Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    – Так вот, когда мы вчера в Атланте дожидались своего поезда, она проезжала в коляске мимо вокзала,

остановилась поболтать с нами и сказала, что завтра у Уилксов на балу будет оглашена помолвка.

    – Ну, это для меня не новость, – разочарованно протянула Скарлетт. – Этот дурачок, Чарли Гамильтон, ее

племянник, обручится с Милочкой Уилкс. Всем уже давным-давно известно, что они должны пожениться, хотя

он, мне кажется, не очень-то к этому рвется.

    – Ты считаешь его дурачком? – спросил Брент. – Однако на святках ты позволяла ему вовсю увиваться за

тобой,

    – А как я могла ему запретить? – Скарлетт небрежно пожала плечами. – Все равно, по-моему, он ужасная

размазня.

    – И к тому же это вовсе не его помолвка будет завтра объявлена, а Эшли с мисс Мелани, сестрой Чарлза! –

торжествующе выпалил Стюарт.

    Скарлетт не изменилась в лице, и только губы у нее слегка побелели. Так бывает, когда удар обрушивается

внезапно и человек не успевает охватить сознанием то, что произошло. Столь неподвижно было ее лицо, когда

она, не проронив ни слова, смотрела на Стюарта, что он, не будучи от природы слишком прозорлив, решил: это

известие, как видно, здорово удивило и заинтриговало ее.

    – Мисс Питти сказала нам, что они собирались огласить помолвку только в будущем году, потому как мисс

Мелани не особенно крепка здоровьем, но сейчас только и разговора что о войне, и вот оба семейства решили

поторопиться со свадьбой. Помолвка будет оглашена завтра за ужином. Видишь, Скарлетт, мы открыли тебе

секрет, и ты теперь должна пообещать, что сядешь ужинать с нами.

    – Ну конечно, с вами, – машинально пробормотала Скарлетт.

    – И обещаешь отдать нам все вальсы?

    – Обещаю.

    – Ну, ты – прелесть. Воображаю, как все мальчишки взбесятся!

    – А пускай себе бесятся, – сказал Брент. – Мы вдвоем легко с ними управимся. Послушай, Скарлетт, посиди с

нами и утром, на барбекю.

    – Что ты сказал?

    Стюарт повторил свою просьбу.

    – Ладно.

    Близнецы переглянулись – торжествующе, но не без удивления. Для них было непривычно столь легко

добиваться знаков расположения этой девушки, хотя они и считали, что она отдает им некоторое предпочтение

перед другими. Обычно Скарлетт все же заставляла их упрашивать ее и умолять, водила за нос, не говоря ни

«да», ни «нет», высмеивала их, если они начинали дуться, и напускала на себя ледяную холодность, если они

пробовали рассердиться. А сейчас она, в сущности, пообещала провести с ними весь завтрашний день – сидеть

рядом на барбекю, танцевать с ними все вальсы (а уж они позаботятся, чтобы вальс вытеснил все другие танцы!)

и ужинать вместе. Ради этого стоило даже вылететь из университета!

    Окрыленные своим неожиданным успехом, близнецы не спешили откланяться и продолжали болтать о

предстоящем барбекю, о бале, о Мелани Гамильтон и Эшли Уилксе, отпуская шутки, хохоча, перебивая друг

друга и довольно прозрачно намекая, что приближается время ужина. Молчание Скарлетт не сразу дошло до их

сознания, а она за все это время не проронила ни слова. Наконец и они ощутили какую-то перемену. Сияющий

вечер словно бы потускнел – только близнецы не могли бы сказать, отчего это произошло. Скарлетт, казалось,

совсем их не слушала, хотя ни разу не ответила невпопад. Чувствуя, что происходит нечто непонятное, сбитые с

толку, раздосадованные, они пытались еще некоторое время поддерживать разговор, потом поглядели на часы и

нехотя поднялись.

    Солнце стояло уже совсем низко над свежевспаханным полем, и за рекой черной зубчатой стеной воздвигся

высокий лес. Ласточки, выпорхнув из застрех, стрелой проносились над двором, а куры, утки и индюки, одни –

важно вышагивая, другие – переваливаясь с боку на бок, потянулись домой с поля.

    Стюарт громко крикнул:

    – Джимс!

    И почти тотчас высокий негр, примерно одного с близнецами возраста, запыхавшись, выбежал из-за угла

дома и бросился к коновязи. Джимс был их личным слугой и вместе с собаками сопровождал их повсюду. Он

был неразлучным товарищем их детских игр, а когда им исполнилось десять лет, они получили его в

собственность в виде подарка ко дню рождения. Завидя Джимса, гончие поднялись, отряхивая красную пыль, и

замерли в ожидании хозяев. Юноши распрощались, пообещав Скарлетт приехать завтра к Уилксам пораньше и

ждать ее там. Затем сбежали с крыльца, вскочили в седла и, сопровождаемые Джимсом, пустили лошадей в

галоп по кедровой аллее, что-то крича на прощанье и размахивая шляпами.

    За поворотом аллеи, скрывшим из глаз дом, Брент остановил лошадь в тени кизиловых деревьев. Следом за

ним остановился и Стюарт. Мальчишка-негр остановился в некотором отдалении. Лошади, почувствовав

ослабевшие поводья, принялись пощипывать нежную весеннюю траву, а терпеливые собаки снова улеглись в

мягкую красную пыль, с вожделением поглядывая на круживших в сгущающихся сумерках ласточек. На

широком простодушном лице Брента было написано недоумение и легкая обида.

    – Послушай, – сказал он. – Не кажется ли тебе, что она могла бы пригласить нас поужинать?

    – Я, признаться, тоже этого ждал, да так и не дождался, – отвечал Стюарт. – Что ты скажешь, а?

    – Не знаю, что и сказать. Странно как-то. В конце концов, мы ведь давно не виделись и, как приехали, –

прямо к ней. И даже почти ничего еще не успели и рассказать.

    – Мне показалось, что она поначалу здорово обрадовалась, увидав нас.

    – Да, мне тоже так подумалось.

    – А потом вдруг как-то притихла, словно у нее голова разболелась.

    – Да, я заметил, но не придал этому значения. Что это с ней, как ты думаешь?

    – Не пойму. Может, мы сказали что-нибудь такое, что ее рассердило?

    На минуту оба погрузились в размышления.

    – Ничего такого не могу припомнить. И притом, когда Скарлетт разозлится, это же сразу видно. Она не то что

другие девчонки – у нее тут же все вырывается наружу.

    – Да, это мне как раз в ней и нравится. Она, когда сердится, не превращается в ледышку и не обливает тебя

презрением, а просто выкладывает все начистоту. И все-таки, видно, мы что-то не то сказали или сделали –

почему она вдруг примолкла и стала какая-то скучная. Могу поклясться, что она обрадовалась, увидав нас, и,

похоже, хотела пригласить поужинать.

    – Может, это потому, что нас опять вышвырнули из университета?

    – Ну да, черта с два! Не будь идиотом. Она же хохотала как чумовая, когда мы ей об этом рассказывали. Да

она не больше нашего уважает всю эту книжную премудрость.

    Брент, повернувшись в седле, кликнул своего негра-грума.

    – Джимс!

    – Да, сэр!

    – Ты слышал наш разговор с мисс Скарлетт?

    – Не-е, сэр, мистер Брент! Вы уж скажете! Да чтоб я стал подслушивать за белыми господами!

    – А то нет, черт побери! У вас, черномазых, всегда ушки на макушке! Я же видел, как ты, врунишка, слонялся

вокруг крыльца и прятался за жасминовым кустом у стены. Ну-ка, вспомни, не сказали ли мы чего-нибудь

такого, что могло бы рассердить или обидеть мисс Скарлетт?

    После такого призыва к его сообразительности Джимс бросил притворство и сосредоточенно сдвинул черные

брови.

    – Не-е, сэр, такого я не заметил, она вроде не сердилась. Она вроде очень обрадовалась, похоже, сильно без

вас скучала и, покамест вы не сказали про мистера Эшли и мисс Мелли Гамильтон – про то, что они поженятся,

– все щебетала как птичка, а тут вдруг вся съежилась, будто ястреба увидела.

    Близнецы переглянулись и кивнули, но на их лицах все еще было написано недоумение.

    – Джимс прав, – сказал Стюарт. – Но в чем тут дело, в толк не возьму. Черт подери, она же никогда не

интересовалась Эшли – он для нее просто друг. Она нисколько им не увлечена. Во всяком случае, не так, как

нами.

    Брент утвердительно кивнул.

    – А может, ей обидно, что Эшли ничего не сказал ей про завтрашнее оглашение – они же как-никак друзья

детства? Девчонки любят узнавать такие новости первыми – это для них почему-то важно.

    – Может, и так. Да только… ну, что с того, что не сказал? Это ведь держалось от всех в тайне, потому что

было задумано как сюрприз. И в конце-то концов, разве человек не имеет права молчать о своей помолвке? Мы

ведь тоже ничего бы не узнали, не проболтайся нам тетушка мисс Мелли. К тому же Скарлетт не могла не знать,

что Эшли рано или поздно женится на мисс Мелли. Мы-то знаем про это давным-давно. Так уж у них повелось

у Гамильтонов и Уилксов: жениться на кузинах. Всем было известно, что Эшли когда-нибудь женится на мисс

Мелли, а Милочка Уилкс выйдет замуж за ее брата Чарлза.

    – Ладно, не желаю больше ломать себе над этим голову. Жаль только, что она не пригласила нас поужинать.

Признаться, мне страсть как неохота ехать домой и выслушивать маменькины вопли по поводу нашего

исключения из университета. А ведь пора бы ей и привыкнуть.

    – Будем надеяться, что Бойду уже удалось ее умаслить. Ты же знаешь, как у этого хитреца ловко подвешен

язык. Он всегда умеет ее задобрить.

    – Да, конечно, но на это ему нужно время. Он будет кружить вокруг да около, пока не заговорит ей зубы и она

не сложит оружия и не велит ему приберечь свое красноречие для адвокатской практики. А Бойду небось даже

не удалось пока что и подступиться к ма. Бьюсь об заклад, что она все еще в таком упоении от своего нового

жеребца, что о нас и думать забыла и вспомнит про наше исключение, только когда сядет ужинать и увидит за

столом Бойда. Ну, а к концу ужина она уже распалится вовсю и будет метать громы и молнии. А часам к десяти,

и никак не раньше, Бойду удастся втолковать ей, что было бы унизительно для любого из ее сыновей оставаться

в учебном заведении, где ректор позволил себе разговаривать с нами в таком тоне. И лишь к полуночи Бойд,

наконец, так заморочит ей голову, что она взбесится и будет кричать на него – почему он не пристрелил

ректора. Нет, раньше, как к ночи, нам домой лучше не соваться.

    Близнецы хмуро поглядели друг на друга. Они, никогда не робевшие ни в драке, ни перед необъезженным

скакуном, ни перед разгневанными соседями-плантаторами, испытывали священный трепет перед беспощадным

языком своей рыжеволосой матушки и ее хлыстом, который она без стеснения пускала прогуляться по их задам.

    – Знаешь что, – сказал Брент. – Давай поедем к Уилксам. Эшли и барышни будут рады, если мы поужинаем с

ними.

    Но Стюарт, казалось, смутился.

    – Нет, не стоит к ним ехать. У них там небось дым коромыслом – готовятся к завтрашнему барбекю, и

притом…

    – Ах да, я и забыл, – поспешно перебил его Брент. – Нет, туда мы не поедем.

    Они прищелкнули языком, трогая лошадей с места, и некоторое время ехали в полном молчании. Смуглые

щеки Стюарта порозовели от смущения. До прошлого лета он усиленно ухаживал за Индией Уилкс с

молчаливого одобрения своих и ее родителей и всей округи. Все жители графства полагали, что спокойная,

уравновешенная Индия Уилкс может оказать благотворное влияние на этого малого. Во всяком случае, они

горячо на нее уповали. И Стюарт мог бы заключить этот брачный союз, но Бренту это было не по душе. Нельзя

сказать, чтобы Индия совсем не нравилась Бренту, но он все же находил ее слишком простенькой и скучной и

никакими силами не мог заставить себя влюбиться в нее, чтобы составить Стюарту компанию. Впервые за всю

жизнь близнецы разошлись во вкусах, и Брента злило, что его брат оказывает внимание девушке, ничем, по его

мнению, не примечательной.

    А потом, прошлым летом, на политическом митинге в дубовой роще возле Джонсборо внимание обоих

внезапно привлекла к себе Скарлетт О'Хара. Они дружили с ней не первый год, и еще со школьных лет она была

неизменной участницей всех их детских проказ, так как скакала верхом и лазила по деревьям почти столь же

ловко, как они. А теперь, к полному их изумлению, внезапно превратилась в настоящую молодую леди, и

притом прелестнейшую из всех живущих на земле.

    Они впервые заметили, какие искорки пляшут в ее зеленых глазах, какие ямочки играют на щеках, когда она

улыбается, какие у нее изящные ручки и маленькие ножки и какая тонкая талия. Близнецы отпускали шутки,

острили, а она заливалась серебристым смехом, и, видя, что она отдает им должное, они лезли из кожи вон.

    Это был памятный в их жизни день. Впоследствии, не раз возвращаясь к нему в воспоминаниях, близнецы

только диву давались, как это могло случиться, что они столь долго оставались нечувствительными к чарам

Скарлетт О'Хара. Они так и не нашли ответа на этот вопрос, а секрет состоял в том, что в тот день Скарлетт

сама решила привлечь к себе их внимание. Знать, что кто-то влюблен не в нее, а в другую девушку, всегда было

для Скарлетт сущей мукой, и видеть Стюарта возле Индии Уилкс оказалось для этой маленькой хищницы

совершенно непереносимым. Не удовольствовавшись одним Стюартом, она решила заодно пленить и Брента и

проделала это с таким искусством, что ошеломила обоих.

    Теперь они оба были влюблены в нее по уши, а Индия Уилкс и Летти Манро из имения Отрада, за которой от

нечего делать волочился Брент, отступили на задний план. Каково будет оставшемуся с носом, если Скарлетт

отдаст предпочтение одному из них, – над этим близнецы не задумывались. Когда придет срок решать, как тут

быть, тогда они и решат. А пока что оба были очень довольны гармонией, наступившей в их сердечных делах,

ибо ревности не было места в отношениях братьев. Такое положение вещей чрезвычайно возбуждало

любопытство соседей и раздражало их мать, недолюбливавшую Скарлетт.

    – Поделом вам обоим будет, если эта продувная девчонка надумает заарканить одного из вас, – сказала

маменька. – А может, она решит, что двое лучше одного, и тогда вам придется переселиться в Юту, к

мормонам… если только они вас примут, в чем я сильно сомневаюсь. Боюсь, что в один прекрасный день вы

просто-напросто напьетесь и перестреляете друг друга из-за этой двуличной зеленоглазой вертушки. А впрочем,

может, оно бы и к лучшему.

    С того дня – после митинга – Стюарт в обществе Индии чувствовал себя не в своей тарелке. Ни словом, ни

взглядом, ни намеком не дала ему Индия понять, что заметила резкую перемену в его отношении к ней. Она

была слишком хорошо для этого воспитана. Но Стюарт не мог избавиться от чувства вины и испытывал

поэтому неловкость. Он понимал, что вскружил Индии голову, понимал, что она и сейчас все еще любит его, а

он – в глубине души нельзя было в этом не признаться – поступает с ней не по-джентльменски. Он по-прежнему

восхищался ею и безмерно уважал ее за воспитанность, благородство манер, начитанность и прочие

драгоценные качества, коими она обладала. Но, черт подери, она была так бесцветна, так тоскливо-однообразна

по сравнению с яркой, изменчивой, очаровательно-капризной Скарлетт. С Индией всегда все было ясно, а

Скарлетт была полна неожиданностей. Она могла довести своими выходками до бешенства, но в этом и была ее

своеобразная прелесть.

    – Ну, давай поедем к Кэйду Калверту и поужинаем у него. Скарлетт говорила, что Кэтлин вернулась домой из

Чарльстона. Быть может, она знает какие-нибудь подробности про битву за форт Самтер.

    – Это Кэтлин-то? Держу пари, она не знает даже, что этот форт стоит у входа в гавань, и уж подавно ей не

известно, что там было полным-полно янки, пока мы не выбили их оттуда. У нее на уме одни балы и

поклонники, которых она, по-моему, коллекционирует.

    – Ну и что? Ее болтовню все равно забавно слушать. И во всяком случае мы можем переждать там, пока ма не

уляжется спать.

    – Ладно, черт побери! Я ничего не имею против Кэтлин, она действительно забавная, и всегда интересно

послушать, как она рассказывает про Кэро Ротта и всех прочих, кто там в Чарльстоне. Но будь я проклят, если

усинку за столом с этой янки – ее мачехой.

    – Ну, чего ты так на нее взъелся, Стюарт? Она же полна самых лучших побуждений.

    – Я на нее не взъелся – мне ее жалко, а я не люблю людей, которые вызывают во мне жалость. А она уж так

хлопочет, так старается, чтобы все было как можно лучше и все чувствовали себя как дома, что непременно

сказанет что-нибудь невпопад. Она действует мне на нервы! И при этом она ведь считает всех нас, южан,

дикарями. Она, видите ли, боится южан. Белеет как мел всякий раз при нашем появлении. Ей-богу, она похожа

на испуганную курицу, когда сидит на стуле, прямая как палка, моргает блестящими, круглыми от страха

глазами, и так и кажется, что вот-вот захлопает крыльями и закудахчет, стоит кому-нибудь пошевелиться.

    – Это и неудивительно. Ты же прострелил Кэйду ногу.

    – Я был пьян, иначе не стал бы стрелять, – возразил Стюарт. – И Кэйд не держит на меня зла. Да и Кэтлин, и

Рейфорд, и мистер Калверт. Одна только эта их мачеха-северянка подняла крик, что я, дескать, варвар и

порядочным людям небезопасно жить среди этих нецивилизованных дикарей-южан.

    – Что ж, она по-своему права. Она ведь янки, откуда ей набраться хороших манер. И в конце-то концов ты же

все-таки стрелял в него, а он ее пасынок.

    – Да, черт подери, разве это причина, чтобы оскорблять меня! А когда Тони Фонтейн всадил пулю тебе в

ногу, разве ма поднимала вокруг этого шум? А ведь ты ей не пасынок, как-никак – родной сын. Однако она

просто послала за доктором Фонтейном, чтобы он перевязал рану, и спросила – как это Тони угораздило так

промахнуться. Верно, он был пьян, сказала она. Помнишь, как взбесился тогда Тони?

    И при этом воспоминании оба так и покатились со смеху.

    – Да, мать у нас что надо! – с нежностью в голосе заметил Брент. – На нее всегда можно положиться – уж

она-то поступит, как нужно, и не оконфузит тебя в глазах друзей.

    – Но похоже, она может здорово оконфузить нас в глазах отца и девчонок, когда мы заявимся сегодня

вечером домой, – угрюмо изрек Стюарт. – Знаешь, Брент, сдается мне, ухнула теперь наша поездка в Европу. Ты

помнишь, ма сказала: если нас снова вышибут из университета, не видать нам большого турне как своих ушей.

    – Ну и черт с ним, верно? Чего мы не видали в Европе? Чем, скажи на милость, могут эти иностранцы

похвалиться перед нами, что у них там такое есть, чего нет у нас в Джорджии? Держу пари, что девушки у них

не красивее наших и лошади не быстрее, и могу поклясться, что их кукурузному виски далеко до отцовского.

    – Эшли Уилкс говорит, что у них потрясающая природа и замечательная музыка. Эшли очень нравится

Европа. Он вечно про нее рассказывает.

    – Ты же знаешь, что за народ эти Уилксы. Они ведь все прямо помешаны на музыке, на книгах и на красивых

пейзажах. Мать говорит – это потому, что их дедушка родом из Виргинии. Она утверждает, что они все там

только этим и интересуются.

    – Ну и пусть забирают себе все это. А мне дайте резвую лошадь, стакан хорошего вина, порядочную девушку,

за которой можно приволокнуться, и не очень порядочную, с которой можно поразвлечься, и забирайте себе

вашу Европу, нужна она мне очень… Не пустят нас в это турне – ну и наплевать! Представь себе, что мы сейчас

были бы в Европе, а тут, того и гляди, начнется война? Нам бы нипочем не поспеть назад! Чем ехать в Европу, я

лучше пойду воевать.

    – Да и я, в любую минуту… Слушай, Брент, я знаю, куда нам можно поехать поужинать: дернем-ка прямо

через болота к Эйблу Уиндеру и скажем ему, что мы опять дома, все четверо, и в любую минуту готовы стать

под ружье.

    – Правильно! – с жаром поддержал его Брент. – И там мы уж наверняка узнаем все последние новости об

Эскадроне и что они в конце концов решили насчет цвета мундиров.

    – А вдруг они подумают нарядить нас, как зуавов? Будь я проклят, если запишусь тогда в их войско! Я же

буду чувствовать себя девчонкой в этих широких красных штанах! Они, ей-богу, как две капли воды похожи на

женские фланелевые панталоны.

    – Да вы, никак, собрались ехать к мистеру Уиндеру? – вмешался Джимс. – Что ж, езжайте, только не ждите,

что вам там добрый ужин подадут. У них кухарка померла, а новой они еще не купили. Стряпает пока одна

негритянка с плантации, и мне тамошние негры сказывали, что такой поганой стряпни не видано нигде во всем

белом свете.

    – Вот черт! А чего ж они не купят новой поварихи?

    – Да откуда у такой нищей белой швали возьмутся деньги покупать себе негров? У них сроду больше четырех

рабов не было.

    В голосе Джимса звучало нескрываемое презрение. Ведь его хозяевами были Тарлтоны – владельцы сотни

негров, и это возвышало его в собственных глазах; подобно многим неграм с крупных плантаций, он смотрел

свысока па мелких фермеров, у которых рабов было раз, два, и обчелся.

    – Я с тебя сейчас шкуру за эти слова спущу! – вскричал взбешенный Стюарт. – Да как ты смеешь называть

Эйбла Уиндера «нищей белой швалью»! Конечно, он беден, но вовсе не шваль, и я, черт побери, не позволю

никому, ни черному, ни белому, отзываться о нем дурно. Он – лучший человек в графстве, иначе его не

произвели бы в лейтенанты.

    – Во-во, я и сам диву даюсь, – совершенно невозмутимо ответствовал Джимс. – По мне, так им бы надо

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: