Анна Каренина

слишком много разговаривал зд есь о своей книге и что потому все мысли о ней спутались
у него и потеряли интерес.
Од на выгод а этой город ской жизни была та, что ссор зд есь, в город е, межд у ними
никогд а не было. Оттого ли, что условия город ские д ругие, или оттого, что они оба стали
осторожнее и благоразумнее в этом отношении, в Москве у них не было ссор из-за
ревности, которых они так боялись, переезжая в город .
В этом отношении случилось д аже од но очень важное д ля них обоих событие, именно
встреча Кити с Вронским.
Старуха княгиня Марья Борисовна, крестная мать Кити, всегд а очень ее любившая,
пожелала непременно вид еть ее. Кити, никуд а по своему положению не езд ившая,
поехала с отцом к почтенной старухе и встретила у ней Вронского.
Кити при этой встрече могла упрекнуть себя только в том, что на мгновение, когд а она
узнала в штатском платье столь знакомые ей когд а-то черты, у ней прервалось д ыхание,
кровь прилила к серд цу, и яркая краска, она чувствовала это, выступила на лицо. Но это
прод олжалось лишь несколько секунд . Еще отец, нарочно громко заговоривший с
Вронским, не кончил своего разговора, как она была уже вполне готова смотреть на
Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с княгиней Марьей
Борисовной, и главное, так, чтобы все д о послед ней интонации и улыбки было од обрено
мужем, которого невид имое присутствие она как буд то чувствовала над собой в эту
минуту.
Она сказала с ним несколько слов, д аже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах,
которые он назвал «наш парламент». (Над о было улыбнуться, чтобы показать, что она
поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу не
взглянула на него, пока он не встал, прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевид но,
только потому, что неучтиво не смотреть на человека, когд а он кланяется.
Она благод арна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но
она вид ела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он
был д оволен ею. Она сама была д овольна собою. Она никак не ожид ала, чтоб у нее
нашлась эта сила зад ержать гд е-то в глубине д уши все воспоминания прежнего чувства к
Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнод ушною и спокойною.
Левин покраснел горазд о больше ее, когд а она сказала ему, что встретила Вронского у
княгини Марьи Борисовны. Ей очень труд но было сказать это ему, но еще труд нее было
прод олжать говорить о под робностях встречи, так как он не спрашивал ее, а только,
нахмурившись, смотрел на нее.
— Мне очень жаль, что тебя не было, — сказала она. — Не то, что тебя не было в
комнате… я бы не была так естественна при тебе… Я теперь краснею горазд о больше,
горазд о, горазд о больше, — говорила она, краснея д о слез. — Но что ты не мог вид еть в
щелку.
Правд ивые глаза сказали Левину, что она была д овольна собою, и он, несмотря на то,
что она краснела, тотчас же успокоился и стал расспрашивать ее, чего только она и хотела.
Когд а он узнал все, д аже д о той под робности, что она только в первую секунд у не могла
не покраснеть, но что потом ей было так же просто и легко, как с первым встречным,
Левин совершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не поступит
так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским быть как можно
д ружелюбнее.
— Так мучительно д умать, что есть человек почти враг, с которым тяжело встречаться,
— сказал Левин. — Я очень, очень рад .

II
— Так заезжай, пожалуйста, к Болям, — сказала Кити мужу, когд а он в од иннад цать
часов, пред тем как уехать из д ома, зашел к ней. — Я знаю, что ты обед аешь в клубе, папа
тебя записал. А утро что ты д елаешь?
— Я к Катавасову только, — отвечал Левин.
— Что же так рано?
— Он обещал меня познакомить с Метровым. Мне хотелось поговорить с ним о моей
работе, это известный ученый петербургский, — сказал Левин.
— Да, это его статью ты так хвалил? Ну, а потом? — сказала Кити.
— Еще в суд , может быть, заед у по д елу сестры.
— А в концерт? — спросила она.
— Да что я поед у од ин!
— Нет, поезжай; там д ают эти новые вещи… Это тебя так интересовало. Я бы
непременно поехала.
— Ну, во всяком случае я заед у д омой пред обед ом, — сказал он, гляд я на часы.
— Над ень же сюртук, чтобы прямо заехать к графине Боль.
— Да разве это непременно нужно?
— Ах, непременно! Он был у нас. Ну что тебе стоит? Заед ешь, сяд ешь, поговоришь
пять минут о погод е, встанешь и уед ешь.
— Ну, ты не поверишь, я так от этого отвык, что это-то мне и совестно. Как это?
Пришел чужой человек, сел, посид ел безо всякого д ела, им помешал, себя расстроил и
ушел.
Кити засмеялась.
— Да вед ь ты д елал визиты холостым? — сказала она.
— Делал, но всегд а бывало совестно, а теперь так отвык, что, ей-богу, лучше д ва д ня не
обед ать вместо этого визита. Так совестно! Мне все кажется, что они обид ятся, скажут: —
зачем это ты приход ил без д ела?
— Нет, не обид ятся. Уж я за это тебе отвечаю, — сказала Кити, со смехом гляд я на его
лицо. Она взяла его за руку. — Ну, прощай… Поезжай, пожалуйста.
Он уже хотел уход ить, поцеловав руку жены, когд а она остановила его.
— Костя, ты знаешь, что у меня уж остается только пятьд есят рублей.
— Ну что ж, я заед у возьму из банка. Сколько? — сказал он с знакомым ей выражением
неуд овольствия.
— Нет, ты постой. — Она уд ержала его за руку. — Поговорим, меня это беспокоит. Я,
кажется, ничего лишнего не плачу, а д еньги так и плывут. Что-нибуд ь мы не так д елаем.
— Нисколько, — сказал он, откашливаясь и гляд я на нее испод лобья.
Это откашливанье она знала. Это был признак его сильного нед овольства, не на нее, а
на самого себя. Он д ействительно был нед оволен, но не тем, что д енег вышло много, а
что ему напоминают то, о чем он, зная, что в этом что-то нелад но, желает забыть.
— Я велел Соколову прод ать пшеницу и за мельницу взять вперед . Деньги буд ут во
всяком случае.
— Нет, но я боюсь, что вообще много…
— Нисколько, нисколько, — повторял он. — Ну, прощай, д ушенька.
— Нет, право, я иногд а жалею, что послушалась мама. Как бы хорошо было в д еревне! А
то я вас всех измучала, и д еньги мы тратим…

— Нисколько, нисколько. Ни разу еще не было с тех пор, как я женат, чтоб я сказал, что
лучше было бы иначе, чем как есть.
— Правд а? — сказала она, гляд я ему в глаза.
Он сказал это не д умая, только чтоб утешить ее. Но когд а он, взглянув на нее, увид ал,
что эти правд ивые милые глаза вопросительно устремлены на него, он повторил то же
уже от всей д уши. «Я решительно забываю ее», — под умал он. И он вспомнил то, что так
скоро ожид ало их.
— А скоро? Как ты чувствуешь? — прошептал он, взяв ее за обе руки.
— Я столько раз д умала, что теперь ничего не д умаю и не знаю.
— И не страшно?
Она презрительно усмехнулась.
— Ни капельки, — сказала она.
— Так если что, я буд у у Катавасова.
— Нет, ничего не буд ет, и не д умай. Я поед у с папа гулять на бульвар. Мы заед ем к
Долли. Пред обед ом тебя жд у. Ах, д а! Ты знаешь, что положение Долли становится
решительно невозможным? Она кругом д олжна, д енег у нее нет. Мы вчера говорили с
мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на
Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и
он…
— Ну что же мы можем? — сказал Левин.
— Все-таки ты буд ешь у Арсения, поговори с ним; он тебе скажет, что мы решили.
— Ну, с Арсением я вперед на все согласен. Так я заед у к нему. Кстати, если в концерт,
то я с Натали и поед у. Ну, прощай.
На крыльце старый, еще холостой жизни, слуга Кузьма, завед ывавший город ским
хозяйством, остановил Левина.
— Красавчика (это была лошад ь, левая д ышловая, привед енная из д еревни)
перековали, а все хромает, — сказал он. — Как прикажете?
Первое время в Москве Левина занимали лошад и, привед енные из д еревни. Ему
хотелось устроить эту часть как можно лучше и д ешевле; но оказалось, что свои лошад и
обход ились д ороже извозчичьих, и извозчика все-таки брали.
— Вели за коновалом послать, наминка, может быть.
— Ну, а д ля Катерины Александ ровны? — спросил Кузьма.
Левина уже не поражало теперь, как в первое время его жизни в Москве, что д ля
переезд а с Возд виженки на Сивцев Вражек нужно было запрягать в тяжелую карету пару
сильных лошад ей, провезти эту карету по снежному месиву четверть версты и стоять там
четыре часа, заплатив за это пять рублей. Теперь уже это казалось ему натурально.
— Вели извозчику привести пару в нашу карету, — сказал он.
— Слушаю-с.
И, так просто и легко разрешив благод аря город ским условиям затруд нение, которое в
д еревне потребовало бы столько личного труд а и внимания, Левин вышел на крыльцо и,
кликнув извозчика, сел и поехал на Никитскую. Дорогой он уже не д умал о д еньгах, а
размышлял о том, как он познакомится с петербургским ученым, занимающимся
социологией, и буд ет говорить с ним о своей книге.
Только в самое первое время в Москве те странные д еревенскому жителю,
непроизвод ительные, но неизбежные расход ы, которые потребовались от него со всех
сторон, поражали Левина. Но теперь он уже привык к ним. С ним случилось в этом
отношении то, что, говорят, случается с пьяницами: — первая рюмка — колóм, вторая

соколóм, а после третьей — мелкими пташечками. Когд а Левин разменял первую
сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что
эти никому не нужные ливреи, но неизбежно необход имые, суд я по тому, как уд ивились
княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи буд ут
стоить д вух летних работников, то есть около трехсот рабочих д ней от святой д о
заговень, и кажд ый д ень тяжкой работы с раннего утра д о позд него вечера, — и эта
сторублевая бумажка еще шла колóм. Но след ующая, размененная на покупку провизии к
обед у д ля род ных, стоившей д вад цать восемь рублей, хотя и вызвала в Левине
воспоминание о том, что д вад цать восемь рублей — это д евять четвертей овса, который,
потея и кряхтя, косили, вязали, молотили, веяли, под севали и насыпали, — эта след ующая
пошла все-таки легче. А теперь размениваемые бумажки уже д авно не вызывали таких
соображений и летели мелкими пташечками. Соответствует ли труд , положенный на
приобретение д енег, тому уд овольствию, которое д оставляет покупаемое на них, — это
соображение уж д авно было потеряно. Расчет хозяйственный о том, что есть известная
цена, ниже которой нельзя прод ать известный хлеб, тоже был забыт. Рожь, цену на
которую он так д олго выд ерживал, была прод ана пятьюд есятью копейками на четверть
д ешевле, чем за нее д авали месяц тому назад . Даже и расчет, что при таких расход ах
невозможно буд ет прожить весь год без д олга, — и этот расчет уже не имел никакого
значения. Только од но требовалось: — иметь д еньги в банке, не спрашивая, откуд а они,
так, чтобы знать всегд а, на что завтра купить говяд ины. И этот расчет д о сих пор у него
соблюд ался: — у него всегд а были д еньги в банке. Но теперь д еньги в банке вышли, и он
не знал хорошенько, откуд а взять их. И это-то на минуту, когд а Кити напомнила о
д еньгах, расстроило его; но ему некогд а было д умать об этом. Он ехал, размышляя о
Катавасове и пред стоящем знакомстве с Метровым.
III
Левин в этот свой приезд сошелся опять близко с бывшим товарищем по
университету, профессором Катавасовым, с которым он не вид ался со времени своей
женитьбы. Катавасов был ему приятен ясностию и простотой своего миросозерцания.
Левин д умал, что ясность миросозерцания Катавасова вытекала из бед ности его натуры,
Катавасов же д умал, что непослед овательность мысли Левина вытекала из нед остатка
д исциплины его ума; но ясность Катавасова была приятна Левину, и обилие
нед исциплинованных мыслей Левина было приятно Катавасову, и они любили
встречаться и спорить.
Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они понравились ему.
Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов сказал ему, что известный
Метров, которого статья так понравилась Левину, наход ится в Москве и очень
заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров буд ет у него
завтра в од иннад цать часов и очень рад познакомиться с ним.
— Решительно исправляетесь, батюшка, приятно вид еть, — сказал Катавасов, встречая
Левина в маленькой гостиной. — Я слышу звонок и д умаю: — не может быть, чтобы
вовремя… Ну что, каковы черногорцы? По пород е воины.
— А что? — спросил Левин.
Катавасов в коротких словах перед ал ему послед нее известие и, войд я в кабинет,
познакомил Левина с невысоким, плотным, очень приятной наружности человеком. Это
был Метров. Разговор остановился на короткое время на политике и на том, как смотрят в

высших сферах в Петербурге на послед ние события. Метров перед ал известные ему из
верного источника слова, буд то бы сказанные по этому случаю госуд арем и од ним из
министров. Катавасов же слышал тоже за верное, что госуд арь сказал совсем д ругое. Левин
постарался прид умать такое положение, в котором и те и д ругие слова могли быть
сказаны, и разговор на эту тему прекратился.
— Да вот написал почти книгу об естественных условиях рабочего в отношении к
земле, — сказал Катавасов. — Я не специалист, но мне понравилось, как естественнику, то,
что он не берет человечества как чего-то вне зоологических законов, а, напротив, вид ит
зависимость его от сред ы и в этой зависимости отыскивает законы развития.
— Это очень интересно, — сказал Метров.
— Я, собственно, начал писать сельскохозяйственную книгу, но невольно, занявшись
главным оруд ием сельского хозяйства, рабочим, — сказал Левин, краснея, — пришел к
результатам совершенно неожид анным.
И Левин сжал осторожно, как бы ощупывая почву, излагать свой взгляд . Он знал, что
Метров написал статью против общепринятого политико-экономического учения, но д о
какой степени он мог над еяться на сочувствие в нем к своим новым взгляд ам, он не знал
и не мог д огад аться по умному и спокойному лицу ученого.
— Но в чем же вы вид ите особенные свойства русского рабочего? — сказал Метров. —
В зоологических, так сказать, его свойствах или в тех условиях, в которых он наход ится?
Левин вид ел, что в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был
несогласен; но он прод олжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский рабочий
имеет совершенно особенный от д ругих народ ов взгляд на землю. И чтобы д оказать это
положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд русского народ а
вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на
востоке.
— Легко быть введ ену в заблужд ение, д елая заключение об общем призвании народ а,
— сказал Метров, перебивая Левина. — Состояние рабочего всегд а буд ет зависеть от его
отношения к земле и капиталу.
И уже не д авая Левину д осказать свою мысль, Метров начал излагать ему особенность
своего учения.
В чем состояла особенность его учения, Левин не понял, потому что и не труд ился
понимать: — он вид ел, что Метров, так же как и д ругие, несмотря на свою статью, в
которой он опровергал учение экономистов, смотрел все-таки на положение русского
рабочего только с точки зрения капитала, заработной платы и ренты. Хотя он и д олжен
был признать, что в восточной, самой большой части России рента еще нуль, что
заработная плата выражается д ля д евяти д есятых восьмид есятимиллионного русского
населения только пропитанием самих себя и что капитал еще не существует иначе, как в
вид е самых первобытных оруд ий, — но он только с этой точки зрения рассматривал
всякого рабочего, хотя во многом и не соглашался с экономистами и имел свою новую
теорию о заработной плате, которую он и изложил Левину.
Левин слушал неохотно и сначала возражал. Ему хотелось перебить Метрова, чтобы
сказать свою мысль, которая, по его мнению, д олжна была сд елать излишним д альнейшее
изложение. Но потом, убед ившись, что они д о такой степени различно смотрят на д ело,
что никогд а не поймут д руг д руга, он уже и не противоречил и только слушал. Несмотря
на то,что ему теперь уж вовсе не было интересно то, что говорил Метров, он испытывал,
од нако, некоторое уд овольствие, слушая его. Самолюбие его было польщено тем, что
такой ученый человек так охотно, с таким вниманием и д оверием к знанию пред мета

Левиным, иногд а од ним намеком указывая на целую сторону д ела, высказывал ему свои
мысли. Он приписывал это своему д остоинству, не зная того, что Метров, переговорив со
всеми своими близкими, особенно охотно говорил об этом пред мете с кажд ым новым
человеком, д а и вообще охотно говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему
самому пред мете.
— Од нако мы опозд аем, — сказал Катавасов, взглянув на часы, как только Метров
кончил свое изложение.
— Да, нынче засед ание в Обществе любителей в память пятид есятилетнего юбилея
Свинтича, — сказал Катавасов на вопрос Левина. — Мы собирались с Петром Иванычем. Я
обещал прочесть об его труд ах по зоологии. Поед ем с нами, очень интересно.
— Да, и в самом д еле пора, — сказал Метров. — Поед емте с нами, а оттуд а, если
угод но, ко мне. Я бы очень желал прослушать ваш труд .
— Нет, что ж. Это так еще, не кончено. Но в засед ание я очень рад .
— Что ж, батюшка, слышали? Под ал отд ельное мнение, — сказал Катавасов, в д ругой
комнате над евавший фрак.
И начался разговор об университетском вопросе. Университетский вопрос был очень
важным событием в эту зиму в Москве. Три старые профессора в совете не приняли
мнения молод ых; молод ые под али отд ельное мнение. Мнение это,по сужд ению
од них,было ужасное, по сужд ению д ругих, было самое простое и справед ливое мнение, и
профессора разд елились на д ве партии.
Од ни, к которым принад лежал Катавасов, вид ели в противной стороне под лый д онос
и обман; д ругие — мальчишество и неуважение к авторитетам. Левин, хотя и не
принад лежавший к университету, несколько раз уже в свою бытность в Москве слышал и
говорил об этом д еле и имел свое составленное на этот счет мнение; он принял участие в
разговоре, прод олжавшемся и на улице, пока все трое д ошли д о зд ания старого
университета.
Засед ание уже началось. У стола, покрытого сукном, за который сели Катавасов и
Метров, сид ело шесть человек, и од ин из них, близко пригибаясь к рукописи, читал что-
то. Левин сел на од ин из пустых стульев, стоявших вокруг стола, и шепотом спросил у
сид евшего тут студ ента, что читают. Студ ент, нед овольно огляд ев Левина, сказал:
— Биография.
Хотя Левин и не интересовался биографией ученого, но невольно слушал и узнал кое-
что интересного и нового о жизни знаменитого ученого.
Когд а чтец кончил, пред сед атель поблагод арил его и прочел присланные ему стихи
поэта Мента на этот юбилей и несколько слов в благод арность стихотворцу. Потом
Катавасов своим громким, крикливым голосом прочел свою записку об ученых труд ах
юбиляра.
Когд а Катавасов кончил, Левин посмотрел на часы, увид ал, что уже второй час, и
под умал, что он не успеет д о концерта прочесть Метрову свое сочинение, д а теперь ему
уж и не хотелось этого. Он во время чтения д умал тоже о бывшем разговоре. Ему теперь
ясно было, что хотя мысли Метрова, может быть, и имеют значение, но и его мысли также
имеют значение; мысли эти могут уясниться и привести к чему-нибуд ь, только когд а
кажд ый буд ет отд ельно работать на избранном пути, а из сообщения этих мыслей ничего
выйти не может. И, решившись отказаться от приглашения Метрова, Левин в конце
засед ания под ошел к нему. Метров познакомил Левина с пред сед ателем, с которым он
говорил о политической новости. При этом Метров рассказал пред сед ателю то же, что он
рассказывал Левину, а Левин сд елал те же замечания, которые он уже д елал нынче утром,

но д ля разнообразия высказал и свое новое мнение, которое тут же пришло ему в голову.
После этого начался разговор опять об университетском вопросе. Так как Левин уже все
это слышал, он поторопился сказать Метрову, что сожалеет, что не может воспользоваться
его приглашением, раскланялся и поехал ко Львову.
IV
Львов, женатый на Натали, сестре Кити, всю свою жизнь провел в столицах и за
границей, гд е он и воспитывался и служил д ипломатом.
В прошлом год у он оставил д ипломатическую службу, не по неприятности (у него
никогд а ни с кем не бывало неприятностей), и перешел на службу в д ворцовое вед омство
в Москву, д ля того чтобы д ать наилучшее воспитание своим д вум мальчикам.
Несмотря на самую резкую противоположность в привычках и во взгляд ах и на то, что
Львов был старше Левина, они в эту зиму очень сошлись и полюбили д руг д руга.
Львов был д ома, и Левин без д оклад а вошел к нему.
Львов в д омашнем сюртуке с поясом, в замшевых ботинках сид ел на кресле и в pince-
nez с синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно на отлете д ержа
красивою рукой д о половины испеплившуюся сигару.
Прекрасное, тонкое и молод ое еще лицо его,которому курчавые блестящие серебряные
волосы прид авали еще более пород истое выражение, просияло улыбкой, когд а он увид ел
Левина.
— Отлично! А я хотел к вам посылать. Ну,что Кити? Сад итесь сюд а, спокойнее… — Он
встал и под винул качалку. — Читали послед ний циркуляр в «Journal de St. —Petersbourg»?
Я нахожу прекрасно, — сказал он с несколько французским акцентом.
Левин рассказал слышанное от Катавасова о том, что говорят в Петербурге, и,
поговорив о политике, рассказал про свое знакомство с Метровым и поезд ку в засед ание.
Львова это очень заинтересовало.
— Вот я завид ую вам, что у вас есть вход ы в этот интересный ученый мир, — сказал он.
И,разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел на более уд обный ему
французский язык. — Правд а, что мне и некогд а. Моя и служба и занятия д етьми лишают
меня этого; а потом я не стыжусь сказать, что мое образование слишком нед остаточно.
— Этого я не д умаю, — сказал Левин с улыбкой и, как всегд а, умиляясь на его низкое
мнение о себе, отнюд ь не напущенное на себя из желания казаться или д аже быть
скромным, но совершенно искреннее.
— Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне д ля воспитания д етей
д аже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому что мало того, чтобы
были учителя, нужно, чтобы был наблюд атель, как в вашем хозяйстве нужны работники и
над смотрщик. Вот я читаю, — он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре, —
требуют от Миши, и это так труд но… Ну вот объясните мне. Зд есь он говорит…
Левин хотел объяснить ему, что понять этого нельзя, а над о учить; но Львов не
соглашался с ним.
— Да, вот вы над этим смеетесь!
— Напротив, вы не можете себе пред ставить, как, гляд я на вас, я всегд а учусь тому, что
мне пред стоит, — именно воспитанию д етей.
— Ну, уж учиться-то нечему, — сказал Львов.
— Я только знаю, — сказал Левин, — что я не вид ал лучше воспитанных д етей, чем
ваши, и не желал бы д етей лучше ваших.

Львов, вид имо, хотел уд ержаться, чтобы не высказать своей рад ости, но так и просиял
улыбкой.
— Только бы были лучше меня. Вот все, чего я желаю. Вы не знаете еще всего труд а, —
начал он, — с мальчиками, которые, как мои, были запущены этою жизнью за границей.
— Это все нагоните. Они такие способные д ети. Главное — нравственное воспитание.
Вот чему я учусь, гляд я на ваших д етей.
— Вы говорите — нравственное воспитание. Нельзя себе пред ставить, как это труд но!
Только что вы побороли од ну сторону, д ругие вырастают, и опять борьба. Если не иметь
опоры в религии, — помните, мы с вами говорили, — то никакой отец од ними своими
силами без этой помощи не мог бы воспитывать.
Интересовавший всегд а Левина разговор этот был прерван вошед шею, од етою уже д ля
выезд а, красавицей Натальей Александ ровной.
— А я не знала, что вы зд есь, — сказала она, очевид но не только не сожалея, но д аже
рад уясь, что перебила этот д авно известный ей и наскучивший разговор. — Ну, что Кити?
Я обед аю у вас нынче. Вот что, Арсений, — обратилась она к мужу, — ты возьмешь
карету…
И межд у мужем и женой началось сужд ение, как они провед ут д ень.Так как мужу над о
было ехать встречать кого-то по службе, а жене в концерт и публичное засед ание юго-
восточного комитета, то над о было много решить и обд умать. Левин, как свой человек,
д олжен был принимать участие в этих планах. Решено было, что Левин поед ет с Натали в
концерт и на публичное засед ание, а оттуд а карету пришлют в контору за Арсением, и он
заед ет за ней и свезет ее к Кити; или же если он не кончит д ел, то пришлет карету, и
Левин поед ет с нею.
— Вот он меня портит, — сказал Львов жене, — уверяет меня, что наши д ети
прекрасные, когд а я знаю, что в них столько д урного.
— Арсений д оход ит д о крайности, я всегд а говорю, — сказала жена. — Если искать
совершенства, то никогд а не буд ешь д оволен. И правд у говорит папа, что, когд а нас
воспитывали, была од на крайность — нас д ержали в антресолях, а род ители жили в
бельэтаже; теперь напротив — род ителей в чулан, а д етей в бельэтаж. Род ители уж теперь
не д олжны жить, а все д ля д етей.
— Что ж, если это приятнее? — сказал Львов, улыбаясь своею красивою улыбкой и
д отрогиваясь д о ее руки. — Кто тебя не знает, под умает, что ты не мать, а мачеха.
— Нет, крайность ни в чем не хороша, — спокойно сказала Натали, уклад ывая его
разрезной ножик на стол в опред еленное место.
— Ну вот, под ите сюд а, совершенные д ети, — сказал он вход ившим красавцам
мальчикам, которые, поклонившись Левину, под ошли к отцу, очевид но желая о чем-то
спросить его.
Левину хотелось поговорить с ними, послушать, что они скажут отцу, но Натали
заговорила с ним, и тут же вошел в комнату товарищ Львова по службе, Махотин, в
прид ворном мунд ире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый
разговор о Герцеговине, о княжне Корзинской, о д уме и скоропостижной смерти
Апраксиной.
Левин и забыл про д анное ему поручение. Он вспомнил, уже выход я в перед нюю.
— Ах, Кити мне поручила что-то переговорить с вами об Облонском, — сказал он,
когд а Львов остановился на лестнице, провожая жену и его.
— Да, д а maman хочет, чтобы мы, les beau-freres, напали на него, — сказал он, краснея и
улыбаясь. — И потом, почему же я?

— Так я же напад у на него, — улыбаясь, сказала Львова, д ожид авшаяся конца разговора
в своей белой собачьей ротонд е. — Ну, поед емте.
V
В утреннем концерте д авались д ве очень интересные вещи.
Од на была фантазия «Король Лир в степи», д ругая был квартет, посвященный памяти
Баха. Обе вещи были новые и в новом д ухе, и Левину хотелось составить о них свое
мнение. Провод ив свояченицу к ее креслу, он стал у колонны и решился как можно
внимательнее и д обросовестнее слушать. Он старался не развлекаться и не портить себе
впечатления, гляд я на махание руками белогалстучного капельмейстера, всегд а так
неприятно развлекающее музыкальное внимание, на д ам в шляпах, старательно д ля
концерта завязавших себе уши лентами, и на все эти лица, или ничем не занятые, или
занятые самыми разнообразными интересами, но только не музыкой. Он старался избегать
встреч со знатоками музыки и говорунами, а стоял, гляд я вниз перед собой, и слушал.
Но чем более он слушал фантазию Короля Лира, тем д алее он чувствовал себя от
возможности составить себе какое-нибуд ь опред еленное мнение. Беспрестанно
начиналось, как буд то собиралось музыкальное выражение чувства, но тотчас же оно
распад алось на обрывки новых начал музыкальных выражений, а иногд а просто на ничем,
кроме прихоти композитора, не связанные, но чрезвычайно сложные звуки. Но и самые
отрывки этих музыкальных выражений, иногд а хороших, были неприятны, потому что
были совершенно неожид анны и ничем не приготовлены. Веселость, и грусть, и отчаяние,
и нежность, и торжество являлись безо всякого на то права, точно чувства сумасшед шего.
И, так же как у сумасшед шего, чувства эти проход или неожид анно.
Левин во все время исполнения испытывал чувство глухого, смотрящего на
танцующих. Он был в совершенном нед оумении, когд а кончилась пиеса, и чувствовал
большую усталость от напряженного и ничем не вознагражд енного внимания. Со всех
сторон послышались громкие рукоплескания. Все встали, заход или, заговорили. Желая
разъяснить по впечатлению д ругих свое нед оумение, Левин пошел ход ить, отыскивая
знатоков, и рад был, увид ав од ного из известных знатоков в разговоре со знакомым ему
Песцовым.
— Уд ивительно! — говорил густой бас Песцова. — Зд равствуйте, Константин Дмитрич.
В особенности образно и скульптурно, так сказать, и богато красками то место, гд е вы
чувствуете приближение Корд елии, гд е женщина, das ewig Weibliche, вступает в борьбу с
роком. Не правд а ли?
— То есть почему же тут Корд елия? — робко спросил Левин, совершенно забыв, что
фантазия изображала короля Лира в степи.
— Является Корд елия… вот! — сказал Песцов, уд аряя пальцами по атласной афише,
которую он д ержал в руке, и перед авая ее Левину.
Тут только Левин вспомнил заглавие фантазии и поспешил прочесть в русском
перевод е стихи Шекспира, напечатанные на обороте афиши.
— Без этого нельзя след ить, — сказал Песцов, обращаясь к Левину, так как собесед ник
его ушел и поговорить ему больше не с кем было.
В антракте межд у Левиным и Песцовым завязался спор о д остоинствах и нед остатках
вагнеровского направления музыки. Левин д оказывал, что ошибка Вагнера и всех его
послед ователей в том, что музыка хочет переход ить в область чужого искусства, что так
же ошибается поэзия, когд а описывает черты лиц, что д олжна д елать живопись, и, как

пример такой ошибки, он привел скульптора, который взд умал высекать из мрамора тени
поэтических образов, восстающие вокруг фигуры поэта на пьед естале. «Тени эти так мало
тени у скульптора, что они д аже д ержатся о лестницу», — сказал Левин. Фраза эта
понравилась ему, но он не помнил, не говорил ли он прежд е эту же самую фразу и именно
Песцову, и, сказав это, он смутился.
Песцов же д оказывал, что искусство од но и что оно может д остигнуть высших своих
проявлений только в соед инении всех род ов.
Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов, остановившись под ле него,
почти все время говорил с ним, осужд ая эту пьесу за ее излишнюю, приторную
напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выход е
Левин встретил еще много знакомых, с которыми он поговорил и о политике, и о музыке,
и об общих знакомых; межд у прочим, встретил графа Боля, про визит к которому он
совсем забыл.
— Ну, так поезжайте сейчас, — сказала ему Львова, которой он перед ал это, — может
быть, вас не примут, а потом заезжайте за мной в засед ание. Вы застанете еще.
VI
— Может быть, не принимают? — сказал Левин, вход я в сени д ома графини Боль.
— Принимают, пожалуйте, — сказал швейцар, решительно снимая с него шубу.
«Экая д осад а, — д умал Левин, со взд охом снимая од ну перчатку и расправляя шляпу.
— Ну, зачем я ид у? ну, что мне с ними говорить?»
Проход я через первую гостиную, Левин встретил в д верях графиню Боль, с
озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увид ав Левина, она
улыбнулась и попросила его в след ующую маленькую гостиную, из которой слышались
голоса. В этой гостиной сид ели на креслах д ве д очери графини и знакомый Левину
московский полковник. Левин под ошел к ним, позд оровался и сел под ле д ивана, д ержа
шляпу на колене.
— Как зд оровье вашей жены? Вы были в концерте? Мы не могли. Мама д олжна была
быть на панихид е.
— Да, я слышал…. Какая скоропостижная смерть, — сказал Левин.
Пришла графиня, села на д иван и спросила тоже про жену и про концерт.
Левин ответил и повторил вопрос про скоропостижность смерти Апраксиной.
— Она всегд а, впрочем, была слабого зд оровья.
— Вы были вчера в опере?
— Да, я был.
— Очень хороша была Лукка.
— Да, очень хороша, — сказал он и начал, так как ему совершенно было все равно, что
о нем под умают, повторять то, что сотни раз слышал об особенности таланта певицы.
Графиня Боль притворялась, что слушала. Потом, когд а он д остаточно поговорил и
замолчал, полковник, молчавший д о сих пор, начал говорить. Полковник заговорил тоже
про оперу и про освещение. Наконец, сказав про пред полагаемую folle journee у Тюрина,
полковник засмеялся, зашумел, встал и ушел. Левин тоже встал, но по лицу графини он
заметил, что ему еще не пора уход ить. Еще минуты д ве над о. Он сел.
Но так как он все д умал о том, как это глупо, то и не наход ил пред мета разговора и
молчал.
— Вы не ед ете на публичное засед ание? Говорят, очень интересно, — начала графиня.

— Нет, я обещал моей belle-soeur заехать за ней, — сказал Левин.
Наступило молчание. Мать с д очерью еще раз переглянулись.
«Ну, кажется, теперь пора», — под умал Левин и встал. Дамы пожали ему руку и
просили перед ать mille choses жене.
Швейцар спросил его, под авая шубу:
— Гд е изволите стоять? — и тотчас же записал в большую, хорошо переплетенную
книжку.
«Разумеется, мне все равно, но все-таки совестно и ужасно глупо», — под умал Левин,
утешая себя тем, что все это д елают, и поехал в публичное засед ание комитета, гд е он
д олжен был найти свояченицу, чтобы с ней вместе ехать д омой.
В публичном засед ании комитета было много народ а и почти все общество. Левин
застал еще обзор, который, как все говорили, был очень интересен. Когд а кончилось
чтение обзора, общество сошлось, и Левин встретил и Свияжского, звавшего его нынче
вечером непременно в Общество сельского хозяйства, гд е буд ет читаться знаменитый
д оклад , и Степана Аркад ьича, который только что приехал с бегов, и еще много д ругих
знакомых, и Левин еще поговорил и послушал разные сужд ения о засед ании, о новой
пьесе и о процессе. Но, вероятно,вслед ствие усталости внимания, которую он начинал
испытывать, говоря о процессе, он ошибся, и ошибка эта потом несколько раз с д осад ой
вспоминалась ему. Говоря о пред стоящем наказании иностранцу, суд ившемуся в России, и
о том, как было бы неправильно наказать его высылкой за границу, Левин повторил то,
что он слышал вчера в разговоре от од ного знакомого.
— Я д умаю, что выслать его за границу — все равно что наказать щуку, пустив ее в
вод у, — сказал Левин.
Уже потом он вспомнил, что эта, как буд то выд аваемая им за свою, мысль, услышанная
им от знакомого, была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из
фельетона газеты.
Заехав со свояченицей д омой и застав Кити веселою и благополучною, Левин поехал в
клуб.
VII
Левин приехал в клуб в самое время. Вместе с ним под ъезжали гости и члены. Левин
не был в клубе очень д авно, с тех пор как он еще по выход е из университета жил в Москве
и езд ил в свет. Он помнил клуб, внешние под робности его устройства, но совсем забыл то
впечатление, которое он в прежнее время испытывал в клубе. Но только что въехав на
широкий полукруглый д вор и слезши с извозчика, он вступил на крыльцо и навстречу ему
швейцар в перевязи беззвучно отворил д верь и поклонился; только что он увид ал в
швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труд а снимать калоши
внизу, чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, пред шествующий
ему звонок и увид ал, вход я по отлогой ковровой лестнице, статую на площад ке и в
верхних д верях третьего, состарившегося знакомого швейцара в клубной ливрее,
неторопливо и не мед ля отворявшего д верь и огляд ывавшего гостя, — Левина охватило
д авнишнее впечатление клуба, впечатление отд ыха, д овольства и приличия.
— Пожалуйте шляпу, — сказал швейцар Левину, забывшему правило клуба оставлять
шляпы в швейцарской. — Давно не бывали. Князь вчера еще записали вас. Князя Степана
Аркад ьича нету еще.
Швейцар знал не только Левина, но и все ето связи и род ство и тотчас же упомянул о

близких ему люд ях.
Пройд я первую проход ную залу с ширмами и направо перегороженную комнату, гд е
сид ит фруктовщик, Левин, перегнав мед ленно шед шего старика, вошел в шумевшую
народ ом столовую.
Он прошел вд оль почти занятых уже столов, огляд ывая гостей. То там, то сям
попад ались ему самые разнообразные, и старые и молод ые, и ед ва знакомые и близкие,
люд и. Ни од ного не было серд итого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в
швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться
материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Невед овский, и
старый князь, и Вронский, и Сергей Иванович.
— А! что ж опозд ал? — улыбаясь, сказал князь, под авая ему руку через плечо. — Что
Кити? — прибавил он, поправляя салфетку, которую заткнул себе за пуговицу жилета.
— Ничего, зд орова; они втроем д ома обед ают.
— А, Алины-Над ины. Ну, у нас места нет. А ид и к тому столу д а занимай скорее место,
— сказал князь и, отвернувшись, осторожно принял тарелку с ухою из налимов.
— Левин, сюд а! — крикнул несколько д альше д оброд ушный голос. Это был Туровцын.
Он сид ел с молод ым военным, и под ле них были д ва перевернутые стула. Левин с
рад остью под ошел к ним. Он и всегд а любил д оброд ушного кутилу Туровцына, — с ним
соед инялось воспоминание объяснения с Кити, — но нынче, после всех напряженно
умных разговоров, д оброд ушный вид Туровцына был ему особенно приятен.
— Это вам и Облонскому. Он сейчас буд ет.
Очень прямо д ержавшийся военный с веселыми, всегд а смеющимися глазами был
петербуржец Гагин. Туровцын познакомил их.
— Облонский вечно опозд ает.
— А, вот и он.
— Ты только что приехал? — сказал Облонский. быстро под ход я к ним. — Зд орово.
Пил вод ку? Ну, пойд ем.
Левин встал и пошел с ним к большому столу, уставленному вод ками и самыми
разнообразными закусками. Казалось, из д вух д есятков закусок можно было выбрать, что
было по вкусу, но Степан Аркад ьич потребовал какую-то особенную, и од ин из стоявших
ливрейных лакеев тотчас принес требуемое. Они выпили по рюмке и вернулись к столу.
Сейчас же, еще за ухой, Гагину под али шампанского, и он велел наливать в четыре
стакана. Левин не отказался от пред лагаемого вина и спросил д ругую бутылку. Он
проголод ался и ел и пил с большим уд овольствием и еще с бóльшим уд овольствием
принимал участие в веселых и простых разговорах собесед ников. Гагин, понизив голос,
рассказывал новый петербургский анекд от, и анекд от, хотя неприличный и глупый, был
так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись сосед и.
— Это в том же род е, как: — «Я этого-то и терпеть не могу!» Ты знаешь? — спросил
Степан Аркад ьич. — Ах, это прелесть! Под ай еще бутылку, — сказал он лакею и начал
рассказывать.
— Петр Ильич Виновский просят, — перебил старичок лакей Степана Аркад ьича,
под нося д ва тоненькие стакана д оигрывающего шампанского и обращаясь к Степану
Аркад ьичу и к Левину. Степан Аркад ьич взял стакан и, переглянувшись на д ругой конец
стола с плешивым рыжим усатым мужчиной, помахал ему, улыбаясь, головой.
— Кто это? — спросил Левин.
— Ты его у меня встретил раз, помнишь? Добрый малый.
Левин сд елал то же, что Степан Аркад ьич, и взял стакан.

Анекд от Степана Аркад ьича был тоже очень забавен. Левин рассказал свой анекд от,
который тоже понравился. Потом зашла речь о лошад ях, о бегах нынешнего д ня и о том,
как лихо Атласный Вронского выиграл первый приз. Левин не заметил, как прошел обед .
— А! вот и они! — в конце уже обед а сказал Степап Аркад ьевич, перегибаясь через
спинку стула и протягивая руку шед шему к нему Вронскому с высоким гвард ейским
полковником. В лице Вронского светилось тоже общее клубное веселое д оброд ушие. Он
весело облокотился на плечо Степану Аркад ьичу, что-то шепча ему, и с тою же веселою
улыбкой протянул руку Левину.
— Очень рад встретиться, — сказал он. — А я вас тогд а искал на выборах, но мне
сказали, что вы уже уехали, — сказал он ему.
— Да, я в тот же д ень уехал. Мы только что говорили об вашей лошад и. Позд равляю
вас, — сказал Левин. — Это очень быстрая езд а.
— Да вед ь у вас тоже лошад и.
— Нет, у моего отца были; но я помню и знаю.
— Ты гд е обед ал? — спросил Степан Аркад ьич.
— Мы за вторым столом, за колоннами.
— Его позд равляли, — сказал высокий полковник. — Второй императорский приз;
кабы мне такое счастие в карты, как ему на лошад ей.
— Ну, что же золотое время терять. Я ид у в инфернальную, — сказал полковник и
отошел от стола.
— Это Яшвин, — отвечал Туровцыну Вронский и присел на освобод ившееся под ле них
место. Выпив пред ложенный бокал, он спросил бутылку. Под влиянием ли клубного
впечатлениям, или выпитого вина Левин разговорился с Вронским о лучшей пород е скота
и был очень рад , что не чувствует никакой вражд ебности к этому человеку. Он д аже
сказал ему межд у прочим, что слышал от жены, что она встретила его у княгини Марьи
Борисовны.
— Ах, княгиня Марья Борисовна, это прелесть! — сказал Степан Аркад ьич и рассказал
про нее анекд от, который всех насмешил. В особенности Вронский так д оброд ушно
расхохотался, что Левин почувствовал себя совсем примиренным с ним.
— Что ж, кончили? — сказал Степан Аркад ьич, вставая и улыбаясь. — Пойд ем!
VIII
Выйд я из-за стола, Левин, чувствуя, что у него на ход ьбе особенно правильно и легко
мотаются руки, пошел с Гагиным через высокие комнаты к бильярд ной. Проход я через
большую залу, он столкнулся с тестем.
— Ну, что? Как тебе нравится наш храм празд ности? — сказал князь, взяв его под руку.
— Пойд ем пройд емся.
— Я и то хотел поход ить, посмотреть. Это интересно.
— Да, тебе интересно. Но мне интерес уж д ругой, чем тебе. Ты вот смотришь на этих
старичков, — сказал он, указывая на сгорбленного члена с отвислою губой, который, чуть
перед вигая ноги в мягких сапогах, прошел им навстречу, — и д умаешь, что они так
род ились шлюпиками.
— Как шлюпиками?
— Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца
катают, так когд а много катают, то сд елается шлюпик. Так и наш брат: — езд ишь-езд ишь
в клуб и сд елаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когд а сам в

шлюпики попад ет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин вид ел по
лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
— Нет, не знаю.
— Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, все равно. Вот он всегд а на бильярд е
играет. Он еще год а три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам д ругих
шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну,
этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: — «Ну
что, Василий, кто д а кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: — «Вы третий».
Да, брат, так-то!
Разговаривая и зд ороваясь со встречавшимися знакомыми, Левин с князем прошел все
комнаты: — большую, гд е стояли уже столы и играли в небольшую игру привычные
партнеры; д иванную, гд е играли в шахматы и сид ел Сергей Иванович, разговаривая с кем-
то; бильярд ную, гд е на изгибе комнаты у д ивана составилась веселая партия с
шампанским, в которой участвовал Гагин; заглянули и в инфернальную, гд е у од ного
стола, за который уже сел Яшвин, толпилось много д ержавших. Стараясь не шуметь, они
вошли и в темную читальную, гд е под лампами с абажурами сид ел од ин молод ой человек
с серд итым лицом, перехватывавший од ин журнал за д ругим, и плешивый генерал,
углубленный в чтение. Вошли и в ту комнату, которую князь называл умною. В этой
комнате трое господ горячо говорили о послед ней политической новости.
— Князь, пожалуйте, готово, — сказал од ин из его партнеров, найд я его тут, и князь
ушел. Левин посид ел, послушал; но, вспомнив все разговоры нынешнего утра, ему вд руг
стало ужасно скучно. Он поспешно встал и пошел искать Облонского и Туровцына, с
которыми было весело.
Туровцын сид ел с кружкой питья на высоком д иване в бильярд ной, и Степан Аркад ьич
с Вронским о чем-то разговаривали у д вери в д альнем углу комнаты.
— Она не то что скучает, но эта неопред еленность, нерешительность положения, —
слышал Левин и хотел поспешно отойти; но Степан Аркад ьич под озвал его.
— Левин! — сказал Степан Аркад ьич, и Левин заметил, что у него на глазах были не
слезы, а влажность. как это всегд а бывало у него, или когд а он выпил, или когд а он
расчувствовался. Нынче было то и д ругое. — Левин, не уход и, — сказал он и крепко сжал
его руку за локоть, очевид но ни за что не желая выпустить его.
— Это мой искренний, ед ва ли не лучший д руг, — сказал он Вронскому. — Ты д ля
меня тоже еще более близок и д орог. И я хочу и знаю, что вы д олжны быть д ружны и
близки, потому что вы оба хорошие люд и.
— Что ж, нам остается только поцеловаться, — д оброд ушно шутя, сказал Вронский,
под авая руку. Он быстро взял протянутую руку и крепко пожал ее.
— Я очень, очень рад , — сказал Левин, пожимая его руку.
— Человек, бутылку шампанского, — сказал Степан Аркад ьич.
— И я очень рад , — сказал Вронский.
Но, несмотря на желание Степана Аркад ьича и их взаимное желание, им говорить было
нечего, и оба это чувствовали.
— Ты знаешь, что он не знаком с Анной? — сказал Степан Аркад ьич Вронскому. — И я
непременно хочу свозить его к ней. Поед ем, Левин!
— Неужели? — сказал Вронский. — Она буд ет очень рад а. Я бы сейчас поехал д омой,
— прибавил он, — но Яшвин меня беспокоит, и я хочу побыть тут, пока он кончит.
— А что, плохо?
— Все проигрывает, и я только од ин могу его уд ержать.

— Так что ж, пирамид ку? Левин, буд ешь играть? Ну, и прекрасно, — сказал Степан
Аркад ьич. — Ставь пирамид ку, — обратился он к маркеру.
— Давно готово, — отвечал маркер, уже уставивший в треугольник шары и д ля
развлечения перекатывавший красный.
— Ну, д авайте.
После партии Вронский и Левин под сели к столу Гагина, и Левин стал по
пред ложению Степана Аркад ьича д ержать на тузы. Вронский то сид ел у стола,
окруженный беспрестанно под ход ившими к нему знакомыми, то ход ил в инфернальную
провед ывать Яшвина. Левин испытывал приятный отд ых от умственной усталости утра.
Его рад овало прекращение вражд ебности с Вронским, и впечатление спокойствия,
приличия и уд овольствия не оставляло его.
Когд а партия кончилась, Степан Аркад ьич взял Левина под руку.
— Ну, так поед ем к Анне. Сейчас? А? Она д ома. Я д авно обещал ей привезти тебя. Ты
куд а собирался вечером?
— Да никуд а особенно. Я обещал Свияжскому в Общество сельского хозяйства.
Пожалуй, поед ем, — сказал Левин.
— Отлично; ед ем! Узнай, приехала ли моя карета, — обратился Степан Аркад ьич к
лакею.
Левин под ошел к столу, заплатил проигранные им на тузы сорок рублей, заплатил
каким-то таинственным образом известные старичку лакею, стоявшему у притолоки,
расход ы по клубу и, особенно размахивая руками, пошел по всем залам к выход у.
IX
— Облонского карету! — серд итым басом прокричал швейцар. Карета под ъехала, и оба
сели. Только первое время, пока карета выезжала из ворот клуба, Левин прод олжал
испытывать впечатление клубного покоя, уд овольствия и несомненной приличности
окружающего; но как только карета выехала на улицу и он почувствовал качку экипажа по
неровной д ороге, услыхал серд итый крик встречного извозчика, увид ел при неярком
освещении красную вывеску кабака и лавочки, впечатление это разрушилось, и он начал
обд умывать свои поступки и спросил себя, хорошо ли он д елает, что ед ет к Анне. Что
скажет Кити? Но Степан Аркад ьич не д ал ему зад уматься и, как бы угад ывая его
сомнения, рассеял их.
— Как я рад , — сказал он, — что ты узнаешь ее. Ты знаешь, Долли д авно этого желала.
И Львов был же у нее и бывает. Хоть она мне и сестра, — прод олжал Степан Аркад ьич, —
я смело могу сказать, что это замечательная женщина. Вот ты увид ишь. Положение ее
очень тяжело, в особенности теперь.
— Почему же в особенности теперь?
— У нас ид ут переговоры с ее мужем о развод е. И он согласен; но тут есть затруд нения
относительно сына, и д ело это, которое д олжно было кончиться д авно уже, вот тянется
три месяца. Как только буд ет развод , она выйд ет за Вронского. Как это глупо, этот старый
обычай кружения, «Исаия ликуй», в который никто не верит и который мешает счастью
люд ей! — вставил Степан Аркад ьич. — Ну, и тогд а их положение буд ет опред еленно, как
мое, как твое.
— В чем же затруд нение? — сказал Левин.
— Ах, это д линная и скучная история! Все это так неопред еленно у нас. Но д ело в том,
— она, ожид ая этого развод а зд есь, в Москве, гд е все его и ее знают, живет три месяца;

никуд а не выезжает, никого не вид ает из женщин, кроме Долли, потому что, понимаешь
ли, она не хочет, чтобы к ней езд или из милости; эта д ура княжна Варвара — и та уехала,
считая это неприличным. Так вот, в этом положении д ругая женщина не могла бы найти в
себе ресурсов. Она же, вот ты увид ишь, как она устроила свою жизнь, как она спокойна,
д остойна. Налево, в переулок, против церкви! — крикнул Степан Аркад ьич, перегибаясь в
окно кареты. — Фу, как жарко! — сказал он, несмотря на д венад цать град усов мороза
распахивая еще больше свою и так распахнутую шубу.
— Да вед ь у ней д очь; верно, она ею занята? — сказал Левин.
— Ты, кажется, пред ставляешь себе всякую женщину только самкой, une couveuse, —
сказал Степан Аркад ьич. — Занята, то непременно д етьми. Нет, она прекрасно
воспитывает ее, кажется, но про нее не слышно. Она занята, во-первых, тем, что пишет. Уж
я вижу, что ты иронически улыбаешься, но напрасно. Она пишет д етскую книгу и никому
не говорит про это, но мне читала, и я д авал рукопись Воркуеву… знаешь, этот изд атель…
и сам он писатель, кажется. Он знает толк, и он говорит, что это замечательная вещь. Но
ты д умаешь, что это женщина-автор? Нисколько. Она прежд е всего женщина с серд цем,
ты вот увид ишь. Теперь у ней д евочка англичанка и целое семейство, которым она занята.
— Что ж, это филантропическое что-нибуд ь?
— Вот ты все сейчас хочешь вид еть д урное. Не филантропическое, а серд ечное. У них,
то есть у Вронского, был тренер англичанин, мастер своего д ела, но пьяница. Он совсем
запил, delirium tremens, и семейство брошено. Она увид ала их, помогла, втянулась, и
теперь все семейство на ее руках; д а не так, свысока, д еньгами, а она сама готовит
мальчиков по-русски в гимназию, а д евочку взяла к себе. Да вот ты увид ишь ее.
Карета въехала на д вор, и Степан Аркад ьич громко позвонил у под ъезд а, у которого
стояли сани.
И, не спросив у отворившего д верь артельщика, д ома ли, Степан Аркад ьич вошел в
сени. Левин шел за ним, все более и более сомневаясь в том, хорошо или д урно он д елает.
Посмотревшись в зеркало, Левин заметил, что он красен; но он был уверен, что не
пьян, и пошел по ковровой лестнице вверх за Степаном Аркад ьичем. Наверху, у
поклонившегося, как близкому человеку, лакея Степан Аркад ьич спросил, кто у Анны
Аркад ьевны, и получил ответ, что господ ин Воркуев.
— Гд е они?
— В кабинете.
Пройд я небольшую столовую с темными д еревянными стенами, Степан Аркад ьич с
Левиным по мягкому ковру вошли в полутемный кабинет, освещенный од ною с большим
темным абажуром лампой. Другая лампа-рефрактор горела на стене и освещала большой
во весь рост портрет женщины, на который Левин невольно обратил внимание. Это был
портрет Анны, д еланный в Италии Михайловым. В то время как Степан Аркад ьич заход ил
за трельяж и говоривший мужской голос замолк, Левин смотрел на портрет, в блестящем
освещении выступавший из рамы, и не мог оторваться от него. Он д аже забыл, гд е был, и,
не слушая того, что говорилось, не спускал глаз с уд ивительного портрета. Это была не
картина, а живая прелестная женщина с черными вьющимися волосами, обнаженными
плечами и руками и зад умчивою полуулыбкой на покрытых нежным пушком губах,
побед ительно и нежно смотревшая на него смущавшими его глазами. Только потому она
была не живая, что она была красивее, чем может быть живая.
— Я очень рад а, — услыхал он вд руг под ле себя голос, очевид но обращенный к нему,
голос той самой женщины, которою он любовался на портрете. Анна вышла ему навстречу
из-за трельяжа, и Левин увид ел в полусвете кабинета ту самую женщину портрета в

темном, разноцветно-синем платье, не в том положении, не с тем выражением, но на той
самой высоте красоты, на которой она была уловлена худ ожником на портрете. Она была
менее блестяща в д ействительности, но зато в живой было и что-то такое новое
привлекательное, чего не было на портрете.
X
Она встала ему навстречу, не скрывая своей рад ости увид ать его. И в том спокойствии,
с которым она протянула ему маленькую и энергическую руку и познакомила его с
Воркуевым и указала на рыжеватую хорошенькую д евочку, которая тут же сид ела за
работой, назвав ее своею воспитанницей, были знакомые и приятные Левину приемы
женщины большого света, всегд а спокойной и естественной.
— Очень, очень рад а, — повторила она, и в устах ее д ля Левина эти простые слова
почему-то получили особенное значение. — Я вас д авно знаю и люблю, и по д ружбе со
Стивой и за вашу жену… я знала ее очень мало времени, но она оставила во мне
впечатление прелестного цветка, именно цветка. И она уж скоро буд ет матерью!
Она говорила свобод но и неторопливо, изред ка перевод я свой взгляд с Левина на
брата, и Левин чувствовал, что впечатление, произвед енное им, было хорошее, и ему с
нею тотчас же стало легко, просто и приятно, как буд то он с д етства знал ее.
— Мы с Иваном Петровичем поместились в кабинете Алексея, — сказала она, отвечая
Степану Аркад ьичу на его вопрос, можно ли курить, — именно затем, чтобы курить, — и,
взглянув на Левина, вместо вопроса: — курит ли он? под винула к себе черепаховый
портсигар и вынула пахитоску.
— Как твое зд оровье нынче? — спросил ее брат.
— Ничего. Нервы, как всегд а.
— Не правд а ли, необыкновенно хорошо? — сказал Степан Аркад ьич, заметив, что
Левин взгляд ывал на портрет.
— Я не вид ал лучше портрета.
— И необыкновенно похоже, не правд а ли? — сказал Воркуев.
Левин погляд ел с портрета на оригинал. Особенный блеск осветил лицо Анны в то
время, как она почувствовала на себе его взгляд . Левин покраснел и, чтобы скрыть свое
смущение, хотел спросить, д авно ли она вид ела Дарью Александ ровну; но в то же время
Анна заговорила:
— Мы сейчас говорили с Иваном Петровичем о послед них картинах Ващенкова. Вы
вид ели их?
— Да, я вид ел, — отвечал Левин.
— Но виновата, я вас перебила, вы хотели сказать…
Левин спросил, д авно ли она вид ела Долли.
— Вчера она была у меня, она очень рассержена за Гришу на гимназию. Латинский
учитель, кажется, несправед лив был к нему.
— Да, я вид ел картины. Они мне не очень понравились, — вернулся Левин к начатому
ею разговору.
Левин говорил теперь совсем уже не с тем ремесленным отношением к д елу, с
которым он разговаривал в это утро. Всякое слово в разговоре с нею получало особенное
значение. И говорить с ней было приятно, еще приятнее было слушать ее.
Анна говорила не только естественно, умно, но умно и небрежно, не приписывая
никакой цены своим мыслям, а прид авая большую цену мыслям собесед ника.

Разговор зашел о новом направлении искусства, о новой иллюстрации библии
французским худ ожником. Воркуев обвинял худ ожника в реализме, д овед енном д о
грубости. Левин сказал, что французы д овели условность в искусстве как никто и что
поэтому они особенную заслугу вид ят в возвращении к реализму. В том, что они уже не
лгут, они вид ят поэзию.
Никогд а еще ни од на умная вещь, сказанная Левиным, не д оставляла ему такого
уд овольствия, как эта. Лицо Анны вд руг все просияло, когд а она вд руг оценила эту мысль.
Она засмеялась.
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когд а увид ишь очень похожий портрет.
То, что вы сказали, совершенно характеризует французское искусство теперь, и живопись,
и д аже литературу: — Zola, Daudet. Но, может быть, это всегд а так бывает, что строят свои
conceptions из выд уманных, условных фигур, а потом — все combinaisons сд еланы,
выд уманные фигуры над оели, и начинают прид умывать более натуральные, справед ливые
фигуры.
— Вот это совершенно верно! — сказал Воркуев.
— Так вы были в клубе? — обратилась она к брату.
«Да, д а, вот женщина!» — д умал Левин, забывшись и упорно гляд я на ее красивое
под вижное лицо, которое теперь вд руг совершенно переменилось. Левин не слыхал,о чем
она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежд е
столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вд руг выразило странное любопытство,
гнев и горд ость. Но это прод олжалось только од ну минуту. Она сощурилась, как бы
вспоминая что-то.
— Ну, д а, впрочем, это никому не интересно, — сказала она и обратилась к англичанке:
— Please order the tea in the drawing-room.
Девочка под нялась и вышла.
— Ну что же, она выд ержала экзамен? — спросил Степан Аркад ьич.
— Прекрасно. Очень способная д евочка и милый характер.
— Кончится тем, что ты ее буд ешь любить больше своей.
— Вот мужчина говорит. В любви нет больше и меньше. Люблю д очь од ною любовью,
ее — д ругою.
— Я вот говорю Анне Аркад ьевне, — сказал Воркуев, — что если б она положила хоть
од ну сотую той энергии на общее д ело воспитания русских д етей, которую она клад ет на
эту англичанку, Анна Аркад ьевна сд елала бы большое, полезное д ело.
— Да вот что хотите, я не могла. Граф Алексей Кириллыч очень поощрял меня
(произнося слова граф Алексей Кириллыч, она просительно-робко взглянула на Левина, и
он невольно отвечал ей почтительным и утверд ительным взгляд ом) — поощрял меня
заняться школой в д еревне. Я ход ила несколько раз. Они очень милы, но я не могла
привязаться к этому д елу. Вы говорите — энергию. Энергия основана на любви. А любовь
неоткуд а взять, приказать нельзя. Вот я полюбила эту д евочку, сама не знаю зачем.
И она опять взглянула на Левина. И улыбка и взгляд ее — все говорило ему, что она к
нему только обращает свою речь, д орожа его мнением и вместе с тем вперед зная, что они
понимают д руг д руга.
— Я совершенно это понимаю, — отвечал Левин. — На школу и вообще на под обные
учрежд ения нельзя положить серд ца, и от этого д умаю, что именно эти
филантропические учрежд ения д ают всегд а так мало результатов.
Она помолчала, потом улыбнулась.
— Да, д а, — под тверд ила она. — Я никогд а не могла. Je n'ai pas le coeur assez large,

чтобы полюбить целый приют с гад енькими д евочками. Cela ne m'a jamais reussi. Столько
есть женщин, которые из этого д елают position sociale. И теперь тем более, — сказала она с
грустным, д оверчивым выражением, обращаясь по внешности к брату, но, очевид но,
только к Левину. — И теперь, когд а мне так нужно какое-нибуд ь занятие, я не могу. — И,
вд руг нахмурившись (Левин понял, что она нахмурилась на самое себя за то, что говорит
про себя), она переменила разговор. — Я знаю про вас, — сказала она Левину, — что вы
плохой гражд анин, и я вас защищала, как умела.
— Как же вы меня защищали?
— Смотря по напад ениям. Впрочем, не угод но ли чаю? — Она под нялась и взяла в руку
переплетенную сафьянную книгу.
— Дайте мне, Анна Аркад ьевна, — сказал Воркуев, указывая на книгу. — Это очень
стоит того.
— О нет, это все так неотд елано.
— Я ему сказал, — обратился Степан Аркад ьич к сестре, указывая на Левина.
— Напрасно сд елал. Мое писанье — это врод е тех корзиночек из резьбы, которые мне
прод авала, бывало, Лиза Мерцалова из острогов. Она завед ывала острогами в этом
обществе, — обратилась она к Левину. — И эти несчастные д елали чуд еса терпения.
И Левин увид ал еще новую черту в этой так необыкновенно понравившейся ему
женщине. Кроме ума, грации, красоты, в ней была правд ивость. Она от него не хотела
скрывать всей тяжести своего положения. Сказав это, она взд охнула, и лицо ее, вд руг
приняв строгое выражение, как бы окаменело. С таким выражением на лице она была еще
красивее, чем прежд е; но это выражение было новое; оно было вне того сияющего
счастьем и разд ающего счастье круга выражений, которые были уловлены худ ожником на
портрете. Левин посмотрел еще раз на портрет и на ее фигуру, как она, взяв руку брата,
проход ила с ним в высокие д вери, и почувствовал к ней нежность и жалость, уд ивившие
его самого.
Она попросила Левина и Воркуева пройти в гостиную, а сама осталась поговорить о
чем-то с братом. «О развод е, о Вронском, о том, что он д елает в клубе, обо мне?» — д умал
Левин. И его так волновал вопрос о том, что она говорит со Степаном Аркад ьичем, что он
почти не слушал того, что рассказывал ему Воркуев о д остоинствах написанного Анной
Аркад ьевной романа д ля д етей.
За чаем прод олжался тот же приятный, полный сод ержания разговор. Не только не
было ни од ной минуты, чтобы над о было отыскивать пред мет д ля разговора, но,
напротив, чувствовалось, что не успеваешь сказать того, что хочешь, и охотно
уд ерживаешься, слушая, что говорит д ругой. И все, что ни говорили, не только она сама,
но Воркуев, Степан Аркад ьич, — все получало, как казалось Левину, благод аря ее
вниманию и замечаниям особенное значение.
След я за интересным разговором, Левин все время любовался ею — и красотой ее, и
умом, образованностью, и вместе простотой и зад ушевностью. Он слушал, говорил и все
время д умал о ней, о ее внутренней жизни, стараясь угад ать ее чувства. И, прежд е так
строго осужд авший ее, он теперь, по какому-то странному ход у мыслей, оправд ывал ее и
вместе жалел и боялся, что Вронский не вполне понимает ее. В од иннад цатом часу, когд а
Степан Аркад ьич под нялся, чтоб уезжать (Воркуев еще раньше уехал), Левину показалось,
что он только что приехал. Левин с сожалением тоже встал.
— Прощайте, — сказала она, уд ерживая его за руку и гляд я ему в глаза притягивающим
взгляд ом. — Я очень рад а, que la glace est rompue.
Она выпустила его руку и прищурилась.

— Перед айте вашей жене, что я люблю ее, как прежд е, и что если она не может
простить мне мое положение, то я желаю ей никогд а не прощать меня. Чтобы простить,
над о пережить то, что я пережила, а от этого избави ее бог.
— Непременно, д а, я перед ам… — краснея, говорил Левин.
XI
«Какая уд ивительная, милая и жалкая женщина», — д умал он, выход я со Степаном
Аркад ьичем на морозный возд ух.
— Ну, что? Я говорил тебе, — сказал ему Степан Аркад ьич, вид я, что Левин был
совершенно побежд ен.
— Да, — зад умчиво отвечал Левин, — необыкновенная женщина! Не то что умна, но
серд ечная уд ивительно. Ужасно жалко ее!
— Теперь, бог д аст, скоро все устроится. Ну то-то, вперед не суд и, — сказал Степан
Аркад ьич, отворяя д верцы кареты. — Прощай, нам не по д ороге.
Не переставая д умать об Анне, о всех тех самых простых разговорах, которые были с
нею, и вспоминая при этом все под робности выражения ее лица, все более и более вход я в
ее положение и чувствуя к ней жалосгь, Левин приехал д омой.
Дома Кузьма перед ал Левину, что Катерина Александ ровна зд оровы, что нед авно
только уехали от них сестрицы, и под ал д ва письма. Левин тут же, в перед ней, чтобы
потом не развлекаться, прочел их. Од но было от Соколова, приказчика. Соколов писал,
что пшеницу нельзя прод ать, д ают только пять с половиной рублей, а д енег больше взять
неоткуд ова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что д ело ее все еще не
было сд елано.
«Ну, прод ад им за пять с полтиной, коли не д ают больше», — тотчас же с
необыкновенною легкостью решил Левин первый вопрос, прежд е казавшийся ему столь
труд ным. «Уд ивительно, как зд есь все время занято», — под умал он о втором письме. Он
чувствовал себя виноватым пред сестрой за то, что д о сих пор не сд елал того, о чем она
просила его. «Нынче опять не поехал в суд , но нынче уж точно было некогд а». И, решив,
что он это непременно сд елает завтра, пошел к жене. Ид я к ней, Левин воспоминанием
быстро пробежал весь провед енный д ень. Все события д ня были разговоры: — разговоры,
которые он слушал и в которых участвовал. Все разговоры были о таких пред метах,
которыми он, если бы был од ин и в д еревне, никогд а бы не занялся, а зд есь они были
очень интересны. И все разговоры были хорошие; только в д вух местах было не совсем
хорошо. Од но то, чтó он сказал про щуку, д ругое — что было что-то не то в нежной
жалости, которую он испытывал к Анне.
Левин застал жену грустною и скучающею. Обед трех сестер уд ался бы очень весело,
но потом его жд али, жд али, всем стало скучно, сестры разъехались, и она осталась од на.
— Ну, а ты что д елал? — спросила она, гляд я ему в глаза, что-то особенно
под озрительно блестевшие. Но, чтобы не помешать ему все рассказать, она скрыла свое
внимание и с од обрительной улыбкой слушала его рассказ о том, как он провел вечер.
— Ну, я очень рад был, что встретил Вронского. Мне очень легко и просто было с ним.
Понимаешь, теперь я постараюсь никогд а не вид аться с ним, но чтоб эта неловкость была
кончена, — сказал он и, вспомнив, что он, стараясь никогд а не вид аться, тотчас же поехал
к Анне, он покраснел. — Вот мы говорим, что народ пьет; не знаю, кто больше пьет, народ
или наше сословие; народ хоть в празд ник, но…
Но Кити неинтересно было рассужд ение о том, как пьет народ . Она вид ела, что он

покраснел, и желала знать, почему.
— Ну, потом гд е ж ты был?
— Стива ужасно упрашивал меня поехать к Анне Аркад ьевне.
И, сказав это, Левин покраснел еще больше, и сомнения его о том, хорошо ли, или
д урно он сд елал, поехав к Анне, были окончательно разрешены. Он знал теперь, что этого
не над о было д елать.
Глаза Кити особенно раскрылись и блеснули при имени Анны, но, сд елав усилие над
собой, она скрыла свое волнение и обманула его.
— А! — только сказала она.
— Ты, верно, не буд ешь серд иться, что я поехал. Стива просил, и Долли желала этого,
— прод олжал Левин.
— О нет, — сказала она, но в глазах ее он вид ел усилие над собой, не обещавшее ему
ничего д оброго.
— Она очень милая, очень, очень жалкая, хорошая женщина, — говорил он, рассказывая
про Анну, ее занятия и про то, что она велела сказать.
— Да, разумеется, она очень жалкая, — сказала Кити, когд а он кончил. — От кого ты
письмо получил?
Он сказал ей и, поверив ее спокойному тону, пошел разд еваться.
Вернувшись, он застал Кити на том же кресле. Когд а он под ошел к ней, она взглянула
на него и зарыд ала.
— Что? что? — спрашивал он, уж зная вперед , что.
— Ты влюбился в эту гад кую женщину, она обворожила тебя. Я вид ела по твоим
глазам.. Да, д а! Что ж может выйти из этого? Ты в клубе пил, пил, играл и потом поехал…
к кому? Нет, уед ем… Завтра я уед у.
Долго Левин не мог успокоить жену. Наконец он успокоил ее, только признавшись,
что чувство жалости в соед инении с вином сбили его и он под д ался хитрому влиянию
Анны и что он буд ет избегать ее. Од но, в чем он искреннее всего признавался, было то,
что, живя так д олго в Москве, за од ними разговорами, ед ой и питьем, он ошалел. Они
проговорили д о трех часов ночи. Только в три часа они настолько примирились, что
могли заснуть.
XII
Провод ив гостей, Анна, не сад ясь, стала ход ить взад и вперед по комнате. Хотя она
бессознательно (как она д ействовала в это послед нее время в отношении ко всем
молод ым мужчинам) целый вечер д елала все возможное д ля того, чтобы возбуд ить в
Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она д остигла этого, насколько это
возможно в отношении к женатому честному человеку и в од ин вечер, и хотя он очень
понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, межд у Вронским и
Левиным, она, как женщина, вид ела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и
Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала д умать о нем.
Од на и од на мысль неотвязно в разных вид ах преслед овала ее. «Если я так д ействую на
д ругих, на этого семейного, любящего человека, отчего же он так холод ен во мне?.. и не
то что холод ен, он любит меня, я это знаю. Но что-то новое теперь разд еляет нас. Отчего
нет его целый вечер? Он велел сказать со Стивой, что не может оставить Яшвина и
д олжен след ить за его игрой. Что за д итя Яшвин? Но положим, что это правд а. Он никогд а
не говорит неправд ы. Но в этой правд е есть д ругое. Он рад случаю показать мне, что у

него есть д ругие обязанности. Я это знаю, я с этим согласна. Но зачем д оказывать мне это?
Он хочет д оказать мне, что его любовь ко мне не д олжна мешать его свобод е. Но мне не
нужны д оказательства, мне нужна любовь. Он бы д олжен был понять всю тяжесть этой
жизни моей зд есь, в Москве. Разве я живу? Я не живу, а ожид аю развязки, которая все
оттягивается и оттягивается. Ответа опять нет! И Стива говорит, что он не может ехать к
Алексею Александ ровичу. А я не могу писать еще. Я ничего не могу д елать, ничего
начинать, ничего изменять, я сд ерживаю себя, жд у, выд умывая себе забавы — семейство
англичанина, писание, чтение, но все это только обман, все это тот же морфин. Он бы
д олжен пожалеть меня», — говорила она, чувствуя, как слезы жалости о себе выступают
ей на глаза.
Она услыхала порывистый звонок Вронского и поспешно утерла эти слезы, и не только
утерла слезы, но села к лампе и развернула книгу, притворившись спокойною. Над о было
показать ему, что она нед овольна тем, что он не вернулся, как обещал, только нед овольна,
но никак не показывать ему своего горя и, главное, жалости о себе. Ей можно было жалеть
о себе, но не ему о ней. Она не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться,
но невольно сама становилась в положение борьбы.
— Ну, ты не скучала? — сказал он, оживленно и весело под ход я к ней. — Что за
страшная страсть — игра!
— Нет, я не скучала и д авно уж выучилась не скучать. Стива был и Левин.
— Да, они хотели к тебе ехать. Ну, как тебе понравился Левин? — сказал он, сад ясь
под ле нее.
— Очень. Они нед авно уехали. Что же сд елал Яшвин?
— Был в выигрыше, семнад цать тысяч. Я его звал. Он совсем было уж поехал. Но
вернулся опять и теперь в проигрыше.
— Так д ля чего же ты оставался? — спросила она, вд руг под няв на него глаза.
Выражение ее лица было холод ное и неприязненное. — Ты сказал Стиве, что останешься,
чтоб увезти Яшвина. А ты оставил же его.
То же выражение холод ной готовности к борьбе выразилось и на его лице.
— Во-первых, я его ничего не просил перед авать тебе, во-вторых, я никогд а не говорю
неправд ы. А главное, я хотел остаться и остался, — сказал он хмурясь. — Анна, зачем,
зачем? — сказал он после минуты молчания, перегибаясь к ней, и открыл руку, над еясь,
что она положит в нее свою.
Она была рад а этому вызову к нежности. Но какая-то странная сила зла не позволяла ей
отд аться своему влечению, как буд то условия борьбы не позволяли ей покориться.
— Разумеется, ты хотел остаться и остался. Ты д елаешь все, что ты хочешь. Но зачем ты
говоришь мне это? Для чего? — говорила она, все более разгорячаясь. — Разве кто-нибуд ь
оспаривает твои права? Но ты хочешь быть правым, и буд ь прав.
Рука его закрылась, он отклонился, и лицо его приняло еще более, чем прежд е,
упорное выражение.
— Для тебя это д ело упрямства, — сказала она, пристально погляд ев на него и вд руг
найд я название этому разд ражавшему ее выражению лица, — именно упрямства. Для тебя
вопрос, останешься ли ты побед ителем со мной, а д ля меня… — Опять ей стало жалко
себя, и она чуть не заплакала. — Если бы ты знал, в чем д ля меня д ело! Когд а я чувствую,
как теперь, что ты вражд ебно, именно вражд ебно относишься ко мне, если бы ты знал, что
это д ля меня значит! Если бы ты знал, как я близка к несчастию в эти минуты, как я боюсь,
боюсь себя! — И она отвернулась, скрывая рыд ания.
— Да о чем мы? — сказал он, ужаснувшись пред выражением ее отчаянья и опять

перегнувшись к ней и взяв ее руку и целуя ее. — За что? Разве я ищу развлечения вне
д ома? Разве я не избегаю общества женщин?
— Еще бы! — сказала она.
— Ну, скажи, что я д олжен д елать, чтобы ты была покойна? Я все готов сд елать д ля
того, чтобы ты была счастлива, — говорил он, тронутый ее отчаянием, — чего же я не
сд елаю, чтоб избавить тебя от горя какого-то, как теперь, Анна! — сказал он.
— Ничего, ничего. — сказала она. — Я сама не знаю: — од инокая ли жизнь, нервы… Ну,
не буд ем говорить. Что ж бега? ты мне не рассказал, — спросила она, стараясь скрыть
торжество побед ы, которая все-таки была на ее стороне.
Он спросил ужинать и стал рассказывать ей под робности бегов; но в тоне, во взгляд ах
его, все более и более д елавшихся холод ными, она вид ела, что он не простил ей ее
побед у, что то чувство упрямства, с которым она боролась, опять устанавливалось в нем.
Он был к ней холод нее, чем прежд е, как буд то он раскаивался в том, что покорился. И она,
вспомнив те слова, которые д али ей побед у, именно: — «Я близка к ужасному несчастью
и боюсь себя», — поняла, что оружие это опасно и что его нельзя буд ет употребить
д ругой раз. А она чувствовала, что ряд ом с любовью, которая связывала их, установился
межд у ними алой д ух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из его, ни, еще
менее, из своего серд ца.
XIII
Нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он
вид ит, что все окружающие его живут так же. Левин не поверил бы три месяца тому назад ,
что мог бы заснуть спокойно в тех условиях, в которых он был нынче; чтобы, живя
бесцельною, бестолковою жизнию, притом жизнию сверх сред ств, после пьянства (иначе
он не мог назвать того, что было в клубе), несклад ных д ружеских отношений с человеком,
в которого когд а-то была влюблена жена, и еще более несклад ной поезд ки к женщине,
которую нельзя было иначе назвать, как потерянною, и после увлечения своего этою
женщиной и огорчения жены, — чтобы при этих условиях он мог заснуть покойно. Но под
влиянием усталости, бессонной ночи и выпитого вина он заснул крепко и спокойно.
В пять часов скрип отворенной д вери разбуд ил его. Он вскочил и оглянулся. Кити не
было на постели под ле него. Но за перегород кой был д вижущийся свет, и он слышал ее
шаги.
— Что?.. что? — проговорил он спросонья. — Кити!
— Ничего, — сказала она, со свечой в руке выход я из-за перегород ки. — Мне
незд оровилось, — сказала она, улыбаясь особенно милою и значительною улыбкой.
— Что? началось, началось? — испуганно проговорил он. — Над о послать, — и он
торопливо стал од еваться.
— Нет, нет, — сказала она, улыбаясь и уд ерживая его рукой. — Наверное, ничего. Мне
незд оровилось только немного. Но теперь прошло.
И она, под ойд я к кровати, потушила свечу, легла и затихла. Хотя ему и под озрительна
была тишина ее как буд то сд ерживаемого д ыханья и более всего выражение особенной
нежности и возбужд енности, с которою она, выход я из-за перегород ки, сказала ему
«ничего», ему так хотелось спать, что он сейчас же заснул. Только уж потом он вспомнил
тишину ее д ыханья и понял все, что происход ило в ее д орогой, милой д уше в то время,
как она, не шевелясь, в ожид ании величайшего события в жизни женщины, лежала под ле
него. В семь часов его разбуд ило прикосновение ее руки к плечу и тихий шепот. Она как

буд то боролась межд у жалостью разбуд ить его и желанием говорить с ним.
— Костя, не пугайся. Ничего. Но кажется… Над о послать за Лизаветой Петровной.
Свеча опять была зажжена. Она сид ела на кровати и д ержала в руке вязанье, которым
она занималась послед ние д ни.
— Пожалуйста, не пугайся, ничего. Я не боюсь нисколько, — увид ав его испуганное
лицо, сказала она и прижала его руку к своей груд и, потом к своим губам.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, над ел халат и
остановился, все гляд я на нее. Над о было ид ти, но он не мог оторваться от ее взгляд а. Он
ли не любил ее лица, не знал ее выражения, ее взгляд а, но он никогд а не вид ал ее такою.
Как гад ок и ужасен он пред ставлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею,
какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под
ночного чепчика мягкими волосами, сияло рад остью и решимостью.
Как ни мало было неестественности и условности в общем характере Кити, Левин был
все-таки поражен тем, что обнажалось теперь пред ним, когд а вд руг все покровы были
сняты и самое яд ро ее д уши светилось в ее глазах. И в этой простоте и обнаженности она,
та самая, которую он любил, была еще вид нее. Она, улыбаясь, смотрела на него; но вд руг
брови ее д рогнули, она под няла голову и, быстро под ойд я к нему, взяла его за руку и вся
прижалась к нему, обд авая его своим горячим д ыханием. Она страд ала и как буд то
жаловалась ему на свои страд анья. И ему в первую минуту по привычке показалось, что он
виноват. Но во взгляд е ее была нежность, которая говорила, что она не только не упрекает
его, но любит за эти страд ания. «Если не я, то кто же виноват в этом?» — невольно
под умал он, отыскивая виновника этих страд аний, чтобы наказать его; но виновника не
было. Она страд ала, жаловалась, и торжествовала этими страд аниями, и рад овалась ими, и
любила их. Он вид ел, что в д уше ее совершалось что-то прекрасное, но что? — он не мог
понять. Это было выше его понимания.
— Я послала к мама. А ты поезжай скорей за Лизаветой Петровной… Костя!.. Ничего,
прошло.
Она отошла от него и позвонила.
— Ну, вот ид и теперь, Паша ид ет. Мне ничего.
И Левин с уд ивлением увид ел, что она взяла вязанье, которое она принесла ночью, и
опять стала вязать.
В то время как Левин выход ил в од ну д верь, он слышал, как в д ругую вход ила д евушка.
Он остановился у д вери и слышал, как Кити отд авала под робные приказания д евушке и
сама с нею стала перед вигать кровать.
Он од елся и, пока заклад ывали лошад ей, так как извозчиков еще не было. опять
вбежал в спальню и не на цыпочках, а на крыльях, как ему казалось. Две д евушки
озабоченно перестанавливали что-то в спальне. Кити ход ила и вязала, быстро накид ывая
петли, и распоряжалась.
— Я сейчас ед у к д октору. За Лизаветой Петровной поехали, но я еще заед у. Не нужно
ли что? Да, к Долли?
Она посмотрела на него, очевид но не слушая того, что он говорил.
— Да, д а. Ид и, ид и, — быстро проговорила она, хмурясь и махая на него рукой.
Он уже выход ил в гостиную, как вд руг жалостный, тотчас же затихший стон разд ался
из спальни. Он остановился и д олго не мог понять.
«Да, это она», — сказал он сам себе и, схватившись за голову, побежал вниз.
— Господ и, помилуй! прости, помоги! — тверд ил он как-то вд руг неожид анно
пришед шие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не од ними

устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та
невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему
обращаться к богу. Все это теперь, как прах, слетело с его д уши. К кому же ему было
обращаться, как не к тому, в чьих руках он чувствовал себя, свою д ушу и свою любовь?
Лошад ь не была еще готова, но, чувствуя в себе особенное напряжение физических сил
и внимания к тому, что пред стояло д елать, чтобы не потерять ни од ной минуты, он, не
д ожид аясь лошад и, вышел пешком и приказал Кузьме д огонять себя.
На углу он встретил спешившего ночного извозчика. На маленьких санках, в бархатном
салопе, повязанная платком, сид ела Лизавета Петровна. «Слава богу, слава богу!» —
проговорил он, с восторгом узнав ее, теперь имевшее особенно серьезное, д аже строгое
выражение, маленькое белокурое лицо. Не приказывая останавливаться извозчику, он
побежал назад ряд ом с нею.
— Так часа д ва. Не больше, — сказала она. — Вы застанете Петра Дмитрича, только не
торопите его. Да возьмите опиуму в аптеке.
— Так вы д умаете, что может быть благополучно? Господ и, помилуй и помоги! —
проговорил Левин, увид ав свою выезжавшую из ворот лошад ь. Вскочив в сани ряд ом с
Кузьмой, он велел ехать к д октору.
XIV
Доктор еще не вставал, и лакей сказал, что «позд но легли и не приказали буд ить, а
встанут скоро». Лакей чистил ламповые стекла и казался очень занят этим. Эта
внимательность лакея к стеклам и равнод ушие к совершавшемуся у Левина сначала
изумили его, но тотчас, од умавшись, он понял, что никто не знает и не обязан знать его
чувств и что тем более над о д ействовать спокойно, обд уманно и решительно, чтобы
пробить эту стену равнод ушия и д остигнуть своей цели. «Не торопиться и ничего не
упускать», — говорил себе Левин, чувствуя все больший и больший под ъем физических
сил и внимания ко всему тому, что пред стояло сд елать.
Узнав, что д октор еще не вставал, Левин из разных планов, пред ставлявшихся ему,
остановился на след ующем: — Кузьме ехать с запиской к д ругому д октору, а самому ехать
в аптеку за опиумом, а если, когд а он вернется, д октор еще не встанет, то, под купив лакея
или насильно, если тот не согласится, буд ить д октора во что бы то на стало.
В аптеке худ ощавый провизор с тем же равнод ушием, с каким лакей чистил стекла,
печатал облаткой порошки д ля д ожид авшегося кучера и отказал в опиуме. Стараясь не
торопиться и не горячиться, назвав имена д октора и акушерки и объяснив, д ля чего нужен
опиум, Левин стал убежд ать его. Провизор спросил по-немецки совета, отпустить ли, и,
получив из-за перегород ки согласие, д остал пузырек, воронку, мед ленно отлил из
большого в маленький, наклеил ярлычок, запечатал, несмотря на просьбы Левина не
д елать этого, и хотел еще завертывать. Этого Левин уже не мог выд ержать; он
решительно вырвал у него из рук пузырек и побежал в большие стеклянные д вери. Доктор
не вставал еще, и лакей, занятый теперь постилкой ковра, отказался буд ить. Левин, не
торопясь, д остал д есятирублевую бумажку и, мед ленно выговаривая слова, но и не теряя
времени, под ал ему бумажку и объяснил, что Петр Дмитрич (как велик и значителен
казался теперь Левину прежд е столь неважный Петр Дмитрич!) обещал быть во всякое
время, что он, наверно, не рассерд ится, и потому чтобы он буд ил сейчас.
Лакей согласился, пошел наверх и попросил Левина в приемную.
Левину слышно было за д верью, как кашлял, ход ил, мылся и что-то говорил д октор.

Прошло минуты три; Левину казалось, что прошло больше часа. Он не мог более
д ожид аться.
— Петр Дмитрич, Петр Дмитрич! — умоляющим голосом заговорил он в отворенную
д верь. — Рад и бога, простите меня. Примите меня, как есть. Уже более д вух часов.
— Сейчас, сейчас! — отвечал голос, и Левин с изумлением слышал, что д октор говорил
это улыбаясь.
— На од ну минутку…
— Сейчас.
Прошло еще д ве минуты, пока д октор над евал сапоги, и еще д ве минуты, пока д октор
над евал платье и чесал голову.
— Петр Дмитрич! — жалостным голосом начал было опять Левин, но в это время
вышел д октор, од етый и причесанный. «Нет совести у этих люд ей, — под умал Левин. —
Чесаться, пока мы погибаем!»
— Доброе утро! — под авая ему руку и точно д разня его своим спокойствием, сказал
ему д октор. — Не торопитесь. Ну-с?
Стараясь как можно быть обстоятельнее, Левин начал рассказывать все ненужные
под робности о положении жены, беспрестанно перебивая свой рассказ просьбами о том,
чтобы д октор сейчас же с ним поехал.
— Да вы не торопитесь. Вед ь вы не знаете. Я не нужен, наверное, но я обещал и,
пожалуй, приед у. Но спеху нет. Вы сад итесь, пожалуйста, не угод но ли кофею?
Левин посмотрел на него, спрашивая взгляд ом, смеется ли он над ним. Но д октор и не
д умал смеяться.
— Знаю-с, знаю, — сказал д октор улыбаясь, — я сам семейный человек; но мы, мужья, в
эти минуты самые жалкие люд и. У меня есть пациентка, так ее муж при этом всегд а
убегает в конюшню.
— Но как вы д умаете, Петр Дмитрич? Вы д умаете, что может быть благополучно?
— Все д анные за благополучный исход .
— Так вы сейчас приед ете? — сказал Левин, со злобой гляд я на слугу, вносившего
кофей.
— Через часик.
— Нет, рад и бога!
— Ну, так д айте кофею напьюсь.
Доктор взялся за кофей. Оба помолчали.
— Од нако турок-то бьют решительно. Вы читали вчерашнюю телеграмму? — сказал
д октор, пережевывая булку.
— Нет, я не могу! — сказал Левин, вскакивая. — Так через четверть часа вы буд ете?
— Через полчаса.
— Честное слово?
Когд а Левин вернулся д омой, он съехался с княгиней, и они вместе под ошли к д вери
спальни. У княгини были слезы на глазах, и руки ее д рожали. Увид ав Левина, она поняла
его и заплакала.
— Ну что, д ушенька Лизавета Петровна, — сказала она, хватая за руку вышед шую им
навстречу с сияющим и озабоченным лицом Лизавету Петровну.
— Ид ет хорошо, — сказала она, — уговорите ее лечь. Легче буд ет.
С той минуты, как он проснулся и понял, в чем д ело, Левин приготовился на то, чтобы,
не размышляя, не пред усматривая ничего, заперев все мысли и чувства, тверд о, не
расстраивая жену, а, напротив, успокоивая и под д ерживая ее храбрость, перенести то, что

пред стоит ему. Не позволяя себе д аже д умать о том, что буд ет, чем это кончится, суд я по
расспросам о том, сколько это обыкновенно прод олжается, Левин в воображении своем
приготовился терпеть и д ержать свое серд це в руках часов пять, и ему это казалось
возможно. Но когд а он вернулся от д октора и увид ал опять ее страд ания, он чаще и чаще
стал повторять: — «Господ и, прости, помоги», взд ыхать и под нимать голову кверху; и
почувствовал страх, что не выд ержит этого, расплачется или убежит. Так мучительно ему
было. А прошел только час.
Но после этого часа прошел еще час, д ва, три, все пять часов, которые он ставил себе
самым д альним сроком терпения, и положение было все то же; и он все терпел, потому
что больше д елать было нечего, как терпеть, кажд ую минуту д умая, что он д ошел д о
послед них пред елов терпения и что серд це его вот-вот сейчас разорвется от сострад ания.
Но проход или еще минуты, часы и еще часы, и чувства его страд ания и ужаса росли и
напрягались еще более.
Все те обыкновенные условия жизни, без которых нельзя себе ничего пред ставить, не
существовали более д ля Левина. Он потерял сознание времени. То минуты, — те минуты,
когд а она призывала его к себе, и он д ержал ее за потную, то сжимающую с
необыкновенною силою, то отталкивающую его руку, — казались ему часами, то часы
казались ему минутами. Он был уд ивлен, когд а Лизавета Петровна попросила его зажечь
свечу за ширмами и он узнал, что было уже пять часов вечера. Если б ему сказали, что
теперь только д есять часов утра, он так же мало был бы уд ивлен. Гд е он был в это время,
он так же мало знал, как и то, когд а что было. Он вид ел ее воспаленное, то
нед оумевающее и страд ающее, то улыбающееся и успокаивающее его лицо. Он вид ел и
княгиню, красную, напряженную, с распустившимися буклями сед ых волос и в слезах,
которые она усиленно глотала, кусая губы, вид ел и Долли, и д октора, курившего толстые
папиросы, и Лизавету Петровну, с тверд ым, решительным и успокаивающим лицом, и
старого князя, гуляющего по зале с нахмуренным лицом. Но как они приход или и
выход или, гд е они были, он не знал. Княгиня была то с д октором в спальне, то в кабинете,
гд е очутился накрытый стол; то не она была, а была Долли. Потом Левин помнил, что его
посылали куд а-то. Раз его послали перенести стол и д иван. Он с усерд ием сд елал это,
д умая, что это д ля нее нужно, и потом только узнал, что это он д ля себя готовил ночлег.
Потом его посылали к д октору в кабинет спрашивать что-то. Доктор ответил и потом
заговорил о беспоряд ках в Думе. Потом посылали его в спальню к княгине принесть образ
в серебряной золоченой ризе, и он со старою горничной княгини лазил на шкапчик
д оставать и разбил лампад ку, и горничная княгини успокоивала его о жене и о лампад ке,
и он принес образ и поставил в головах Кити, старательно засунув его за под ушки. Но гд е,
когд а и зачем это все было, он не знал. Он не понимал тоже, почему княгиня брала его за
руку и, жалостно гляд я на него, просила успокоиться, и Долли уговаривала его поесть и
увод ила из комнаты, и д аже д октор серьезно и с соболезнованием смотрел на него и
пред лагал капель.
Он знал и чувствовал только, что то, что совершалось, было под обно тому, что
совершалось год тому назад в гостинице губернского город а на од ре смерти брата
Николая. Но то было горе, — это была рад ость. Но и то горе и эта рад ость од инаково были
вне всех обычных условий жизни, были в этой обычной жизни как буд то отверстия, сквозь
которые показывалось что-то высшее. И од инаково тяжело, мучительно наступало
совершающееся, и од инаково непостижимо при созерцании этого высшего под нималась
д уша на такую высоту, которой она никогд а и не понимала прежд е и куд а рассуд ок уже не
поспевал за нею.

«Господ и, прости и помоги», — не переставая тверд ил он себе, несмотря на столь
д олгое и казавшееся полным отчужд ение, чувствуя, что он обращается к богу точно так
же д оверчиво и просто, как и во времена д етства и первой молод ости.
Все это время у него были д ва разд ельные настроения. Од но — вне ее присутствия, с
д октором, курившим од ну толстую папироску за д ругою и тушившим их о край полной
пепельницы, с Долли и с князем, гд е шла речь об обед е, о политике, о болезни Марьи
Петровны и гд е Левин вд руг на минуту совершенно забывал, что происход ило, и
чувствовал себя точно проснувшимся, и д ругое настроение — в ее присутствии, у ее
изголовья, гд е серд це хотело разорваться и все не разрывалось от сострад ания, и он не
переставая молился богу. И кажд ый раз, когд а из минуты забвения его вывод ил
д олетавший из спальни крик, он под пад ал под то же самое странное заблужд ение,
которое в первую мииуту нашло на него; кажд ый раз, услыхав крик, он вскакивал, бежал
оправд ываться, вспоминал д орогой, что он не виноват, и ему хотелось защитить, помочь.
Но, гляд я на нее, он опять вид ел, что помочь нельзя, и приход ил в ужас и говорил: —
«Господ и, прости и помоги». И чем д альше шло время, тем сильнее становились оба
настроения: — тем спокойнее, совершенно забывая ее, он становился вне ее присутствия,
и тем мучительнее становились и самые ее страд ания и чувство беспомощности пред
ними. Он вскакивал, желал убежать куд а-нибуд ь, а бежал к ней.
Иногд а, когд а опять и опять она призывала его, он обвинял ее. Но, увид ав ее покорное,
улыбающееся лицо и услыхав слова: — «Я измучала тебя», он обвинял бога, но, вспомнив о
боге, он тотчас просил простить и помиловать.
XV
Он не знал, позд но ли, рано ли. Свечи уже все д огорали. Долли только что была в
кабинете и пред ложила д октору прилечь. Левин сид ел, слушая рассказы д октора о
шарлатане-магнетизере, и смотрел на пепел его папироски. Был период отд ыха, и он
забылся. Он совершенно забыл о том, что происход ило теперь. Он слушал рассказ д октора
и понимал его. Вд руг разд ался крик, ни на что не похожий. Крик был так страшен, что
Левин д аже не вскочил, но, не перевод я д ыхания, испуганно-вопросительно посмотрел на
д октора. Доктор склонил голову набок, прислушиваясь, и од обрительно улыбнулся. Все
было так необыкновенно, что уж ничто не поражало Левина. «Верно, так над о», —
под умал он и прод олжал сид еть. Чей это был крик? Он вскочил, на цыпочках вбежал в
спальню, обошел Лизавету Петровну, княгиню и стал на свое место, у изголовья. Крик
затих, но что-то переменилось теперь. Что — он не вид ел и не понимал и не хотел вид еть
и понимать. Но он вид ел это по лицу Лизаветы Петровны: — лицо Лизаветы Петровны
было строго и блед но и все так же решительно, хотя челюсти ее немного под рагивали и
глаза ее были пристально устремлены на Кити. Воспаленное, измученное лицо Кити с
прилипшею к потному лицу пряд ью волос было обращено к нему и искало его взгляд а.
Под нятые руки просили его рук. Схватив потными руками его холод ные руки, она стала
прижимать их к своему лицу.
— Не уход и, не уход и! Я не боюсь, я не боюсь! — быстро говорила она. — Мама,
возьмите сережки. Они мне мешают. Ты не боишься? Скоро, скоро, Лизавета Петровна…
Она говорила быстро, быстро и хотела улыбнуться. Но вд руг лицо ее исказилось, она
оттолкнула его от себя.
— Нет, это ужасно! Я умру, умру! Под и, под и! — закричала она, и опять послышался тот
же ни на что не похожий крик.

Левин схватился за голову и выбежал из комнаты.
— Ничего, ничего, все хорошо! — проговорила ему вслед Долли.
Но, что б они ни говорили, он знал, что теперь все погибло. Прислонившись головой к
притолоке, он стоял в сосед ней комнате и слышал чей-то никогд а не слыханный им визг,
рев, и он знал, что это кричало то, что было прежд е Кити. Уже ребенка он д авно не желал.
Он теперь ненавид ел этого ребенка. Он д аже не желал теперь ее жизни, он желал только
прекращения этих ужасных страд аний.
— Доктор! Что же это? Что ж это? Боже мой! — сказал он, хватая за руку вошед шего
д октора.
— Кончается, — сказал д октор. И лицо д октора было так серьезно, когд а он говорил
это, что Левин понял кончается в смысле — умирает.
Не помня себя, он вбежал в спальню. Первое, что он увид ал, это было лицо Лизаветы
Петровны. Оно было еще нахмуренное и строже. Лица Кити не было. На том месте, гд е
оно было прежд е, было что-то страшное и по вид у напряжения и по звуку, выход ившему
оттуд а. Он припал головой к д ереву кровати, чувствуя, что серд це его разрывается.
Ужасный крик не умолкал, он сд елался еще ужаснее и, как бы д ойд я д о послед него
пред ела ужаса, вд руг затих. Левин не верил своему слуху, но нельзя было сомневаться: —
крик затих, и слышалась тихая суетня, шелест и торопливые д ыхания, и ее
прерывающийся, живой и нежный, счастливый голос тихо произнес: — «Кончено».
Он под нял голову. Бессильно опустив руки на од еяло, необычайно прекрасная и тихая,
она безмолвно смотрела на него и хотела и не могла улыбнуться.
И вд руг из того таинственного и ужасного, незд ешнего мира, в котором он жил эти
д вад цать д ва часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний,
обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его.
Натянутые струны все сорвались. Рыд ания и слезы рад ости, которых он никак не
пред вид ел, с такою силой под нялись в нем, колебля все его тело, что д олго мешали ему
говорить.
Упав на колени пред постелью, он д ержал пред губами руку жены и целовал ее, и рука
эта слабым д вижением пальцев отвечала на его поцелуи. А межд у тем там, в ногах
постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась
жизнь человеческого существа, которого никогд а прежд е не было и которое так же, с тем
же правом, с тою же значительностью д ля себя, буд ет жить и плод ить себе под обных.
— Жив! Жив! Да еще мальчик! Не беспокойтесь! — услыхал Левин голос Лизаветы
Петровны, шлепавшей д рожавшею рукой спину ребенка.
— Мама, правд а? — сказал голос Кити.
Только всхлипыванья княгини отвечали ей.
И сред и молчания, как несомненный ответ на вопрос матери, послышался голос совсем
д ругой, чем все сд ержанно говорившие голоса в комнате. Это был смелый, д ерзкий,
ничего не хотевший соображать крик непонятно откуд а явившегося нового
человеческого существа.
Прежд е, если бы Левину сказали, что Кити умерла, и что он умер с нею вместе, и что у
них д ети ангелы, и что бог тут пред ними, — он ничему бы не уд ивился; но теперь,
вернувшись в мир д ействительности, он д елал большие усилия мысли, чтобы понять, что
она жива, зд орова и что так отчаянно визжавшее существо есть сын его. Кити была жива,
страд ания кончились. И он был невыразимо счастлив. Это он понимал и этим был вполне
счастлив. Но ребенок? Откуд а, зачем, кто он?.. Он никак не мог понять, не мог
привыкнуть к этой мысли. Это казалось ему чем-то излишним, избытком, к которому он

д олго не мог привыкнуть.
XVI
В д есятом часу старый князь, Сергей Иванович и Степан Аркад ьич сид ели у Левина и,
поговорив о род ильнице, разговаривали и о посторонних пред метах. Левин слушал их и,
невольно при этих разговорах вспоминая прошед шее, то, что было д о нынешнего утра,
вспоминал и себя, каким он был вчера д о этого. Точно сто лет прошло с тех пор. Он
чувствовал себя на какой-то нед осягаемой высоте, с которой он старательно спускался,
чтобы не обид еть тех, с кем говорил. Он говорил и не переставая д умал о жене, о
под робностях ее теперешнего состояния и о сыне, к мысли о существовании которого он
старался приучить себя. Весь мир женский, получивший д ля него новое, неизвестное ему
значение после того, как он женился, теперь в его понятиях под нялся так высоко, что он
не мог воображением обнять его. Он слушал разговор о вчерашнем обед е в клубе и д умал:
— «Что теперь д елается с ней, заснула ли? Как ей? Что она д умает? Кричит ли сын
Дмитрий?» И в сред ине разговора, в сред ине фразы он вскочил и пошел из комнаты.
— Пришли мне сказать, можно ли к ней, — сказал князь.
— Хорошо, сейчас, — отвечал Левин и, не останавливаясь, пошел к ней.
Она не спала, а тихо разговаривала с матерью, д елая планы о буд ущих крестинах.
Убранная, причесанная, в наряд ном чепчике с чем-то голубым, выпростав руки на
од еяло, она лежала на спине и, встретив его взгляд ом, взгляд ом притягивала к себе.
Взгляд ее, и так светлый, еще более светлел, по мере того как он приближался к ней. На ее
лице была та самая перемена от земного к неземному, которая бывает на лице
покойников; но там прощание, зд есь встреча. Опять волнение, под обное тому, какое он
испытал в минуту род ов, под ступило ему к серд цу. Она взяла его руку и спросила, спал ли
он. Он не мог отвечать и отворачивался, убед ясь в своей слабости.
— А я забылась, Костя! — сказала она ему. — И мне так хорошо теперь.
Она смотрела на него, но вд руг выражение ее изменилось.
— Дайте мне его, — сказала она, услыхав писк ребенка. — Дайте, Лизавета Петровна, и
он посмотрит.
— Ну вот, пускай папа посмотрит, — сказала Лизавета Петровна, под нимая и под нося
что-то красное, странное и колеблющееся. — Постойте, мы прежд е уберемся, — и
Лизавета Петровна положила это колеблющееся и красное на кровать, стала развертывать
и завертывать ребенка; од ним пальцем под нимая и переворачивая его и чем-то посыпая.
Левин, гляд я на это крошечное жалкое существо, д елал тщетные усилия, чтобы найти
в своей д уше какие-нибуд ь признаки к нему отеческого чувства. Он чувствовал к нему
только гад ливость. Но когд а его обнажили и мелькнули тоненькие-тоненькие ручки,
ножки, шафранные, тоже с пальчиками, и д аже с большим пальцем, отличающимся от
д ругих, и когд а он увид ал, как, точно мягкие пружинки, Лизавета Петровна прижимала
эти таращившиеся ручки, заключая их в полотняные од ежд ы, на него нашла такая жалость
к этому существу и такой страх, что она повред ит ему, что он уд ержал ее за руку.
Лизавета Петровна засмеялась.
— Не бойтесь, не бойтесь!
Когд а ребенок был убран и превращен в тверд ую куколку, Лизавета Петровна
перекачнула его, как бы горд ясь своею работой, и отстранилась, чтобы Левин мог вид еть
сына во всей его красоте.
Кити, не спуская глаз, косясь, смотрела туд а же.

— Дайте, д айте! — сказала она и д аже под нялась было:
— Что вы, Катерина Александ ровна, это нельзя такие д вижения! Погод ите, я под ам.
Вот мы папаше покажемся, какие мы молод цы!
И Лизавета Петровна под няла к Левину на од ной руке (д ругая только пальцами
под пирала качающийся затылок) это странное, качающееся и прячущее свою голову за
края пеленки красное существо. Но были тоже нос, косившие глаза и чмокающие губы.
— Прекрасный ребенок! — сказала Лизавета Петровна.
Левин с огорчением взд охнул. Этот прекрасный ребенок внушал ему только чувство
гад ливости и жалости.
Это было совсем не то чувство, которого он ожид ал.
Он отвернулся, пока Лизавета Петровна устраивала его к непривычной груд и.
Вд руг смех заставил его под нять голову. Это Кити засмеялась. Ребенок взялся за груд ь.
— Ну, д овольно, д овольно! — говорила Лизавета Петровна, но Кити не отпускала его.
Он заснул на ее руках.
— Посмотри теперь, — сказала Кити, поворачивая к нему ребенка так, чтобы он мог
вид еть его. Личико старческое вд руг еще более сморщилось, и ребенок чихнул.
Улыбаясь и ед ва уд ерживая слезы умиления, Левин поцеловал жену и вышел из
темной комнаты.
Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не то, что он ожид ал.
Ничего веселого и рад остного не было в этом чувстве; напротив, это был новый
мучительный страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было
так мучительно первое время, страх за то, чтобы не пострад ало это беспомощное
существо, был так силен, что из-за него и незаметно было странное чувство
бессмысленной рад ости и д аже горд ости, которое он испытал, когд а ребенок чихнул.
XVII
Дела Степана Аркад ьича наход ились в д урном положении.
Деньги за д ве трети леса были уже прожиты, и, за вычетом д есяти процентов, он забрал
у купца почти все вперед за послед нюю треть. Купец больше не д авал д енег, тем более
что в эту зиму Дарья Александ ровна, в первый раз прямо заявив права на свое состояние,
отказалась расписаться на контракте в получении д енег за послед нюю треть леса. Все
жалованье уход ило на д омашние расход ы и на уплату мелких неперевод ившихся д олгов.
Денег совсем не было.
Это было неприятно, неловко и не д олжно было так прод олжаться, по мнению
Степана Аркад ьича. Причина этого, по его понятию, состояла в том, что он получал
слишком мало жалованья. Место, которое он занимал, было, очевид но, очень хорошо пять
лет тому назад , но теперь уж было не то. Петров, д иректором банка, получал д венад цать
тысяч; Свентицкий — членом общества — получал семнад цать тысяч; Митин, основав
банк, получал пятьд есят тысяч. «Очевид но, я заснул, и меня забыли», — д умал про себя
Степан Аркад ьич. И он стал прислушиваться, пригляд ываться и к концу зимы высмотрел
место очень хорошее и повел на него атаку, сначала из Москвы, через теток, д яд ей,
приятелей, а потом, когд а д ело созрело, весной сам поехал в Петербург. Это было од но из
тех мест, которых теперь, всех размеров, от тысячи д о пятид есяти тысяч в год жалованья,
стало больше, чем прежд е было теплых взяточных мест; это было место члена от
комиссии соед иненного агентства кред итно-взаимного баланса южно-железных д орог и
банковых учрежд ений. Место это, как и все такие места, требовало таких огромных

знаний и д еятельности, которые труд но было соед инить в од ном человеке. А так как
человека, соед иняющего эти качества, не было, то все-таки лучше было, чтобы место это
занимал честный, чем нечестный человек. А Степан Аркад ьич был не только человек
честный (без уд арения), но он был чéстный человек (с уд арением), с тем особенным
значением, которое в Москве имеет это слово, когд а говорят: — чéстный д еятель,
чéстный писатель, чéстный журнал, чéстное учрежд ение, чéстное направление, и которое
означает не только то, что человек или учрежд ение не бесчестны, но и они способны при
случае под пустить шпильку правительству. Степан Аркад ьич вращался в Москве в тех
кругах, гд е введ ено было это слово, считался там чéстным человеком и потому имел
более, чем д ругие, прав на это место.
Место это д авало от семи д о д есяти тысяч в год , и Облонский мог занимать его, не
оставляя своего казенного места. Оно зависело от д вух министерств, от од ной д амы и от
д вух евреев; и всех этих люд ей, хотя они были уже под готовлены, Степану Аркад ьичу
нужно было вид еть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркад ьич обещал сестре Анне
д обиться от Каренина решительного ответа о развод е. И, выпросив у Долли пятьд есят
рублей, он уехал в Петербург.
Сид я в кабинете Каренина и слушая его проект о причинах д урного состояния русских
финансов, Степан Аркад ьич выжид ал только минуты, когд а тот кончит, чтобы заговорить
о своем д еле и об Анне.
— Да, это очень верно, — сказал он, когд а Алексей Александ рович, сняв pince-nez, без
которого он не мог читать теперь, вопросительно посмотрел на бывшего шурина, — это
очень верно в под робностях, но все-таки принцип нашего времени — свобод а.
— Да, но я выставляю д ругой принцип, обнимающий принцип свобод ы, — сказал
Алексей Александ рович, уд аряя на слове «обнимающий» и над евая опять pince-nez, чтобы
вновь прочесть слушателю то место, гд е это самое было сказано.
И, перебрав красиво написанную с огромными полями рукопись, Алексей
Александ рович вновь прочел убед ительное место.
— Я не хочу протекционной системы не д ля выгод ы частных лиц, но д ля общего блага
— и д ля низших и д ля высших классов од инаково, — говорил он, поверх pince-nez гляд я
на Облонского. — Но они не могут понять этого, они заняты только личными интересами
и увлекаются фразами.
Степан Аркад ьич знал, что когд а Каренин начинал говорить о том, что д елают и
д умают они, те самые, которые не хотели принимать его проектов и были причиной всего
зла в России, что тогд а уже близко было к концу; и потому охотно отказался теперь от
принципа свобод ы и вполне согласился. Алексей Александ рович замолк, зад умчиво
перелистывая свою рукопись.
— Ах, кстати, — сказал Степан Аркад ьич, — я тебя хотел попросить при случае, когд а
ты увид ишься с Поморским, сказать ему словечко о том, что я бы очень желал занять
открывающееся место члена комиссии от соед иненного агентства кред итно-взаимного
баланса южно-железных д орог.
Степану Аркад ьичу название этого места, столь близкого его серд цу, уже было
привычно, и он, не ошибаясь, быстро выговаривал его.
Алексей Александ рович расспросил, в чем состояла д еятельность этой новой
комиссии, и зад умался. Он соображал, нет ли в д еятельности этой комиссии чего-нибуд ь
противоположного его проектам. Но, так как д еятельность этого нового учрежд ения была
очень сложна и проекты его обнимали очень большую область, он не мог сразу
сообразить этого и, снимая pince-nez, сказал:

— Без сомнения, я могу сказать ему; но д ля чего ты, собственно, желаешь занять это
место?
— Жалованье хорошее, д о д евяти тысяч, а мои сред ства…
— Девять тысяч, — повторил Алексей Александ рович и нахмурился. Высокая цифра
этого жалованья напомнила ему, что с этой стороны пред полагаемая д еятельность
Степана Аркад ьича была противна главному смыслу его проектов, всегд а клонившихся к
экономии.
— Я нахожу, и написал об этом записку, что в наше время эти огромные жалованья суть
признаки ложной экономической assiette нашего управления.
— Да как же ты хочешь? — сказал Степан Аркад ьич. — Ну, положим, д иректор банка
получает д есять тысяч, — вед ь он стоит этого. Или инженер получает д вад цать тысяч.
Живое д ело, как хочешь!
— Я полагаю, что жалованье есть плата за товар, и оно д олжно под лежать закону
требованья и пред ложенья. Если же назначение жалованья отступает от этого закона, как,
например, когд а я вижу, что выход ят из института д ва инженера, оба од инаково знающие
и способные, и од ин получает сорок тысяч, а д ругой д овольствуется д вумя тысячами; или
что в д иректоры банков общества опред еляют с огромным жалованьем правовед ов,
гусаров, не имеющих никаких особенных специальных свед ений, я заключаю, что
жалованье назначается не по закону требования и пред ложения, а прямо по лицеприятию.
И тут есть злоупотребление, важное само по себе и вред но отзывающееся на
госуд арственной службе. Я полагаю…
Степан Аркад ьич поспешил перебить зятя.
— Да, но ты согласись, что открывается новое, несомненно полезное учрежд ение. Как
хочешь, живое д ело! Дорожат в особенности тем, чтобы д ело вед ено было чéстно, —
сказал Степан Аркад ьич с уд арением.
Но московское значение честного было непонятно д ля Алексея Александ ровича.
— Честность есть только отрицательное свойство, — сказал он.
— Но ты мне сд елаешь большое од олжение все-таки, — сказал Степан Аркад ьич, —
замолвив словечко Поморскому. Так, межд у разговором…
— Да вед ь это больше от Болгаринова зависит, кажется, — сказал Алексей
Александ рович.
— Болгаринов с своей стороны совершенно согласен, — сказал Степан Аркад ьич,
краснея.
Степан Аркад ьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же
д ень утром был у еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное
воспоминание. Степан Аркад ьич тверд о знал, что д ело, которому он хотел служить, было
новое, живое и честное д ело; но нынче утром, когд а Болгаринов, очевид но нарочно,
заставил его д ва часа д ожид аться с д ругими просителями в приемной, ему вд руг стало
неловко.
То ли ему было неловко, что он, потомок Рюрика, князь Облонский, жд ал д ва часа в
приемной у жид а, или то, что в первый раз в жизни он не след овал примеру пред ков,
служа правительству, а выступал на новое поприще, но ему было очень неловко. В эти д ва
часа ожид ания у Болгаринова Степан Аркад ьич, бойко прохаживаясь по приемной,
расправляя бакенбард ы, вступая в разговор с д ругими просителями и прид умывая
каламбур, который он скажет о том, как он у жид а д ожид ался, старательно скрывал от
д ругих и д аже от себя испытываемое чувство.
Но ему во все это время было неловко и д осад но, он сам не знал отчего: — оттого ли,

что ничего не выход ило из каламбура: — «было д ело д о жид а, и я д ожид ался», или от
чего-нибуд ь д ругого. Когд а же, наконец, Болгаринов с чрезвычайною учтивостью принял
его, очевид но торжествуя его унижением, и почти отказал ему, Степан Аркад ьич
поторопился как можно скорее забыть это. И, теперь только вспомнив, покраснел.
XVIII
— Теперь у меня еще д ело, и ты знаешь какое. Об Анне, — сказал, помолчав немного и
стряхнув с себя это неприятное впечатление, Степан Аркад ьич.
Как только Облонский произнес имя Анны, лицо Алексея Александ ровича совершенно
изменилось: — вместо прежнего оживления оно выразило усталость и мертвенность.
— Что, собственно, вы хотите от меня? — повертываясь на кресле и защелкивая свой
pince-nez, сказал он.
— Решения, какого-нибуд ь решения, Алексей Александ рович. Я обращаюсь к тебе
теперь («не как к оскорбленному мужу», — хотел сказать Степан Аркад ьич), но,
побоявшись испортить этим д ело, заменил это словами: — не как к госуд арственному
человеку (что вышло некстати), а просто как к человеку, и д оброму человеку и
христианину. Ты д олжен пожалеть ее, — сказал он.
— То есть в чем же, собственно? — тихо сказал Каренин.
— Да, пожалеть ее. Если бы ты ее вид ел, как я, — я провел всю зиму с нею, — ты бы
сжалился над нею. Положение ее ужасно, именно ужасно.
— Мне казалось, — отвечал Алексей Александ рович более тонким, почти визгливым
голосом, — что Анна Аркад ьевна имеет все то, чего она сама хотела.
— Ах, Алексей Александ рович, рад и бога, не буд ем д елать рекриминаций! Что прошло,
то прошло, и ты знаешь, чего она желает и жд ет, — развод а.
— Но я полагал, что Анна Аркад ьевна отказывается от развод а в том случае, если я
требую обязательства оставить мне сына. Я так и отвечал и д умал, что д ело это кончено. И
считаю его оконченным, — взвизгнул Алексей Александ рович.
— Но, рад и бога, не горячись, — сказал Степан Аркад ьич, д отрагиваясь д о коленки
зятя. — Дело не кончено. Если ты позволишь мне рекапитюлировать, д ело было так: —
когд а вы расстались, ты был велик, как можно быть великод ушным; ты отд ал ей все —
свобод у, развод д аже. Она оценила это. Нет, ты не д умай. Именно оценила. До такой
степени, что в эти первые минуты, чувствуя свою вину пред тобой, она не обд умала и не
могла обд умать всего. Она от всего отказалась. Но д ействительность, время показали, что
ее положение мучительно и невозможно.
— Жизнь Анны Аркад ьевны не может интересовать меня, — перебил Алексей
Александ рович, под нимая брови.
— Позволь мне не верить, — мягко возразил Степан Аркад ьич. — Положение ее и
мучительно д ля нее и безо всякой выгод ы д ля кого бы то ни было. Она заслужила его, ты
скажешь. Она знает это и не просит тебя; она прямо говорит, что она ничего не смеет
просить. Но я, мы все род ные, все любящие ее просим, умоляем тебя. За что она мучается?
Кому от этого лучше?
— Позвольте, вы, кажется, ставите меня в положение обвиняемого, — проговорил
Алексей Александ рович.
— Да нет, д а нет, нисколько, ты пойми меня, — опять д отрогиваясь д о его руки, —
сказал Степан Аркад ьич, как буд то он был уверен, что это прикосновение смягчает зятя.
— Я только говорю од но: — ее положение мучительно, и оно может быть облегчено

тобой, и ты ничего не потеряешь. Я тебе все так устрою, что ты не заметишь. Вед ь ты
обещал.
— Обещание д ано было прежд е. И я полагал, что вопрос о сыне решал д ело. Кроме
того, я над еялся, что у Анны Аркад ьевны д останет великод ушия… — с труд ом,
трясущимися губами, выговорил поблед невший Алексей Александ рович.
— Она и пред оставляет все твоему великод ушию. Она просит, умоляет об од ном —
вывести ее из того невозможного положения, в котором она наход ится. Она уже не просит
сына. Алексей Александ рович, ты д обрый человек. Войд и на мгновение в ее положение.
Вопрос развод а д ля нее, в ее положении, вопрос жизни и смерти. Если бы ты не обещал
прежд е, она бы помирилась с своим положением, жила бы в д еревне. Но ты обещал, она
написала тебе и переехала в Москву. И вот в Москве, гд е кажд ая встреча ей нож в серд це,
она живет шесть месяцев, с кажд ым д нем ожид ая решения. Вед ь это все равно, что
приговоренного к смерти д ержать месяцы с петлей на шее, обещая, может быть, смерть,
может быть, помилование. Сжалься над ней, и потом я берусь все так устроить… Vos
scrupules…
— Я не говорю об этом, об этом… — гад ливо перебил его Алексей Александ рович. —
Но, может быть, я обещал то, чего я не имел права обещать.
— Так ты отказываешь в том, что обещал?
— Я никогд а не отказывал в исполнении возможного, но я желаю иметь время
обд умать, насколько обещанное возможно.
— Нет, Алексей Александ рович! — вскакивая, заговорил Облонский, — я не хочу
верить этому! Она так несчастна, как только может быть несчастна женщина, и ты не
можешь отказать в такой…
— Насколько обещанное возможно. Vous professez d'etre un libre penseur. Но я, как
человек верующий, не могу в таком важном д еле поступить противно христианскому
закону.
— Но в христианских обществах и у нас, сколько я знаю, развод д опущен, — сказал
Степан Аркад ьич. — Развод д опущен и нашею церковью. И мы вид им…
— Допущен, но не в этом смысле.
— Алексей Александ рович, я не узнаю тебя, — помолчав, сказал Облонский. — Не ты
ли (и мы ли не оценили этого?) все простил и, д вижимый именно христианским чувством,
готов был всем пожертвовать? Ты сам сказал: — отд ать кафтан, когд а берут рубашку, и
теперь…
— Я прошу, — вд руг вставая на ноги, блед ный и с трясущеюся челюстью, пискливым
голосом заговорил Алексей Александ рович, — прошу вас прекратить, прекратить… этот
разговор.
— Ах, нет! Ну, прости, прости меня, если я огорчил тебя, — сконфуженно улыбаясь,
заговорил Степан Аркад ьич, протягивая руку, — но я все-таки, как посол, только
перед авал свое поручение.
Алексей Александ рович под ал свою руку, зад умался и проговорил:
— Я д олжен обд умать и поискать указаний. Послезавтра я д ам вам решительный ответ,
— сообразив что-то, сказал он.
XIX
Степан Аркад ьич хотел уже уход ить, когд а Корней пришел д оложить:
— Сергей Алексеич!

— Кто это Сергей Алексеич? — начал было Степан Аркад ьич, но тотчас же вспомнил.
— Ах, Сережа! — сказал он. — «Сергей Алексеич» я д умал, д иректор д епартамента.
«Анна и просила меня повид ать его», — вспомнил он.
И он вспомнил то робкое, жалостное выражение, с которым Анна, отпуская его,
сказала: — «Все-таки ты увид ишь его. Узнай под робно, гд е он, кто при нем. И, Стива…
если бы возможно! Вед ь возможно?» Степан Аркад ьич понял, что означало это «если бы
возможно» — если бы возможно сд елать развод так, чтоб отд ать ей сына… Теперь Степан
Аркад ьич вид ел, что об этом и д умать нечего, но все-таки рад был увид еть племянника.
Алексей Александ рович напомнил шурину, что сыну никогд а не говорят про мать и
что он просит его ни слова не упоминать про нее.
— Он был очень болен после того свид ания с матерью, которое мы не пре-д у-
смотрели, — сказал Алексей Александ рович. — Мы боялись д аже за его жизнь. Но
разумное лечение и морские купанья летом исправили его зд оровье, и теперь я по совету
д октора отд ал его в школу. Действительно, влияние товарищей оказало на него хорошее
д ействие, и он совершенно зд оров и учится хорошо.
— Экой молод ец стал! И то, не Сережа, а целый Сергей Алексеич!улыбаясь, сказал
Степан Аркад ьич, гляд я на бойко и развязно вошед шего красивого широкого мальчика в
синей курточке и д линных панталонах. Мальчик имел вид зд оровый и веселый. Он
поклонился д яд е, как чужому, но, узнав его, покраснел и, точно обиженный и
рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик под ошел к отцу и под ал
ему записку о баллах, полученных в школе.
— Ну, это поряд очно, — сказал отец, — можешь ид ти.
— Он похуд ел и вырос и перестал быть ребенком, а стал мальчишкой; я это люблю, —
сказал Степан Аркад ьич. — Да ты помнишь меня?
Мальчик быстро оглянулся на отца.
— Помню, mon oncle, — отвечал он, взглянув на д яд ю, и опять потупился.
Дяд я под озвал мальчика и взял его за руку.
— Ну что ж, как д ела? — сказал он, желая разговориться и не зная, что сказать.
Мальчик, краснея и не отвечая, осторожно потягивал свою руку из руки д яд и. Как
только Степан Аркад ьич выпустил его руку, он, как птица, выпущенная на волю,
вопросительно взглянув на отца, быстрым шагом вышел из комнаты.
Прошел год с тех пор, как Сережа вид ел в послед ний раз свою мать. С того времени он
никогд а не слыхал более про нее. И в этот же год он был отд ан в школу и узнал и
полюбил товарищей. Те мечты и воспоминания о матери, которые после свид ания с нею
сд елали его больным, теперь уже не занимали его. Когд а они приход или, он старательно
отгонял их от себя, считая их стыд ными и свойственными только д евочкам, а не
мальчику и товарищу. Он знал, что межд у отцом и матерью была ссора, разлучившая их,
знал, что ему сужд ено оставаться с отцом, и старался привыкнуть к этой мысли.
Увид ать д яд ю, похожего на мать, ему было неприятно, потому что это вызвало в нем
те самые воспоминания, которые он считал стыд ными. Это было ему тем более
неприятно, что по некоторым словам, которые он слышал, д ожид аясь у д вери кабинета, и
в особенности по выражению лица отца и д яд и он д огад ывался, что межд у ними д олжна
была ид ти речь о матери. И чтобы не осужд ать того отца, с которым он жил и от которого
зависел, и, главное, не пред аваться чувствительности, которую он считал столь
унизительною, Сережа старался не смотреть на этого д яд ю, приехавшего нарушать его
спокойствие, и не д умать про то, что он напоминал.
Но когд а вышед ший вслед за ним Степан Аркад ьич, увид ав его на лестнице, под озвал

к себе и спросил, как он в школе провод ит время межд у классами, Сережа, вне
присутствия отца, разговорился с ним.
— У нас теперь ид ет железная д орога, — сказал он, отвечая на его вопрос. — Это
вид ите ли как: — д вое сад ятся на лавку. Это пассажиры. А од ин становится стоя на лавку
же. И все запрягаются. Можно и руками, можно и поясами, и пускаются чрез все залы.
Двери уже вперед отворяются. Ну, и тут конд уктором очень труд но быть!
— Это который стоя? — спросил Степан Аркад ьич, улыбаясь.
— Да, тут над о и смелость и ловкость, особенно как вд руг остановятся или кто-нибуд ь
упад ет.
— Да, это не шутка, — сказал Степан Аркад ьич, с грустью вгляд ываясь в эти
оживленные, материнские глаза, теперь уж не ребячьи, не вполне уже невинные. И, хотя
он и обещал Алексею Александ ровичу не говорить про Анну, он не вытерпел.
— А ты помнишь мать? — вд руг спросил он.
— Нет, не помню, — быстро проговорил Сережа и, багрово покраснев, потупился. И уже
д яд я ничего более не мог д обиться от него.
Славянин-гувернер через полчаса нашел своего воспитанника на лестнице и д олго не
мог понять, злится он или плачет.
— Что ж, верно ушиблись, когд а упали? — сказал гувернер. — Я говорил, что это
опасная игра. И над о сказать д иректору.
— Если б и ушибся, так никто бы не заметил. Уж это наверно.
— Ну так что же?
— Оставьте меня! Помню, не помню… Какое ему д ело? Зачем мне помнить? Оставьте
меня в покое! — обратился он уже не к гувернеру, а ко всему свету.
XX
Степан Аркад ьич, как и всегд а, не празд но провод ил время в Петербурге. В Петербурге,
кроме д ел: — развод а сестры и места, ему, как и всегд а, нужно было освежиться, как он
говорил, после московской затхлости.
Москва, несмотря на свои cafes chantants и омнибусы, была все-таки стоячее болото. Это
всегд а чувствовал Степан Аркад ьич. Пожив в Москве, особенно в близости с семьей, он
чувствовал, что пад ает д ухом. Поживя д олго безвыезд но в Москве, он д оход ил д о того,
что начинал беспокоиться д урным расположением и упреками жены, зд оровьем,
воспитанием д етей, мелкими интересами своей службы; д аже то, что у него были д олги,
беспокоило его. Но стоило только приехать и пожить в Петербурге, в том кругу, в котором
он вращался, гд е жили, именно жили, а не прозябали, как в Москве, и тотчас все мысли эти
исчезали и таяли, как воск от лица огня.
Жена?.. Нынче только он говорил с князем Чеченским. У князя Чеченского была жена
и семья — взрослые пажи д ети, и была д ругая, незаконная семья, от которой тоже были
д ети. Хотя первая семья тоже была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее
во второй семье. И он возил своего старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану
Аркад ьичу, что он наход ит это полезным и развивающим д ля сына. Что бы на это сказали
в Москве?
Дети? В Петербурге д ети не мешали жить отцам. Дети воспитывались в завед ениях, и
не было этого, распространяющегося в Москве — Львов, например, — д икого понятия, что
д етям всю роскошь жизни, а род ителям од ин труд и заботы. Зд есь понимали, что человек
обязан жить д ля себя, как д олжен жить образованный человек.

Служба? Служба зд есь тоже не была та упорная, безнад ежная лямка, которую тянули в
Москве; зд есь был интерес в службе. Встреча, услуга, меткое слово, уменье пред ставлять в
лицах разные штуки — и человек вд руг д елал карьеру, как Брянцев, которого вчера
встретил Степан Аркад ьич и который был первый сановник теперь. Эта служба имела
интерес.
В особенности же петербургский взгляд на д енежные д ела успокоительно д ействовал
на Степана Аркад ьича. Бартнянский, проживающий по крайней мере пятьд есят тысяч по
тому train, который он вел, сказал ему об этом вчера замечательное слово.
Перед обед ом, разговорившись, Степан Аркад ьич сказал Бартнянскому:
— Ты, кажется, близок с Морд винским; ты мне можешь оказать услугу, скажи ему,
пожалуйста, за меня словечко. Есть место, которое бы я хотел занять. Членом агентства…
— Ну, я все равно не запомню… Только что тебе за охота в эти железнод орожные д ела
с жид ами?.. Как хочешь, все-таки гад ость!
Степан Аркад ьич не сказал ему, что это было живое д ело; Бартнянский бы не понял
этого.
— Деньги нужны, жить нечем.
— Живешь же?
— Живу, но д олги.
— Что ты? Много? — с соболезнованием сказал Бартнянский.
— Очень много, тысяч д вад цать.
Бартнянский весело расхохотался.
— О, счастливый человек! — сказал он. — У меня полтора миллиона и ничего нет, и,
как вид ишь, жить еще можно!
И Степан Аркад ьич не на од них словах, а на д еле вид ел справед ливость этого. У
Живахова было триста тысяч д олгу и ни копейки за д ушой, и он жил же, д а еще как! Графа
Кривцова д авно уже все отпели, а он сод ержал д вух. Петровский прожил пять миллионов
и жил все точно так же и д аже завед овал финансами и получал д вад цать тысяч жалованья.
Но, кроме этого, Петербург физически приятно д ействовал на Степана Аркад ьича. Он
молод ил его. В Москве он погляд ывал иногд а на сед ину, засыпал после обед а,
потягивался, шагом, тяжело д ыша, вход ил на лестницу, скучал с молод ыми женщинами,
не танцевал на балах. В Петербурге же он всегд а чувствовал д есять лет с костей.
Он испытывал в Петербурге то же, что говорил ему вчера еще шестид есятилетний
князь Облонский, Петр, только что вернувшийся из-за границы.
— Мы зд есь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел
лето в Бад ене; ну, право, я чувствовал себя совсем молод ым человеком. Увижу женщину
молод енькую, и мысли… Пообед аешь, выпьешь слегка — сила, бод рость. Приехал в
Россию, — над о было к жене д а еще в д еревню, — ну, не поверишь, через д ве нед ели
над ел халат, перестал од еваться к обед у. Какое о молод еньких д умать! Совсем стал
старик. Только д ушу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Степан Аркад ьич точно ту же разницу чувствовал, как и Петр Облонский. В Москве он
так опускался, что в самом д еле, если бы пожить там д олго, д ошел бы, чего д оброго, и д о
спасения д уши; в Петербурге же он чувствовал себя опять поряд очным человеком.
Межд у княгиней Бетси Тверской и Степаном Аркад ьичем существовали д авнишние,
весьма странные отношения. Степан Аркад ьич всегд а шутя ухаживал за ней и говорил ей,
тоже шутя, самые неприличные вещи, зная, что это более всего ей нравится. На д ругой
д ень после своего разговора с Карениным Степан Аркад ьич, заехав к ней, чувствовал себя
столь молод ым, что в этом шуточном ухаживанье и вранье зашел нечаянно так д алеко,

что уже не знал, как выбраться назад , так как, к несчастью, она не только не нравилась, но
противна была ему. Тон же этот установился потому, что он очень нравился ей. Так что он
уже был очень рад приезд у княгини Мягкой, прекратившей их уед инение вд воем.
— А, и вы тут, — сказала она, увид ав его. — Ну, что ваша бед ная сестра? Вы не смотрите
на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые
хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сд елала прекрасно. Я не могу простить
Вронскому, что он не д ал мне знать, когд а она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с
ней повсюд у. Пожалуйста, перед айте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про
нее.
— Да, ее положение тяжело, она… — начал было рассказывать Степан Аркад ьич, в
простоте д ушевной приняв за настоящую монету слова княгини Мягкой «расскажите про
вашу сестру». Княгиня Мягкая тотчас же по своей привычке перебила его и стала сама
рассказывать.
— Она сд елала то, что все, кроме меня, д елают, но скрывают; а она не хотела
обманывать и сд елала прекрасно. И еще лучше сд елала, потому что бросила этого
полоумного вашего зятя. Вы меня извините. Все говорили, что он умен, умен, од на я
говорила, что он глуп. Теперь, когд а он связался с Лид ией Ивановной и с Landau, все
говорят, что он полоумный, и я бы и рад а не соглашаться со всеми, но на этот раз не могу.
— Да объясните мне, пожалуйста, — сказал Степан Аркад ьич, — что это такое значит?
Вчера я был у него по д елу сестры и просил решительного ответа. Он не д ал мне ответа и
сказал, что под умает, а нынче утром я вместо ответа получил приглашение на нынешний
вечер к графине Лид ии Ивановне.
— Ну так, так! — с рад остью заговорила княгиня Мягкая. — Они спросят у Landau, что
он скажет.
— Как у Landau? Зачем? Что такое Landau?
— Как, вы не знаете Jules Landau, le fameux Jules Landau, le clair-voyant? Он тоже
полоумный, но от него зависит суд ьба вашей сестры. Вот что происход ит от жизни в
провинции, вы ничего не знаете. Landau, вид ите ли, commis был в магазине в Париже и
пришел к д октору. У д октора в приемной он заснул и во сне стал всем больным д авать
советы. И уд ивительные советы. Потом Юрия Мелед инского — знаете, больного? — жена
узнала про этого Landau и взяла его к мужу. Он мужа ее лечит. И никакой пользы ему не
сд елал, по-моему, потому что он все такой же расслабленный, но они в него веруют и
возят с собой. И привезли в Россию. Зд есь все на него набросились, и он всех стал лечить.
Графиню Беззубову вылечил, и она так полюбила его, что усыновила.
— Как усыновила?
— Так, усыновила. Он теперь не Landau больше, а граф Беззубов. Но д ело не в том, а
Лид ия, — я ее очень люблю, но у нее голова не на месте, — разумеется, накинулась теперь
на этого Landau, и без него ни у нее, ни у Алексея Александ ровича ничего не решается, и
поэтому суд ьба вашей сестры теперь в руках этого Landau, иначе графа Беззубова.
XXI
После прекрасного обед а и большого количества коньяку, выпитого у Бартнянского,
Степан Аркад ьич, только немного опозд ав против назначенного времени, вход ил к
графине Лид ии Ивановне.
— Кто еще у графини? Француз? — спросил Степан Аркад ьич швейцара, огляд ывая
знакомое пальто Алексея Александ ровича и странное, наивное пальто с застежками.

— Алексей Александ рович Каренин и граф Беззубов, — строго отвечал швейцар.
«Княгиня Мягкая угад ала, — под умал Степан Аркад ьич, вход я на лестницу. — Странно!
Од нако хорошо было бы сблизиться с ней. Она имеет огромное влияние. Если она
замолвит словечко Поморскому, то уже верно».
Было еще совершенно светло на д воре, но в маленькой гостиной графини Лид ии
Ивановны с опущенными шторами уже горели лампы.
У круглого стола под лампой сид ели графиня и Алексей Александ рович, о чем-то тихо
разговаривая. Невысокий, худ ощавый человек с женским тазом, с вогнутыми в коленках
ногами, очень блед ный, красивый, с блестящими прекрасными глазами и д линными
волосами, лежавшими на воротнике его сюртука, стоял на д ругом конце, огляд ывая стену
с портретами. Позд оровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александ ровичем, Степан
Аркад ьич невольно взглянул еще раз на незнакомого человека.
— Monsieur Landau! — обратилась к нему графиня с поразившею Облонского
мягкостью и осторожностью. И она познакомила их.
Landau поспешно оглянулся, под ошел и, улыбнувшись, вложил в протянутую руку
Степана Аркад ьича непод вижную потную руку и тотчас же опять отошел и стал смотреть
на портреты. Графиня и Алексей Александ рович значительно переглянулись.
— Я очень рад а вид еть вас, в особенности нынче, — сказала графиня Лид ия Ивановна,
указывая Степану Аркад ьичу место под ле Каренина.
— Я вас познакомила с ним как с Landau, — сказала она тихим голосом, взглянув на
француза и потом тотчас на Алексея Александ ровича, — но он, собственно, граф Беззубов,
как вы, вероятно, знаете. Только он не любит этого титула.
— Да, я слышал, — отвечал Степан Аркад ьич, — говорят, он совершенно исцелил
графиню Беззубову.
— Она была нынче у меня, она так жалка! — обратилась графиня к Алексею
Александ ровичу. — Разлука эта д ля нее ужасна. Для нее это такой уд ар!
— А он положительно ед ет? — спросил Алексей Александ рович.
— Да, он ед ет в Париж. Он вчера слышал голос, — сказала графиня Лид ия Ивановна,
гляд я на Степана Аркад ьича.
— Ах, голос! — повторил Облонский, чувствуя, что над о быть как можно осторожнее в
этом обществе, в котором происход ит или д олжно происход ить что-то особенное, к чему
он не имеет еще ключа.
Наступило минутное молчание, после которого графиня Лид ия Ивановна, как бы
приступая к главному пред мету разговора, с тонкой улыбкой сказала Облонскому:
— Я вас д авно знаю и очень рад а узнать вас ближе. Les amis de nos amis sont nos amis. Но
д ля того чтобы быть д ругом, над о вд умываться в состояние д уши д руга, а я боюсь, что вы
этого не д елаете в отношении к Алексею Александ ровичу. Вы понимаете, о чем я говорю,
— сказала она, под нимая свои прекрасные зад умчивые глаза.
— Отчасти, графиня, я понимаю, что положение Алексея Александ ровича… — сказал
Облонский, не понимая хорошенько, в чем д ело, и потому желая оставаться в общем.
— Перемена не во внешнем положении, — строго сказала графиня Лид ия Ивановна,
вместе с тем след я влюбленным взгляд ом за вставшим и перешед шим к Landau Алексеем
Александ ровичем, — серд це его изменилось, ему д ано новое серд це, и я боюсь, что вы не
вполне вд умались в ту перемену, которая произошла в нем.
— То есть я в общих чертах могу пред ставить себе эту перемену. Мы всегд а были
д ружны, и теперь… — отвечая нежным взгляд ом на взгляд графини, сказал Степан
Аркад ьич, соображая, с которым из д вух министров она ближе, чтобы знать, о ком из д вух

прид ется просить ее.
— Та перемена, которая произошла в нем, не может ослабить его чувства любви к
ближним; напротив, перемена, которая произошла в нем, д олжна увеличить любовь. Но я
боюсь, что вы не понимаете меня. Не хотите ли чаю? — сказала она, указывая глазами на
лакея, под авшего на под носе чай.
— Не совсем, графиня. Разумеется, его несчастье…
— Да, несчастье, которое стало высшим счастьем, когд а серд це стало новое,
исполнилось им, — сказала она, влюбленно гляд я на Степана Аркад ьича.
«Я д умаю, что можно буд ет попросить замолвить обоим», — д умал Степан Аркад ьич.
— О, конечно, графиня, — сказал он, — но я д умаю, что эти перемены так интимны,
что никто, д аже самый 6лизкий человек, не любит говорить.
— Напротив! Мы д олжны говорить и помогать д руг д ругу.
— Да, без сомнения, но бывает такая разница убежд ений, и притом…. — с мягкою
улыбкой сказал Облонский.
— Не может быть разницы в д еле святой истины.
— О д а, конечно, но… — и, смутившись, Степан Аркад ьич замолчал. Он понял, что
д ело шло о религии.
— Мне кажется, он сейчас заснет, — значительным шепотом проговорил Алексей
Александ рович, под ход я к Лид ии Ивановне.
Степан Аркад ьич оглянулся. Landau сид ел у окна, облокотившись на ручку и спинку
кресла, опустив голову. Заметив обращенные на него взгляд ы, он под нял голову и
улыбнулся д етски-наивною улыбкой.
— Не обращайте внимания, — сказала Лид ия Ивановна и легким д вижением
под винула стул Алексею Александ ровичу. — Я замечала… — начала она что-то, как в
комнату вошел лакей с письмом. Лид ия Ивановна быстро пробежала записку и,
извинившись, с чрезвычайною быстротой написала и отд ала ответ и вернулась к столу. —
Я замечала, — прод олжала она начатый разговор, — что москвичи, в особенности
мужчины, самые равнод ушные к религии люд и.
— О нет, графиня, мне кажется, что москвичи имеют репутацию быть самыми
тверд ыми, — отвечал Степан Аркад ьич.
— Да, насколько я понимаю, вы, к сожалению, из равнод ушных, — с усталою улыбкой,
обращаясь к нему, сказал Алексей Александ рович.
— Как можно быть равнод ушным! — сказала Лид ия Ивановна.
— Я в этом отношения не то что равнод ушен, но в ожид ании, — сказал Степан
Аркад ьич с своею самою смягчающею улыбкой. — Я не д умаю, чтобы д ля меня наступило
время этих вопросов.
Алексей Александ рович и Лид ия Ивановна переглянулись.
— Мы не можем знать никогд а, наступило или нет д ля нас время, — сказал Алексей
Александ рович строго. — Мы не д олжны д умать о том, готовы ли мы, или не готовы: —
благод ать не руковод ствуемся человеческими соображениями; она иногд а не сход ит на
труд ящихся и сход ит на неприготовленных, как на Савла.
— Нет, кажется, не теперь еще, — сказала Лид ия Ивановна, след ившая в это время за
д вижениями француза.
Landau встал и под ошел к ним.
— Вы мне позволите слушать? — спросил он.
— О д а, я не хотела вам мешать, — нежно гляд я на него, сказала Лид ия Ивановна, —
сад итесь с нами.

— Над о только не закрывать глаз, чтобы не лишиться света, — прод олжал Алексей
Александ рович.
— Ах, если бы вы знали то счастье, которое мы испытываем, чувствуя всегд ашнее его
присутствие в своей д уше! — сказала графиня Лид ия Ивановна, блаженно улыбаясь.
— Но человек может чувствовать себя неспособным иногд а под няться на эту высоту,
— сказал Степан Аркад ьич, чувствуя, что он кривит д ушою, признавая религиоэную
высоту, но вместе с тем не решаясь признаться в своем свобод омыслии перед особой,
которая од ним словом Поморскому может д оставить ему желаемое место.
— То есть вы хотите сказать, что грех мешает ему? — сказала Лид ия Ивановна. — Но
это ложное мнение. Греха нет д ля верующих, грех уже искуплен. Pardon, — прибавила она,
гляд я на опять вошед шего с д ругой запиской лакея. Она прочла и на словах ответила: —
Завтра у великой княгини, скажите. — Для верующего нет греха, — прод олжала она
разговор.
— Да, но вера без д ел мертва есть, — сказал Степан Аркад ьич, вспомнив эту фразу из
катехизиса, од ной улыбкой уже отстаивая свою независимость.
— Вот оно, из послания апостола Иакова, — сказал Алексей Александ рович, с
некоторым упреком обращаясь к Лид ии Ивановне, очевид но как о д еле, о котором они не
раз уже говорили. — Сколько вред а сд елало ложное толкование этого места! Ничто так не
отталкивает от веры, как это толкование. «У меня нет д ел, я не могу верить», тогд а как
это нигд е не сказано. А сказано обратное.
— Труд иться д ля бога, труд ами, постом спасать д ушу, — с гад ливым презрением
сказала графиня Лид ия Ивановна, — это д икие понятия наших монахов… Тогд а как это
нигд е не сказано. Это горазд о проще и легче, — прибавила она, гляд я на Облонского с
тою самою обод ряющею улыбкой, с которою она при д воре обод ряла молод ых,
смущенных новою обстановкой фрейлин.
— Мы спасены Христом, пострад авшим за нас. Мы спасены верой, — од обряя взгляд ом
ее слова, под тверд ил Алексей Александ рович.
— Vous comprenez l'anglais? — спросила Лид ия Ивановна и, получив утверд ительный
ответ, встала и начала перебирать на полочке книги.
— Я хочу прочесть «Safe and Happy», или «Under the wing»? — сказала она,
вопросительно взглянув на Каренина. И, найд я книгу и опять сев на место, она открыла ее.
— Это очень коротко. Тут описан путь, которым приобретается вера, и то счастье
превыше всего земного, которое при этом наполняет д ушу. Человек верующий не может
быть несчастлив, потому что он не од ин. Да вот вы увид ите. — Она собралась уже читать,
как опять вошел лакей. — Борозд ина? Скажите, завтра в д ва часа. — Да, — сказала она,
заложив пальцем место в книге и со взд охом взглянув пред собой зад умчивыми
прекрасными глазами. — Вот как д ействует вера настоящая. Вы знаете Санину Мари? Вы
знаете ее несчастье? Она потеряла ед инственного ребенка. Она была в отчаянье. Ну, и что
ж? Она нашла этого д руга, и она благод арит бога теперь за смерть своего ребенка. Вот
счастье, которое д ает вера!
— О д а, это очень… — сказал Степан Аркад ьич, д овольный тем, что буд ут читать и
д ад ут ему немножко опомниться. «Нет, уж, вид но, лучше ни о чем не просить нынче, —
д умал он, — только бы, не напутав, выбраться отсюд а».
— Вам буд ет скучно, — сказала графиня Лид ия Ивановна, обращаясь к Landau, — вы не
знаете по-английски, но это коротко.
— О, я пойму, — сказал с той же улыбкой Landau и закрыл глаза.
Алексей Александ рович и Лид ия Ивановна значительно переглянулись, и началось

чтение.
XXII
Степан Аркад ьич чувствовал себя совершенно озад аченным теми новыми д ля него
странными речами, которые он слышал. Усложненность петербургской жизни вообще
возбуд ительно д ействовала на него, вывод я его из московского застоя; но эти усложнения
он любил и понимал в сферах, ему близких и знакомых; в этой же чужд ой сред е он был
озад ачен, ошеломлен и не мог всего обнять. Слушая графиню Лид ию Ивановну и чувствуя
устремленные на себя красивые, наивные или плутовские — он сам не знал — глаза
Landau, Степан Аркад ьич начинал испытывать какую-то особенную тяжесть в голове.
Самые разнообразные мысли путались у него в голове. «Мари Санина рад уется, что у
ней умер ребенок… Хорошо бы покурить теперь… Чтобы спастись, нужно только верить,
и монахи не знают, как это над о д елать, а знает графиня Лид ия Ивановна… И отчего у
меня такая тяжесть в голове? От коньяку или оттого, что уж очень все это странно? Я все-
таки д о сих пор ничего, кажется, неприличного не сд елал. Но все-таки просить ее уж
нельзя. Говорят, что они заставляют молиться. Как бы меня не заставили. Это уж буд ет
слишком глупо. И что за взд ор она читает, а выговаривает хорошо. Landau — Беззубов.
Отчего он Беззубов?» Вд руг Степан Аркад ьич почувствовал, что нижняя челюсть его
неуд ержимо начинает заворачиваться на зевок. Он поправил бакенбард ы, скрывая зевок, и
встряхнулся. Но вслед за этим он почувствовал, что уже спит и собирается храпеть. Он
очнулся в ту минуту, как голос графини Лид ии Ивановны сказал: — «Он спит».
Степан Аркад ьич испуганно очнулся, чувствуя себя виноватым и уличенным. Но
тотчас же он утешился, увид ав, что слова «он спит» относились не к нему, а к Landau.
Француз заснул так же, как Степан Аркад ьич. Но сон Степана Аркад ьича, как он д умал,
обид ел бы их впрочем, он и этого не д умал, так уж все ему казалось странным), а сон
Landau обрад овал их чрезвычайно, особенно графиню Лид ию Ивановну.
— Mon ami, — сказала Лид ия Ивановна, осторожно, чтобы не шуметь, занося склад ки
своего шелкового платья и в возбужд ении своем называя уже Каренина не Алексеем
Александ ровичем, а «mon ami», — donnez lui la main. Vous voyez? Шш! — зашикала она на
вошед шего опять лакея. — Не принимать.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною
рукой, лежавшею на колене, д елал слабые д вижения, как буд то ловя что-то. Алексей
Александ рович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, под ошел и положил свою руку
в руку француза. Степан Аркад ьич встал тоже и, широко отворяя глаза, желая разбуд ить
себя, если он спит, смотрел то на того, то на д ругого. Все это было наяву. Степан Аркад ьич
чувствовал, что у него в голове становится все более и более нехорошо.
— Que la personne qui est arrivee la derniere, celle qui demande, qu'elle sorte! Qu'elle sorte!
— проговорил француз, не открывая глаз.
— Vous m'excuserez, mais vous voyez… Revenez vers dix heures, encore mieux demain.
— Qu'elle sorte! — нетерпеливо повторил француз.
— C'est moi, n'est ce pas?
И, получив утверд ительный ответ, Степан Аркад ьич, забыв и о том, что он хотел
просить Лид ию Ивановну, забыв и о д еле сестры, с од ним желанием поскорее выбраться
отсюд а, вышел на цыпочках и, как из зараженного д ома, выбежал па улицу и д олго
разговаривал и шутил с извозчиком, желая привести себя поскорее в чувство.
Во французском театре, которого он застал послед ний акт, и потом у татар за

шампанским Степан Аркад ьич отд ышался немножко на свойственном ему возд ухе. Но
все-таки в этот вечер ему было очень не по себе.
Вернувшись д омой к Петру Облонскому, у которого он остановился в Петербурге,
Степан Аркад ьич нашел записку от Бетси. Она писала ему, что очень желает д окончить
начатый разговор и просит его приехать завтра. Ед ва он успел прочесть эту записку и
поморщиться над ней, как внизу послышались грузные шаги люд ей, несущих что-то
тяжелое.
Степан Аркад ьич вышел посмотреть. Это был помолод евший Петр Облонский. Он был
так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увид ав
Степана Аркад ьича, и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату и там стал
рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут же заснул.
Степан Аркад ьич был в упад ке д уха,что ред ко случалось с ним, и д олго не мог заснуть.
Все, что он ни вспоминал, все было гад ко, но гаже всего, точно что-то постыд ное,
вспоминался ему вечер у графини Лид ии Ивановны.
На д ругой д ень он получил от Алексея Александ ровича положительный отказ о
развод е Анны и понял, что решение это было основано на том, что вчера сказал француз в
своем настоящем или притворном сне.
XXIII
Для того чтобы пред принять что-нибуд ь в семейной жизни, необход имы или
совершенный разд ор межд у супругами, или любовное согласие. Когд а же отношения
супругов неопред еленны и нет ни того, ни д ругого, никакое д ело не может быть
пред принято.
Многие семьи по год ам остаются на старых местах, постылых обоим супругам, только
потому, что нет ни полного разд ора, ни согласия.
И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когд а солнце светило уже не по-
весеннему, а по-летнему, и все д еревья на бульварах уже д авно были в листьях, и листья
уже были покрыты пылью, была невыносима; но они, не переезжая в Возд виженское, как
это д авно было решено, прод олжали жить в опостылевшей им обоим Москве, потому что
в послед нее время согласия не было межд у ними.
Разд ражение, разд елявшее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки
объяснения не только не устраняли, но увеличивали его. Это было разд ражение
внутреннее, имевшее д ля нее основанием уменьшение его любви, д ля него — раскаяние в
том, что он поставил себя рад и ее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтоб
облегчить, д елает еще более тяжелым. Ни тот, ни д ругой не высказывали причины своего
разд ражения, но они считали д руг д руга неправыми и при кажд ом пред логе старались
д оказать это д руг д ругу.
Для нее весь он, со всеми его привычками, мыслями, желаниями, со всем его
д ушевным и физическим склад ом, был од но — любовь к женщинам, и эта любовь,
которая, по ее чувству, д олжна была быть вся сосред оточена на ней од ной, любовь эта
уменьшилась; след овательно, по ее рассужд ению, он д олжен был часть любви перенести
на д ругих или на д ругую женщину, — и она ревновала. Она ревновала его не к какой-
нибуд ь женщине, а к уменьшению его любви. Не имея еще пред мета д ля ревности, она
отыскивала его. По малейшему намеку она переносила свою ревность с од ного пред мета
на д ругой. То она ревновала его к тем грубым женщинам, с которыми благод аря своим
холостым связям он так легко мог войти в сношения; то она ревновала его к светским

женщинам, с которыми он мог встретиться; то она ревновала его к воображаемой
д евушке, на которой он хотел, разорвав с ней связь, жениться. И эта послед няя ревность
более всего мучала ее, в особенности потому, что он сам неосторожно в откровенную
минуту сказал ей, что его мать так мало понимает его, что позволила себе уговаривать его
жениться на княжне Сорокиной.
И, ревнуя его, Анна негод овала на него и отыскивала во всем повод ы к негод ованию.
Во всем, что было тяжелого в ее положении, она обвиняла его. Мучительное состояние
ожид ания, которое она межд у небом и землей прожила в Москве, мед ленность и
нерешительность Алексея Александ ровича, свое уед инение — она все приписывала ему.
Если б он любил, он понимал бы всю тяжесть ее положения и вывел бы ее из него. В том,
что она жила в Москве, а не в д еревне, он же был виноват. Он не мог жить, зарывшись в
д еревне, как она того хотела. Ему необход имо было общество, и он поставил ее в это
ужасное положение, тяжесть которого он не хотел понимать. И опять он же был виноват в
том, что она навеки разлучена с сыном.
Даже те ред кие минуты нежности, которые наступали межд у ними, не успокоивали ее:
— в нежности его теперь она вид ела оттенок спокойствия, уверенности, которых не было
прежд е и которые разд ражали ее.
Были уже сумерки. Анна од на, ожид ая его возвращения с холостого обед а, на который
он поехал, ход ила взад и вперед по его кабинету (комната, гд е менее был слышен шум
мостовой) и во всех под робностях перед умывала выражения вчерашней ссоры.
Возвращаясь все назад от памятных оскорбительных слов спора к тому, что было их
повод ом, она д обралась, наконец, д о начала разговора. Она д олго не могла поверить тому,
чтобы разд ор начался с такого безобид ного, не близкого ничьему серд цу разговора. А
д ействительно это было так. Все началось с того, что он посмеялся над женскими
гимназиями, считая их ненужными, а она заступилась за них. Он неуважительно отнесся к
женскому образованию вообще и сказал, что Ганна, покровительствуемая Анной
англичанка, вовсе не нужд алась в знании физики.
Это разд ражило Анну. Она вид ела в этом презрительный намек на свои занятия. И она
прид умала и сказала такую фразу, которая бы отплатила ему за сд еланную ей боль.
— Я не жд у того, чтобы вы помнили меня, мои чувства, как может их помнить
любящий человек, но я ожид ала просто д еликатности, — сказала она.
И д ействительно, он покраснел от д осад ы и что-то сказал неприятное. Она не
помнила, что она ответила ему, но только тут к чему-то он, очевид но с желанием тоже
сд елать ей больно, сказал:
— Мне неинтересно ваше пристрастие к этой д евочке, это правд а, потому что я вижу,
что оно ненатурально.
Эта жестокость его, с которой он разрушал мир, с таким труд ом построенный ею себе,
чтобы переносить свою тяжелую жизнь, эта несправед ливость его, с которой он обвинял
ее в притворстве, в ненатуральности, взорвали ее.
— Очень жалею, что од но грубое и материальное вам понятно и натурально, — сказала
она и вышла из комнаты.
Когд а вчера вечером он пришел к ней, они не поминали о бывшей ссоре, но оба
чувствовали, что ссора заглажена, а не прошла.
Нынче он целый д ень не был д ома, и ей было так од иноко и тяжело чувствовать себя с
ним в ссоре, что она хотела все забыть, простить и примириться с ним, хотела обвинить
себя и оправд ать его.
«Я сама виновата. Я разд ражительна, я бессмысленно ревнива. Я примирюсь с ним, и

уед ем в д еревню, там я буд у спокойнее», — говорила она себе.
«Ненатурально», — вспомнила она вд руг более всего оскорбившее ее не столько слово,
сколько намерение сд елать ей больно.
«Я знаю, что он хотел сказать; он хотел сказать: — ненатурально, не любя свою д очь,
любить чужого ребенка. Что он понимает в любви к д етям, в моей любви к Сереже,
которым я д ля него пожертвовала? Но это желание сд елать мне больно! Нет, он любит
д ругую женщину, это не может быть иначе».
И, увид ав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже
пройд енный ею круг и вернулась к прежнему разд ражению, она ужаснулась на самое себя.
«Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять
сначала. — Он правд ив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на д нях выйд ет развод .
Чего же еще нужно? Нужно спокойствие, д оверие, и я возьму на себя. Да, теперь, как он
приед ет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уед ем».
И чтобы не д умать более и не под д аваться разд ражению, она позвонила и велела
внести сунд уки д ля уклад ки вещей в д еревню.
В д есять часов Вронский приехал.
XXIV
— Что ж, было весело? — спросила она, с виноватым и кротким выражением на лице
выход я к нему навстречу.
— Как обыкновенно, — отвечал он, тотчас же по од ному взгляд у на нее поняв, что она
в од ном из своих хороших расположений. Он уже привык к этим переход ам и нынче был
особенно рад ему, потому что сам был в самом хорошем расположении д уха.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал он, указывая на сунд уки в перед ней.
— Да, над о ехать. Я езд ила кататься, и так хорошо, что в д еревню захотелось. Вед ь тебя
ничто не зад ерживает?
— Только од ного желаю. Сейчас я прид у и поговорим, только переод енусь. Вели чаю
д ать.
И он прошел в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что он сказал: — «Вот это хорошо», как говорят
ребенку, когд а он перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та
противоположность межд у ее виноватым и его самоуверенным тоном; и она на
мгновение почувствовала в себе под нимающееся желание борьбы; но, сд елав усилие над
собой, она под авила его и встретила Вронского так же весело.
Когд а он вышел к ней, она рассказала ему, отчасти повторяя приготовленные слова,
свой д ень и свои планы на отъезд .
— Знаешь, на меня нашло почти вд охновение, — говорила она. — Зачем жд ать зд есь
развод а? Разве не все равно в д еревне? Я не могу больше жд ать. Я не хочу над еяться, не
хочу ничего слышать про развод . Я решила, что это не буд ет больше иметь влияния на
мою жизнь. И ты согласен?
— О д а! — сказал он, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там д елали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лод ок, и все это было д овольно мило, но в Москве не
могут без ridicule. Явилась какая-то д ама, учительница плаванья швед ской королевы, и
показывала свое искусство.

— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation, старая, безобразная. Так когд а же ед ем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибуд ь плавает? — не отвечая,
сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когд а же ты д умаешь
ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когд а ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне над о быть у maman, — сказал
Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, он почувствовал
на себе пристальный под озрительный взгляд . Смущение его под тверд ило ей ее
под озрения. Она вспыхнула и отстранялась от него. Теперь уже не учительница швед ской
королевы, а княжна Сорокина, которая жила в под московной д еревне вместе с графиней
Вронской, пред ставилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По д елу, по которому я ед у, д оверенности и д еньги не получатся завтра,
— отвечал он.
— Если так, то мы не уед ем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поед у позд нее. В понед ельник или никогд а!
— Почему же? — как бы с уд ивлением сказал Вронский. — Вед ь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что д о меня тебе никакого д ела нет. Ты не
хочешь понять моей жизни. Од но, что меня занимало зд есь, — Ганна. Ты говоришь, что
это притворство. Ты вед ь говорил вчера, что я не люблю д очь, а притворяюсь, что люблю
эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь д ля меня зд есь
может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и
зная, что она губит себя, она не могла возд ержаться, не могла не показать ему, как он был
неправ, не могла покориться ему.
— Я никогд а не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правд у?
— Я никогд а не хвастаюсь и никогд а не говорю неправд у, — сказал он тихо, уд ерживая
под нимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь…
— Уважение выд умали д ля того, чтобы скрывать пустое место, гд е д олжна быть
любовь. А если ты больше не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И,
остановившись пред ней, он мед ленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое
терпение? — сказал он с таким вид ом, как буд то мог бы сказать еще многое, но
уд ерживался. — Оно имеет пред елы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вгляд ываясь в явное
выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных
глазах.
— Я хочу сказать… — начал было он, но остановился. — Я д олжен спросить, чего вы от
меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы
д умаете, — сказала она, поняв все то, чего он не д осказал. — Но этого я не хочу, это
второстепенно. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!

Она направилась к д вери.
— Постой! По…стой! — сказал Вронский, не разд вигая мрачной склад ки бровей, но
останавливая ее за руку. — В чем д ело? Я сказал, что отъезд над о отложить на три д ня, ты
мне на это сказала, что я лгу, что я нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал д ля
меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный
человек, — это человек без серд ца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Он ненавид ит меня, это ясно», — под умала она и молча, не огляд ываясь, неверными
шагами вышла из комнаты.
«Он любит д ругую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, вход я в свою
комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные
ею слова, — и над о кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куд а она поед ет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к
Долли, или просто од на за границу, и о том, что он д елает теперь од ин в кабинете,
окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь буд ут
говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей
Александ рович, и много д ругих мыслей о том, что буд ет теперь, после разрыва,
приход или ей в голову, но она не всею д ушой отд авалась этим мыслям. В д уше ее была
какая-то неясная мысль, которая од на интересовала ее, но она не могла ее сознать.
Вспомнив еще раз об Алексее Александ ровиче, она вспомнила и время своей болезни
после род ов и то чувство, которое тогд а не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» —
вспомнились ей тогд ашние ее слова и тогд ашнее ее чувство. И она вд руг поняла то, что
было в ее д уше. Да, это была та мысль, которая од на разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александ ровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все
спасается смертью. Умереть — и он буд ет раскаиваться, буд ет жалеть, буд ет любить,
буд ет страд ать за меня». С остановившеюся улыбкой сострад ания к себе она сид ела на
кресле, снимая и над евая кольца с левой руки, живо с разных сторон пред ставляя себе его
чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая уклад ываньем своих
колец, она не обратилась д аже к нему.
Он под ошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказал:
— Анна, поед ем послезавтра, если хочешь. Я на все согласен.
Она молчала.
— Что же? — спросил он.
— Ты сам знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах уд ерживаться более, она
зарыд ала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она межд у рыд аньями. — Я уед у завтра… Я
больше сд елаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя,
не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь д ругую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет призрака основания ее ревности,
что он никогд а не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем
прежд е.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил он, целуя ее руки. В лице его теперь
выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в его голосе и на руке
своей чувствовала их влагу.

И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность;
она обнимала его, покрывала поцелуями его голову, шею, руки.
XXV
Чувствуя, что примирение было полное, Анна с утра оживленно принялась за
приготовление к отъезд у. Хотя и не было решено, ед ут ли они в понед ельник, или во
вторник, так как оба вчера уступали од ин д ругому, Анна д еятельно приготавливалась к
отъезд у, чувствуя себя теперь совершенно равнод ушной к тому, что они уед ут д нем
раньше или позже. Она стояла в своей комнате над открытым сунд уком, отбирая вещи,
когд а он, уже од етый, раньше обыкновенного вошел к ней.
— Я сейчас съезжу к maman, она может прислать мне д еньги чрез Егорова. И завтра я
готов ехать, — сказал он.
Как ни хорошо она была настроена, упоминание о поезд ке на д ачу к матери кольнуло
ее.
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же под умала: — «Стало быть, можно
было устроиться так, чтобы сд елать, как я хотела». — Нет, как ты хотел, так и д елай. Ид и в
столовую, я сейчас прид у, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, перед авая
на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок, еще что-то.
Вронский ел свой бифстек, когд а она вышла в столовую.
— Ты не поверишь, как мне опостылели эти комнаты, — сказала она, сад ясь под ле
него к своему кофею. — Ничего нет ужаснее этих chambres garnies. Нет выражения лица в
них, нет д уши. Эти часы, гард ины, главное обои — кошмар. Я д умаю о Возд виженском,
как об обетованной земле. Ты не отсылаешь еще лошад ей?
— Нет, они поед ут после нас. А ты куд а-нибуд ь ед ешь?
— Я хотела съезд ить к Вильсон. Мне ей свезти платья. Так решительно завтра? —
сказала она веселым голосом; но вд руг лицо ее изменилось.
Камерд инер Вронского пришел спросить расписку на телеграмму из Петербурга.
Ничего не было особенного в получении Вронским д епеши, но он, как бы желая скрыть
что-то от нее, сказал, что расписка в кабинете, и поспешно обратился к ней.
— Непременно завтра я все кончу.
— От кого д епеша? — спросила она, не слушая его.
— От Стивы, — отвечал он неохотно.
— Отчего же ты не показал мне? Какая же может быть тайна межд у Стивой и мной?
Вронский воротил камерд инера и велел принесть д епешу.
— Я не хотел показывать потому, что Стива имеет страсть телеграфировать; что ж
телеграфировать, когд а ничто не решено?
— О развод е?
— Да, но он пишет: — ничего еще не мог д обиться. На д нях обещал решительный
ответ. Да вот прочти.
Дрожащими руками Анна взяла д епешу и прочла то самое, что сказал Вронский. В
конце еще было прибавлено: — над ежд ы мало, но я сд елаю все возможное и
невозможное.
— Я вчера сказала, что мне совершенно все равно, когд а я получу и д аже получу ли
развод , — сказала она покраснев. — Не было никакой над обности скрывать от меня. «Так
он может скрыть и скрывает от меня свою переписку с женщинами», — под умала она.
— А Яшвин хотел приехать нынче утром с Войтовым, — сказал Вронский, — кажется,

что он выиграл с Певцова все, и д аже больше того, что тот может заплатить, — около
шестид есяти тысяч.
— Нет, — сказала она, разд ражаясь тем, что он так очевид но этой переменой разговора
показывал ей, что она разд ражена, — почему же ты д умаешь, что это известие так
интересует меня, что над о д аже скрывать? Я сказала, что не хочу об этом д умать, и желала
бы, чтобы ты этим так же мало интересовался, как и я.
— Я интересуюсь потому, что люблю ясность, — сказал он.
— Ясность не в форме, а в любви, — сказала она, все более и более разд ражаясь не
словами, а тоном холод ного спокойствия, с которым он говорил. — Для чего ты желаешь
этого?
«Боже мой, опять о любви», — под умал он, морщась.
— Вед ь ты знаешь д ля чего: — д ля тебя и д ля д етей, которые буд ут, — сказал он.
— Детей не буд ет.
— Это очень жалко, — сказал он.
— Тебе это нужно д ля д етей, а обо мне ты не д умаешь? — сказала она, совершенно
забыв и не слыхав, что он сказал: — «д ля тебя и д ля д етей».
Вопрос о возможности иметь д етей был д авно спорный и разд ражавший ее. Его
желание иметь д етей она объясняла себе тем, что он не д орожил ее красотой.
— Ах, я сказал: — д ля тебя. Более всего д ля тебя, — морщась, точно от боли, повторил
он, — потому что я уверен, что бóльшая д оля твоего разд ражения происход ит от
неопред еленности положения.
«Да, вот он перестал теперь притворяться, и вид на вся его холод ная ненависть ко мне»,
под умала она, не слушая его слов, но с ужасом вгляд ываясь в того холод ного и жестокого
суд ью, который, д разня ее, смотрел из его глаз.
— Причина не та, — сказала она, — и я д аже не понимаю, как причиной моего, как ты
называешь, разд ражения может быть то, что я нахожусь совершенно в твоей власти. Какая
же тут неопред еленность положения? Напротив.
— Очень жалею, что ты не хочешь понять, — перебил он ее, с упорством желая
высказать свою мысль, — неопред еленность состоит в том, что тебе кажется, что я
свобод ен.
— Насчет этого ты можешь быть совершенно спокоен, — сказала она и, отвернувшись
от него, стала пить кофей.
Она под няла чашку, отставив мизинец, и под несла ее ко рту. Отпив несколько глотков,
она взглянула на него и по выражению его лица ясно поняла, что ему противны были рука,
и жест, и звук, который она производ ила губами.
— Мне совершенно все равно, что д умает твоя мать и как она хочет женить тебя, —
сказала она, д рожащею рукой ставя чашку.
— Но мы не об этом говорим.
— Нет, об этом самом. И поверь, что д ля меня женщина без серд ца, буд ь она старуха
или не старуха, твоя мать или чужая, не интересна, и я ее знать не хочу.
— Анна, я прошу тебя не говорить неуважительно о моей матери.
— Женшина, которая не угад ала серд цем, в чем лежат счастье и честь ее сына, у той
нет серд ца.
— Я повторяю свою просьбу не говорить неуважительно о матери, которую я уважаю,
— сказал он, возвышая голос и строго гляд я на нее.
Она не отвечала. Пристально гляд я на него, на его лицо, руки, она вспоминала со всеми
под робностями сцену вчерашнего примирения и его страстные ласки. «Эти, точно такие

же ласки он расточал и буд ет и хочет расточать д ругим женщинам!» — д умала она.
— Ты не любишь мать. Это все фразы, фразы и фразы! — с ненавистью гляд я на него,
сказала она.
— А если так, то над о…
— Над о решиться, и я решилась, — сказала она и хотела уйти, но в это время в комнату
вошел Яшвин.
Анна позд оровалась с ним и остановилась.
Зачем, когд а в д уше у нее была буря и она чувствовала, что стоит на повороте жизни,
который может иметь ужасные послед ствия, зачем ей в эту минуту над о было
притворяться пред чужим человеком, который рано или позд но узнает же все, — она не
знала; но, тотчас же смирив в себе внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
— Ну, что ваше д ело? получили д олг? — спросила она Яшвина.
— Да ничего; кажется, что я не получу всего, а в серед у над о ехать. А вы когд а? —
сказал Яшвин, жмурясь погляд ывая на Вронского и, очевид но, д огад ываясь о
происшед шей ссоре.
— Кажется, послезавтра, — сказал Вронский.
— Вы, впрочем, уже д авно собираетесь.
— Но теперь уже решительно, — сказала Анна, гляд я прямо в глаза Вронскому таким
взгляд ом, который говорил ему, чтобы он и не д умал о возможности примирения.
— Неужели же вам не жалко этого несчастного Певцова? — прод олжала она разговор с
Яшвиным.
— Никогд а не спрашивал себя, Анна Аркад ьевна, жалко или не жалко. Вед ь мое все
состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче
поед у в клуб и, может быть, выйд у нищим. Вед ь кто со мной сад ится — тоже хочет
оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и в этом-то уд овольствие.
— Ну, а если бы вы были женаты, — сказала Анна, — каково бы вашей жене?
Яшвин засмеялся.
— Затем, вид но, и не женился и никогд а не собирался.
— А Гельсингфорс? — сказал Вронский, вступая в разговор, и взглянул на
улыбнувшуюся Анну.
Встретив его взгляд , лицо Анны вд руг приняло холод но-строгое выражение, как буд то
она говорила ему: — «Не забыто. Все то же».
— Неужели вы были влюблены? — сказала она Яшвину.
— О господ и! сколько раз! Но, понимаете, од ному можно сесть за карты, но так, чтобы
всегд а встать, когд а прид ет время rendez-vous. А мне можно заниматься любовью, но так,
чтобы вечером не опозд ать к партии. Так я и устраиваю.
— Нет, я не про то спрашиваю, а про настоящее. — Она хотела сказать Гельсингфорс;
но не хотела сказать слово, сказанное Вронским.
Приехал Войтов, покупавший жеребца; Анна встала и вышла из комнаты.
Пред тем как уезжать из д ома, Вронский вошел к ней. Она хотела притвориться, что
ищет что-нибуд ь на столе, но, устыд ившись притворства, прямо взглянула ему в лицо
холод ным взгляд ом.
— Что вам над о? — cпросила она его по-французски.
— Взять аттестат на Гамбетту, я прод ал его, — сказал он таким тоном, который
выражал яснее слов: — «Объясняться мне некогд а, и ни к чему не повед ет».
«Я ни в чем не виноват пред нею, — д умал он. — Если она хочет себя наказывать, tant
pis pour elle». Но, выход я, ему показалось, что она сказала что-то, и серд це его вд руг

д рогнуло от сострад анья к ней.
— Что, Анна? — спросил он.
— Я ничего, — отвечала она так же холод но и спокойно.
«А ничего, так tant pis», — под умал он, опять похолод ев, повернулся и пошел. Выход я,
он в зеркало увид ал ее лицо, блед ное, с д рожащими губами. Он и хотел остановиться и
сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежд е чем он
прид умал, что сказать. Целый этот д ень он провел вне д ома, и когд а приехал позд но
вечером, д евушка сказала ему, что у Анны Аркад ьевны болит голова и она просила не
вход ить к ней.
XXVI
Никогд а еще не проход ило д ня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не
ссора. Это было очевид ное признание в совершенном охлажд ении. Разве можно было
взглянуть на нее так, как он взглянул, когд а вход ил в комнату за аттестатом? Посмотреть
на нее, вид еть, что серд це ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим
равнод ушно-спокойным лицом? Он не то что охлад ел к ней, но он ненавид ел ее, потому
что любил д ругую женщину, — это было ясно.
И, вспоминая все те жестокие слова, которые он сказал, Анна прид умывала еще те
слова, которые он, очевид но, желал и мог сказать ей, и все более и более разд ражалась.
«Я вас не д ержу, — мог сказать он. — Вы можете ид ти куд а хотите. Вы не хотели
развод иться с вашим мужем, вероятно, чтобы вернуться к нему. Вернитесь. Если вам
нужны д еньги, я д ам вам. Сколько нужно вам рублей?»
Все самые жестокие слова, которые мог сказать грубый человек, он сказал ей в ее
воображении, и она не прощала их ему, как буд то он д ействительно сказал их.
«А разве не вчера только он клялся в любви, он, правд ивый и честный человек? Разве я
не отчаивалась напрасно уж много раз?» — вслед за тем говорила она себе.
Весь д ень этот, за исключением поезд ки к Вильсон, которая заняла у нее д ва часа,
Анна провела в сомнениях о том, все ли кончено, или есть над ежд а примирения, и над о
ли ей сейчас уехать, или еще раз увид ать его. Она жд ала его целый д ень и вечером, уход я в
свою коммату, приказав перед ать ему, что у нее голова болит, загад ала себе: — «Если он
прид ет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит,
все кончено, и тогд а я решу, что мне д елать!..»
Она вечером слышала остановившийся стук его коляски, его звонок, его шаги и
разговор с д евушкой: — он поверил тому, что ему сказали, не хотел больше ничего
узнавать и пошел к себе. Стало быть, все было кончено.
И смерть, как ед инственное сред ство восстановить в его серд це любовь к ней, наказать
его и од ержать побед у в той борьбе, которую поселившийся в ее серд це злой д ух вел с
ним, ясно и живо пред ставилась ей.
Теперь было все равно: — ехать или не ехать в Возд виженское, получить или не
получить от мужа развод — все было ненужно. Нужно было од но — наказать его.
Когд а она налила себе обычный прием опиума и под умала о том, что стоило только
выпить всю склянку, чтобы умереть, ей показалось это так легко и просто, что она опять с
наслажд ением стала д умать о том, как он буд ет мучаться, раскаиваться и любить ее
память, когд а уже буд ет позд но. Она лежала в постели с открытыми глазами, гляд я при
свете од ной д огоравшей свечи на лепной карниз потолка и на захватывающую часть его
тень от ширмы, и живо пред ставляла себе, что он буд ет чувствовать, когд а ее уже не

буд ет и она буд ет д ля него только од но воспоминание. «Как мог я сказать ей эти
жестокие слова? — буд ет говорить он. — Как мог я выйти из комнаты, не сказав ей
ничего? Но теперь ее уж нет. Она навсегд а ушла от нас. Она там…» Вд руг тень ширмы
заколебалась, захватила весь карниз, весь потолок, д ругие тени с д ругой стороны
рванулись ей навстречу; на мгновение тени сбежали, но потом с новой быстротой
над винулись, поколебались, слились, и все стало темно.. «Смерть!» — под умала она. И
такой ужас нашел на нее, что она д олго не могла понять, гд е она, и д олго не могла
д рожащими руками найти спички и зажечь д ругую свечу вместо той, которая д огорела и
потухла. «Нет, все — только жить! Вед ь я люблю его. Вед ь он любит меня! Это было и
пройд ет», — говорила она, чувствуя, что слезы рад ости возвращения к жизни текли по ее
щекам. И, чтобы спастись от своего страха, она поспешно пошла в кабинет к нему.
Он спал в кабинете крепким сном. Она под ошла к нему и, сверху освещая его лицо,
д олго смотрела на него. Теперь, когд а он спал, она любила его так, что при вид е его не
могла уд ержать слез нежности; но она знала, что если б он проснулся, то он посмотрел бы
на нее холод ным, сознающим свою правоту взгляд ом, и что, прежд е чем говорить ему о
своей любви, она д олжна бы была д оказать ему, как он был виноват пред нею. Она, не
разбуд ив его, вернулась к себе и после второго приема опиума к утру заснула тяжелым,
неполным сном, во все время которого она не переставала чувствовать себя.
Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей в сновид ениях еще д о
связи с Вронским, пред ставился ей опять и разбуд ил ее. Старичок с взлохмаченной
бород ой что-то д елал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные
французские слова, и она, как и всегд а при этом кошмаре (что и составляло его ужас)
чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но д елает это какое-то
страшное д ело в железе над нею. И она проснулась в холод ном поту.
Когд а она встала, ей, как в тумане, вспомнился вчерашний д ень.
«Была ссора. Было то, что бывало уже несколько раз. Я сказала, что у меня голова болит,
и он не вход ил. Завтра мы ед ем, над о вид еть его и готовиться к отъезд у», — сказала она
себе. И, узнав, что он в кабинете, она пошла к нему. Проход я по гостиной, она услыхала,
что у под ъезд а остановился экипаж, и, выглянув в окно, увид ала карету, из которой
высовывалась молод ая д евушка в лиловой шляпке, что-то приказывая звонившему лакею.
После переговоров в перед ней кто-то вошел наверх, и ряд ом с гостиной послышались
шаги Вронского. Он быстрыми шагами сход ил по лестнице. Анна опять под ошла к окну.
Вот он вышел без шляпы на крыльцо и под ошел к карете. Молод ая д евушка в лиловой
шляпке перед ала ему пакет. Вронский, улыбаясь, сказал ей что-то. Карета отъехала; он
быстро взбежал назад по лестнице.
Туман, застилавший все в ее д уше, вд руг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью
защемили больное серд це. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться д о того,
чтобы пробыть целый д ень с ним в его д оме. Она вошла к нему в кабинет, чтоб объявить
ему свое решение.
— Это Сорокина с д очерью заезжала и привезла мне д еньги и бумаги от maman. Я вчера
не мог получить. Как твоя голова, лучше? — сказал он спокойно, не желая вид еть и
понимать мрачного и торжественного выражения ее лица.
Она молча пристально смотрела на него, стоя посред и комнаты. Он взглянул на нее, на
мгновенье нахмурился и прод олжал читать письмо. Она повернулась и мед ленно пошла
из комнаты. Он еще мог вернуть ее, но она д ошла д о д вери, он все молчал, и слышен был
только звук шуршания перевертываемого листа бумаги.
— Да, кстати, — сказал он в то время, как она была уже в д верях, — завтра мы ед ем

решительно? Не правд а ли?
— Вы, но не я, — сказала она, оборачиваясь к нему.
— Анна, эд ак невозможно жить…
— Вы, но не я, — повторила она.
— Это становится невыносимо!
— Вы… вы раскаетесь в этом, — сказала она и вышла.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он
вскочил и хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы,
нахмурился. Эта неприличная, как он наход ил, угроза чего-то разд ражила его. «Я пробовал
все, — под умал он, — остается од но — не обращать внимания», и он стал собираться ехать
в город и опять к матери, от которой над о было получить под пись на д оверенности.
Она слышала звуки его шагов по кабинету и столовой. У гостиной он остановился. Но
он не повернул к ней, он только отд ал приказание о том, чтоб отпустили без него
Войтову жеребца. Потом она слышала, как под али коляску, как отворилась д верь, и он
вышел опять. Но вот он опять вошел в сени, и кто-то взбежал наверх. Это камерд инер
вбегал за забытыми перчатками. Она под ошла к окну и вид ела, как он не гляд я взял
перчатки и, тронув рукой спину кучера, что-то сказал ему. Потом, не гляд я в окна, он сел в
свою обычную позу в коляске, заложив ногу на ногу, и, над евая перчатку, скрылся за
углом.
XXVII
«Уехал! Кончено!» — сказала себе Анна, стоя у окна; и в ответ на этот вопрос
впечатления мрака при потухшей свече и страшного сна, сливаясь в од но, холод ным
ужасом наполнили ее серд це.
«Нет, это не может быть!» — вскрикнула она и, перейд я комнату, крепко позвонила. Ей
так страшно теперь было оставаться од ной, что, не д ожид аясь приход а человека, она
пошла навстречу ему.
— Узнайте, куд а поехал граф, — сказала она.
Человек отвечал, что граф поехал в конюшни.
— Они приказали д оложить, что если вам угод но выехать, то коляска сейчас вернется.
— Хорошо. Постойте. Сейчас я напишу записку. Пошлите Михайлу с запиской в
конюшни. Поскорее.
Она села и написала:
«Я виновата. Вернись д омой, над о объясниться. Рад и бога приезжай, мне страшно».
Она запечатала и отд ала человеку.
Она боялась оставаться од на теперь и вслед за человеком вышла из комнаты и пошла в
д етскую.
«Что ж, это не то, это не он! Гд е его голубые глаза, милая и робкая улыбка?» — была
первая мысль ее, когд а она увид ала свою пухлую, румяную д евочку с черными
вьющимися волосами, вместо Сережи, которого она, при запутанности своих мыслей,
ожид ала вид еть в д етской. Девочка, сид я у стола, упорно и крепко хлопала по нем
пробкой и бессмысленно гляд ела на мать д вумя смород инами — черными глазами.
Ответив англичанке, что она совсем зд орова и что завтра уезжает в д еревню, Анна под села
к д евочке и стала пред нею вертеть пробку с графина. Но громкий, звонкий смех ребенка
и д вижение, которое она сд елала бровью, так живо ей напомнили Вронского, что,
уд ерживая рыд ания, она поспешно встала и вышла. «Неужели все кончено? Нет, это не

может быть, — д умала она. — Он вернется. Но как он объяснит мне эту улыбку, это
оживление после того, как он говорил с ней? Но и не объяснит, все-таки поверю. Если я не
поверю, то мне остается од но, — а я не хочу».
Она посмотрела на часы. Прошло д венад цать минут. «Теперь уж он получил записку и
ед ет назад . Нед олго, еще д есять минут… Но что, если он не приед ет? Нет, этого не может
быть. Над о, чтобы он не вид ел меня с заплаканными глазами. Я пойд у умоюсь. Да, д а,
причесалась ли я, или нет?» — спросила она себя. И не могла вспомнить. Она ощупала
голову рукой. «Да, я причесана, но когд а, решительно не помню». Она д аже не верила
своей руке и под ошла к трюмо, чтоб увид ать, причесана ли она в самом д еле, или нет?
Она была причесана и не могла вспомнить, когд а она это д елала. «Кто это?» — д умала она,
гляд я в зеркало на воспаленное лицо со странно блестящими глазами, испуганно
смотревшими на нее. «Да это я», — вд руг поняла она, и, огляд ывая себя всю, она
почувствовала вд руг на себе его поцелуи и, сод рогаясь, д винула плечами. Потом под няла
руку к губам и поцеловала ее.
«Что это, я с ума схожу», — и она пошла в спальню, гд е Аннушка убирала комнату.
— Аннушка, — сказала она, останавливаясь пред ней и гляд я на горничную, сама не
зная, что скажет ей.
— К Дарье Александ ровне вы хотели ехать, — как бы понимая, сказала горничная.
— К Дарье Александ ровне? Да, я поед у.
«Пятнад цать минут туд а, пятнад цать назад . Он ед ет уже, он приед ет сейчас. — Она
вынула часы и посмотрела на них. — Но как он мог уехать, оставив меня в таком
положении? Как он может жить, не примирившись со мною?» Она под ошла к окну и стала
смотреть на улицу. По времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она
вновь стала вспоминать, когд а он уехал, и считать минуты.
В то время как она отход ила к большим часам, чтобы проверить свои, кто-то под ъехал.
Взглянув из окна, она увид ала его коляску. Но никто не шел на лестницу, и внизу слышны
были голоса. Это был посланный, вернувшийся в коляске. Она сошла к нему.
— Графа не застали. Они уехали на Нижегород скую д орогу.
— Что тебе? Что?.. — обратилась она к румяному, веселому Михайле, под ававшему ей
назад ее записку.
«Да вед ь он не получил ее», — вспомнила она.
— Поезжай с этой же запиской в д еревню к графине Вронской, знаешь? И тотчас же
привеэи ответ, — сказала она посланному.
«А я сама, что же я буд у д елать? — под умала она. — Да, я поед у к Долли, это правд а, а
то я с ума сойд у. Да, я могу еще телеграфировать». И она написала д епешу:
«Мне необход имо переговорить, сейчас приезжайте».
Отослав телеграмму, она пошла од еваться. Уже од етая и в шляпе, она опять взглянула
в глаза потолстевшей, спокойной Аннушки. Явное сострад ание было вид но в этих
маленьких д обрых серых глазах.
— Аннушка, милая, что мне д елать? — рыд ая, проговорила Анна, беспомощно
опускаясь на кресло.
— Что же так беспокоиться, Анна Аркад ьевна! Вед ь это бывает. Вы поезжайте,
рассеетесь, — сказала горничная.
— Да, я поед у, — опоминаясь и вставая, сказала Анна. — А если без меня буд ет
телеграмма, прислать к Дарье Александ ровне… Нет, я сама вернусь.
«Да, не над о д умать, над о д елать что-нибуд ь, ехать, главное — уехать из этого д ома»,
— сказала она, с ужасом прислушиваясь к страшному клокотанью, происход ившему в ее

серд це, и поспешно вышла и села в коляску.
— Куд а прикажете? — спросил Петр, пред тем как сад иться на козлы.
— На Знаменку, к Облонским.
XXVIII
Погод а была ясная. Все утро шел частый, мелкий д ожд ик, и теперь нед авно прояснило.
Железные кровли, плиты тротуаров, голыши мостовой, колеса и кожи, мед ь и жесть
экипажей — все ярко блестело на майском солнце. Было три часа и самое оживленное
время на улицах.
Сид я в углу покойной коляски, чуть покачивавшейся своими упругими рессорами на
быстром ход у серых, Анна, при несмолкаемом грохоте колес и быстро сменяющихся
впечатлениях на чистом возд ухе, вновь перебирая события послед них д ней, увид ала свое
положение совсем иным, чем каким оно казалось ей д ома. Теперь и мысль о смерти не
казалась ей более так страшна и ясна, и самая смерть не пред ставлялась более
неизбежною. Теперь она упрекала себя за то унижение, д о которого она спустилась. «Я
умоляю его простить меня. Я покорилась ему. Признала себя виноватою. Зачем? Разве я не
могу жить без него?» И, не отвечая на вопрос, как она буд ет жить без него, она стала
читать вывески. «Контора и склад . Зубной врач. Да, я скажу Долли все. Она не любит
Вронского. Буд ет стыд но, больно, но я все скажу ей. Она любит меня, и я послед ую ее
совету. Я не покорюсь ему; я не позволю ему воспитывать себя. Филиппов, калачи.
Говорят, что они возят тесто в Петербург. Вод а московская так хороша. А мытищинские
колод цы и блины». И она вспомнила, как д авно, д авно, когд а ей было еще семнад цать лет,
она езд ила с теткой к Троице. «На лошад ях еще. Неужели это была я, с красными руками?
Как многое из того, что тогд а мне казалось так прекрасно и нед оступно, стало ничтожно,
а то, что было тогд а, теперь навеки нед оступно. Поверила ли бы я тогд а, что я могу д ойти
д о такого унижения? Как он буд ет горд и д оволен, получив мою записку! Но я д окажу
ему… Как д урно пахнет эта краска. Зачем они все красят и строят? Мод ы и уборы», —
читала она. Мужчина поклонился ей. Это был муж Аннушки. «Наши паразиты, —
вспомнила она, как это говорил Вронский. — Наши? почему наши? Ужасно то, что нельзя
вырвать с корнем прошед шего. Нельзя вырвать, но можно скрыть память о нем. И я
скрою». И тут она вспомнила о прошед шем с Алексеем Александ ровичем, о том, как она
изглад ила его из своей памяти. «Долли под умает, что я оставляю второго мужа и что я
поэтому, наверное, неправа. Разве я хочу быть правой! Я не могу!» — проговорила она, и ей
захотелось плакать. Но она тотчас же стала д умать о том, чему могли так улыбаться эти
д ве д евушки. «Верно, о любви? Они не знают, как это невесело, как низко… Бульвар и
д ети. Три мальчика бегут, играя в лошад ки. Сережа! И я все потеряю, и не возвращу его.
Да, все потеряю, если он не вернется. Он, может быть, опозд ал на поезд и уже вернулся
теперь. Опять хочешь унижения! — сказала она самой себе. — Нет, я войд у к Долли и
прямо скажу ей: — я несчастна, я стою того, я виновата, но я все-таки несчастна, помоги
мне. Эти лошад и, эта коляска — как я отвратительна себе в этой коляске — все его; но я
больше не увижу их».
Прид умывая те слова, в которых она все скажет Долли, и умышленно растравляя свое
серд це, Анна вошла на лестницу.
— Есть кто-нибуд ь? — спросила она в перед ней.
— Катерина Александ ровна Левина, — отвечал лакей.
«Кити! та самая Кити, в которую был влюблен Вронский, — под умала Анна, — та

самая, про которую он вспоминал с любовью. Он жалеет, что не женился на ней. А обо
мне он вспоминает с ненавистью и жалеет, что сошелся со мной».
Межд у сестрами, в то время как приехала Анна, шло совещание о кормлении. Долли
од на вышла встретить гостью, в эту минуту мешавшую их бесед е.
— А, ты не уехала еще? Я хотела сама быть у тебя, — сказала она, — нынче я получила
письмо от Стивы.
— Мы тоже получили д епешу, — отвечала Анна, огляд ываясь, чтоб увид ать Кити.
— Он пишет, что не может понять, чего именно хочет Алексей Александ рович, но что
он не уед ет без ответа.
— Я д умала, у тебя есть кто-то. Можно прочесть письмо?
— Да, Кити, — смутившись, сказала Долли, — она в д етской осталась. Она была очень
больна.
— Я слышала. Можно прочесть письмо?
— Я сейчас принесу. Но он не отказывает; напротив, Стива над еется, — сказала Долли,
останавливаясь вд верях.
— Я не над еюсь, д а и не желаю, — сказала Анна.
«Что ж это, Кити считает д ля себя унизительным встретиться со мной? — д умала
Анна, оставшись од на. — Может быть, она и права. Но не ей, той, которая была влюблена в
Вронского, не ей показывать мне это, хотя это и правд а. Я знаю, что меня в моем
положении не может принимать ни од на поряд очная женщина. Я знаю, что с той первой
минуты я пожертвовала ему всем! И вот наград а! О, как я ненавижу его! И зачем я
приехала сюд а? Мне еще хуже, еще тяжелее, — Она слышала из д ругой комнаты голоса
переговаривавшихся сестер. — И что ж я буд у говорить теперь Долли? Утешать Кити тем,
что я несчастна, под чиняться ее покровительству? Нет, д а и Долли ничего не поймет. И
мне нечего говорить ей. Интересно было бы только вид еть Кити и показать ей, как я всех
и все презираю, как мне все равно теперь».
Долли вошла с письмом. Анна прочла и молча перед ала его.
— Я все это знала, — сказала она. — И это меня нисколько не интересует.
— Да отчего же? Я, напротив, над еюсь, — сказала Долли, с любопытством гляд я на
Анну. Она никогд а не вид ела ее в таком странном разд раженном состоянии. — Ты когд а
ед ешь? — спросила она.
Анна, сощурившись, смотрела пред собой и не отвечала ей.
— Что ж Кити прячется от меня? — сказала она, гляд я на д верь и краснея.
— Ах, какие пустяки! Она кормит, и у нее не лад ится д ело, я ей советовала… Она
очень рад а. Она сейчас прид ет, — неловко, не умея говорить неправд у, говорила Долли. —
Да вот и она.
Узнав, что приехала Анна, Кити хотела не выход ить; но Долли уговорила ее.
Собравшись с силами, Кити вышла и, краснея, под ошла к ней и под ала руку.
— Я очень рад а, — сказала она д рожащим голосом.
Кити была смущена тою борьбой, которая происход ила в ней, межд у вражд ебностью к
этой д урной женщине и желанием быть снисход ительною к ней; но как только она
увид ала красивое, симпатичное лицо Анны, вся вражд ебность тотчас же исчезла.
— Я бы не уд ивилась, если бы вы и не хотели встретиться со мною. Я ко всему
привыкла. Вы были больны? Да, вы переменились, — сказала Анна.
Кити чувствовала, что Анна вражд ебно смотрит на нее. Она объясняла эту
вражд ебность неловким положением, в котором теперь чувствовала себя пред ней прежд е
покровительствовавшая ей Анна, и ей стало жалко ее.

Они поговорили про болезнь, про ребенка, про Стиву, но, очевид но, ничто не
интересовало Анну.
— Я заехала проститься с тобой, — сказала она, вставая.
— Когд а же вы ед ете?
Но Анна опять, не отвечая, обратилась к Кити.
— Да, я очень рад а, что увид ала вас, — сказала она с улыбкой. — Я слышала о вас
столько со всех сторон, д аже от вашего мужа. Он был у меня, и он мне очень понравился,
— очевид но, с д урным намерением прибавила она. — Гд е он?
— Он в д еревню поехал, — краснея, сказала Кити.
— Кланяйтесь ему от меня, непременно кланяйтесь.
— Непременно! — наивно повторила Кити, соболезнующе гляд я ей в глаза.
— Так прощай, Долли! — И, поцеловав Долли и пожав руку Кити, Анна поспешно
вышла.
— Все такая же и так же привлекательна. Очень хороша! — сказала Кити, оставшись
од на с сестрой. — Но что-то жалкое есть в ней! Ужасно жалкое!
— Нет, нынче в ней что-то особенное, — сказала Долли. — Когд а я ее провожала в
перед ней, мне показалось, что она хочет плакать.
XXIX
Анна села в коляску в еще худ шем состоянии, чем то, в каком она была, уезжая из д ома.
К прежним мучениям присоед инилось теперь чувство оскорбления и отверженности,
которое она ясно почувствовала при встрече с Кити.
— Куд а прикажете? Домой? — спросил Петр.
— Да, д омой, — сказала она, теперь и не д умая о том, куд а она ед ет.
«Как они, как на что-то страшное, непонятное и любопытное, смотрели на меня. О чем
он может с таким жаром рассказывать д ругому? — д умала она, гляд я на д вух пешеход ов.
— Разве можно д ругому рассказывать то, что чувствуешь? Я хотела рассказывать Долли, и
хорошо, что не рассказала. Как бы она рад а была моему несчастью! Она бы скрыла это; но
главное чувство было бы рад ость о том, что я наказана за те уд овольствия, в которых она
завид овала мне. Кити, та еще бы более была рад а. Как я ее всю вижу насквозь! Она знает,
что я больше, чем обыкновенно, любезна была к ее мужу. И она ревнует и ненавид ит
меня. И презирает еще. В ее глазах я безнравственная женщина. Если б я была
безнравственная женщина, я бы могла влюбить в себя ее мужа… если бы хотела. Да я и
хотела. Вот этот д оволен собой, — под умала она о толстом, румяном господ ине,
проехавшем навстречу, принявшем ее за знакомую и припод нявшем лоснящуюся шляпу
над лысою лоснящеюся головой и потом убед ившемся, что он ошибся. — Он д умал, что
он меня знает. А он знает меня так же мало, как кто бы то ни было на свете знает меня. Я
сама не знаю. Я знаю свои аппетиты, как говорят французы. Вот им хочется этого грязного
мороженого. Это они знают наверное, — д умала она, гляд я на д вух мальчиков,
остановивших мороженника, который снимал с головы кад ку и утирал концом полотенца
потное лицо. — Всем нам хочется слад кого, вкусного. Нет конфет, то грязного
мороженого. И Кити так же: — не Вронский, то Левин. И она завид ует мне. И ненавид ит
меня. И все мы ненавид им д руг д руга. Я Кити, Кити меня. Вот это правд а. Тютькин,
coiffeur. Je me fais coiffer par Тютькин… Я это скажу ему, когд а он приед ет, — под умала
она и улыбнулась. Но в ту же минуту она вспомнила, что ей некому теперь говорить
ничего смешного. — Да и ничего смешного, веселого нет. Все гад ко. Звонят к вечерне, и

купец этот как аккуратно крестится! — точно боится выронить что-то. Зачем эти церкви,
этот звон и эта ложь? Только д ля того, чтобы скрыть, что мы все ненавид им д руг д руга,
как эти извозчики, которые так злобно бранятся. Яшвин говорит: — он хочет меня
оставить без рубашки, а я его. Вот это правд а!»
На этих мыслях, которые завлекли ее так, что она перестала д аже д умать о своем
положении, ее застала остановка у крыльца своего д ома. Увид ав вышед шего ей навстречу
швейцара, она только вспомнила, что посылала записку и телеграмму.
— Ответ есть? — спросила она.
— Сейчас посмотрю, — отвечал швейцар и, взглянув на конторке, д остал и под ал ей
квад ратный тонкий конверт телеграммы. «Я не могу приехать раньше д есяти часов.
Вронский», прочла она.
— А посланный не возвращался?
— Никак нет, — отвечал швейцар.
«А, если так, то я знаю, что мне д елать, — сказала она, и, чувствуя под нимающийся в
себе неопред еленный гнев и потребность мести, она взбежала наверх. — Я сама поед у к
нему. Прежд е чем навсегд а уехать, я скажу ему все. Никогд а никого не ненавид ела так, как
этого человека!» — д умала она. Увид ав его шляпу на вешалке, она сод рогнулась от
отвращения. Она не соображала того, что его телеграмма была ответ на ее телеграмму и
что он не получал еще ее записки. Она пред ставляла его себе теперь спокойно
разговаривающим с матерью и с Сорокиной и рад ующимся ее страд аниям. «Да, над обно
ехать скорее», — сказала она себе, еще не зная, куд а ехать. Ей хотелось поскорее уйти от
тех чувств, которые она испытывала в этом ужасном д оме. Прислуга, стены, вещи в этом
д оме — все вызывало в ней отвращение и злобу и д авило ее какою-то тяжестью.
«Да, над о ехать на станцию железной д ороги, а если нет, то поехать туд а и уличить
его». Анна посмотрела в газетах расписание поезд ов. Вечером отход ит в восемь часов д ве
минуты. «Да, я поспею». Она велела заложить д ругих лошад ей и занялась уклад кой в
д орожную сумку необход имых на несколько д ней вещей. Она знала, что не вернется
более сюд а. Она смутно решила себе в числе тех планов, которые приход или ей в голову,
и то, что после того, что произойд ет там на станции или в именье графини, она поед ет по
Нижегород ской д ороге д о первого город а и останется там.
Обед стоял на столе; она под ошла, понюхала хлеб и сыр и, убед ившись, что запах всего
съестного ей противен, велела под авать коляску и вышла. Дом уже бросал тень чрез всю
улицу, и был ясный, еще теплый на солнце вечер. И провожавшая ее с вещами Аннушка, и
Петр, клавший вещи в коляску, и кучер, очевид но нед овольный, — все были противны ей
и разд ражали ее своими словами и д вижениями.
— Мне тебя не нужно, Петр.
— А как же билет?
— Ну, как хочешь, мне все равно, — с д осад ой сказала она.
Петр вскочил на козлы и, под боченившись, приказал ехать на вокзал.
XXX
«Вот она опять! Опять я понимаю все», — сказала себе Анна, как только коляска
тронулась и, покачиваясь, загремела по мелкой мостовой, и опять од но за д ругим стали
сменяться впечатления.
«Да, о чем я послед нем так хорошо д умала? — старалась вспомнить она. — Тютькин,
coiffer? Нет, не то. Да, про то, что говорит Яшвин: — борьба за существование и ненависть

— од но, что связывает люд ей. Нет, вы напрасно ед ете, — мысленно обратилась она к
компании в коляске четверней, которая, очевид но, ехала веселиться за город . — И собака,
которую вы везете с собой, не поможет вам. От себя не уйд ете». Кинув взгляд в ту
сторону, куд а оборачивался Петр, она увид ала полумертвопьяного фабричного с
качающеюся головой, которого вез куд а-то город овой. «Вот этот — скорее, — под умала
она. — Мы с графом Вронским также не нашли этого уд овольствия, хотя и много ожид али
от него». И Анна обратила теперь в первый раз тот яркий свет, при котором она вид ела
все, на свои отношения с ним, о которых прежд е она избегала д умать. «Чего он искал во
мне? Любви не столько, сколько уд овлетворения тщеславия». Она вспоминала его слова,
выражение лица его, напоминающее покорную легавую собаку, в первое время их связи. И
все теперь под твержд ало это. «Да, в нем было торжество тщеславного успеха. Разумеется,
была и любовь, но большая д оля была горд ость успеха. Он хвастался мной. Теперь это
прошло. Горд иться нечем. Не горд иться, а стыд иться. Он взял от меня все, что мог, и
теперь я не нужна ему. Он тяготится мною и старается не быть в отношении меня
бесчестным. Он проговорился вчера — он хочет развод а и женитьбы, чтобы сжечь свои
корабли. Он любит меня — но как? The zest is gone. Этот хочет всех уд ивить и очень
д оволен собой, — под умала она, гляд я на румяного приказчика, ехавшего на манежной
лошад и. — Да, того вкуса уж нет д ля него во мне. Если я уед у от него, он в глубине д уши
буд ет рад ».
Это было не пред положение, — она ясно вид ела это в том пронзительном свете,
который открывал ей теперь смысл жизни и люд ских отношений.
«Моя любовь все д елается страстнее и себялюбивее, а его все гаснет и гаснет, и вот
отчего мы расход имся, — прод олжала она д умать. — И помочь этому нельзя. У меня все в
нем од ном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отд авался мне. А он все больше и
больше хочет уйти от меня. Мы именно шли навстречу д о связи, а потом неуд ержимо
расход имся в разные стороны. И изменить этого нельзя. Он говорит мне, что я
бессмысленно ревнива, и я сама говорила себе, что я бессмысленно ревнива; но это
неправд а. Я не ревнива, а я нед овольна. Но… — Она открыла рот и переместилась в
коляске от волнения, возбужд енного в ней пришед шею ей вд руг мыслью. — Если б я
могла быть чем-нибуд ь, кроме любовницы, страстно любящей од ни его ласки; но я не
могу и не хочу быть ничем д ругим. И я этим желанием возбужд аю в нем отвращение, а он
во мне злобу, и это не может быть иначе. Разве я не знаю, что он не стал бы обманывать
меня, что он не имеет вид ов на Сорокину, что он не влюблен в Кити, что он не изменит
мне? Я все это знаю, но мне от этого не легче. Если он, не любя меня, из д олга буд ет д обр,
нежен ко мне, а того не буд ет, чего я хочу, — д а это хуже в тысячу раз д аже, чем злоба! Это
— ад ! А это-то и есть. Он уж д авно не любит меня. А гд е кончается любовь, там
начинается ненависть. Этих улиц я совсем не знаю. Горы какие-то, и все д ома, д ома… И в
д омах все люд и, люд и… Сколько их, конца нет, и все ненавид ят д руг д руга. Ну, пусть я
прид умаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой. Ну? Я получаю развод , Алексей
Александ рович отд ает мне Сережу, и я выхожу замуж за Вронского». Вспомнив об Алексее
Александ ровиче, она тотчас с необыкновенною живостью пред ставила себе его, как
живого, пред собой, с его кроткими, безжизненными, потухшими глазами, синими жилами
на белых руках, интонациями и треском пальцев, и, вспомнив то чувство, которое было
межд у ними и которое тоже называлось любовью, взд рогнула от отвращения. «Ну, я
получу развод и буд у женой Вронского. Что же, Кити перестанет так смотреть на меня,
как она смотрела нынче? Нет. Сережа перестанет спрашивать или д умать о моих д вух
мужьях? А межд у мною и Вронским какое же я прид умаю новое чувство? Возможно ли

какое-нибуд ь не счастье уже, а только не мученье? Нет и нет! — ответила она себе теперь
без малейшего колебания. — Невозможно! Мы жизнью расход имся, и я д елаю его
несчастье, он мое, и перед елать ни его, ни меня нельзя. Все попытки были сд еланы, винт
свинтился. Да, нищая с ребенком. Она д умает, что жалко ее. Разве все мы не брошены на
свет затем только, чтобы ненавид еть д руг д руга и потому мучать себя и д ругих?
Гимназисты ид ут, смеются. Сережа? — вспомнила она. — Я тоже д умала, что любила его,
и умилялась над своею нежностью. А жила же я без него, променяла же его на д ругую
любовь и не жаловалась на этот промен, пока уд овлетворялась той любовью». И она с
отвращением вспомнила про то, что называла той любовью. И ясность, с которою она
вид ела теперь свою и всех люд ей жизнь, рад овала ее. «Так и я, и Петр, и кучер Фед ор, и
этот купец, и все те люд и, которые живут там по Волге, куд а приглашают эти объявления,
и везд е, и всегд а», — д умала она, когд а уже под ъехала к низкому строению
Нижегород ской станции и к ней навстречу выбежали артельщики.
— Прикажете д о Обираловки? — сказал Петр.
Она совсем забыла, куд а и зачем она ехала, и только с большим усилием могла понять
вопрос.
— Да, — сказала она ему, под авая кошелек с д еньгами, и, взяв в руку маленький
красный мешочек, вышла из коляски.
Направляясь межд у толпой в залу первого класса, она понемногу припоминала все
под робности своего положения и те решения, межд у которыми она колебалась. И опять
то над ежд а, то отчаяние по старым наболевшим местам стали растравлять раны ее
измученного, страшно трепетавшего серд ца. Сид я на звезд ообразном д иване в ожид ании
поезд а, она, с отвращением гляд я на вход ивших и выход ивших (все они были противны
ей), д умала то о том, как она приед ет на станцию, напишет ему записку и чтó она напишет
ему, то о том, как он теперь жалуется матери (не понимая ее страд аний) на свое
положение, и как она войд ет в комнату, и чтó она скажет ему. То она д умала о том, как
жизнь могла бы быть еще счастлива, и как мучительно она любит и ненавид ит его, и как
страшно бьется ее серд це.
XXXI
Разд ался звонок, прошли какие-то молод ые мужчины, урод ливые, наглые и
торопливые и вместе внимательные к тому впечатлению, которое они производ или;
прошел и Петр через залу в своей ливрее и штиблетах, с тупым животным лицом, и
под ошел к ней, чтобы провод ить ее д о вагона. Шумные мужчины затихли, когд а она
проход ила мимо их по платформе, и од ин что-то шепнул об ней д ругому, разумеется что-
нибуд ь гад кое. Она под нялась на высокую ступеньку и села од на в купе на пружинный
испачканный, когд а-то белый д иван. Мешок, взд рогнув на пружинах, улегся. Петр с
д урацкой улыбкой припод нял у окна в знак прощания свою шляпу с галуном, наглый
конд уктор захлопнул д верь и щеколд у. Дама, урод ливая, с турнюром (Анна мысленно
разд ела эту женщину и ужаснулась на ее безобразие), и д евочка ненатурально смеясь,
пробежали внизу.
— У Катерины Анд реевны, все у нее, ma tante! — прокричала д евочка.
«Девочка — и та изурод ована и кривляется», — под умала Анна. Чтобы не вид ать
никого, она быстро встала и села к противоположному окну в пустом вагоне.
Испачканный урод ливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы,
прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам вагона. «Что-то знакомое в этом

безобразном мужике», — под умала Анна. И, вспомнив свой сон, она, д рожа от страха,
отошла к противоположной д вери. Конд уктор отворял д верь, впуская мужа с женой.
— Вам выйти угод но?
Анна не отвечала. Конд уктор и вход ившие не заметили под вуалем ужаса на ее лице.
Она вернулась в свой угол и села. Чета села с противоположной стороны, внимательно, но
скрытно огляд ывая ее платье. И муж, и жена казались отвратительны Анне. Муж спросил:
— позволит ли она курить, очевид но не д ля того, чтобы курить, но чтобы заговорить с
нею. Получив ее согласие, он заговорил с женой по-французски о том, что ему еще менее,
чем курить, нужно было говорить. Они говорили, притворяясь, глупости, только д ля того,
чтобы она слыхала. Анна ясно вид ела, как они над оели д руг д ругу и как ненавид ят д руг
д руга. И нельзя было не ненавид еть таких жалких урод ов.
Послышался второй звонок и вслед за ним перед вижение багажа, шум, крик и смех.
Анне было так ясно, что никому нечему было рад оваться, что этот смех разд ражил ее д о
боли, и ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слыхать его. Наконец прозвенел третий
звонок, разд ался свисток, визг паровика, рванулась цепь, и муж перекрестился. «Интересно
бы спросить у него, что он под разумевает под этим», — с злобой взглянув на него,
под умала Анна. Она смотрела мимо д амы в окно на точно как буд то катившихся назад
люд ей, провожавших поезд и стоявших на платформе. Равномерно взд рагивая на стычках
рельсов, вагон, в котором сид ела Анна, прокатился мимо платформы, каменной стены,
д иска, мимо д ругих вагонов; колеса плавнее и маслянее, с легким звоном зазвучали по
рельсам, окно осветилось ярким вечерним солнцем, и ветерок заиграл занавеской. Анна
забыла о своих сосед ях в вагоне и, на легкой качке езд ы вд ыхая в себя свежий возд ух,
опять стала д умать.
«Да, на чем я остановилась? На том, что я не могу прид умать положения, в котором
жизнь не была бы мученьем, что все мы созд аны затем, чтобы мучаться, и что мы все
знаем это и все прид умываем сред ства, как бы обмануть себя. А когд а вид ишь правд у, что
же д елать?»
— На то д ан человеку разум, чтобы избавиться оттого, что его беспокоит, — сказала
по-французски д ама, очевид но д овольная своею фразой и гримасничая языком.
Эти слова как буд то ответили на мысль Анны.
«Избавиться от того, что беспокоит», — повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого
мужа и худ ую жену, она поняла, что болезненная жена считает себя непонятою женщиной
и муж обманывает ее и под д ерживает в ней это мнение о себе. Анна как буд то вид ела их
историю и все закоулки их д уши, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не
было, и она прод олжала свою мысль.
«Да, очень беспокоит меня, и на то д ан разум, чтоб избавиться; стало быть, над о
избавиться. Отчего же не потушить свечу, когд а смотреть больше не на что, когд а гад ко
смотреть на все это? Но как? Зачем этот конд уктор пробежал по жерд очке, зачем они
кричат, эти молод ые люд и в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Все
неправд а, все ложь, все обман, все зло!..»
Когд а поезд под ошел к станции, Анна вышла в толпе д ругих пассажиров и, как от
прокаженных, сторонясь от них, остановилась на платформе, стараясь вспомнить, зачем
она сюд а приехала и что намерена была д елать. Все, что ей казалось возможно прежд е,
теперь так труд но было сообразить, особенно в шумящей толпе всех этих безобразных
люд ей, не оставлявших ее в покое. То артельщики под бегали к ней, пред лагая ей свои
услуги; то молод ые люд и, стуча каблуками по д оскам платформы и громко разговаривая,
огляд ывали ее, то встречные сторонились не в ту сторону. Вспомнив, что она хотела ехать

д альше, если нет ответа, она остановила од ного артельщика и спросила, нет ли тут кучера
с запиской к графу Вронскому.
— Граф Вронский? От них сейчас тут были. Встречали княгиню Сорокину с д очерью. А
кучер какой из себя?
В то время как она говорила с артельщиком, кучер Михайла, румяный, веселый, в синей
щегольской под д евке и цепочке, очевид но горд ый тем, что он так хорошо исполнил
поручение, под ошел к ней и под ал записку. Она распечатала, и серд це ее сжалось еще
прежд е, чем она прочла.
«Очень жалею, что записка не застала меня. Я буд у в д есять часов», — небрежным
почерком писал Вронский.
«Так! Я этого жд ала!» — сказала она себе с злою усмешкой.
— Хорошо, так поезжай д омой, — тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она
говорила тихо, потому что быстрота биения серд ца мешала ей д ышать. «Нет, я не д ам тебе
мучать себя», — под умала она, обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе, а к тому,
кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
Две горничные, ход ившие по платформе, загнули назад головы, гляд я на нее, что-то
соображая вслух о ее туалете: — «Настоящие», — сказали они о кружеве, которое было на
ней. Молод ые люд и не оставляли ее в покое. Они опять, загляд ывая ей в лицо и со смехом
крича что-то ненатуральным голосом, прошли мимо. Начальник станции, проход я,
спросил, ед ет ли она. Мальчик, прод авец квасу, не спускал с нее глаз. «Боже мой, куд а
мне?» — все д альше и д альше уход я по платформе, д умала она. У конца она остановилась.
Дамы и д ети, встретившие господ ина в очках и громко смеявшиеся и говорившие,
замолкли, огляд ывая ее, когд а она поравнялась с ними. Она ускорила шаг и отошла от них
к краю платформы. Под ход ил товарный поезд . Платформа затряслась, и ей показалось, что
она ед ет опять.
И вд руг, вспомнив о разд авленном человеке в д ень ее первой встречи с Вронским, она
поняла, что ей над о д елать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые
шли от вод окачки к рельсам, она остановилась под ле вплоть мимо ее проход ящего
поезд а. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса
мед ленно катившегося первого вагона и глазомером старалась опред елить серед ину
межд у перед ними и зад ними колесами и ту минуту, когд а серед ина эта буд ет против нее.
«Туд а! — говорила она себе, гляд я в тень вагона, на смешанный с углем песок,
которым были засыпаны шпалы, — туд а, на самую серед ину, и я накажу его и избавлюсь от
всех и от себя».
Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серед иною первый вагон. Но красный
мешочек, который она стала снимать с руки, зад ержал ее, и было уже позд но: — серед ина
миновала ее. Над о было жд ать след ующего вагона. Чувство, под обное тому, которое она
испытывала, когд а, купаясь, готовилась войти в вод у, охватило ее, и она перекрестилась.
Привычный жест крестного знамения вызвал в д уше ее целый ряд д евичьих и д етских
воспоминаний, и вд руг мрак, покрывавший д ля нее все, разорвался, и жизнь пред стала ей
на мгновение со всеми ее светлыми прошед шими рад остями. Но она не спускала глаз с
колес под ход ящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как серед ина межд у колесами
поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под
вагон на руки и легким д вижением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на
колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что д елала. «Гд е я? Что я д елаю?
Зачем?» Она хотела под няться,откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее
в голову и потащило за спину. «Господ и, прости мне все!» — проговорила она, чувствуя

невозможность борьбы. Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при
которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более
ярким, чем когд а-нибуд ь, светом, осветила ей все то, что прежд е было во мраке,
затрещала, стала меркнуть и навсегд а потухла.

жүктеу/скачать 4,55 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: