Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук
жүктеу/скачать 2,24 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 1.1.2. Культурно - символические коды как семантические
- 1.1.3. Лингвокультурологическая специфика гендерных
| Культурные концепты – имена абстрактных понятий, поэтому культурная информация здесь прикрепляется к сигнификату, т.е. понятийному ядру. Ключевыми концептами культуры мы называем обусловленные ею базовые единицы картины мира, обладающие экзистенциальной значимостью, как для отдельной языковой личности, так и для лингвокультурного сообщества в целом.
Концепты, по замечанию Д.С. Лихачева, возникают в сознании человека не только как намеки на возможные значения, но и как отклики на предшествующий языковой опыт человека в целом. Концепт является базовым понятием лингвокультурологии, хотя, являясь сложным когнитивным и лингвосоциальным конструктом, не имеет однозначного толкования в науке о языке на современом этапе её развития. «Краткий словарь когнитивных терминов» Е.С. Кубряковой дает следующее определение концепта: «Это оперативная, содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга, всей картины мира, отраженной в человеческой психике» (Кубрякова 1996). В российской лингвистической литературе он употребляется с начала 90-х годов. Первыми в языкознании данным термином начали оперировать когнитологи, некоторые из которых работают в парадигме философии языка (Павилёнис 1986: 240-263). В.А. Лукин, анализируя данные латинско-русского словаря, дает общее значение латинского слова «conceptum» как собирающий, вбирающий в себя содержание множества форм и являющийся (их) началом (зародышем) (Лукин 1993: 63). Концепт как бы вбирает в себя значение нескольких, а чаще многих лексических единиц. Концепт неразрывно связан с миром культуры. Он является основной ячейкой культуры в ментальном мире человека. По мнению Ю.С. Степанова, в структуру концепта входит все, что и делает его фактом культуры – исходная форма (этимология); сжатая до основных признаков содержания история; современные ассоциации, оценки и т.д. Следовательно, в рамках задач лингвокультурологии видится наиболее подходящим определение концепта, данные этим исследователем. Он пишет: «Концепт – это сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек – рядовой, обычный человек, не «творец культурных ценностей» - сам входит в культуру, а в некоторых случаях влияет на нее» (Степанов 1997: 40). Еще одно, схожее по содержанию определение концепта дает Э.Д. Сулейменова: «Концепт – часть концептуальной системы; понятие, то, что индивид знает, воображает, думает об объектах деятельности» (Сулейменова 1989: 151). Концепт является предметом эмоций, симпатий, антипатий и даже столкновений. Высоковероятным компонентом семантики языкового концепта является когнитивная память слова – смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением и системой духовных ценностей носителей языка (цит. по: Яковлева 2001: 66). В этой связи С. Г. Воркачев выделяет культурно-этнический компонент, определяющий специфику семантики единиц естественного языка и отражающий «языковую картину мира» его носителей. Выступая в рамках лингвокультурологического подхода, он считает, что для полноты семантического описания лингвокультурного концепта оптимальным является выделение в его составе трех составляющих: 1. первая – понятийная – отражает его признаковую и дефиниционную структуру. 2. вторая составляющая – образная – фиксирует когнитивные метафоры, поддерживающие концепт в языковом сознании. 3. третья составляющая – значимостная - определяется местом, которое занимает имя концепта в лексико-грамматической системе конкретного языка, куда входят и его этимологические, и ассоциативные характеристики (Воркачев 2001). С лингвистической точки зрения, на наш взгляд, не противоречит данным определениям также определение Е.В. Сергеевой, предлагающей следующую формулировку: «Концепт – это некая информационная целостность, присутствующая в национальном сознании и осознаваемая языковой личностью как инвариантное значение семантического поля» (Сергеева 1999: 129). Связь концепта с вербальными средствами выражения вообще отмечается почти во всех лингвокультурологических определениях. А. Вежбицкая определяет концепт как объект из мира «Идеальное», имеющий имя и отражающий определённые культурно обусловленные представления человека о мире «Действительность». Концепт есть некая форма семантических сетей в долговременной памяти индивида, при необходимости всплывающих в его памяти в форме ассоциаций. «Концепт проявляется в валентностях, которые могут предопределять «предсказуемые» блоки свободных ассоциаций» (Красных 2001: 185). Обобщая точки зрения на концепт и его определения в лингвистике, мы, вслед за С.В. Воркачевым, приходим к заключению, что это единица коллективного знания/сознания, имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой (Воркачев 2001: 72). Так, концепт «женщина» не связан с конкретным визуальным образом, а дает нам общее представление как о представительнице женского пола и репрезентируется через такие единицы языка как «мать», «жена», «сестра», «дети» и т.д. Суммируя все вышеприведённые определения, можно сделать вывод о том, что концепт есть некое идеальное представление об определенных понятиях в сознании человека. Являясь одним из важнейших понятий лингвокультурологии, термин по-разному интерпретируется современными лингвистами. Однако в настоящее время, в связи с активно разрабатываемой в лингвокультурологии проблемой соотношения между языком и культурой в рамках антропоцентрической парадигмы вопросы рассмотрения различных культурных концептов приобретают особую актуальность. Понятие концепта тесно связано с понятием стереотипа. Что же такое полоролевые стереотипы и какие отношения затрагивает этот термин? Для начала обратимся к определению стереотипа в целом. В многочисленных работах, посвященных исследованию феномена стереотипа, он изучается в контексте взаимодействия, как своего рода «модель» поведения людей. По мнению В.В. Красных, стереотип – это некоторое «представление» фрагмента окружающей действительности, некая ментальная «картинка», которая является результатом отражения в сознании личности «типового» фрагмента реального мира, некий инвариант определённого участка картины мира (Красных 2002). Впервые понятие стереотип использовал У. Липпман в 1922 году. Он считал, что стереотипы - это упорядоченные, схематичные «картинки мира» в голове человека, которые экономят его усилия при восприятии сложных объектов мира. Как некая «модель» поведения людей она связана с национально детерминированным выбором стратегии и тактики поведения индивида в определённой ситуации. Выбор обуславливается конкретным набором потребностей и мотивов. В основе возникновения стереотипов лежат закреплённые в сознании человека стандартные схемы и модели мышления. «Процесс формирования стереотипов происходит благодаря способности человеческого сознания закреплять информацию об однородных явлениях, фактах и людях в виде устойчивых идеальных образований» (Грушевицкая 2003: 218). Являясь штампами, хранящимися в сознании, выступая в роли канона, стереотипы определяют поведение, действия и ожидания людей в той или иной ситуации. Стереотип проявляется в конкретных реализациях. Применительно к задачам сравнительно-сопоставительного (лингвокультурологического и когнитивного) исследования авторы словаря «Русское культурное пространство» сформулировали следующее определение стереотипа: это «некоторое представление фрагмента окружающей действительности…, некая ментальная «картинка», обладающая рядом специфических для нее свойств, некое устойчивое, минимизированно-инвариантное, обусловленное национально-культурной спецификой представление о предмете или о ситуации. Причем не о конкретном предмете или конкретной ситуации, когда-либо имевших место – неважно, в реальной или «виртуальной» действительности – и впоследствии приобретших статус «прецедента», но о предмете или ситуации, так сказать, вообще» (Брилева и др. 2004: 19). Сравним соотносительное с данным определением понимание когнитивной природы стереотипа, который рассматривается как «значение по умолчанию»: например представление образа женщины «по умолчанию» реализуется через понятия «семья», «хозяйка», «хранительница очага», напротив мужчина – это добытчик, глава семьи. То есть стереотипное мышление создает «наивное» представление о действительности. Значения по умолчанию определяют нормальные случаи. Однако, по мнению Дж. Лакоффа, они могут подавляться в ненормальных ситуациях (Лакофф 2004: 161). Ведь не всякая женщина может быть связана с семьей, быть матерью, хранительницей очага, как и наивно полагать, что мужчину характеризует его главенствующая роль и умение добывать. Обобщая и сопоставляя понятия концепта и стереотипа, В.В. Красных выделяет их наиболее полярные признаки: концепт более абстрактен и представляет собой идею, понятие. Стереотип – это нечто более конкретное, образ - представление. концепт – это широкое понятие, феномен парадигматического плана, он включает в себя языковые компоненты, и проявляется в свободных сочетаниях; стереотип более ограничен, в процессе порождения он минимизируется и проявляется в предсказуемых ассоциациях (Красных 2002). Говоря о гендерном стереотипе, мы затронем два вида стереотипов: коммуникативный (употребление оборотов-клише) и ментальный (стремление мыслить дуальными или градуальными категориями). Гендерные стереотипы – это один из видов социальных стереотипов, основанный на принятых в обществе представлениях о маскулинном и фемининном и их иерархии. Основополагающим компонентом гендерного стереотипа является культура, которая включает нормы морали и нравственности, ценностные ориентиры, традиции. Гендерные стереотипы прочно закреплены в общественном и коллективном сознании и поэтому меняются медленно. Стереотипы женственности и мужественности не просто формируют людей, они часто предписывают людям в зависимости от их пола определённые психологические качества, нормы поведения, род занятий, профессии. Особенностью языковых форм существования стереотипа будет являться невозможность рассмотрения их с точки зрения истинности или ложности содержания, так как в стереотипе основное – не истинное знание, а убеждённость людей в истинности этого знания (Ломинина 2003: 134). Определённые У. Липпманом и В.В. Красных как схематические «картинки мира», они оказывают влияние на конструирование социальной реальности, и, несмотря на истинность или ложность, они являются неотъемлемым элементом культуры, и на этой основе воздействуют на психологию, поведение и сознание людей. Отсюда следует, что гендерные стереотипы являются стандартизированными представлениями о модулях поведения и чертах характера, соответствующих понятиям о «мужском» и «женском». Гендерная роль является одним из факторов, которые формируют различия в понимании оппозиции «мужской – женский». По определению И. Жеребкиной, гендерная роль есть набор ожидаемых образцов поведения мужчин и женщин в определённой позиции (Жеребкина 2001: 327). Гендерный глоссарий даёт определение гендерной роли как поведения, по которому определяется статус мужчин и женщин в обществе. Данные предписания очевидны в половом разделении труда на мужской и женский. Каждый человек выполняет целый ряд определённых ролей, причем, каждый раз, говоря о той или иной роли, мы наталкиваемся на «естественные» для каждого пола общепринятые стереотипы, которые, в свою очередь, закрепившись в языке, чётко регламентируют поведение человека с той позиции, мужчина он или женщина. Культурой навязываются такие социально-половые роли и формы поведения, складываются такие ролевые ожидания, которые усугубляют дифференциацию полов. Поляризация полов стала рассматриваться как проявление «естественных» качеств мужчины и женщины. Дихотомия полов смоделирована обществом и культурой, и абсолютно права французская писательница и философ, представительница феминистской лингвистики Симона де Бовуар, утверждение которой стало крылатым: «Женщиной не рождаются, женщиной становятся». Образование стереотипов половых ролей происходит из-за разделения функций в семейной жизни и трудовой деятельности. Однако со временем ценностные установки и нормы морали все же претерпевают изменения, обусловленные сменой политического строя, социального уклада, что сказывается на распределении или перераспределении гендерных ролей. Так, если раньше женщине навязывалась роль домашней хозяйки и матери, то теперь вменяется совмещение семейных и производственных ролей, но пока еще при полном исключении её из процесса принятия решений. «Предписанных природой» социальных ролей не существует, а быть на вторых ролях женщин вынуждает общество. Как уже отмечалось, вопрос о роли и участии женщин в профессиональной сфере приобрел во второй половине 20-го века необычайную актуальность в США и Западной Европе. Одним из постулатов женских исследований явилось то, что система ценностей и взгляд на мир производится с позиции мужчин. Гендерные стереотипы управляют поступающей к нам информацией, вследствие чего мы склонны запоминать только ту информацию, которая служит подтверждением стереотипов. Возникновение стереотипов носило и носит культурный характер, находя подтверждение в языке культур: 1) женщине в иерархической позиции всегда отводилось второстепенное, зависимое от мужчины место, а мужчина признавался господином творения / die Herren der Schöpfung sind Männer. Энциклопедия Брокгауз пишет, что практически нет такого общества, где бы женщине отводилась первостепенная роль. Даже в матриархальных культурах, где женщины выполняли руководящие социо-политические функции (например, вожди племен у ирокезов), мужчины играли исполнительную роль и не порабощались как «слабый пол»/schwächeres Geschlecht (Brockhaus-Enzyklopädie 1988: 600). Женщина была признана мужчиной хотя и половиной, но второй, как бы дополнительной. Прекрасная половина/die bessere Hälfte/жар больше декларируется в культурной традиции, чем учитывается в реальных условиях. 2) Историческая ситуация, когда корм добывал сильный пол, а в пещере оставалась хранительница домашнего очага внесла полярность в деятельность и личные качества обоих полов. «Половое» разделение труда позволило мужчине утвердиться в истории в качестве абсолютного субъекта. Неудивительно, почему до сих пор женщина скромно представлена в достижениях мировой культуры. Женщина, её способность к креативному мышлению рассматривались через призму мужского взгляда. По Аристотелю, «Стерильный пол», у которого отсутствуют сексуальные желания, или который не способен сопротивляться своей сексуальности и, соответственно, не способен ее сублимировать, доказывает творческую бездарность женщины. Согласно теории Ф. Ницше, представители слабого пола не могут быть великими художниками, т.к. работа в искусстве имеет свой генезис в «системе головного мозга, взрывающейся сексуальной энергии», определенно мужской и физически обусловленной (Ницше 1990). Особенно ярко подчеркивается мужское начало в гениальности. Из проведенного лингвистического анализа И. Куленовой термины «гений» и «гениальность», пришедшие в индоевропейские языки из латинского, обозначали нечто свыше, подобие духа, бога, объединяющего семью. Власть переходила от отца к сыну. Женщина не имела свободы и всегда была под опекой отца, мужа, сына. Власть и сила ассоциировались с сексуальной способностью передавать их от отца к сыну. «Античный гений был своего рода его потенциальной способностью или силой, дарующей жизнь, и представлял собой мужественные силы мужчины, необходимые «для продолжения рода» (Куленова 2004: 40). Традиция доминирования мужского пола или уподобления его богам изначально закладывает основание для будущего игнорирования женщины и её второстепенную позицию в иерархии (слабый пол). Совершенно справедливо описывается в энциклопедии Брокгауза положение женщины, что во всех обществах биологическое различие между полом переформулировано культурной стилизацией (Brockhaus-Enzyklopädie 1988: 600). Из вышеизложенного становится очевидным, что гендерная стратификация вошла в культуру вместе с социальным развитием общества. Итак, на основе стереотипов происходит гендерная идентификация, когда ребёнок с детства видит и слышит о том, как должен вести себя «настоящий мужчина» / den grossen Mann markieren, что нехорошо «плакать как девчонка». Каждый знает значение выражения «маменькин сынок» / das Muttersöhnchen / ана сүті аузынан кеппеген. В процессе социализации ребёнку уже с самого детства навязывается «правильное» понимание мира, где дифференциация полов занимает ведущее место. Существующая в языке поговорка «Қыз “қуыршақ” – дейді, ұл “құлыншақ” – дейді”/ девочка говорит “кукла”, а мальчик “жеребенок” подтверждает наличие данного подхода и в казахской культуре. Как отмечает И. Жеребкина, половая принадлежность строится как на базе тела, так и на поведенческих и характерологических особенностях (Введение в гендерные исследования 2001: 332). Как утверждает И.С. Кон, уже к полутора годам у ребенка формируется первичная половая идентичность, составляя наиболее устойчивый, стержневой элемент его сознания, а по мере взросления меняется содержание идентичности. Типичные черты закрепляются в сознании за счет уподобления отцу или матери. Так, 4-летний мальчик говорит матери: «Вот когда я вырасту большой, я стану папой». Ранняя гендерная социализация представляет собой причисление к определённому полу и гендеру – и как следствие – принятие гендерной идентичности (Кон 1989: 194). Сам по себе статус «женщина – мужчина» не даётся, а приобретается, так как кажущиеся естественными различия не имеют биологического происхождения. Согласно теории социального научения родители и окружающие «научают», а затем подкрепляют модели гендерного поведения детей. Как справедливо заметил И.С. Кон, ребенок выступает скорее как объект, чем субъект социолизации (Кон 1981: 47-48). Социализация предполагает три аспекта: 1) процесс включения человека в социальные отношения, в результате которого языковая личность оказывается своего рода реализацией культурно-исторического знания всего общества; 2) активная речемыслительная деятельность по нормам и эталонам, заданным той или иной этноязычной культурой; 3) процесс усвоения законов социальной психологии народа. Следующим за социализацией процессом когнитивного развития является самосоциолизация. Л. Корберг, один из создателей этой теории, считает, что дети подготавливают себя к жизни в социуме на основе вербального и невербального социального взаимодействия. Вызывая своими действиями одобрение или осуждение взрослых, они начинают осознавать и формировать свою гендерную принадлежность. Конечно, важно учесть, что на формирование гендера влияют ожидания общества и особенности национальной культуры. Языковые стереотипы налагают отпечаток на поведение личности и на процесс её языковой социализации (Гендерные исследования 2000: 255) и используются детьми задолго до возникновения собственного мнения. Tabula RASA не узнает о том, что «естественные» качества мужчины и женщины навязаны, но зато он усваивает заповеди традиционного миропонимания, где мужчине отведена главенствующая позиция. Знакомство с миром посредством языка с самого начала ориентированно на мужское доминирование. Каковы же причины возникновения гендерных стереотипов. Среди них можно выделить две основные: нормативное и информационное давление. Нормативное давление есть подстраивание под общественное ожидание индивидом, с целью, чтобы общество его не отвергло. Информационное давление заложено в парадоксе о том, что мы, расширяя свои знания о мире, стремимся придерживаться той информации, которую предоставляют нам окружающие (Берн 2002: 38). В процессе общения с теми людьми, с которыми нам чаще всего приходится, а это родители, друзья, учителя и т.д., мы стараемся не выходить за «установленные рамки». Особое место в формировании стереотипов занимают современные масс–медиа, которые не только отражают состояние общественного сознания и идеологии, но и ежедневно и ежесекундно «создают» общественное мнение, предлагают ролевые игры, образ мыслей и отношения к действительности, вырабатывая тем самым информационное давление (Ажгихина 2001: 261). В своё время в СССР создавался образ женщины – работницы и матери, лишённой всяких признаков сексуальности. Названия специальных журналов и газет были гендерно маркированы: «Работница», «Крестьянка», «Советская женщина», «Қазақстан әйелдері» (Женщины Казахстана). Маленькая энциклопедия « Die Frau» (Die Frau 1974) содержит названия журналов послевоенного времени в ГДР: (die «Frau von heute», «Für Dich», «Frauen der ganzen Welt»), которые по идейному замыслу и содержанию не случайно схожи с советскими. «Freundin» - еще один немецкий женский журнал, основными темами которого являются мода, косметика, советы по ведению домашнего хозяйства, т. е. «традиционные женские» темы. СМИ, отражая запросы эпохи, диктуют образ «настоящей» женщины, задействованной в сферах быта, хозяйства, семьи, часто являясь труженицей села, ткачихой, швеёй и т. д., то есть в тех областях, где не проявляются её интеллектуальные способности и прокреативность (сексуальность). Стремясь следовать подчёркнутой асексуальности всех героинь советской журналистики вплоть до 1990-х, мы пришли к суждению о том, что «в Советском Союзе секса нет». Достаточно вспомнить некоторые персонажи из казахской, русской художественной литературы, литературы ГДР. Это лишенная сексуальности Ниловна М. Горького, коммунистка Раушан Б. Майлина и др. Так, писательница Макси Вандер в своей книге «Guten Morgen, du Schöne» изображает героиню Дорис устремлённой в работу, с высокими моральными устоями и долгом перед Отчизной. С началом перестройки гендерные стереотипы на постсоветском пространстве, во многом опять-таки благодаря СМИ, принципиальным образом изменились, и стереотип сексапильной Золушки стал преобладающим. Рынок диктует свои законы, показывая, что внешность мужчин и женщин – это товар. Мужчина предстаёт в роли крутого «мачо», а женщина – сексапильной «подруги супермена». Образ «очкарика» или старой девы в длинной юбке попадает под нормативное давление, когда мужчины говорят о бодибилдинге, ходят в спортивные клубы, а женщины носят все более раскрепощённую одежду и подчёркивают свою сексуальность. СМИ стали частью системы социализации подрастающего поколения и взрослых, они играют важнейшую роль в формировании общественного мнения, оценок людей и событий и задают массам стандарты жизни. Взрослый осознанно идет на принятие гендерных стереотипов по вполне понятной причине: чтобы не быть отверженным обществом. С одной стороны, как уже отмечалось, общество само выработало такие стереотипы поведения, согласно которым женщина играет подчиненную роль при мужчине, она должна быть хорошей хозяйкой, способной выполнять любую работу, должна быть доброй, терпеливой, послушной, нежной, верной, красивой, всегда желанной. Отсутствие мужа в этой модели рассматривается как отход от нормы (синий чулок, Blaustrumpf), а уход от мужа – это бунт. Норма же – семья с мужчиной во главе и с разделением ролей. Уход от нормы всегда наказывался: стоит вспомнить героев Островского – Катерину, Толстого – Анну Каренину, Брехта – старушку из «Unwürdige Greisin», Жумабаева – Шолпан («Грех Шолпан»). С другой стороны, женщина при этом всегда негативно оценивается мужским обществом, свидетельством чему являются философские, исторические, литературные дискурсы, политические события. Гендерные стереотипы зафиксированы в языке, а язык есть основное средство человеческого общения и, как мы видим, в нём женщинам приписывается меньшая ценность, чем мужчинам. «Всё сознание современного человека независимо от пола, насквозь пропитано идеями и ценностями мужской идеологии с ее приоритетом мужского начала, рациональности и объективности женщины (Бовуар де 1997). Всё перечисленное отражается в языке в виде устойчивых словосочетаний, сниженной лексики, гендерно маркированной лексики, грамматических средств, атрибутирования лицам женского пола качеств, связанных с внешней привлекательностью, а лицам мужского пола высокий интеллект, креативность и, соответственно, право на доминирование и власть. «Женская» роль не только находится в подчинении, но и строго контролируется со стороны мужчин, препятствуя ее креативности, энергии. Сегодня уже нельзя работать в лингвистике так, будто лингвокультурологии не существует. Её игнорирование нарушает этос научного сообщества, где одной из базовых посылок является требование преемственности. Нельзя не видеть, что есть многие вещи в жизни и поведении нации, которые объясняются культурными факторами. Гендерные отношения, как элементы культуры, отражены в языке и именно через язык передаются новым поколениям представителей той или иной культурной общности. 1.1.2. Культурно - символические коды как семантическиенаполнители концептов «женщина» и «мужчина»Как выяснилось, у исследователей нет единого мнения относительно числа семантических параметров, по которым может проводиться изучение концепта как базового понятия лингвокультурологии. Но известно, что в эти параметры включаются как понятийное, так и образное, ценностное, поведенческое, этимологическое и культурное «измерения» (Карасик 2001: 41). Язык – зеркало культуры, которое фиксирует символические проявления и отражает стереотипы общества. При всей общечеловеческой универсальности концепты имеют определенную национально-культурную специфику. Концепты «мужчина» и «женщина» как носители культуры складываются из отдельных частей, отражаясь при этом через различные коды культуры. «Код культуры понимается как «сетка», которую культура «набрасывает» на окружающий мир, членит, категоризирует, структуризирует и оценивает его. Коды культуры соотносятся с древнейшими архетипическими представлениями человека» (Красных 2001: 232). Собственно говоря, коды культуры эти представления и «кодируют» (Гудков 2003: 46). Коды культуры фиксируются в языковом сознании, в языке, ибо сам язык, по К. Леви-Строссу, есть специфический способ существования культуры, фактор формирования культурных кодов. Выступая в функции культурных знаков – эталонов и стереотипов культурно-национального миропонимания, язык не только участвует в воспроизведении и межпоколенной трансляции установок национальной культуры, но и формирует ее. Исследователи говорят о различных кодах, характерных для различных культурных пространств. В рамках культурных концептов «мужчина» и «женщина» мы выделяем природно-физический, интеллектуальный, биоморфный и лингвистический коды культуры. Данные коды не только позволяют проводить анализ «языка культуры», то есть анализ способности языка отображать культурно-национальную ментальность его носителей, но и выстроить систему межличностного взаимодействия, посредством которой создается, подтверждается и воспроизводится представление о мужчине и женщине, как категориях социального порядка (Малышева 2002: 60). В этой связи модель социальных отношений характеризует межличностное общение, которое вырабатывается на уровне сознания, принятия заданных обществом норм и подстраивания под них. Сознание человека как существа социального с самого рождения ориентировано на общение, где ему «навязывается» определенное видение мира. В процессе социализации личности формируется национально-культурный компонент, который входит в культурную компетенцию коммуникантов и определяет национальную специфику коммуникации (Красных 2001: 42). Данный компонент обуславливает национальную тонкость ментально-лингвального комплекса, то есть определяет особенности языкового сознания. Рассмотрим ряд природно-физических параметров, характеризующих менталитет русского, казахского и немецкого воззрений на мужчину и женщину. Женская красота всегда являлась центром внимания и обсуждения «мужского языка». Образ женщины – это образ сексуального партнера, воспринимаемого как нечто соблазнительное; при этом наблюдается описание физических параметров женщин с позиции их уменьшения, что подчеркивается оппозицией с мужской фигурой: женщина – крошка, малышка, детка (Kleinchen, Baby, Pretty Woman / нәзіктім, шырағым, айым), мужчина – детина, здоровяк (Bulle, Bursche / алып, алпамыс, дәу). Женщина предстает объектом охоты, «лакомым кусочком». В рамках рассматриваемого кода мы часто имеем дело с системой единиц и значений, определяющих национальную специфику языка, когда коммуниканты хорошо понимают друг друга, поскольку речь идет о вещах одинаково хорошо знакомых и понятных им – национально-прецедентных феноменах: ведьма, карга / Denkmal, Wafeleisen / мыстан. Женщина – это, как правило, аппетитная, пышная, сбитая, ядрёная, в соку, в прыску баба. В казахском языке обнаружены аналогичные выражения: екі бетінен қаны тамғандай/ как будто кровь капает из обеих щек; бес биенің сабасындай/ как сосуд для молока пяти кобылиц; екі беті нарттай/ красные щеки и другие. В женщине ценятся ее природно-физические качества: красота, элегантность, молодость, подвижность: сымбаттым, арулым/ милашка, қымбаттым/ дорогая, айым/ луноликая, күнім\ солнце мое, саулем\ лучик, гүлім/ цветочек. В другом случае мы можем говорить уже о женской драме: «не успела оглянуться, как перестали оглядываться». Языки культур строго осуждают отклонение от заданных женщине параметров: так, мужичка – женщина из простого народа, крестьянка (Словарь русского языка 1957). Данная лексема приобрела сегодня общеупотребительное значение по отношению к женщине с крупным телосложением или грубой женщине. Точный эквивалент слова существует и в немецком языке – das Mannweib, die vermännlichte Frau. Речевой оборот «быть чистой воды женщиной», обнаруженный в стиле журналистки газеты (DAZ 2001 № 41- 42), также ставит, на наш взгляд, во главу угла естественные природные параметры женщины. Если брать во внимание вышеописанный статус женщины, то можно предположить, что существует «та», другая сторона, в которой красота, элегантность становятся одной из причин, нарушающих законы нравственного поведения. Женщина всё более и более превращается в публикациях прессы в сексуальный объект, лишённый собственного голоса. Ещё недавно было распространено утверждение, что каждая женщина в душе проститутка. Прежде чем привести примеры, вписывающиеся в метафору «гулящая», нужно заметить, что для мужчин измена, «вольное» поведение женского пола, является чем-то из ряда вон выходящим, хотя оно, пожалуй, в большей степени присуще мужчинам. Тем не менее, в «языке культуры» чаще отображается «гулящая» и «распутная», нежели он (Телия 1996). Адекватные выражения в казахском языке «суық жолға түсу, жиішке жолға түсу, ойнас қылу» в художественных текстах («Грех Шолпан») использованы также по отношению к женщинам. Причем оценка поведения идет в хлесткой и жесткой форме: шлюха подзаборная, ходить по рукам, вешаться на шею/Besitzer wechseln, käufliches Mädchen / салдақы, жезөкше. Для мужчины намек на сексуальную жизнь не имеет следа негативной оценки. Данный парадокс можно объяснить наличием «двойного стандарта» (Гендерные исследования 2000: 259) для мужчин и женщин в языке. Так, женолюб, бабник, дамский угодник/ Schürzenjäger, Frauenheld, Frauengünstling/ әйел жанды – это всего лишь мужчина, неравнодушный к особям противоположного пола. Сексуальная активность и опытность женщин не одобряется бытовой моралью: еркек құмар әйел ерге жарымас/у женщины, охотливой до мужчин, не будет мужа. Красота женщины становится объектом охоты, где, с одной стороны, мужчина хочет соблазнить, совратить, но, с другой, требует соблюдения строгих канонов пристойного поведения: «жена познаётся в отсутствие мужа». Женщину подозревают в измене или непостоянстве, ожидающей лишь подходящего момента: еркек есиктен әйел тесіктен/ муж за порог, жена следом. В этой двойственности скрывается вседозволенность маскулинности, одной из причин которой является физическая сила, интеллект, социальный статус согласно роли «хозяина», «отца», «кормильца». Известный писатель А. Кабаков в предисловии к новому российскому мужскому журналу «Махаон» писал, что «пора стать настоящими мужиками - при тачках, при бабках, при стволах и при бабах», помещая женщин в один ряд с другими атрибутами супермена, используя такой стилистический прием, как зевгма. Часто женщина выступает в роли вещи и в художественной литературе. В пьесе А.Н. Островского «Бесприданница» Кнуров и Вожеватов разыгрывают Ларису, героиню пьесы, в орлянку и говорят о ней как о вещи, как о товаре: - Отступного я не возьму, Мокий Парменыч. - Я не в убытке, расходов меньше. Сама героиня в монологе перед смертью говорит о себе: «Вещь! … да, вещь. Они правы, я вещь, а не человек …». В рассказе Фюмана «Гера и Зевс» убедительно выстраивается художественная модель родовых взаимоотношений мужчины и женщины, не изменяющих своих биологических функций в ходе обозримой человеческой истории. Владыка Олимпа уговорами и превосходством овладевает своей возлюбленной, словно она есть предмет повседневного обихода. Идиоматика языков не просто отображает положительные черты мужчин, но и раскрывает сущность «женского ума» (Телия В.Н.). Сильная половина/das starke Gеschlecht/ отағасы - это не только находчивый, мужественный, преодолевающий трудности, но человек, в первую очередь, муж, хозяин, глава / Herr, Mann/ ел ағасы, бий (вождь, глава); быть хозяином дела / бийлеу/ Herr der Lage sein, Herr im Haus sein; поступать по-мужски/ einer Sache Herr sein. С позиции женщины он является «моим хозяином» / mein Нerr und Gebieter/отағасы. Фразеологические средства, описывающие интеллектуальные способности женщины, выражают тот факт, что женский ум «недо-человеческий» (Телия 1999). Аристотелевская трактовка женщины как недочеловека надолго и прочно закрепилась в языковом сознании народов: das kann meine Tante auch – das ist ganz leicht oder nicht richtige Lösung der Aufgabe; lange Haare, kurzer Verstand/у бабы волос долог, да ум короток/әйелдің шаші ұзын, ақылы қысқа; девичья память, бабе дорога от печи до порога, бабьи умы разоряют домы; Mädchen für alles – eine Hilfskraft, für alle einfachen Arbeiten. О женщинах, которые имеют или предпочитают светлый цвет волос, сложился стереотип, приписывающий им негативные оценки. Всем известна фраза из «Русского радио», отражающая этот стереотип: «Говорите помедленнее, я блондинка». Эта номинация женщин приобретает несколько пренебрежительное звучание, как будто блондинки – это некоторая категория или даже вид женщин, отличающихся особо слабым интеллектом и, вероятно, поэтому играющих подчинённую роль. «Männer ziehen die Blonden vor, aber heiraten die Brünetten» (мужчины предпочитают блондинок, а женятся на брюнетках) в немецком языке подтверждает идентичный взгляд и в этой культуре. О маркированности характеристик интеллектуальной продукции женщин говорят и многие понятия: женская логика, женский взгляд, женские стихи, женский роман, женские штучки и так далее. Она выражает пренебрежительное отношение к художественному и интеллектуальному творчеству женщин, тогда как было бы неестественно говорить о мужском фильме или мужском взгляде, маркируя понятие и ставя его тем самым в ряд производных, второстепенных фактов. В качестве контраргумента, касающегося женского ума, можно было бы привести высказывание Ф. Раневской: «Женщины умнее мужчин. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая потеряла бы голову только от того, что у мужчины красивые ноги?» Один из выше названных кодов культуры – биоморфный – отражает представления человека о мире животных, растительном мире. Этот код связан в первую очередь с бытующими стереотипами, считает Д.Б. Гудков. Существующие представления об образах мира флоры и фауны были спроецированы на самого человека. Его образ жизни, постоянная зависимость от явлений природы и связанная с этим наблюдательность потребовали от человека многих качеств, которыми наделены животные и растения, или черт, присущих самой природе. Мужчина, ответственный за сохранность скота, внешнее благополучие семьи, должен был обладать такими качествами, как ловкость, хитрость, хабрость, сила, в то время как женщина традиционно предстает в образе хранительницы очага. Вероятно, этими предпосылками объясняется столь широкая представленность данного кода культуры в языковом сознании народов. В биоморфном коде культуры, связанном с бытовыми стереотипами, содержится целый ряд примеров, сочетающихся с концептом «женщина». Так, в русской культуре змея - это коварная, холодная женщина, о которой говорят «змея подколодная», «пригреть змею на груди», кукушка – мать, бросившая детей, бабочка (ночная) и стрекоза. Эти метафоры обозначают женщину легкого поведения, легкомысленную женщину. Быть индюшкой означает в языке быть дурой, сорока – болтливая женщина, сплетница; коза – бойкая и беспокойная девка, а пчелка – труженница. Метафорическое обозначение в русской языковой картине имеет ряд зооморфизмов, передающих физические данные женского пола: корова - толстая, неуклюжая, неповоротливая женщина; лебедь, лебёдушка, напротив, – красавица; лошадь – женщина крупного телосложения, физически выносливая женщина. Интересно было бы рассмотреть еще одну метафору, вошедшую в язык как фразеологизм из Библии и приобретшую второе семантическое значение «валаамова ослица». Первое значение имеет общеупотребимый характер и обозначает покорного молчаливого человека, неожиданно выражающего свое мнение. Второе значение выражения относится исключительно к женщине. Осел – символ глупости и упрямства. Ослица – производное существительное женского рода. Грамматическая категория рода оказала влияние на семантику, следовательно, ослица означает глупая, упрямая женщина. Бестиарии относятся также к биоморфному коду. Кикимора - женский образ, она живёт на болоте и совершает всякие мелкие пакости. Женщина в качестве кикиморы – это неопрятная, некрасивая, необаятельная, как правило, худая женщина, способная на мелкие пакости. Так же, как и в русском языке, в немецком языке в рамках биоморфного кода обнаруживаются можно найти метафорические выражения, описывающие физические параметры женщин: Dufte Biene/пчела-, симпатичная девушка, напротив ein hässliches Entlein/гадкий утенок – страшилище (страшненькая), Zicke, берлинский вариант Ziege/коза, костлявая, некрасивая, а иногда и старая женщина. Ряд прилагательных, употребленных с данным существительным, придают выражению различные семантические значения: doofe Zicke - скучная, dürre Zicke – худая, gleichberechtigte – скандальная и просто стерва. Названия некоторых других животных символизируют многие внутренние отрицательные черты: Rattemensch/крыса, то есть наглая, хитрая женщина; giftige Kröte/ведьма, злюка, fresche Kröte/наглая девочка; Rabenmutter/ворона, мать, не заботящаяся о своих детях; falsche Schlange/лживая змея, предательница; die Gans - ein naives Mädchen /наивная, неопытная молодая девушка; blöde Gans/дура. В языке осуждается также и вмешательство в сферу мужского «превосходства» со стороны женщины, то есть главенство в семье, общая активность: Hausdrachen – dominante Ehefrau/домашний дракон, Krampfhenne – aktive Frau. В казахском языке обнаружены речевые обороты, где женский пол сравнивается с некоторыми чертами поведения собаки. Так, например, испорченная женщина сравнивается с приблудной собакой: бұзылған қатын бұралқы итпен тең. Сварливую женщину характеризуют выражением аузынан ақ ит кіріп көк ит шыққан / лаять как собака или, буквально белая собака зашла в рот, а голубая вышла. В казахском языке голубой цвет/ көк рассматривается как специфический лингвистический код, несущий в себе отрицательную коннотацию и противопоставленный белому, например, көк бет әйел/ бессовестная женщина, көк долы/ обидчивый/ая, капризный/ая, сварливый/ая. Черный цвет - қара, напротив, наделен в языке чаще положительной семантикой, хотя, безусловно, в ряде сочетаний наблюдается и отрицательное значение (например, қара бет – бесстыдник/ница). В качестве подтверждения можно привести достаточно примеров: қара өлең – народная песня; қара шаңырақ – дом предков; очаг, қара орын – родина, земля предков; қара орман – имущество (скот, состояние); қара сөз – народные слова. В казахской языковой картине мира, как и в русской (напр., Конек-Горбунок) лошадь, – мифологизированное животное. Метафорическое сравнение женщины с этим животным характеризует ее природно-физические данные, а именно красоту. Крылатая кобылица пырақ – обладает необыкновенно статной, красивой фигурой с четкими очертаниями. Поэтому выбор образа данного животного для описания осанки Кыз Жибек в эпосе «Кыз Жибек» неслучаен. Своеобразно уподобление женщины образу верблюдицы в казахской картине мира. Если бура/верблюд олицетворяет собой мощь, выносливость, величие и силу, то түйе/верблюдица – чувствительное, ранимое животное. Плач Жибек сравнивается именно с плачем верблюдицы, потерявшей свое дитя. Данную картину трудно представить себе носителю другой культуры. В русском и немецком языках использовался бы, к примеру, образ другого животного – крокодила (лить крокодиловы слезы), но семантика данных лексических единиц различна. Красота верблюжонка нашла свое отражение в языке в именах собственных женского рода Ак Бота (Белый верблюжонок), Ботакоз (верблюжьи глаза). К примеру, в русском языке верблюд является лишь олицетворением физической мощи, силы, необьятного и не ассоциируется с красотой: легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в рай. Рассмотренные примеры являются стержневыми данными обыденного менталитета в самосознании народа при описании двух концептов. Они подтверждают наличие в языке «двойного стандарта», асимметрию в системе языка, другими словами языковой сексизм, когда происходит навязывание такой картины мира, в которой женщине отводится второстепенная роль с приписыванием ей в большей степени негативных черт. Но она отражает веками складывающиеся отношения между мужчиной и женщиной в быту и обществе, где существует, как мы наглядно увидели, целый ряд специфичных для пола запретов и заповедей, регулирующих его поведение. Такое видение и отражение мира правомерно было бы, на наш взгляд, назвать мужской картиной мира. Восточнославянские языки, как и немецкий, не различают понятия Sex (биологический пол) и Gender (пол как социокультурная категория). Однако рассмотрение пола только как биологического явления обедняет и упрощает данное понятие, ибо маскулинность и фемининность – это, с одной стороны, филогенетически обусловленные свойства психики, а с другой – социокультурные образования, складывающиеся в онтогенезе. Из этого следует, что понятия «пол» и «гендер» противоположны. Пол – это термин, обозначающий анатомо-биологические особенности людей, на основе которых люди определяются как мужчины и женщины. Гендер – это сложный социокультурный конструкт, который вкладывает в концепты мужское/женское различия в ролях, поведении, ментальных и эмоциональных характеристиках между мужчинами и женщинами, создаваемые самим обществом, а также культурные традиции. Научный интерес к данным феноменам был отмечен ещё в конце XVIII века, когда развитие естественных наук заставило посмотреть на мужественность и женственность с точки зрения законов природы. Так, Ч. Дарвин утверждал, что мужская агрессивность и интеллектуальность имеют физиологический субстрат, то есть являются доминирующими, или мужскими, признаками. Его современные последователи рассматривают маскулинность фемининность как генетически предопределённые формы поведения - «биограммы». Согласно биологическому аспекту, пол, класс, раса и возраст являются переменными, которые определяют гендерную систему, хотя эти различия не имеют, по сути дела, определяющей силы в создании статуса женщина мужчина. На сегодняшний день закрепилось иное положение, согласно которому социальные особенности полов определяются историческими и этнокультурными условиями. Гендер – это социокультурная категория, не предполагающая традиционного рассмотрения половых ролей, это большой комплекс социальных и психологических процессов, а также культурных установок, порождённых обществом и воздействующих на поведение национальной языковой личности (Маслова 2001: 124). В данной работе категория гендера рассматривается как явление культуры и языка, то есть в аспекте лингвокультурологии. Гендерные отношения фиксируются в языке в виде культурно обусловленных стереотипов, накладывая отпечаток на поведение личности и на процессы её языковой социализации. По словам Н. Л. Пушкаревой, «где бы мы ни находились, каким бы смешанным с точки зрения пола ни было наше общество или сообщество, оно всегда «гендерно окрашенное» (Пушкарева 2002: 61). Биологический пол – только предпосылка, «подсказка» при приписывании человека к «мужчинам» или «женщинам». Проявление же гендера (стереотипы, нормы, идентичность) не универсальны, а культурно детерменированы. Разные широты, разное течение политической истории, разные расы и социальные группы обнаруживают разные традиции «приписывания по полу» (там же; 61). Феминологи-конструктивистки доказали, что дело в том, что это не только разные традиции, но и разные властные практики отношений между полами. Эти практики, как и сама категоризация, репрезентируются с помощью внешних знаков и показателей, к которым относятся одежда, прическа, украшения, особенности поведения. Без них повседневное общение затруднено, т. к. «приписывание к полу» является неосознанным фоном при общении во всех социальных сферах (Пушкарева 1999: 97). Мужское и женское существуют как элементы культурно-символических рядов: мужское – рациональное, духовное, божественное, культурное; женственное – чувственное, телесное, греховное, природное (Малышева 2002: 324). Важным элементом конструирования гендерных различий является их поляризация и иерархическое соподчинение, при котором маскулинное и является приоритет ничем и доминирующим, фемининное же вторичным и подчинённым, ибо женщине нечего сублимировать, так как она от природы, якобы, лишена воли и других маскулинных характеристик. Нельзя не сказать о таком качестве как насилие. Оно есть основа культуры патриархального типа. Патриархальное сознание считает данную модель общества, основанную на насилии, естественной, обусловленной биологическими различиями полов. Сила и власть постоянно утверждаются через агрессию и экспансию, которые принято считать «мужскими». Так, разные утверждения структурируются с маскулинных позиций: «Пришел, увидел, победил!», «Взять быка за рога» / den Stier bei den Hörnern packen. Женщина же обязана быть слабой, чувственной, так как иначе невозможен архетип сильного мужчины. Главные ценности для женщин – это семья и любовь; дело, работа, самореализация вне семьи – мужские ценности. Это подтверждается в языках культур целым рядом языковых единиц: пословицами, поговорками, речевыми оборотами и т.д. С позиции идеологии «настоящего мужчины» не случайно тело становится примером особой культурной динамики, а не простой и постоянной анатомической статики. Именно оно порноинтерпретирует половые отношения, даёт возможность нарушать закон, творить криминал. В этой связи хотелось бы вспомнить слова героини романа Мэрилин Френч «Frauen»: «Was ist überhaupt ein Mann? Alles, was ich in der Popkultur um mich herum sehe, sagt mir, ein Mann ist einer, der fickt und tötet»/ Что есть мужчина? Всё, что я вижу вокруг себя в попкультуре, говорит мне отом, что мужчина это тот, кто обманывает и убивает (French 1983: 238). Особый статус тела позволяет акцентировать внимание на действии, а не на состоянии, на результате, а не на процессе. Мужская сексуальность невероятно избыточна, так как, помимо своего репродуктивного значения, она обеспечивает высокую активность организма. Сексуальная «озабоченность» мужчины выходит за все мыслимые и немыслимые рамки (Соколенко 2001: 172). В рамках нашего исследования нас интересуют их вербальные обозначения в языках культур. Слова и метафоры, обозначающие мужские гениталии, по словам И.С. Кона, подразумевают активное, субъектное начало, а женские – пассивное начало и пустоту. В этой связи обратимся к существующей практически во всех языках инвективной лексике, так как она также может служить символическим кодом культуры, и в ней также заложены статусно иерархические отношения между полами. «Срамные» слова своим происхождением обязаны древнему ритуалу «смеха». Показывая «срамные» вещи (например, кукиш) и говоря «срамные» слова или скабрезности, участники праздников вызывали смех толпы. В древних культурах смех считался жизнедателем, очищающим и животворящим началом (Кон 1989: 98-99). Вместе с тем, инвективная лексика, или язык ругательств, представляет большой интерес для изучения семантики полового символизма. И. Кон, анализируя «матерные» выражения, пишет, что сексуальные символы обозначают главным образом статусно-иерархические отношения, где женская роль представляется подчиненной. Инвективная лексика неодинакова у разных народов, но подчинена некоторым общим транскультурным закономерностям. В национальных культурах, где высок статус родственных отношений по материнской линии, большую роль могут играть сексуальные оскорбления матери («мат»); в культурах, особенное внимание обращающих на сексуальную жизнь общества, место наиболее грубых инвектив принадлежит сочетаниям с коитальным смыслом, не обязательно направленных на мать или других родственников оскорбляемого. Например, итальянская культура прибегает к оскорблению наиболее почитаемой святыни – Мадонны. «Сексуальность не представляет собой чего-то исключительного, а символизируется с общей логикой развития языка и культуры, бинарных отношений» (Кон 1989: 104). Женщину ориентируют найти внутри себя желание мужчины, породив массовое чувство неполноценности, женщина предпочитает помалкивать, что не обнаружила у себя искомого. Познавая своего сексуального партнёра, мужчина, со своей стороны, тоже рассчитывает, что у женщины под социальным и культурно–романтическим слоем межполовых отношений обнаружится лестница, ведущая к биологическому «хочу». И не обнаруживает ничего подобного. Viеle Frauen möchten mit Männern träumen, ohne mit ihnen zu schlafen. Man mache sie auf das Unmögliche dieses Vorhabens nachdrücklich aufmerksam. Sie sagte sich: Mit ihm schlafen, ja – aber nur keine Intimität/ Многие женщины хотели бы мечтать с мужчинами, но не спать с ними. …Она говорит себе: спать с ним да, но никакой интимности. (Krusche 1992: 80). Все конфликты мужчин и женщин имеют в основе мужской поиск линейной организации сексуальной жизни женщины, попытки найти источник «хочу». Теперь уже женщина, подлинность её отношений сомнительны для мужчины: без естественной биологической подкладки мужчина не понимает и не в силах её понять и обнаружить. Женщине не понятно, почему мужчина предпочитает именно её, если он может захотеть любую другую. Мужчине непонятно, как женщина может жить с ним, если она этого не хочет. Мужчина вышел из антропогенеза биологически активным и оказался рабом и заложником собственной сексуальной энергетики. Биологическая «пассивность» женщины сделала её активной общественно, все свои биологические предпосылки она переплавила в социальные регуляторы. Женщина мужчину никогда не хотела, не хочет и не захочет – разве что по прихоти и капризу. Она всегда добивалась не мужчины, а просто жизни вокруг себя, что нашло отражение в следующем высказывании: die Weiber sind nie bei sich und wollen darum, dass auch die Männer nicht bei sich seien, sondern bei ihnen/ Женщины не принадлежат себе и поэтому они хотят, чтобы и мужчины принадлежали не себе, а им. Уже сегодня начинается переоценка явно заниженного социального статуса женщины. Женщина становится, наконец, полноправным партнёром в жизни общества, хотя в начале 90-х годов феминистки занимали в системе стереотипов место «врага народа» и были представлены как грязные и недовольные жизнью тётки, не умеющие привлечь мужчин. Иногда их форум просто представляли как сборище лесбиянок. Но именно благодаря им, на наш взгляд, женщины на современном этапе развития общества представлены во всех сферах жизнедеятельности, доказав многовековой истории человечества (а человечество представлено было мужской половиной) свою равноценность и впоследствии внеся свои коррективы в языковую «включенность» женщин в мужской пол / асимметрию. В последние годы, в связи с большим участием женского пола в политической жизни немецкого общества, в языке появляются и новые гендерно маркированные понятия: Parteifrau, Quotenfrau, “männliche“ Frau. Последнее обозначение несет «мужскую» окрашенность, так как быть политически представленной традиционно обозначало уподобление «политизированному» полу – государственным мужам. Появившиеся выражения «Spielregeln der Männer/мужские правила игры» являются доказательством «мужского» лица политики. Факт увеличения числа женщин на политической арене Казахстана пока не влияет на языковую картину, хотя отсутствие грамматической категории рода в казахском языке не выдаёт, на первый взгляд, гендерной стратификации. Употребление заимствованных слов из русского или английского через русский язык (министр, депутат) позволяет все же судить о недостаточной представленности женщин в языковой картине мира казахского народа, её «включенности» в мужской род. Наряду с этим, в языке появились названия профессий, относящиеся только к женскому полу: медбике, медбибі/ медсестра. Проведя компонентный анализ, мы приходим к выводу, что мужской пол в данном случае не представлен отдельной лексической единицей (мед/медицина; бике(ш) – в казахском языке «молодая, незамужняя женщина», начальное значение бикеш “дочь/девушка из знатной семьи”, на сегодняшний момент слово употребляется как форма обращения к молодой девушке; в данном случае эквивалент к слову «сестра» или «работница»), а быть «включенным» в женский он не может, так как второй компонент гендерно маркирован. Представляет интерес обозначение старшая медсестра/аға медбибі. Слово аға в казахском языке многозначно. Это старший брат, обращение к старшему по возрасту, уважаемому мужчине, а также старший по воинскому званию, например, аға-лейтенант/старший лейтенант. Поэтому очевидно использование данного компонента как установление профессиональной иерархии, хотя из выше описанного следует, что профессия медсестры уже гендерно маркирована и не включает мужской пол. Мировая практика показывает, что стабильная политика государства зависит от нормального представительства слабого пола во власти. В среднем это примерно треть от всех политиков во всех ветвях власти. В настоящее время в сенате парламента Республики Казахстан 5 женщин (13,2%), женщин-депутатов мажилиса – 8 (10,4%), в среднем этот показатель 11,3%, что ниже общемирового (13,8 %). Но и данное количество женщин включено в языке в число мажилисменов, так как в казахском языке нет другого, гендерно нейтрального неологизма. В целом, количество женщин министров за период с 1991 года вырасло с 5,1% до 8,7% (Клеменкова 2004: 3). В бундестаге 198 женщин, что составляет 33% от общего числа депутатов, а в 1976 году их число не превышало 36 (7%). Абсолютно права З. Трёмель - Плетц, отмечая, что из-за того, что женщин нет в административных или политических позициях, нет и в языке соответствующих обозначений (Trömel-Plötz 1988: 36). Небезынтересен, на наш взгляд, следующий факт: по данным Отчета о человеческом развитии (1999 год) более половины студентов Казахстана составляют женщины. Этот факт свидетельствует о тенденции увеличения численности в стране женщин, имеющих высшее образование и высокую квалификацию (Телебаев, Шайкенова 2002: 113). В то же время сложной проблемой является их трудоустройство. Возвращаясь к словам З. Тремель-Плетц, можно найти логическую причину, почему в языке нет соответствующих обозначений. Все же в мировой практике женщины предстают как хозяйки своей судьбы с активной жизненной позицией, они могут не только отстоять свои права в обществе, но и предложить некие новые подходы к решению наболевших проблем. В русском языке на сегодняшний день находит, таким образом, отражение гендерно-маркированная лексика: бизнес-леди, бизнес-вумен, железная леди, все люди – сёстры (по аналогии с журналом, как антипод все люди – братья), или в немецком языке «Frau genug sein» от «Manns genug sein». Последнее выражение появилось в языке как эмансипированное заимствование, обозначающее самостоятельность женщины, сильную волю (Pons, Wörterbuch der Umgangssprache 1987). Слово «феминистка» перестало восприниматься как нечто далёкое, привнесённое с Запада и враждебное национальной идентичности. В немецком языке этот семантический ряд продолжат такие единицы как Feministin, Top-Frau, Geschäftsfrau. В казахском языке аналогией для выше названных номинаций является лексема «іскер әйел», образованная от іскер/бизнесмен. Других обозначений на данный момент в языковой картине не наблюдается. Из проведенного анализа можно сделать следующий вывод: общественно-политические изменения в обществе постепенно влияют на гендерный уклад и строй языка. Особое место в русле проблемы изменения в языковой структуре занимала и занимает феминистская лингвистика, ставящая своей целью изменение узуса и добившаяся определённых результатов. Своим появлением гендерная лексика также обязана новым популярным ток-шоу «Я сама», «Женский взгляд», «Ақ Жүніс», женским рок-группам, женщинам-авторам популярных детективов, женщинам – телеведущим и т. д. Но даже тогда, когда женщина стала начальницей и директором (Top-Frau, Shop-Leiterin), её душа находится в ожидании встречи со своей половинкой. Когда приходит материальное благополучие, финансовая независимость, мужчина нужен деловой женщине не меньше чем тогда, когда она ходила в единственном скромном костюмчике (Владимирская 2003: 321). Влечение мужского и женского начал друг к другу – закон жизни Космоса. По образному выражению И. Кона, соединение мужчины и женщины – то же, что и космический брак Неба с Землей (Кон 1989: 90). В апокрифах Климента Александрийского, ученика апостола Иоанна, на вопрос о том, когда придёт Царствие небесное, Иисус отвечает: «Когда два будет одно и мужское будет женским и не будет ни мужского ни женского» (цит. по: Маслова 2001: 131). Гендерные отношения пронизывают сегодня все сферы социальной жизни. Для решения задачи преодоления гендерной стратификации необходимо, на наш взгляд, пересмотрение отношения общества к женщине, а также отношений между полами. Разрушение старых, отживших устоев и замена их новыми могут постепенно привести к взаимодополняемости полов и их равной представленности в языке и культуре. Культура, получая новую жизненную силу, «живя в диалоге с другими народами», способна к самообновлению, проявлению новых форм. Незыблемые понятия «мужчина» и «женщина» эволюционируют в соответствии с ходом истории, политики, экономики, социума в целом. Гендерные различия, изначально определённые самим человеком и являющиеся конструктом культуры, изменяются вместе с ней по мере развития идей самого общества. 1.1.3. Лингвокультурологическая специфика гендерныхотношений русского, казахского и немецкого народовКультурный уровень общества определяется, среди прочего, системой человеческих ценностей. «Структура ценностных ориентаций отражает не только культуру, но и идеологию конкретного социума, к которому индивид принадлежит. Она выражает внутреннюю основу отношений человека к различным ценностям материального, морального и духовного порядка» (Телебаев, Шайкенова 2003: 9). Роль ценностей в жизни человека и общества в целом велика. Ценностью, по мнению Т.Г. Грушевицкой, является не вещь, а отношение к вещи, явлению, событию, процессу и т.д. Ценности определяют взаимоотношения человека с природой, социумом и самим собой. Осваивая эти ценности, человек опирается на культурные традиции, нормы, обычаи своего народа. Речь идет о культурах, построенных на системе этнических ценностей, которые присутствовали на любом историческом этапе развития данного общества. «На этой основе в каждой культуре складывается своя система ценностей, отражающая ее специфическое положение в мире (Грушевицкая 2003: 35). По степени соотнесённости с определённым набором ценностей, установок, верований, норм и моделей поведения, которые отождествляются с мужским или женским началом, можно говорить о мужественных и женственных культурах (Кочетков 2002: 250). Однако, что считать в различных культурах «мужским», а что «женским»? Голландский антрополог Г. Хофстеде проводил многолетние кросскультурные исследования, в которых эмпирически сравнивались типичные ценностные ориентации людей в разных культурах по нескольким признакам, включая маскулинность и фемининность. Маскулинные общества, по Г. Хофстеде, отличаются от фемининных по целому ряду социопсихологических характеристик, приведенных в таблице (Кон 2000: 245). жүктеу/скачать 2,24 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|