Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    Влажное, теплое дыхание весны, напоенное запахом свежевспаханной земли и молодых, рвущихся к небу

побегов, сладко обволакивало Скарлетт.

    Весна, закаты, нежно-зеленая поросль никогда не пробуждали в душе Скарлетт ощущения чуда. Прекрасное

было повседневностью, частицей жизни, как воздух, как вода. Ее сознание было восприимчиво к красоте лишь

вполне конкретных, осязаемых предметов – породистых лошадей, женских лиц, нарядных одеяний… И все же

торжественная тишина этих сумерек, спустившихся на возделанные земли Тары, принесла успокоение ее

взбаламученной душе. Она любила эту землю – любила безотчетно и беззаветно, как любила лицо матери,

склоненное в молитве при свете лампады.

    А Джералда все еще не было видно на безлюдной извилистой дороге. Если сидеть здесь и ждать. Мамушка,

без сомнения, отыщет ее и прогонит в дом. Продолжая вглядываться в уходящую во мрак дорогу, она вдруг

услышала стук копыт, долетевший от подножия холма со стороны выгона, и увидела разбегающихся в страхе

коров и лошадей. Джералд О'Хара возвращался домой напрямик через поля и гнал коня во весь опор.

    Он взлетел на холм на своем плотном, длинноногом гунтере, похожий издали на мальчишку, оседлавшего

коня себе не по росту. Седые волосы его стлались на скаку по ветру, он стегал лошадь хлыстом и понукал

криком.

    Забыв на мгновение о снедавшей ее тревоге, Скарлетт с гордостью и нежностью любовалась отцом, ибо что

ни говори, а Джералд О'Хара был лихим наездником.

    «Стоит ему выпить, и его тут же понесет махать через изгороди, – подумала Скарлетт. – А ведь как раз на

этом месте в прошлом году он вылетел из седла и сломал ногу. Хороший вроде бы получил урок. Да еще

клятвенно пообещал маме прекратить эти штуки».

    Скарлетт не испытывала ни малейшего страха перед отцом. Он был как бы ее сверстником – даже больше,

чем сестры, – ведь Джералд, словно мальчишка, любил втайне от жены скакать по полям напрямик, а Скарлетт –

тоже большая охотница до всяких эскапад – была его верной союзницей против Мамушки. Она поднялась с

дерева – поглядеть, как он будет прыгать.

    Высокий жеребец приблизился к ограде и, подобравшись, без малейшего, казалось, усилия взял препятствие

под ликующие возгласы седовласого всадника, махавшего в воздухе хлыстом. Не замечая дочери, стоявшей в

тени под деревьями, Джералд одобрительно потрепал лошадь по холке и свернул на дорогу.

    – Любому коню в округе дашь сто очков, а может, и во всем штате, – гордо поведал он своему жеребцу, и

ирландский акцент, от которого ему так и не удалось избавиться за все тридцать девять лет жизни в Америке,

отчетливо прозвучал в его речи. Затем он поспешно принялся приглаживать волосы и оправлять мятую,

выбившуюся из-за пояса сорочку и съехавший набок галстук. Скарлетт понимала, что эти прихорашивания

нужны для того, чтобы предстать перед женой в таком виде, какой подобает джентльмену, степенно

возвратившемуся домой верхом после визита к соседям. И тут же она сообразила, что это дает ей повод начать

разговор, не открывая истинной цели своего появления здесь.

    Она звонко рассмеялась. Джералд, как она и ожидала, вздрогнул от неожиданности, затем увидел ее и

придержал жеребца; вид у него сделался сконфуженный и вместе с тем вызывающий. Он спешился с трудом –

поврежденное колено еще давало о себе знать – и, ведя лошадь в поводу, направился к дочери.

    – Так-так, мисс, – сказал он и ущипнул ее за щеку, – вы, значит, взялись шпионить за мной и, совсем как ваша

сестрица Сьюлин на прошлой неделе, побежите жаловаться маменьке?

    Голос его звучал негодующе и в то же время жалобно, и Скарлетт, желая немного подразнить его,

насмешливо прищелкнула языком и потянулась поправить ему галстук. На нее пахнуло крепким запахом виски

и более слабым – свежей мяты. И еще пахло жевательным табаком, кожей и лошадьми. Этот с детства любимый

запах был всегда связан в ее представлении с отцом, но безотчетно нравился ей и как принадлежность других

мужчин.

    – Нет, па, я же не ябеда, вроде Сьюлин, – заверила она отца и, отступив на шаг, окинула его оценивающим

взглядом, дабы удостовериться, что все в порядке.

    Джералд был невысок ростом – чуть больше пяти футов, – но обладал таким массивным торсом и могучей

шеей, что сидя производил впечатление крупного мужчины. Этот могучий торс держался на двух коротких, но

чрезвычайно крепких ногах, неизменно обутых в сапоги из самой лучшей кожи и столь же неизменно широко

расставленных, как у задиристого мальчишки. Низкорослые мужчины обычно кажутся немного смешными,

если начинают пыжиться и напускать на себя важность, но бойцовский петух, даже если он мал, всегда

пользуется уважением на птичьем дворе, и то же самое можно было сказать о Джералде О'Хара. Ни одному

самому отчаянному смельчаку не пришло бы в голову отозваться о Джералде О'Хара как о смешном маленьком

коротышке.

    Ему уже стукнуло шестьдесят, и его жесткие курчавые волосы выбелила и посеребрила седина, но на лукавом

лице этого жизнелюбца еще не обозначилось морщин, а небольшие голубые глаза были по-прежнему молоды и

взгляд юношески безмятежен и тверд, ибо Джералд О'Хара не привык терзать свой мозг отвлеченными

проблемами, выходящими за пределы целесообразности прикупа или блефа при игре в покер. И более типичную

ирландскую физиономию – широкоскулую, краснощекую, большеротую, курносую и воинственную – не так-то

легко было бы сыскать на всем пространстве его далекой, давно покинутой родины.

    А под этой холерической внешностью скрывалось нежнейшее из сердец. Вопли раба, получавшего, быть

может, и заслуженную порку, детский плач или жалобное мяуканье котенка были невыносимы для его ушей. Но

пуще всего на свете он страшился, как бы эта его слабость не была кем-нибудь подмечена, и даже не

подозревал, что через пять минут знакомства с ним его доброта бросалась в глаза каждому: такое открытие

нанесло бы самолюбию Джералда чувствительнейший удар. Ведь ему казалось, что, заслышав громовые

раскаты голоса хозяина, все, трясясь от страха, опрометью бросаются исполнять его волю. Он был далек от

мысли о том, что только одному голосу – негромкому голосу его жены – повиновалось все в поместье. Это

должно было навеки остаться для него тайной, ибо все, начиная с Эллин и кончая самым тупым негритенком,

были участниками безмолвного деликатного заговора: хозяин должен считать, что здесь его слово – закон.

    А уж Скарлетт бурные вспышки его гнева не пугали и подавно. Она была старшей из детей Джералда, и

теперь, когда трое его сыновей лежали в могилах на семейном кладбище и стало очевидно, что он уже не будет

иметь наследника, у него мало-помалу образовалась привычка беседовать со Скарлетт как мужчина с мужчиной,

что весьма льстило ее тщеславию, и она полюбила эти беседы. Скарлетт больше походила характером на отца,

чем ее сестры – мечтательная, хрупкая Кэррин, в крещении Кэролайн-Айрин, и изящная Сьюлин, крещенная

Сьюзин-Элинор, чрезвычайно гордившаяся своими аристократическими манерами.

    Более того – Джералда и Скарлетт связывали узы взаимного укрывательства. Если Джералд ловил Скарлетт

на месте преступления, когда она, ленясь прогуляться полмили до ворот, перелезала через ограду или

засиживалась допоздна на ступеньках крыльца с очередным поклонником, он самолично яростно отчитывал ее,

но никогда не сообщал об этом ни Эллин, ни Мамушке. Если же Скарлетт видела, что отец, невзирая на данное

жене обещание, скачет верхом через изгороди, или ненароком узнавала от местных кумушек подлинную сумму

его карточного проигрыша, она, в свою очередь, тоже воздерживалась за ужином от упоминания об этих его

провинностях, не в пример Сьюлин, выдававшей его секреты с деланно невинным видом. Джералд и Скарлетт

торжественно заверяли друг друга, что все эти мелочи только зря взволновали бы Эллин и посему никакая сила

на свете не заставит их ранить ее нежные чувства.

    Скарлетт, вглядываясь в смутно различимое в меркнущем свете лицо отца, безотчетно почувствовала себя

увереннее от его близости. Его грубоватая простота, исходившая от него жизненная сила находили в ней живой

отклик. Будучи от природы совершенно неспособной к самоанализу, она не отдавала себе отчета в том, что те

же свойства присущи и ей, несмотря на все усилия Эллин и Мамушки, пытавшихся на протяжении шестнадцати

лет перекроить ее на свой лад.

    – Ну, теперь у вас вполне благопристойный вид, – сказала она, – и если вы будете держать язык за зубами,

никто не заподозрит, что вы опять откалывали свои номера. Хотя, после того как вы в прошлом году сломали

ногу, прыгая через эту самую изгородь, мне кажется…

    – Не хватало еще, черт побери, чтобы я получал указания от дочери, через что мне дозволено прыгать, –

загремел Джералд, снова ущипнув ее за щеку. – Моя шея, надо полагать, это моя шея, и только моя. А вот что

вы, мисс, делаете здесь, да еще в таком виде, без шали?

    Понимая, что отец пользуется своим излюбленным способом, чтобы увильнуть от неприятного разговора,

Скарлетт сказала, беря его под руку:

    – Я дожидалась вас. Я же не знала, что вы так задержитесь. Мне хотелось узнать, удалось ли вам купить

Дилси.

    – Купил, купил. Отвалил за нее больше денег, чем мне по карману. И ее купил и эту ее девчонку, Присей.

Джон Уилкс хотел мне их подарить, но Джералд О'Хара никогда не допустит, чтобы про него говорили, будто

он способен использовать дружбу в корыстных целях при заключении торговой сделки. Я заставил Джона взять

с меня за них три тысячи.

    – Боже милостивый, неужели три тысячи, папа! И совершенно ни к чему было покупать еще и Присей!

    – Вот как! Оказывается, я уже дожил до того, что мои поступки выносятся теперь на суд моей дочери? –

высокопарно изрек Джералд. – Присей – славная девчушка, и посему…

    – Я прекрасно ее знаю. Хитрое, глупое создание, – спокойно стояла на своем Скарлетт, нимало не

испугавшись взрыва его негодования. – И купили вы ее только потому, что об этом просила Дилси.

    Очередной раз уличенный в добром поступке, Джералд как всегда смутился и обескураженно умолк, а

Скарлетт откровенно рассмеялась над его бесхитростной ложью.

    – Ну и что с того? А какой был бы толк покупать Дилси, если бы она все время убивалась из-за дочки? Ладно,

больше ни одному своему негру не позволю жениться на негритянке с чужой плантации. Слишком дорого

обходится. Однако пора, пошли ужинать, малышка.

    Сумрак сгущался, последние зеленоватые отблески заката догорели на небе, и в теплом, напоенном

весенними ароматами воздухе уже ощущалась ночная прохлада. Но Скарлетт медлила, не зная, как навести

разговор на Эшли так, чтобы отец не разгадал ее мыслей. Это было непросто, ибо Скарлетт отнюдь не

отличалась изворотливостью ума, и Джералд столь же легко распознавал ее уловки, как она – его, и не проявлял

при этом особого такта.

    – Как они там все в Двенадцати Дубах?

    – Да как обычно. Заезжал Кэйд Калверт, и, покончив насчет Дилси, мы посидели на веранде, выпили пунша.

Кэйд только что вернулся из Атланты, а там все очень взволнованы слухами о войне, только и разговору что об

этом…

    Скарлетт вздохнула. Если Джералд пустится рассуждать о войне и выходе Джорджии из Союза Штатов, этого

хватит на целый час. Она прервала его, направив разговор в другое русло:

    – А о завтрашнем барбекю разговора не было?

    – Говорили, припоминаю. Мисс… постой, как же ее звать-то, ну, ты знаешь, славная такая малютка,

двоюродная сестричка Эшли, та, что была у нас в прошлом году… Вспомнил – мисс Мелани Гамильтон! Она

только что приехала из Атланты со своим братом Чарлзом и…

    – О, вот как! Уже приехала?..

    – Да, да, приехала. Очень милое создание, держится так скромно, как и подобает девушке. Ну, пошли же, чего

ты опять стала, твоя маменька хватится нас.

    Сердце Скарлетт упало. Она еще питала безрассудную надежду, что какие-нибудь обстоятельства помешают

Мелани Гамильтон покинуть родную Атланту, но похвалы отца, расточаемые всему, что в этой девушке было

так чуждо ей самой, заставили ее пойти напролом:

    – А Эшли тоже был там?

    – И Эшли был. – Джералд выпустил руку дочери и, повернувшись, пытливо на нее поглядел. – За этим ты

сюда и пришла? К чему же ходить вокруг да около?

    Скарлетт растерялась и с досадой почувствовала, что краснеет.

    – Ну, что ж ты молчишь?

    Она по-прежнему не проронила ни звука, сожалея в душе, что отца нельзя схватить за плечи, тряхнуть,

заставить замолчать.

    – Он был там и очень ласково расспрашивал о тебе, так же как и его сестры, и все выражали надежду, что ты

непременно побываешь у них завтра на барбекю. И я, – не без лукавства добавил он, – заверил их, что, конечно,

ничто не может тебе помешать. Ну, а теперь выкладывай, что у тебя с Эшли?

    – Ничего, – сказала Скарлетт и потянула его за рукав. – Пошли домой, папа.

    – Так. Теперь ты заторопилась домой, – промолвил он. – Ну, а я намерен теперь стоять здесь, пока ты мне не

объяснишь. Последнее время с тобой, похоже, творится что-то неладное. Он что, заигрывал с тобой? Может,

делал тебе предложение?

    – Нет! – отрезала Скарлетт.

    – И не сделает, – сказал Джералд.

    Скарлетт вспыхнула, но Джералд властным жестом не дал ей заговорить.

    – Помолчите, мисс! Сегодня Джон Уилкс сообщил мне под большим секретом, что Эшли женится на мисс

Мелани. И завтра будет объявлена их помолвка.

    Рука Скарлетт, вцепившаяся в его рукав, безжизненно повисла. Значит, это все-таки правда!

    Боль, словно хищный зверь, вонзила когти в ее сердце. Она перехватила взгляд отца – и уловила в нем и

сострадание и досаду: эта проблема была совсем не по его части и он не знал, как к ней подступиться. Любя

дочь, он вместе с тем чувствовал себя не в своей тарелке из-за того, что Скарлетт вынуждала его улаживать ее

детские беды. Эллин-та знает, как в таких случаях надлежит поступать. Скарлетт следовало бы обратиться к

матери.

    – Зачем ты выставляешь себя на посмешище – позоришь и себя и всех нас? – заговорил он, как всегда в

минуты волнения повышая голос. – Вешаешься на шею парню, который тебя знать не хочет? А ведь к тебе готов

посвататься любой самый видный жених в графстве.

    Гнев и оскорбленная гордость заглушили на мгновение боль.

    – Я не вешалась ему на шею. Просто эта новость удивила меня.

    – А ведь ты врешь! – сказал Джералд и, вглядевшись в ее убитое горем лицо, добавил в порыве доброты и

жалости: – Прости меня, доченька. Но ведь ты же еще ребенок, и поклонников у тебя хоть пруд пруди.

    – Маме было пятнадцать лет, когда она выходила за вас замуж, а мне уже шестнадцать, – глухо пробормотала

Скарлетт.

    – Твоя мать другое дело, – сказал Джералд. – Она никогда не была такой вертихвосткой, как ты. Ну, ну, дочка,

голову выше! На будущей неделе мы с тобой поедем в Чарльстон к твоей тетушке Евлалии, и ты, как

послушаешь, что они там рассказывают про форт Самтер, так тут же и думать перестанешь о своем Эшли.

    «Он считает меня ребенком, – подумала Скарлетт. Горе и досада на отца сковали ей язык. – Куплю ей,

дескать, новую погремушку, и она забудет, что набила себе на лбу шишку!»

    – И нечего смотреть на меня бешеными глазами, – сказал Джералд. – Будь у тебя в голове побольше мозгов,

давно могла бы выйти замуж хоть за Брента, хоть за Стюарта Тарлтона. Подумай-ка над этим, дочка. Выходи

замуж за одного из близнецов, и мы с Джимом Тарлтоном соединим наши плантации, а для тебя построим

красивый дом как раз посередине, на границе между ними, там, где большая сосновая роща, и…

    – Да перестаньте вы разговаривать со мной, как с ребенком! – не выдержала Скарлетт. – Не хочу я ехать ни в

какой Чарльстон, и не нужен мне ваш дом, и не желаю я выходить замуж ни за одного из близнецов! Никто мне

не нужен, кроме… – Она прикусила язык, но, увы, слишком поздно.

    Голос Джералда звучал на этот раз странно спокойно, и слова падали медленно, словно он раздумчиво

выбирал их из того запаса, к которому редко приходилось прибегать:

    – Никто, значит, тебе не нужен, кроме Эшли, а его-то ты получить и не можешь. И если бы даже он захотел

жениться на тебе, я бы с большой неохотой дал свое согласие, хотя Джон Уилкс и лучший мой друг. – И видя,

что его слова поразили Скарлетт, он добавил: – Я хочу видеть мою дочь счастливой, а ты никогда не была бы

счастлива с ним.

    – О да, да, я была бы счастлива! Очень!

    – Нет, дочка, никогда. Чтобы брак был счастливым, муж и жена должны быть из одного теста.

    У Скарлетт едва не слетели с языка неосторожные слова: «Но вы же счастливы, хотя совсем не из одного

теста с мамой», – однако она вовремя удержалась, понимая, что за подобную наглость может заработать

пощечину.

    – Уилксы совсем другого сорта люди, не такие, как мы, – продолжал Джералд, все так же медленно подбирая

слова. – Да они и ни на кого во всей нашей округе не похожи, я таких, как они, больше и не встречал нигде. Они

– странный народ, и это хорошо, что в их роду так повелось – жениться на своих двоюродных сестрах и

оставлять, так сказать, все свои странности при себе.

    – Да нет же, папа, Эшли вовсе не…

    – Придержи язык, котенок! Ничего плохого я про этого малого сказать не хочу, он мне нравится. Я говорю

«странный» не в смысле поврежденный в уме. И таких подвигов, как за Калвертами, которые могут просадить

на скачках все состояние, или как за Тарлтонами, у которых один-два пьяницы в каждом поколении, или как за

Фонтейнами, которые все отпетые буяны и готовы пристрелить человека за любую безделицу, – таких подвигов

за ним, конечно, не водится. Но только это все обычные дела, каждому понятные, и если бог уберег от такого

Джералда О'Хара, так это ему просто повезло! И опять же я вовсе не считаю, что Эшли стал бы тебя

поколачивать или наставлять тебе рога. Впрочем, это бы еще полбеды, потому что тут ты, может, сумела бы его

понять. Но он совсем по-особому странный человек, и понять его невозможно. Я его люблю, но зарежь меня,

если я понимаю хоть половину из того, что он говорит. Ну, скажи мне, доченька, сказки, полоска руку на

сердце, ты что-нибудь понимаешь во всей этой галиматье, которую он несет про книжки, музыку, стихи,

картины и прочую чепуховину?

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: