом, стучал посыльный от губернатора. Дон
Кристобаль Франсиско Понсе срочно просил зайти к нему Педро де ла
Круса.
— Приношу мои извинения за столь позднее приглашение, сеньор де
ла Крус. Однако только сейчас я раскрыл почту, полученную пополудни из
Гаваны. Есть письмо, я бы сказал, официальная бумага от хорошо
известных вам аудитора Вандебаля и генерала Чакона. Они куда лучше
управляют Кубой, чем прежний генерал-губернатор. В послании говорится
о просьбе короля Филиппа V, который предлагает испанским корсарам, в
частности вам и сеньорам Васкесу и Тристе, усилить свою борьбу с
пиратами в Вест-Индии. К сожалению, это вас очень огорчит, Вандебаль и
Чакон сообщают о гибели Тристы в бою с английскими пиратами. Это
случилось неподалеку от мыса Канаверал, что на полуострове Флорида. —
Губернатор поднялся на ноги, и де ла Крус, у кого сжалось сердце, понял,
что следует почтить память погибшего Тристы минутой молчания.
— Судьба, дон Кристобаль. Однажды мне удалось спасти друга Тристу
от гибели. Жаль, что на этот раз меня не было рядом.
— Это как раз и имеет в виду наш король Филипп V. Вы же, де ла
Крус, прекратили крейсировать. Конечно, сейчас Гаване стало легче, ее
более не блокируют англичане.
— Спасибо французам. Адмиралу Дю Кассу!
Далее губернатор заговорил о том, что весной 1707 года у берегов
Гаваны вновь появилась небольшая эскадра английских кораблей.
Появление их имело прежнюю цель — склонить жителей Гаваны и всей
Кубы к выступлению на стороне австрийского эрцгерцога Карла II против
короля Испании француза Филиппа V. Губернатор подтвердил, что в апреле
1708 года из Веракруса на выручку гаванцам пришла внушительная
эскадра прославленного Дю Касса, и англичане ушли, не приняв боя.
— И все-таки английские пираты Ямайки и теперь^ еще в большей
степени, Багамских островов ощутимо беспокоят испанские поселения в
Вест-Индии. Активизировались и английские поселенцы Северной
Америки. А вы?
— Моя жена ждет ребенка, дон Кристобаль. И потом шхуна…
— До вас, насколько я знаю, на этом самом судне успешно плавал
американский пират. А что касается ребенка, он так или иначе появится на
свет. И тем порадует вас. Однако долг перед королем, перед государством
превыше всего! Тем более к бумаге из Гаваны приложен новый патент
короля на ваше имя. Гордитесь, Педро!

— Я несказанно благодарен нашему королю, однако, дон Кристобаль,
мне необходимо побеспокоиться, чтобы обеспечить существование семьи
на некоторое время и сменить корабль. Я схожу в Портобело, уверен, что
хорошо заработаю…
— Я понимаю. В августе у вас должен появиться ребенок. Вы очень
любите свою жену. Однако почему бы вам не обратиться за помощью к
финансовому королевскому инспектору Тринидада дону Херонимо
Фуэнтесу. Он ваш друг, может помочь деньгами. Выдаст ссуду. Я вас
поддержу. Ну да ладно! До осени осталось не так уж далеко. Улаживайте
свои дела, однако о причинах задержки сами сообщите Вандебалю и
Чакону. Если договорились, то держите патент, и я вам желаю всяческих
успехов!
— Я оправдаю ваше доверие!
Между тем де ла Крус среди причин того, почему он не очень спешил
вернуться к занятию корсарством, мог бы указать и на то, что Война за
испанское наследство, длившаяся с 1701 года уже семь лет, была очередной
войной, которые велись между Англией, Францией и Испанией за
господство в колониях, и возникла она только по причине того, что
испанский двор сам уже не мог ни руководить колониями, ни вести
должным образом внешнюю политику в Европе.
Дома Каталина с нетерпением ждала возвращения мужа и, когда
узнала о причине его вызова к губернатору, загрустила. Однако не прошло
и недели, как Каталина внезапно повеселела. Причиной было то, что она
договорилась с матерью, сестрой, которая собиралась выйти замуж, и с
доньей Кончитой. Все трое согласились взять на себя заботу 6 воспитании
ребенка, который должен был родиться. В один из вечеров Каталина
заявила мужу, что пойдет вместе с ним в опасное плавание.
— Ты же знаешь, что не принято быть женщине на борту боевого
судна.
— А я плавала с Бобом!
— Любимая, то был пиратский, а не военный корабль.
— Однако во всех правилах существуют исключения! Не все женщины
бывают слабее мужчин! — Каталина не собиралась сдаваться.
— Не забывай, что ты ждешь ребенка.
— Я рожу! Мама и сестра вынянчат его. А я не буду помехой! Буду
первой твоей помощницей. Подстригу волосы, надену мужскую одежду.
Педро задумался. Он вспомнил курьез, описанный в одной из книг по
истории пиратства.
— В конце XVI века жила ирландка Грейс О'Мэйлл. Она руководила

целой флотилией пиратов. Пусть небольшой, но грозной в сражениях с
англичанами. Грейс попала в плен, год просидела в тюрьме, но сумела
избежать наказания. Вернувшись, вышла замуж, однако продолжала быть
предводителем пиратов. В одном из боев с испанским галеоном ею был
пленен бравый, статный, белокурый кастилец, в которого она влюбилась.
Гневной была Грейс и настолько, что королева Елизавета I пригласила ее в
Лондон, в Гринвичский дворец, обласкала за то, что и Грейс О'Мэйлл была
грозным мечом врагов Великобритании. Интересно, что когда Грейс
умерла, то испанец, который с тех пор, как увидел ее и стал возлюбленным,
сопровождал ее во всех битвах, извлек тело Грейс из могилы и на
небольшом суденышке ушел в океан, чтобы никогда больше не вернуться
на землю.
Наш герой, будь он провидцем, мог бы рассказать своей любимой
жене и историю об Анни Бонней и Мэри Рид, которая происходила именно
в то самое время неподалеку на острове Ямайка. Обе носили мужские
одежды и были матросами на пиратском корабле.
Анни, дочь очень состоятельного плантатора из Каролины, в 13 лет
ножом зарезала свою воспитательницу, а удовольствие получала лишь в
общении с моряками, заходившими в порт. Тайно от родителей вышла
замуж за простого пирата, но в 18 лет, страдая нимфоманией, встретила
признанного громилу пирата, капитана Жака Райкхама по прозвищу
Торгаш Жак. Влюбилась и решила уйти с ним в плавание в качестве
простого матроса его корабля. Когда же забеременела, Торгаш Жак высадил
ее в небольшом заливчике Кубы, где в селении жили его друзья. Ощутив
себя матерью, Анни круто изменилась. Жестокость, невежество Торгаша
Жака стали ей противны, она нуждалась во внимании, в ласке, страдала от
одиночества среди грубых, необразованных, темных людей, какими были
пираты. Но тут на корабле появился новый, да еще и смазливый матрос.
Его любезность, сдержанные манеры, столь отличные от присущих
пиратам, увлекли, и Анни вновь влюбилась. Когда ночью им казалось, что
они остались наконец одни, внезапно с обнаженным ножом в руке появился
Торгаш Жак. В борьбе с будущим любовником, Жак распорол у него
рубаху, и из нее вывалилась… прекрасная женская грудь Мэри Рид. Она
прежде воевала солдатом в Европе против Франции, а затем и в
голландских войсках. Однако роенную дисциплину решила сменить на
свободу в Вест-Индии, где оказалась матросом на пиратском судне. Обе
женщины сразу сдружились, а Жак пользовался прелестями как той, так и
другой. Обе при этом исправно служили матросами и бесстрашно, с
кривыми саблями в руках, принимали участие в абордажных боях. Годы

спустя, за морской разбой Торгаш Жак и его корабль были захвачены и
пираты судимы. Мэри избежала виселицы, потому как была в положении, а
Анни выручил богатый папа. Присутствуя при казни Жака, Анни громко
заявила: «Будь Жак настоящим мужчиной, он никогда бы не позво-лил
вздернуть себя на виселице!»
Тот вечерний разговор между Педро и Каталиной кончился тем, что
муж нежно поцеловал жену и сказал:
— Рожай сначала! Потом поговорим.
Солнце не успело еще окончательно оторваться от горизонта, чтобы
сквозь тяжелые рваные тучи осветить слегка волнующееся море, как ветер
усилился. Волны, покрывшись багрянцем, зажурчали веселее. Однако это
не могло радовать капитана, и де ла Крус поднялся на мостик. «Добрая
Надежда» при убранных топселях шла левым галсом. Хорхе, который
появился на мостике еще до рассвета, уступил место и отправился
подкрепиться. Педро видел, что следовало взять рифы на всех трех мачтах.
Приведясь в крутой бейдевинд, капитан отдал громкую команду:
— Все наверх, рифы брать!
Дробный топот ног матросов, бежавших по палубе шхуны, звенел для
капитана музыкой, как и наполняли душу гордостью зычно зазвучавшие
доклады командиров мачт о готовности немедленно исполнить с особым
рвением и последующие его команды.
— Два рифа взять!
И тут же послышались приказы командиров каждой мачты:
— По местам стоять, рифы брать!
Де ла Крус был доволен, хотя ему невольно думалось, что прежняя его
команда, во главе со старшим боцманом Доброй Душой, была проворнее.
Шхуна, как обычно, нагруженная от трюмов до клотиков шкурами,
вяленым мясом и тюками табака, бодро шла в Портобело. В ту пору
Портобело, город и укрепленный порт, основанный в 1597 году как Св.
Филипп-де-Портобело на побережье нынешней Панамы, открытом в 1502
году Христофором Колумбом, являлся крупным коммерческим центром и
последним пунктом прибытия испанских галеонов в Вест-Индию. Порт не
раз был атакован и опустошен. Вначале в 1572 и 1591 годах английским
пиратом Френсисом Дрейком, погибшим в 1596 году у берегов Портобело,
а затем в 1671 году его соотечественником Генри Морганом. Главной целью
английских пиратов с взятием Портобело было последующее полное
разграбление богатейшего города Панама, куда доставлялись добытые
испанцами в Перу и Боливии значительные партии золота и серебра.
Рекомендательное письмо губернатора Тринидада возымело действие,

и губернатор Портобело свел де ла Круса с крупнейшими коммерсантами
города. Товары быстро и выгодно были проданы, Педро накупил разных
подарков и готов был отправиться в обратный путь. За день до отплытия
Хорхе попросил Педро показать ему город и его достопримечательности.
Педро прихватил с собой шкипера, старшего бомбардира и еще двух
матросов. Боцман и Бартоло остались на корабле, первый охранять сам
корабль, а второй — солидную заработанную сумму в золотых дукатах.
Веселая компания обошла главные улицы города, его площади, скверы,
осмотрела дворцы и знаменитый по своей красоте и оригинальности
фонтан Св. Лоренсо, но Хорхе больше интересовали военные
фортификации порта. Они были значительными. По прошествии трех веков
эти военные укрепления, как и фонтан, будут объявлены ЮНЕСКО
мировыми культурными ценностями.
Бастион форта Сантьяго-де-ла-Глория был восстановлен после того,
как Морган взорвал его со всеми его защитниками. Захватив испанцев
врасплох, Морган согнал всех в бастион, обложил его пороховыми бочками
и устроил фейерверк. Нынешний комендант форта Св. Херонимо,
защитники которого в свое время оказали Моргану стойкое сопротивление,
рассказал, что английские пираты смогли овладеть крепостью только
потому, что собрали в городе всех служителей церкви и монахов и под их
прикрытием пошли в атаку. Первым по приставленной лестнице
поднимался священник или монах, а за ним вооруженные до зубов
головорезы.
Бурно обсуждая исторические события, корсары возвращались в порт,
когда, еще не дойдя до угла улицы, услышали дикий собачий визг и
человеческую брань. Оказалось, что респектабельный сеньор при шпаге
нещадно избивал плетью семимесячного щенка, крепко привязанного к
столбу открытых настежь ворот двора богатого дома.
— Что он делает? За что? — спросил де ла Крус опрятно одетую
женщину, растерянно стоявшую наполовину во дворе, наполовину на
улице.
— Он его убьет! Щенок съел его любимые котлеты.
— Милостивый сударь, вам ничего не стоит еще раз купить котлет.
Однако такую прелестную собаку вы можете потерять навсегда, —
миролюбиво заявил де ла Крус. — Перестаньте!
— Не суйте нос не в свое дело! — не поворачивая головы, грубо
ответил хозяин пса и продолжал наносить ему удары. — Проваливайте,
покуда целы! А то достанется и вам!
Такое предложение с предупреждением показалось де ла Крусу не

просто невежливым, но и оскорбительным. Он сделал два шага вперед,
схватил руку истязателя, вырвал плеть и бросил ее через ворота во двор.
— С достойными людьми, сеньор, прежде следует поздороваться, сняв
шляпу! — И учтиво поклонился. — Педро де ла Крус, капитан корабля, к
вашим услугам.
— Что знают заносчивые капитаны о жизни на земле? Шли бы вы
своей дорогой! И не портили вонью мою улицу!
Знатный испанец был невысокого роста, но ладно скроен, изящно одет
в бархатный камзол, из-под которого выбивалась голубая батистовая рубаха
с перламутровыми пуговицами.
— Здесь город, а не порт с его низкого пошиба кабаками. Идите! Ваше
место там. Проваливайте! Там и поучайте!!!
— Вы оскорбляете достойных людей, милейший! За это, полагаю, вам
следует ответить! Вы при шпаге! Обнажайте ее! — Де ла Крус сбросил
шляпу, камзол, закатил рукав на правой руке, извлек шпагу, занял стойку
приветствия.
Подобное действие капитана привело в бешенство состоятельного
горожанина. Он поспешно снял камзол, швырнул его на коновязь и
проворно выхватил шпагу. Перед въездом в ворота была достаточно
удобная площадка.
Противники 
отсалютовали, 
и 
шпаги 
их 
скрестились. 
Тихо
повизгивавший семимесячный щенок немецкого дога, редкой породы в тех
местах, замолк и пристально следил за тем, чем занялись люди.
Педро сразу ощутил, что перед ним мастер, владевший знанием
римской школы Марулли, но по тому как он по-особому ставил ноги,
понял, что его противник испанец.
Хорхе, сам неплохо владевший шпагой, с интересом впервые
наблюдал, как фехтует его капитан. Старший бомбардир и шкипер затаили
дыхание. Вокруг начали собираться люди. Педро, как ни старался, не мог
пробить защиту, чтобы совершить укол и тем самым получить
удовлетворение за нанесенную ему обиду. Послышался возглас,
возвещающий о том, что приближается воинский патруль, и тут под
подошву ботфорта корсара попал камень. Педро вовремя не успел
отскочить, и укол противника пришелся в плечелучевую мышцу. Кисть
ослабела. Педро ловко перекинул шпагу в левую руку, сменил стойку, чем
обескуражил противника, и своим излюбленным приемом выбил шпагу из
его рук. Под возгласы одобрения старший военного патруля подошел к де
ла Крусу.
— С вами все в порядке, сеньор? Вы гость нашего города. Я видел вас

в губернаторском дворце. Наш губернатор не каждого провожает до
лестницы. А на сеньора Пароди не обращайте внимания. Он здесь самый
заядлый бретер. Шпагу его мы заберем с собой, а ваша останется при вас.
Будьте осторожны!
В это время все присутствовавшие увидели, а де ла Крус еще и
почувствовал, как щенок, перегрызший веревку, подбежал к капитану и
принялся зализывать его рану.
Старший бомбардир хотел было прогнать щенка, но Педро остановил
его:
— Не утруждай себя, Меркурий. Собачья слюна полезна. Они
зализывают у себя раны, и те быстрее заживают.
— Так мы возьмем его с собой, — сказал пушкарь и поднял на руки
щенка, иссиня-черные спина и бока которого были покрыты бурыми
рубцами.
Услышав подобные слова, хозяин дома схватил камзол, толкнул жену
внутрь двора и с той стороны захлопнул ворота.
Де ла Крус, который уже натянул на себя камзол, извлек из его кармана
золотой дублон и швырнул его поверх ворот.
На борту «Доброй Надежды» лекарь обработал рану капитана мазью,
еще приготовленной по своим рецептам доктором Медико, и щенка не
оставил без внимания. Хорхе помогал уложить ремень на спине Педро,
которому пару дней следовало носить правую руку на перевязи, когда
щенок подбежал к ногам капитана и приласкался. Де ла Крус нежно его
погладил. Кок принес пряно пахнущий кусочек мяса на косточке, но песик
не притронулся к нему, а внимательно поглядел на своего спасителя. Педро
это понравилось, и он сказал: «Можно». В следующий миг Косточка уже
издавала звуки в зубах молодого дога.
— Оставим его у нас, — заявил де ла Крус, — и назовем Exito —
Успех.
Все поддержали капитана, и тут прозвучал колокольчик, призывавший
команду к ужину.
«Доброй Надежде» оставался час хода до бухты Кочинос, когда
марсовый подал сигнал о подходе к шхуне с юга на всех парусах большого
фрегата, на грот-мачте которого нагло развевался черный флаг «Веселого
Роджера» с черепом, костями и песочными часами, а на фок-мачте —
красный.
Когда на мостике появился Педро, еще с рукой на перевязи, пожилой
рулевой тут же сообщил:
— Мой капитан, это, должно быть, Сухой Порох. Полоумный пират с

Бермудов. Злодей! Фрегат новейшей постройки. Несет пятьдесят две
пушки! Более двух сотен громил…
— Вдвое больше пушек, чем у нас! — прокомментировал Хорхе. — И
уйти невозможно. Мы просто прижаты к берегу, — с грустью закончил
старший помощник и почему-то затянул потуже пояс.
— Все наверх! По местам стоять! К бою изготовиться! — громко
прокричал де ла Крус, глянул на приближавшееся уже к горизонту солнце,
внимательно оглядел берег, тянувшийся по левому борту, и несшим вахту
матросам отдал команды о перестановке парусов, в результате чего шхуну
повело еще ближе к берегу. Тем временем с носа фрегата раздались два
пушечных выстрела. Пират требовал уменьшить ход и сдаться на милость
победителя.
Многие на шхуне диву давались действиям своего капитана, и
старший помощник знал, что следовало брать правее, потому как прямо по
курсу начиналась мощная коралловая гряда, идущая параллельно берегу
миль на восемь. Меж тем капитан, одной рукой взявшись за штурвал —
рулевой ему помогал, — приказал лотовым отправиться на бак шхуны и
начал замерять глубину.
— Это что, Педро, безысходность? Хочешь выброситься на берег и
спасти экипаж? — нервно спросил Хорхе. — Или риск от отчаяния? Так мы
за милую душу врежемся в риф, и нас расстреляют, как лань, попавшую в
капкан!
Педро ответил не сразу. Ему хотелось ближе узнать силу характера
своего нового друга и старшего помощника, который мог уже вспоминать
свою любимую Кончиту и готовиться расстаться с жизнью. Однако темнота
уже наступала, а по ту сторону белого гребня волн, которые обычно при
малейшем движении поверхности моря обозначали страшное для моряков
тело рифа, грозно маячил пиратский фрегат.
— Нет, мой милый Хорхе, я не собираюсь умирать. То, на что иду, —
это знание, помноженное на здравомыслие. Боя с ними нам не выиграть.
Мне же здесь уже приходилось бывать. В тот раз меня караулили три
голландских пирата. Выручил мой тогдашний старший боцман Добрая
Душа. Он знал фарватер. — Де ла Крус вернул штурвал рулевому и
приказал: — Поначалу чуть лево руля. Через сто ярдов резко право руля!
Внимательно слушать доклады лотовых. Еще ярдов пятьдесят, снова лево
руля. А затем поглядим. — Капитан отдал необходимые распоряжения
убрать паруса и продолжил: — Чуть дальше в море впадает небольшая
речушка, однако с глубоким устьем. Погасим огни. Войдем в него. Течение
вынесет нас обратно в море. Развернемся. Ночь будет темная, с фрегата нас

не увидят. Еще до рассвета уйдем в обратном направлении. Пираты, зная,
что между берегом и грядой нам не развернуться, непременно станут ждать
нас утром у восточного окончания гряды.
— Дай-то бог! Однако, ежели наскочим на риф, нас уже ничто не
спасет. У них орудия бьют дальше наших. — Голос Хорхе звучал уже куда
увереннее.
— Ты погляди на Успеха. Щенок спокоен. Он не чувствует беды. А я
вспоминаю сейчас моего милейшего друга Девото. Вы знакомы с ним.
Когда я встретил его, он презирал тех, кому сопутствовала удача, кто был
счастлив. Потом признался, что счастье, удача идут в руку, сопутствуют
настоящему сильному человеку только тогда, когда он многострадален в
личной жизни, удручен этим, подавлен. И везение, фарт, успех оставляют
его, как только он обретает в личной жизни счастье.
— Это не ваш случай, — заметил Хорхе.
И в этот самый миг послышался зловещий скрежет коралловых ветвей
о борт шхуны. Капитан прокричал: «Лево руля!» — и побежал к борту,
чтобы убедиться, движется ли судно.
Было уже далеко за полночь, когда «Добрая Надежда», развернувшись
у впадины речушки, оставила за кормой коварную коралловую гряду и
устремилась точно на юг, в глубину Карибского моря.
Перед тем как покинуть мостик и пожелать всем доброй ночи, Педро
тихо сказал Хорхе:
— Если снова мне становиться корсаром, надобно иметь корабль не
хуже, чем у Сухого Пороха. На шхуне сражаться с ними — подобно смерти!
То, что везу из Портобело, стоимость «Доброй Надежды» и кредит,
который предоставит мне нотариус Тринидада, помогут нам в Гаване найти
то, что надо. Сейчас там с Дю Кассом полно французов. Надеюсь, что вы
пойдете со мной.
Успех, рубцы на теле которого быстро заживали, каждого близкого его
хозяину человека воспринимал через то, как Педро относился к нему.
Чутьем и пониманием Успех поражал всех. В течение двух дней он освоил
место на палубе полубака, где ему положено было отправлять свои
естественные нужды. Бартоло выстелил пол каюты капитана нарезанными
кусками рогожи, и тот из них, на который Успех сходил, де ла Крус дважды
отнес на положенное место и призвал за собой щенка. Тот понял, и тогда
Бартоло уложил в том месте лист фанеры, а «по-маленькому» кобель сам
приспособился поднимать ногу у одной и той же балясины борта и пускать
струю в море.
В Тринидаде быстрее, чем к другим, в первый же день он стал

ласкаться к Каталине. Вскоре его полюбили все, но свою истинную любовь,
привязанность и преданность Успех проявлял только к Педро. Радостный
день в семье наступил в середине августа. Появился наследник,
розовощекий и крепкий. Каталина, у которой были легкие роды, пребывала
на седьмом небе. Бесконечно радовалась, что родился сын. Назвали его
Андресом, а в день крещения он был записан в церковной книге собора
Святой Троицы под именем Андрес Пабло де ла Крус Андрадэ.
Дома за ужином, который был посвящен дню крещения, Педро заявил
жене и ее родителям:
— Это только первый! Я не собираюсь оставлять пальму первенства за
папой римским Иннокентием Восьмым.
— Что вы имеете в виду? — заинтересованно спросила донья
Марсела.
— А то, — поспешила на выручку мужа Каталина, — что папа
Иннокентий…
— Это было до открытия Америки славным моряком Христофором
Колумбом, — пояснил Педро.
— …произвел на свет восемь мальчиков и восемь девочек. И я
согласна!
— Ну, кто бы стал возражать, — сказал дон Рикардо, очевидно
полагая, что дочь и ее муж шутят.
— В Риме тогда говорили: «Вот наконец у итальянцев появился
настоящий папа, имеющий полное право именоваться отцом Рима».
— Мой Педро станет отцом стольких детей, сколько ему захочется. —
Каталина поднялась с кресла, подошла к мужу и поцеловала его.
— 
Великая 
богиня 
Гера, 
жена 
эгидодержавного 
Зевса,
покровительствует браку. Она нам поможет, — как бы подытожил Педро.
Донья Марсела и дон Рикардо радостно и согласно кивали головами.
Вскоре почти все было готово к отплытию. Хорхе более других рвался
в бой. В один из последних вечеров в доме дона Рикардо приятно
потрескивали свечи, теплым домашним светом озаряя беседу близких
людей. В гостиной, кроме амфитрионов, собрались обе дочери со своими
мужьями и ставшие почти членами семьи донья Кончита и ее муж Хорхе.
Были слышны радостные возгласы и даже смех. Но на душе у каждого из
присутствовавших было все же как-то муторно. Любимые мужчины —
Педро, Хорхе и Антонио Игнасио — уходили в долгое и опасное плавание.
Антонио Игнасио, получив предложение от Педро вновь выйти с ним в
море в качестве нотариуса, согласился не сразу. Он любил сестру Каталины
и только что женился. Жена его уже ждала ребенка, но оказалась более

решительной, убедила мужа принять предложение любимого им Педро.
Как-то вечером Антонио пошел в дом к Педро, но его не оказалось. Тогда
Антонио решил подкараулить возвращение друга и преподнести ему
сюрприз. Была темная ночь. Педро свернул за угол и прямо столкнулся с
другом, отпрянул, но шпагу не выхватил.
— Ты испугался, мой дорогой? — спросил Антонио.
— Ты бы испугал меня, если б я мог испытывать страх, мой милый.
Это чувство оставило меня с той поры, как я расстался навсегда с моим
несправедливо жестоким отцом. Я знаю, ты не хотел испугать меня, ты
хотел обрадовать. — И закадычные друзья нежно обнялись.
Теперь же в богатой гостиной, по просьбе Каталины, шел разговор о
пиратах. И вел его Педро.
— Первые морские разбойники, пираты, появились аж за тысячу лет
до Рождества Христова, в Средиземном море, которое тогда называлось
Маге Nostrum. Оно было колыбелью нашей, западной, цивилизации. Там
впервые на планете зародилось мореходство и международная торговля.
Древние финикийцы проживали в Малой Азии, в городах Триполи, Сидон,
Дамаск, Акко и Тиро.
— Я где-то читал, что финикийцы перевозили по морю в Египет,
богатую древнюю страну фараонов, ценные сорта древесины, масла, смолу,
камедь, ароматические вещества, — заметил Антонио.
— Видишь, папа, прежде всего торговля! — вставила Каталина. —
Гордись!
— Ни один университетский ученый не смог бы тебе возразить, мой
дорогой Антонио. Везли же ко всем берегам Средиземного моря, в каждый
порт и имевшие прекрасный спрос пурпур, крашеные ткани, шкуры,
керамические изделия и, естественно, всякие ароматические средства. —
Педро с улыбкой поглядел на Каталину.
— Мужчина живет ради женщины. Женщина же обязана ублажать и
лелеять мужчину. Он ведь продолжатель рода человеческого. Особенно
того мужчину, которого она любит, — также с улыбкой заметила
Каталина. — А полюбила я тебя изо всех сил, потому что ты плавал, был
моряком, капитаном. Сильный, бесстрашный, всегда обожженный солнцем,
весь в шрамах, и все ты видел, и все знал и понимал. Ты был и остаешься
для меня человеком особенным.
Хорхе закивал головой. Он подумал о том, что на самом деле моряки в
Новом Свете действительно были людьми особой категории. Педро же в
этот миг вспомнил растреклятого пирата, непревзойденного изувера,
англичанина Филиппа Лайна, человека «особенного», который получал

наивысшее наслаждение от изощренных издевательств именно над
захваченными им капитанами других кораблей. Когда Лайн предстал перед
судом, он с разнузданной наглостью громогласно заявил, что собственными
руками лишил жизни тридцать четыре человека — капитанов и старших
боцманов, — подлых, жалких правительственных слуг, и к тому еще
бесчисленное множество сопротивлявшихся ему матросов. Точное число
последних ему трудно было вспомнить.
— Таким образом, эгейцы и жители с острова Крит стали первыми в
мире пиратами. Они на своих гребных суденышках, вооруженные
пращами, луками и арбалетами, настигали беззащитных финикийских
торговцев и грабили их. Так и зародилась новая форма раздела имущества,
новый тип уголовного преступления, которое, как и положено,
совершенствуясь с каждым новым веком, приняло сейчас опасную
историческую значимость, — продолжил Педро свое повествование.
— Я восхищаюсь твоими познаниями, дорогой. — Довольное
выражение лица Каталины радовало Педро. — Однако почему
историческое?
— Да потому, что многие монархи, короли, императоры и преступные
синдикаты использовали морской разбой как средство грабежа, присвоения
постороннего имущества, разорения и даже захвата чужой земли. Пиратами
всех времен руководили рвение, страсть к наживе и стремление уменьшить,
ослабить могущество соперничающих между собою владык и целых
наций, которые в силу религиозных или политических мотивов возникали
на протяжении истории в самых отдаленных концах планеты.
— Ага. Закат славы и мощи финикийцев, значит, обязан развитию
пиратства. Ну и, конечно, военному давлению со стороны Вавилонии,
Ассирии, Персии и особенно Древнего Египта, — как бы заключил
Антонио.
— Тебе надо обучать детей, мой милый. Однако еще за пятьсот лет до
Рождества Христова правивший греческим островом Самос Поликрат…
— Тиран с наклонностями сатрапа, — проявил теперь свои познания
Хорхе.
— И мастер по пиратскому делу! Он призвал умельцев, и они
построили просвещенному тирану более крупные и ходкие гребные суда,
которые давали значительные преимущества его пиратам. Прошло четыре
века, и в истории появился король, то есть царь, правитель Понта,
входившего в империю Александра Македонского. Звали его Митридат VI
Эвпатор. Этот царь был одержим морским разбоем и еще дальше вперед
продвинул развитие кораблестроения. Он превратил пиратство в дело

государственной важности. Оставил пример. Потому нынешний король
Англии и правитель Голландии в настоящей войне за испанский престол в
значительной степени используют пиратов. Цель — ослабить Испанию,
нарушить ее связи с богатыми заморскими владениями, отрезать от
нужного товара.
— И потому ты, мой любимый, вновь выходишь в море сражаться с
английскими и голландскими пиратами, — голосом, сразу ставшим
серьезным, произнесла Каталина. — Я очень буду скучать! Но я горжусь
тобой. Буду ждать тебя и постоянно молить Бога о сохранении тебе жизни!
— Да, пираты сегодня испанцам страшнее всего. И потом, всякий раз,
как вспоминаю погибшего друга Тристу, я испытываю глубокую боль.
— А в чем, Педро, состоит разница между пиратами и корсарами? —
спросила сестра Каталины.
— Корсар, моя дорогая, в отличие от пирата, который не признает ни
веры, ни закона, это частное лицо, честный гражданин, имеющий на руках
патент, разрешение своего правительства, обязывающий его сражаться с
пиратами, не переступая закона, — за де ла Круса ответил Антонио. — Это
дело настоящих патриотов, которые действуют на море согласно строгим
предписаниям и нормам. Часть захваченного у пиратов добра, как и их
корабли, корсары обязаны сдавать государству. На оставляемую у них часть
они обязаны содержать свой корабль и расплачиваться с моряками за их
службу. Взятых же в плен пиратов не продавать на невольничьих рынках.
Это делают лишь пираты. Корсары обязаны вручать их властям, которые
предают пиратов за совершенные преступления суду.
Педро одарил друга добрым взглядом, но подумал, что на практике
люди остаются людьми, по природе они склонны поступать не как все, а
как им хочется, и потому очень даже часто иные корсары ведут себя так,
что их трудно отличить от пиратов. Подумал и сказал:
— Люди так устроены, моя дорогая, что для них нет ничего слаще, чем
запретный плод. И определенная их часть просто склонна по своей натуре к
нарушению правил и законов, которые создаются другой частью более
уравновешенных и просвещенных людей. Часто бывает, что пираты
нарушают даже созданные ими же самими законы. Первым морским
разбойником в водах Нового Света — история не сохранила его имени —
был французский капитан. Ровно тридцать четыре года спустя после
открытия Колумбом Америки, этот француз на своем корабле захватил
испанскую каравеллу в районе острова Лансароте и с ней пересек
Атлантику. В Пуэрто-Рико, у Красного Мыса, пустил ко дну другую
каравеллу, а потом ограбил и поджег небольшое испанское поселение Св.

Герман.
— Но были и другие пираты. Они приносили еще больше вреда
испанцам, — это сообщил Хорхе. — Я говорю о дикарях карибах. Они на
своих пирогах совершали еще более дерзкие набеги. Не просто грабили и
жгли селения, но еще зажаривали на кострах людей и ели их.
— Да, история знает случай, когда на острове Агуада карибы
захватили францисканский монастырь и съели всех монахов, — согласился
Педро.
Он мог бы рассказать и то, что в октябре 1530 года имел место еще
более дерзкий набег индейцев карибов, теперь на остров Пуэрто-Рико.
Первое поселение на острове было названо Пуэрто-Рико, что значит
Богатый Порт: там испанцами было обнаружено месторождение золота.
Порядка пятьсот воинов высадилось на восточном побережье острова с
одиннадцатью каноэ и бегом помчались прямо к прииску Лукильо,
разграбили его и подожгли. Захваченных испанцев, лошадей, собак и кошек
убили и затем зажаривали на кострах. А в феврале 1537 года экипажи двух
французских пиратских кораблей опустошили поселения Чагрес и Номбре-
де-Дьос на перешейке Панама. В марте того же года французская пиратская
эскадра в три корабля атаковала Гавану, увела с собой три судна с товарами
и вскоре захватила еще три каравеллы, шедшие с грузом из Испании в
Гавану. Испания на протяжении веков много потеряла от разбойных
действий пиратов.
— Французские пираты, в основном то были гугеноты, атаковали
селение Гуайянильо. Они высадились с пяти кораблей. — Де ла Крус
видел, с каким вниманием присутствовавшие его слушали. — Их было не
менее тысячи головорезов. Дикие люди, пьяные. Они с воплем «Франция!
Франция! Огонь и кровь! Смерть испанцам!» застали жителей врасплох.
Увезли с собой много золота и серебра.
— Я слышал от моего учителя истории, что в этом деле был замешан и
один испанец, — сказал Антонио.
— Да, к сожалению. Его незаслуженно обидел лейтенант Алонсо де
Бехинес. Испанец и поклялся отомстить. Подумайте только, он отправился
через океан во Францию. Там разыскал пирата. Его звали Роберт Вааль. От
сообщения испанца о богатствах его бывших горожан запахло жареным. У
француза слюнки потекли, зачесались руки. Испанец, в свою очередь,
выдвинул условие никого не убивать, женщин не насиловать, а лейтенанта
отдать ему. Когда так и произошло, тот испанец своим кинжалом заколол
лейтенанта. При этом убийца спокойно заявил: «Такое наказание должно
настичь любого, кто незаслуженно обидел порядочного человека!» Однако

я хочу сказать, мои дорогие, что сейчас, когда Испания с такими
трудностями ведет войну за смену династии на троне, я вижу своим
гражданским долгом продолжить дело корсара. Следует пиратов строго
карать, очистить Карибы от английских и голландских разбойников. Они
преступники! Грабят и убивают наших граждан. Потому я и ухожу в море!
И я рад, что Каталина поняла, сколь опасны будут походы и что ей прежде
всего следует посвятить себя воспитанию сына.
— За Андреса ты не беспокойся! Он будет весь в тебя! Вот только б не
изменила тебе удача! — воскликнула Каталина, и ей стало страшно, она
содрогнулась, покраснела от мысли, подкравшейся невзначай к ее
сознанию, как аспид: «Я подумала не о том, что его убьют, а о том, что он
вдруг встретит другую!»
«Добрая Надежда» подошла к створу залива Гаваны в середине дня, и
цепь, закрывавшая вход в гавань, тут же была опущена. Не как это имело
место в прошлый раз: на маяке-крепости Эль-Морро явно ждали прибытия
этой шхуны. Когда же «Добрая Надежда» пришвартовалась к причалу,
первыми, кто поднялись на ее борт, были аудитор Николас Вандебаль и
генерал Луис Чакон, которые вернулись к управлению властью на Кубе в
конце 1706 года. Многие из тех, кто оказался свидетелем той встречи,
невольно 
подумали, 
что 
прибывший 
капитан 
шхуны 
является
родственником и аудитора, и генерала одновременно. И впрямь те, кто
руководили генерал-губернаторством Кубы, встретили де ла Круса, как
родного. Это сулило удачу в деле приобретения нужного корабля и
снабжения его военными припасами.
Чакон, уже в капитанской каюте за накрытым столом, узнав о заботах
де ла Круса, сразу же заявил, что есть на примете превосходная посудина,
которую — он с гордостью так и сказал — де ла Крусу прежде никогда не
приходилось видеть даже во сне.
— Да вот ведь прежде следует хорошо продать шхуну. Ваша
«посудина», должно быть, вся из серебра, — пошутил Педро.
— С продажей шхуны, я уверен, вам без труда поможет дон Николас.
Все судовладельцы у него в руках. Ну а ежели суммы будет не хватать, мы
вам верим — дадим кредит. Больше стоят друзья рядом, чем деньги в
банке. — Генерал был собой доволен. — А покончить с пиратством — это
наша первая обязанность! Ваша, мой друг, Педро! Ваша…
— Да, это верно, дон Луис, не тот богат, кто полон денег, а тот, у кого
есть настоящие друзья! — согласился Педро и предложил поднять бокалы,
наполненные вином «Латур», одним из лучших бордоских вин.
— Говорю о фрегате французской постройки! Нынче не найти

лучшего судна, если оно не создано французскими мастерами. — Чакон
поглядел в поисках поддержки на аудитора Вандебаля, и тот согласился:
— Судно действительно красивое и совершенное по своей
конструкции. Имеет две батарейные палубы по двадцать шесть пушек с
каждого борта и две крупнокалиберные, угонная и ретирадная на носу и
корме. Вы залюбуетесь!
— Конечно, дон Николас, это превосходно, но…
— Никаких «но»! Послушайте! Или вы не славный корсар?
Двухдечная посудина, закрытая артиллерийская палуба отстоит от
ватерлинии на два метра. Над ней — открытая. По скорости превосходит
линейные корабли. Обладает большой устойчивостью и парусностью.
Мачты не очень высокие, но все же выше, чем на линейных, а рангоут
такой же! — Чакон распалялся, словно продавал свой собственный товар.
— Но поймите…
— Повторяю, никаких «но» и «поймите»! — Чакон горячился, он не
мог понять, отчего де ла Крус не соглашается.
Педро догадался и пояснил, что не располагает крупной суммой денег.
— Мы вам поможем и даже попросим адмирала Дю Касса оказать
содействие. Он сейчас в Гаване. Владелец фрегата — денежный мешок.
Однако кое в чем зависит и от нас. Он увидел, сколь прибыльно заниматься
коммерцией на Кубе, и решил не возвращаться во Францию. К тому же
этому французу нравятся кубинские женщины. Он женится и осядет.
фактически он уже стал плантатором, успешно выращивает табак.
Снабжает им пол-Парижа. Боевой фрегат ему совсем не нужен.
Они выпили еще по бокалу, и генерал Чакон принялся рассказывать де
ла Крусу о том, что такого фрегата на гаванской верфи не построить.
— Потребуется порядка двух сот тысяч кубических футов толстых
досок для остова, обшивки и строительства палуб и палубных надстроек.
Плюс восемнадцать тысяч ровных стволов для мачт, реев и турникетов,
четыреста пятьдесят тысяч фунтов железа и сорок тысяч фунтов меди. Где
мы это все найдем? Да у нас и нет таких мастеров, как в Марселе. К тому
же это вам обойдется не менее чем в пятьсот тысяч золотых песо, —
отчеканил генерал.
— Мне еще в Тринидаде рассказывали, что в позапрошлом году через
Гавану в Испанию было перевезено более двадцати пяти миллионов
золотых песо. Мне, конечно, полмиллиона не раздобыть, — сокрушенно
заметил де ла Крус, который в душе уже согласился с предложением
генерала Чакона.
— Тем более! Так что решайтесь, капитан де ла Крус. Я вам

безделушку не пожелаю. Будете плавать, побеждать и меня вспоминать.
Ничего похожего более вы в колониях не найдете! Шестьсот пятьдесят
тонн водоизмещения! Да и просит он за фрегат не полмиллиона, а всего-то
триста пятьдесят тысяч. Это более чем удачная покупка. Так что быстрее
продавайте свою шхуну. Ну а если не хватит, мы поможем получить у
финансового королевского инспектора необходимую ссуду! — Следовало
понимать, что этими слова Вандебаль как бы подвел итог беседы. — Я рад
за вас. Вам повезло!
— Первый в серии, вообще первый фрегат был построен неким
Питером Питтом в 1646 году. Назывался он «Констант Варвик». — Де ла
Крус проявил свои познания и принялся горячо благодарить Вандебаля и
Чакона, его ангелов-хранителей.
Еще более дружеской была встреча с Хуаном Медико, бывшим
старшим бомбардиром Меркурием, его братом и со старшим боцманом
Доброй Душой, которая длилась до первых петухов. Все они понравились
Хорхе, и он был принят ими по-доброму. Вспоминали Девото, Тетю, былые
походы и сражения, и все, узнав о новых планах де ла Круса, в один голос
заявили о готовности вновь разделить с ним свои судьбы. Добрая Душа, к
радости Педро, оказалось, благодаря стараниям Медико, полностью
восстановил свое здоровье и был в состоянии вновь плавать, как и прежде.
Осмотр французского фрегата де ла Крусом в сопровождении Хорхе,
Меркурия и Доброй Души превзошел все ожидания. Прежде всего корабль
был огромен: имел длину больше пятидесяти и ширину почти пятнадцать
метров. Чтобы не давать французу, который, как сказал Чакон, пребывал в
зависимости от Вандебаля и Чакона в получении различных лицензий,
возможности набить цену и использовать их заинтересованность в своих
целях, оба последних сознательно не поехали на осмотр фрегата вместе с
де ла Крусом. Вместе с тем де ла Крус, сразу же как ступил ногой на палубу
фрегата, только и делал, что прилагал максимум усилий, чтобы не
выказывать чувства восхищения от судна, которое в скором времени могло
стать его собственностью. Действительно, новейшее судно, которое
внешне, бесспорно, представляло собою красивый боевой корабль,
имевший современное артиллерийское и мореходное вооружение, просто
ослепляло отделкой палуб, строений на них и кают, расположенных в
кормовой части. Все было сделано умелыми руками, с особым изяществом
и неповторимым шиком.
Прежде всего Педро обратил внимание на то, что на фрегате уже
имелась гафельная бизань, которая, конечно, в значительной степени
должна была способствовать лучшей маневренности судна. У этого фрегата

почти не было завалов бортов внутрь, что придавало ему большую
устойчивость, особенно при ощутимых углах крена. Подводная часть имела
более правильные очертания, что способствовало ходкости и мореходности
фрегата. Над верхней палубой была сооружена легкая палуба,
соединяющая надстройки судна. Это создавало удобства во время работы
со снастями. Понижение кормовых надстроек и почти полное отсутствие
обычных в то время многочисленных украшений прямо отразилось на его
устойчивости и облегчало управляемость судна.
Только верхняя часть форштевня была украшена скульптурой
Посейдона, бога морей, великого брата громовержца Зевса. То была
искусная золоченая резьба по дереву. Все три невысокие мачты были
оснащены облегченными реями, что намного упрощало проводку снастей.
Артиллерийская часть была вооружена двадцати-, восемнадцати— и
шестнадцатифунтовыми 
пушками. 
Двенадцать 
из 
них 
были
дальнобойными. Фрегат мог удобно разместить в своих каютах и кубриках
более двух сотен членов экипажа. В междупалубных помещениях были
установлены доселе невиданные лопастные вентиляторы. Это радовало де
ла Круса, который, так им было принято, постоянно заботился о лучших
условиях жизни членов экипажа его корабля. В фонарях вместо слюды
были стекла. Прежние свечи заменены лампами. Удобными были два трапа
по левому и правому борту, которые вели на шкафут. Про совершенство и
блеск кают и говорить не приходилось. Прежде всего обращали на себя
внимание каюты владельца судна, капитана и салон кают-компаний. По обе
стороны последней тянулись стеллажи из красного дерева, отделанные
русской березой, с книгами в богатых, тисненных золотом по коже
переплетах. Библиотека впечатляла. Вместительный стол украшен
инкрустацией из слоновой кости и панциря морской черепахи вперемежку
с яркими золотыми линиями. На полу лежали персидские ковры, на
свободных от стеллажей стенах висели венецианские гобелены, крупные
окна прикрывали занавески из воздушного бледно-розового китайского
шелка. С потолка спускалась на толстой цепи тяжелая, вся из серебра,
тончайшей работы арабского мастера огромная лампа. В проемах между
окон висело оружие лучших европейских мастеров. Каюты владельца,
капитана и старших офицеров были оборудованы такими же мастерами
высокого класса. Стены главной каюты расписывал маслом хороший
художник. Он искусно создал аллегорическое изображение морского
сражения. Фортуна — богиня судьбы, счастья, удачи в древнеримской
мифологии, мчалась по морю на колеснице, запряженной гиппокампами —
морскими конями. Фортуну окружали океанские чудовища. Она спешила

навстречу плывущим вдали кораблям.
Педро все чаще поглядывал на француза-плантатора, пытаясь угадать,
какое он на него производит впечатление и не наступил ли благоприятный
момент, чтобы начать разговор о предстоящей сделке, Вновь выручили
друзья. На фрегате, конечно же, по их просьбе, внезапно появился своей
собственной, весьма внушительной персоной адмирал Жан Батист Дю
Касс. В 1б9б году он был губернатором французского Санто-Доминго и
воевал с испанцами. Все знали его как отчаянного человека, способного
сродниться с дьяволом ради достижения своей цели. Он все время
исправно служил Людовику XIV. Король-Солнце щедро одаривал его
всякими заморскими товарами. И вот теперь Дю Касс находился со своей
эскадрой в Гаване, поскольку полгода тому назад отогнал от ее берегов
небольшую английскую эскадру.
Адмирал по-своему решил проверить будущего капитана столь
замечательного корабля. Он, как только ступил на палубу, вместо
приветствия выхватил шпагу из своих ножен и направил ее на де ла Круса.
Тот среагировал мгновенно и был одарен улыбкой адмирала. Они втроем
прошли в каюту владельца, где спустя час, порасспросив де ла Круса о том
и о сем, адмирал авторитетно произнес:
— Уверен, мсье Перрин, что вы никогда не станете сожалеть, что
вручили своего красавца в руки этого капитана. Если бы он согласился, я
бы, не задумываясь, отдал под его начало второе по значению судно моей
эскадры! Не сомневайтесь! И не дерите дорого с него. Он славно послужит
и нашей Франций, — и, пожав им руки, адмирал попросил проводить его к
трапу.
Оставшись вдвоем, мсье Перрин и де ла Крус быстро договорились о
цене и ударили по рукам.
Располагая поддержкой Вандебаля и Чакона, де ла Крус не стал дорого
просить за «Добрую Надежду», и шхуна довольно быстро была продана.
Педро получил взаимообразно от казны пятьдесят тысяч дублонов и стал
владельцем превосходного фрегата, на корме которого тут же засверкало
новое его название: «Андрес II». Оставалось удачно составить боевой
экипаж. Весть о намерении де ла Круса быстро облетела Гавану, и Педро,
Хорхе, Меркурий и особенно Добрая Душа не успевали составлять списки
желающих и по-своему проверять их пригодность. Одновременно на
фрегате проводились не столько изменения, сколько добавления в его
вооружении. Прежде всего Меркурий установил по оба борта, у самой
ватерлинии по крупнокалиберной пушке, наличие которых было скрыто
незаметными портами. В прошлом, на «Каталине», когда необходимо было

топить вражеское судно, эти пушки у ватерлинии играли решающую роль.
Добрая Душа, предвидя пожелания своего любимого капитана, сразу
настоял на установлении над бушпритом кливеров, а за ними и
форстакселя. Тогда и старший помощник Хорхе проявил себя. Он
порекомендовал и получил согласие поставить треугольный парус перед
фок-мачтой, что на деле значительно улучшило маневренность и
поворотливость красавца фрегата. Капитан гаванского порта посоветовал, и
де ла Крус тут же распорядился, установить для увеличения тяги при
подъеме якорей двойные по высоте шпили так, чтобы на них могли
работать матросы, пребывавшие на обеих палубах. Железный, уже без
обложения камнями, камбуз, расположенный на баке, был диковинкой, и
Добрая Душа сам его заново покрасил. Старший боцман первым высказал
сожаление, что теперь с ними рядом не будет славного кока Коко, который
бы не нарадовался на этот камбуз.
— Добрая Душа, поручаю провести тировку стоячего такелажа под
твоим личным наблюдением, — приказал де ла Крус.
— Лопни мои глаза от четырех тузов на руках, если это не будет
сделано самым лучшим образом! Мытье и лакировку рангоута произведем
обязательно при всех снятых парусах. Когда проолифленный рангоут
высохнет, части его, по которым перемещаются бейфуты гафелей и реев,
обязательно натрем салом. Олифой рангоут покроем дважды. Во второй раз
добавим лак. Трещины в рангоуте тщательно зашпаклюем. — Старший
боцман почти кричал, и капитан понял, что Добрая Душа поступает так,
чтобы его слышали матросы, которым предстоит взяться за тировку
такелажа.
Меж тем де ла Крус решил занять каюту капитана, дверь которой
выходила прямо на мостик, а апартамент бывшего владельца разделили на
две каюты, в которых Педро разместил дорогих его сердцу друзей,
нотариуса Антонио и хирурга Медико. Всякий раз, когда генерал Чакон
бывал на фрегате, он не уставал высказывать вслух свое восхищение тем,
как мсье Перрин декорировал силами итальянских мастеров свой салон и
каюту капитана. Как известно, в начале XVIII века итальянские мастера
доходили до виртуозности в деле чеканки, превосходно сочетая ее с
тончайшим воронением и золочением. В этом деле они не имели себе
равных.
Команда набиралась быстро. Многие знали в Гаване капитана Педро
де ла Круса как опытного, а главное — удачливого корсара, который всегда
был честен по отношению к служившим у него морякам и с которым
можно было хорошо заработать.

Педро специально просил Добрую Душу использовать все свои связи
и возможности, чтобы на фрегате появился достойный старший
абордажной команды. Девятым по счету и по своей собственной
инициативе предстал перед капитаном некий Альберто Санчес. Высокого
роста, крепкого телосложения, он по-военному приветствовал де ла Круса
и сразу заявил:
— Бывший офицер испанской армии. Уволен! Над моей головой была
разломлена моя шпага. Я до полусмерти забил строптивого солдата. Хочу,
должен искупить мою вину! Возьмите в экипаж. Дайте возможность
загладить стыд, стать вновь как все. В службе жизни своей не пожалею!
Поверьте мне! И пусть за меня скажут мои дела.
Разговор шел на палубе фрегата. Педро уставился строгим взглядом в
глаза Санчеса, которому полминуты показались вечностью. Неожиданно
капитан сделал шаг назад, выхватил свою шпагу из ножен и бросил ее в
сторону Санчеса со словами:
— Покажите, как владеете шпагой!
Санчес поймал оружие на лету, принялся выполнять просьбу капитана
и еще через минуту услышал:
— Идите в каюту к нотариусу Антонио. Подпишите с ним контракт.
Во время знакомства с составом абордажной команды и проведения с
ней первой тренировки, Альберто Санчес получил прозвище Одержимый.
По привычке строгий до придирчивости к состоянию судового
хозяйства, Педро долго не мог остановиться на выборе шкипера. Когда
наконец был подписан контракт, это вызвало удивление Хорхе и особенно
старшего боцмана. Шкипер по имени Аугустин казался Доброй Душе
мальчишкой. Ему исполнилось всего двадцать пять лет, однако, как
оказалось, он плавал с тринадцати лет и превосходно разбирался в
корабельном деле. Капитан остановил на нем свой выбор не только потому,
что Аугустин в долгой беседе с ним проявил познания и живость ума, но и
потому, что Педро обратил внимание на высокий лоб Аугустина,
продолговатое лицо, выдающиеся надбровья, четко очерченные губы и
излучающие интеллект глаза. Этому способствовало и то, что Успех,
обычно строгий к незнакомым людям, сразу позволил новому шкиперу
приласкать себя. Другим положительным обстоятельством было то, что
Аугустин, отвечая на самые каверзные вопросы де ла Круса, не сводил глаз
с книг, установленных на стеллажах.
Фрегат «Андрес II» был готов к отплытию, и де ла Крус принялся
наносить прощальные визиты.
Во время пребывания в Гаване Педро, отправляя с каждым

дилижансом по письму своей любимой Каталине, почти каждый день
бывал в доме Мигеля и Марии де Амбулоди, своих старых и верных
друзей, где невольно и достаточно часто вспоминалась графиня Иннес де
ла Куэва. И всякий раз при этом Педро ощущал в душе прилив нежности.
В последний день перед отплытием из Гаваны Педро пришел
проститься; и после ужина Мария спросила:
— Педро, я понимаю, что прежде вы подвергали себя опасности, вы
искали любимую вами девушку. Я восхищалась вами. Теперь вы нашли ее,
однако вновь собираетесь играть со смертью. Ради чего?
— Ради справедливости! Ради спокойствия и счастья других людей.
— Но я всякий раз содрогаюсь, как только думаю о рас. Не дай бог, но
если вы попадете к беспощадным, безжалостным пиратам, что они…
— Мария, это придется принять как должное. Пираты беспощадны и
безжалостны, как вы говорите, потому, что и наказания, которым они
подвергаются цивилизованными людьми, не менее бесчеловечны.
— Не обижайте, Педро, людей. — Мигель поморщился. — Они…
— Что «они»? Милый Мигель, давайте вспомним. Да, это было почти
сто лет назад, однако с тех пор мало что изменилось. Казнили человека,
который лишил жизни короля Франции Генриха IV. Мсье Равельяк был
приговорен к смерти. Об этом случае я всегда рассказываю членам моего
экипажа перед началом боя с пиратами. Но прежде чем его казнили,
бедняга, а он был больной, маньяк, должен был выдержать ужасные пытки.
— Педро, умоляю вас, не продолжайте, — попросила Мария.
— Что ты, моя милая? В этой жизни надо все знать наперед, —
заметил Мигель. — Прошу вас, расскажите.
— Поначалу острогубцами у него принялись отрывать от груди,
живота, спины, ягодиц куски тела. Затем в раны стали вливать кипящее
масло, плавленую серу и расплавленный свинец.
— О боже! — Мария не выдержала и выбежала из гостиной.
— И чем кончилось дело?
— Человек еще был жив, хотя и неимоверно страдал от невыносимой
боли, когда был разодран на части силою двух конных упряжек.
Благородным животным, подстегиваемым кнутами и плетками лишь только
через час усилий, удалось разорвать человеческое тело на куски. Исчадие
ада, а не люди!
— Так что, выходит, дикость проделок и художеств пиратов
происходит от принятых властями законов, а они, хоть и придумываются
властью, есть порождение психологии толпы, самых низких людей.
— Да! Применение пыток, истязания, предшествующие казни, были и

пребывают в порядке вещей для народа, превращающегося в толпу. Она,
охваченная 
чувством 
мщения, 
воспринимает 
это 
как 
зрелище.
Преступность и наказание суть два понятия, которые живут, существуют
неразрывно связанные между собой. — Педро пригубил из рюмки
тростниковой водки.
— Очевидно, что если гражданские власти создают основы
легитимности 
наиболее 
«махровых» 
проявлений 
жестокости, 
то,
естественно, индивидуальные действия отдельных людей берут свое
начало и развиваются в сфере некоей бесчеловечной сути. Она склонна к
надругательствам над душой и телом человека и потому противна
подражанию, — заключил Мигель, как истый юрист.
Уже в дверях дома Педро попросил Марию передать в письме к милой
Иннес полный благодарности привет от него.
Аудитор Вандебаль и генерал Чакон особенно тепло прощались с де ла
Крусом, поскольку наверное знали, что больше им не суждено было когда-
либо встретиться. Уже у трапа, перед сходом на пристань, генерал Чакон
сказал:
— Наш почитаемый король решил прибрать к рукам производство и
продажу табака путем создания государственной монополии. Вы сами
видите, как жители Кубы ропщут. Враждующие лагеря обозначились
намного четче, и борьба за назначение нового губернатора приняла столь
опасный характер, что король решил не делать привилегий ни одной из
сторон. Немало было таких, которые требовали возвращения на пост
генерал-губернатора проанглийски настроенного генерала Альвареса де
Вильярина.
— Вашего личного врага, — добавил Вандебаль.
— Да. Однако король назначил высокого правительственного
чиновника дона Лауреано де Торреса. Мы же оба возвращаемся в Испанию.
Так что?
— Ты, дорогой Луис, не забудь сообщить Педро о нашем поручении.
— Ни при каких обстоятельствах! Де ла Крус, жители Сантьяго и
Ямайки ведут между собой активную контрабандную торговлю сахаром,
табаком и ценным деревом. Губернатор Сантьяго, по всей видимости,
замешан в этих операциях. Вот наше письмо. Оно удостоверяет, что вам
поручено вести неустанную борьбу с этой нелегальной, минующей казну,
торговлей.
Проводив дорогих его сердцу друзей и уже поднявшись на мостик,
чтобы начать подавать команды к отплытию, де ла Крус подумал, что
падение 
высоких 
государственных 
чиновников 
до 
свершения

преступлений, присущих простолюдинам, в данном случае объяснялось
историческим старением испанского монархического дома. Как со всем,
что стареет, что утрачивает смысл существования, в великой в недавнем
прошлом империи заметно снизился уровень сознания и честности ее
подданных. Верх неизменно взяли низменные чувства и низкие качества
человека. Государство захирело, нация измельчала. Чтобы в Вест-Индии, в
частности на Кубе, в борьбе за свои интересы народ не взбунтовался,
Филипп V сделал хитрый ход. Он назначил генерал-губернатором высокого
чиновника, не имевшего на Кубе ни сторонников, ни своих коммерческих
дел.
Историки затем внесут в свои сочинения и в учебники утверждение,
что: «Длительная война за наследие испанского трона и договоры, ей
навязанные, оказались гибельными для Испании. Куба, однако, чьи
интересы были иными, чем у метрополии, выиграла больше, чем потеряла
в этой борьбе, благодаря активности ее корсаров».

жүктеу/скачать 2,55 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: