Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    Мелани знала, что этот человек – убийца, и притом, что он убил женщину, – и не выкинула его из своего

дома! Она доверила ему своего сына, и свою тетушку, и свою сноху, и всех своих друзей. И она, трусиха из

трусих, не побоялась оставаться одна с ним в доме.

    – Мисс Уилкс – она женщина понимающая. Она рассудила так: видать, со мной все в порядке. Она рассудила:

врун всю жизнь вруном и останется, а вор – вором. А вот убить – больше одного раза в жизни человек не убьет.

А потом она считает: тот, кто воевал за Конфедерацию, все плохое искупил. Правда, я-то вовсе не думаю, что

плохо поступил, когда жену прикончил… Да, мисс Уилкс – она женщина понимающая… Так что вот чего я вам

скажу: в тот день, как вы наймете каторжников, я уйду.

    Скарлетт промолчала, но про себя подумала:

    «Чем скорее ты уйдешь, тем лучше. Убийца!»

    Как же это Мелани могла быть такой… такой… Ну, просто нет слов, чтоб описать этот поступок Мелани –

взять и приютить старого бандита, не сказав своим друзьям, что он арестант! Значит, она считает, – что служба

в армии зачеркивает все прошлые грехи! У Мелани это – от баптизма! Она вообще перестает соображать, когда

речь заходит о Конфедерации, ветеранах и о всем, что с ними связано. Скарлетт про себя предала анафеме янки

и поставила им в вину еще один грех. Это они повинны в том, что женщина вынуждена для защиты держать при

себе убийцу.

    Возвращаясь в холодных сумерках домой с Арчи, Скарлетт увидела у салуна «Наша славная девчонка»

несколько лошадей под седлом, двуколки и фургоны. На одной из лошадей верхом сидел Эшли, и лицо у него

было напряженное, встревоженное; молодые Симмонсы, перегнувшись из двуколки, отчаянно

жестикулировали; Хью Элсинг, не обращая внимания на прядь каштановых волос, упавшую ему на глаза,

размахивал руками. В гуще этой сумятицы стоял фургон дедушки Мерриуэзера, и, подъехав ближе, Скарлетт

увидела, что на облучке рядом с ним сидят Томми Уэлберн и дядя Генри Гамильтон.

    «Не след дяде Генри ехать домой на такой колымаге, – раздраженно подумала Скарлетт. – Постыдился бы

даже показываться на ней: ведь могут подумать, будто у него нет своей лошади. И дело даже не в том. Просто

это позволяет им с дедушкой Мерриуэзером каждый вечер заезжать вместе в салун».

    Но когда она подъехала ближе, их волнение, несмотря на ее нечуткость, передалось и ей, и страх когтями

впился в сердце.

    «Ох! – вздохнула она про себя. – Надеюсь, никого больше не изнасиловали! Если ку-клукс-клан линчует еще

хоть одного черномазого, янки сметут нас с лица земли!» И она сказала Арчи:

    – Натяни-ка вождей. Что-то тут неладно.

    – Не станете же вы останавливаться у салуна, – сказал Арчи.

    – Ты слышал меня! Натяни вожжи. Добрый вечер всем собравшимся! Эшли… дядя Генри… Что-то не в

порядке? У вас у всех такой вид…

    Они повернулись к ней, приподняли шляпы, заулыбались, но глаза выдавали волнение.

    – Кое-что в порядке, а кое-что нет, – пробасил дядя Генри. – Это как посмотреть. Я, к примеру, считаю, что

законодательное собрание не могло поступить иначе.

    «Законодательное собрание?» – с облегчением подумала Скарлетт. Ее мало интересовало законодательное

собрание: она полагала, что его деятельность едва ли может коснуться ее. Боялась она лишь погромов, которые

могли устроить солдаты-янки.

    – А что оно натворило, это законодательное собрание?

    – Наотрез отказалось ратифицировать поправку, – сказал дедушка Мерриуэзер, и в голосе его звучала

гордость. – Теперь янки узнают, почем фунт лиха.

    – А мы чертовски за это поплатимся – извините, Скарлетт, – сказал Эшли.

    – Что же это за поправка? – с умным видом спросила Скарлетт.

    Политика была выше ее понимания, и она редко затрудняла себя размышлениями на этот счет. Как-то тут

недавно ратифицировали Тринадцатую поправку, а возможно, Шестнадцатую, но что такое «ратификация»,

Скарлетт понятия не имела. Мужчины же вечно волнуются из-за таких вещей. По лицу ее можно было

догадаться, что она не очень-то во всем этом разбирается, и Эшли усмехнулся.

    – Это, видите ли, поправка, дающая право голоса черным, – пояснил он ей. – Она была предложена

законодательному собранию, и оно отказалось ее ратифицировать.

    – Как глупо! Вы же понимаете, что янки навяжут нам ее силой!

    – Именно это я и имел в виду, говоря, что мы чертовски поплатимся, – сказал Эшли.

    – А я горжусь нашим законодательным собранием, горжусь их мужеством! – воскликнул дядя Генри. –

Никаким янки не навязать нам этой поправки, если мы ее не хотим.

    – А вот и навяжут. – Голос Эшли звучал спокойно, но глаза были встревоженные. – И жить нам станет

намного труднее.

    – Ах, Эшли, конечно же, нет! Труднее, чем сейчас, уже некуда!

    – Нет, не скажите, может стать куда хуже. А что, если у нас в законодательном собрании будут одни черные?

И черный губернатор? А что, если янки установят еще более жесткий военный режим?

    Все это постепенно проникало в сознание Скарлетт, и глаза у нее расширились от страха.

    – Я пытаюсь понять, что лучше для Джорджии, что лучше для всех нас. – Лицо у Эшли было мрачное. – Что

разумнее – выступить против этой поправки, как сделало законодательное собрание, поднять против нас весь

Север и привести сюда всю армию янки, чтобы они заставили нас дать право голоса черным, хотим мы этого

или нет, или поглубже запрятать нашу гордость, любезно согласиться и с наименьшими потерями покончить со

всем этим раз и навсегда. Конец-то все равно будет один. Мы беспомощны. Мы вынуждены испить эту чашу,

которую они решили нам преподнести. И может быть, нам же будет лучше, если мы не будем брыкаться.

    Скарлетт не вслушивалась в его слова – во всяком случае, их смысл едва ли до нее дошел. Она знала, что

Эшли, как всегда, видит две стороны вопроса. Она же видела только одну: как пощечина, которую получили

янки, может отразиться на ней.

    – Ты что, собираешься стать радикалом и голосовать за республиканцев, Эшли? – резко, не без издевки

спросил дедушка Мерриуэзер.

    Воцарилась напряженная тишина. Скарлетт заметила, как рука Арчи метнулась было к пистолету и

остановилась на полпути. Арчи считал – да частенько и говорил, – что дедушка Мерриуэзер – пустой болтун, но

Арчи не намерен был сидеть и слушать, как он оскорбляет супруга мисс Мелани, даже если супруг мисс Мелани

несет какую-то чушь.

    В глазах Эшли мелькнуло изумление и тотчас вспыхнул гнев. Но прежде чем он успел открыть рот, дядя

Генри уже набросился на дедушку.

    – Ах, ты, чертов… да тебя… извините, Скарлетт… Осел ты этакий, дедушка, не смей говорить такое про

Эшли!

    – Эшли и сам может за себя постоять – без вас, защитников, – спокойно заявил дедушка. – А говорил он

сейчас, как самый настоящий подлипала. Подчиниться им – черта с два! Прошу прощения, Скарлетт.

    – Я никогда не считал, что Джорджия должна отделяться, – заявил Эшли дрожащим от гнева голосом. – Но

когда Джорджия отделилась, я не перешел на другую сторону. Я не считал, что война нужна, но я сражался на

войне. И я не верю, что надо еще больше озлоблять янки. Но если законодательное собрание решило так

поступить, я не перейду на другую сторону. Я…

    – Арчи, – сказал вдруг дядя Генри. – Вези-ка мисс Скарлетт домой. Здесь ей не место. Политика – не женское

дело, а мы тут скоро начнем такие слова употреблять, что только держись. Езжай, езжай. Арчи. Доброй ночи,

Скарлетт.

    Они поехали вниз по Персиковой улице, а сердце у Скарлетт так и колотилось от страха. Неужели идиотское

решение законодательного собрания как-то отразится на ее благополучии? Неужели янки могут до того

озвереть, что она лишится своих лесопилок?

    – Ну, скажу я вам, сэр, – буркнул Арчи, – слыхал я про то, как зайцы плюют бульдогу в рожу, да только

никогда до сих пор не видал. Не хватает только, чтобы эти законодатели крикнули: «Да здравствует Джеф Дэвис

и Южная Конфедерация!» – много бы от этого было толку им, да и нам. Все равно эти янки решили поставить

над нами своих любимых ниггеров. Да только хошь не хошь, за храбрость наших законодателей похвалить

нужно!

    – Похвалить? Чтоб им сгореть – вот что! Похвалить?! Да их пристрелить надо! Теперь янки налетят на нас,

как утка на майского жука. Ну, почему они не могли рати… ратиф… словом, что-то там сделать и ублажить

янки, вместо того чтобы будоражить их? Ведь они же теперь совсем прижмут нас к ногтю, хотя, конечно,

прижать нас можно и сейчас, и потом.

    Арчи посмотрел на нее холодным глазом.

    – Значит, чтоб они прижали нас к ногтю, а мы и пальцем не шевельнули? Право же, у бабы не больше

гордости, чем у козы.

    Когда Скарлетт подрядила десять каторжников, по пять человек на каждую лесопилку. Арчи выполнил свою

угрозу и отказался служить ей. Ни уговоры Мелани, ни обещание Фрэнка повысить оплату не могли заставить

его снова взять в руки вожжи. Он охотно сопровождал Мелани, и тетю Питти, и Индию, и их приятельниц в

разъездах по городу, но только не Скарлетт. Он даже не соглашался везти других леди, если Скарлетт сидела в

коляске. Получалось не очень приятно – надо же, чтобы какой-то старый головорез осуждал ее действия, но еще

неприятнее было то, что и семья ее и друзья соглашались со стариком.

    Фрэнк ведь умолял ее не нанимать каторжников. Эшли сначала отказывался иметь с ними дело и согласился

лишь скрепя сердце, после того как она, испробовав и слезы и мольбы, пообещала снова нанять вольных негров,

лишь только настанут лучшие времена. А соседи столь открыто выражали свое неодобрение, что Фрэнк, тетя

Питти и Мелани не решались смотреть им в глаза. Даже дядюшка Питер и Мамушка заявили, что каторжники –

они только несчастье приносят и ничего хорошего из этого не выйдет. Вообще все считали, что это не дело –

пользоваться чужой бедой и несчастьем.

    – Но вы же не возражали, когда на вас работали рабы! – возмущенно восклицала Скарлетт.

    Ах, это совсем другое дело. Какая же у рабов была беда, да и несчастливы они не были. В рабстве неграм

жилось куда лучше, чем сейчас, когда их освободили, и если она не верит, пусть посмотрит вокруг! Но как

всегда, когда Скарлетт наталкивалась на противодействие, это лишь подхлестывало ее решимость идти своим

путем. Она сняла Хью с управления лесопилкой, поручила ему развозить лес и окончательно сговорилась с

Джонни Гэллегером.

    Он, казалось, был единственным, кто одобрял ее решение нанять каторжников. Он кивнул своей круглой

головой и сказал, что это – ловкий ход. Скарлетт, глядя на этого маленького человечка, бывшего жокея, твердо

стоявшего на своих коротких кривых ногах, на его лицо гнома, жесткое и деловитое, подумала: «Тот, кто

поручал ему лошадей, не слишком заботился о том, чтобы они были в теле. Я бы его и на десять футов не

подпустила ни к одной из своих лошадей».

    Ну, а команду каторжников она без зазрения совести готова была ему доверить.

    – Я могу распоряжаться этой командой как хочу? – спросил он, и глаза у него были холодные, словно два

серых агата.

    – Абсолютно – как хотите. Я требую лишь одного: чтобы лесопилка работала и чтобы она поставляла лес,

когда он мне нужен, и в том количестве, какое мне нужно.

    – Я – ваш, – коротко объявил Джонни. – Я скажу мистеру Уэлберну, что ухожу от него.

    И он пошел прочь враскачку сквозь толпу штукатуров, плотников и подносчиков кирпича, а Скарлетт, глядя

ему вслед, почувствовала, что у нее словно гора свалилась с плеч, и сразу повеселела. Да, Джонни именно тот,

кто ей нужен. Крутой, жесткий, без глупостей. «Ирландский голодранец, решивший выбиться в люди», –

презрительно сказал про него Фрэнк, но как раз поэтому Скарлетт и оценила Джонни. Она знала, что ирландец,

решивший чего-то в жизни достичь, – человек нужный, независимо от его личных качеств. Да к тому же

Джонни знал цену деньгам, и это сближало ее с ним гораздо больше, чем с людьми ее круга.

    За первую же неделю управления лесопилкой он оправдал все ее надежды, так как с пятью каторжниками

наготовил пиленого леса больше, чем Хью с десятью вольными неграми. Мало того: он дал возможность

Скарлетт, – а она весь этот год, проведенный в Атланте, почти не знала роздыху, – почувствовать себя

свободной, ибо ему не нравилось, когда она торчала на лесопилке, и он сказал ей об этом напрямик.

    – Вы занимайтесь своим делом – продажей, а уж я буду заниматься лесом, – решительно заявил он. – Там, где

работают каторжники, не место для леди. Если вам этого никто еще не говорил, так я, Джонни Гэллегер, говорю

сейчас. Я ведь поставляю вам лес, верно? Но я вовсе не желаю, чтоб меня пестовали каждый день, как мистера

Уилкса. Ему нужна нянька. А мне – нет.

    И Скарлетт, хоть и против воли, воздерживалась от посещения лесопилки, где командовал Джонни,

поскольку опасалась, что, если станет наведываться слишком часто, он может плюнуть и уйти, а это была бы

просто гибель. Его слова о том, что Эшли нужна нянька, больно укололи ее, потому что это была правда, в

которой она сама себе не желала признаться. Эшли и с каторжниками производил не намного больше леса, чем

с вольнонаемными, а почему – он и сам не знал. К тому же он, казалось, стыдился того, что у него работают

каторжники, и почти не общался со Скарлетт.

    Скарлетт же с тревогой наблюдала происходившие в нем перемены. В его светлых волосах появились седые

пряди, плечи устало горбились. И он редко улыбался. Он уже не был тем беспечным Эшли, который поразил ее

воображение много лет тому назад. Его словно подтачивала изнутри с трудом превозмогаемая боль, и крепко

сжатый рот придавал лицу столь сумрачное выражение, что Скарлетт не могла смотреть на него без горечи и

удивления. Ей хотелось насильно притянуть его голову к своему плечу, погладить седеющие волосы,

воскликнуть: «Скажи же мне, что тебя мучит! Я все устрою. Все сделаю, чтоб тебе было хорошо!»

    Но его церемонная отчужденность удерживала ее на расстоянии.

   

   

    

     Глава XLIII

    

    Стоял один из тех редких в декабре дней, когда солнце грело почти так же тепло, как бабьим летом. Сухие

красные листья еще висели на дубе во дворе тети Питти, а в пожухлой траве еще сохранились

желтовато-зеленые пятна. Скарлетт с младенцем на руках вышла на боковую веранду и села в качалку на

солнце. Она была в новом платье из зеленого чаллиса, отделанном ярдами черной плетеной тесьмы, и в новом

кружевном чепце, который заказала для нее тетя Питти. И то и другое очень ей шло, и, зная это, она с

удовольствием их надевала… Приятно было, наконец, снова хорошо выглядеть после того, как столько времени

ты была сущим страшилищем!

    Скарлетт сидела, покачивая младенца и напевая себе под нос, как вдруг услышала на боковой улочке цокот

копыт и, посмотрев с любопытством в просветы между листьями высохшего винограда, который обвивал

веранду, увидела Ретта Батлера, направлявшегося к их дому.

    Его долгие месяцы не было в Атланте – он уехал почти сразу после смерти Джералда и задолго до появления

на свет Эллы-Лорины. Скарлетт не хватало его, но сейчас она от души пожелала найти какой-то способ

избежать встречи с ним. По правде говоря, при виде его смуглого лица ее охватила паника и чувство вины. То,

что она пригласила на работу Эшли, камнем лежало на ее совести, и ей не хотелось обсуждать это с Реттом, но

она знала, что он принудит, как ни вертись.

    Он остановил лошадь у калитки и легко соскочил на землю, и Скарлетт, в волнении глядя на него, подумала,

что он – ну точно сошел с картинки в книжке, которую Уэйд вечно просит ему почитать.

    «Не хватает только серьги в ухе да абордажной сабли в зубах, – подумала она. – Но пират он или не пират, а

перерезать мне горло я ему сегодня не дам».

    Он вошел в калитку, и она окликнула его, призвав на помощь свою самую сияющую улыбку. Как удачно, что

на ней новое платье и этот чепец и она выглядит такой хорошенькой! Взгляд, каким он окинул ее, подтвердил,

что и он находит ее хорошенькой.

    – Еще один младенец! Ну, Скарлетт, и удивили же! – рассмеялся он и, нагнувшись, откинул одеяльце,

прикрывавшее маленькое уродливое личико Эллы-Лорины.

    – Не кажитесь глупее, чем вы есть, – сказала она, вспыхнув. – Как поживаете, Ретт? Вас так давно не было

видно.

    – Да, давно. Дайте подержать малыша, Скарлетт. О, я знаю, как надо держать младенцев. У меня много самых

неожиданных способностей. Надо сказать, он – точная копия Фрэнка. Только баков не хватает, но всему свое

время.

    – Надеюсь, это время никогда не наступит. Это девочка.

    – Девочка? Тем лучше. С мальчишками одно беспокойство. Не заводите себе больше мальчиков, Скарлетт.

    Она чуть было не ответила ему со всем ехидством, что вообще не намерена больше иметь ни мальчиков, ни

девочек, но сумела удержаться и сверкнула улыбкой, а тем временем мозг ее усиленно работал, изыскивая тему

для беседы, которая отдалила бы наступление неприятной минуты и разговор о нежелательном предмете.

    – Приятная у вас была поездка, Ретт? Куда это вы на сей раз ездили?

    – О… на Кубу… в Новый Орлеан… в другие место. Вот что, Скарлетт, берите-ка свою малютку: она решила

пускать слюни, а я не могу добраться до носового платка. Отличный ребенок, уверяю вас, только я не хочу, чтоб

она испачкала мне рубашку.

    Скарлетт взяла у него девочку и положила к себе на колени, а Ретт не спеша оперся на балюстраду и достал

сигару из серебряного портсигара.

    – Вы все время ездите в Новый Орлеан, – заметила Скарлетт. – И ни разу не сказали мне – зачем, – надув

губки, добавила она.

    – Я ведь много работаю, и, очевидно, дела влекут меня туда.

    – Много работаете?! Вы?! – Она рассмеялась ему в лицо. – Да вы в жизни своей не работали. Вы слишком

ленивы. Все ваши дела сводятся к тому, что вы ссужаете деньгами этих воров-«саквояжников», а потом

отбираете у них половину прибыли и подкупаете чиновников-янки, чтобы они помогали вам грабить нас –

налогоплательщиков.

    Он запрокинул голову и расхохотался.

    – А уж как бы вам хотелось иметь столько денег, чтобы вы могли покупать чиновников и поступать так же!

    – Да я при одной мысли… – вскипела было она.

    – Впрочем, может, вам и удастся выжать достаточно денег, чтобы в один прекрасный день всех подкупить.

Может, вы и разбогатеете на этих каторжниках, которых вы подрядили.

    – О, – немного растерявшись, выдохнула она, – как это вы так скоро узнали про мою команду?

    – Я приехал вчера в конце дня и провел вечер в салуне «Наша славная девчонка», где можно услышать все

городские новости. Это своего рода банк, куда собираются все сплетни. Даже лучше дамского вязального

кружка. Не было человека, который не сказал бы мне о том, что вы подрядили команду каторжников и

поставили над ними этого урода коротышку Гэллегера, чтобы он вогнал их в гроб работой.

    – Это ложь, – пылко возразила она. – Ни в какой гроб он их не вгонит. Уж я об этом позабочусь.

    – Вы?

    – Конечно я! Да как вы можете говорить такое?!

    – Ах, извините, пожалуйста, миссис Кеннеди! Я знаю, ваши мотивы всегда безупречны. И однако же, этот

коротышка Джонни Гэллегер – такая бессердечная скотина, каких еще поискать надо. Так что лучше следите за

ним в оба, не то будут у вас неприятности, когда явится инспектор.

    – Занимайтесь-ка своими делами, а уж я буду заниматься своими, – возмущенно отрезала она. – И не желаю я

больше говорить о каторжниках. Все становятся такими мерзкими, как только речь заходит о них. Какая у меня

команда – никого не касается… Кстати, вы мне так и не сказали, что у вас за дела в Новом Орлеане. Вы ездите

туда так часто, что все говорят… – Она поспешно умолкла. Она вовсе не собиралась заходить так далеко.

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: