Джона Лерер – Вообрази
жүктеу/скачать 1,28 Mb.
|
Dzhona Lerer Voobrazi Kak Rabotaet Kreativnost
| Ducky ducky goose — участники становятся в круг. Ведущий находится внутри круга. Он ходит по кругу и приговаривает: “Утка, утка, утка... гусь”. Тот, кто оказался гусем, убегает в противоположную от ведущего сторону. Задача — как можно быстрее занять освободившееся место. В месте встречи соревнующиеся должны взяться за руки, сделать реверанс, улыбнуться и поприветствовать друг друга: “Доброе утро, добрый день, добрый вечер!”, а затем снова броситься к свободному месту. Simon says — игра, в ходе которой ведущий произносит слова “Саймон говорит — сделай то-то (подпрыгни, присядь,
Затем актеры принимаются кружить по комнате, воспроизводя не самые приятные звуки от рыгания до пуканья. Потом они переходят к “контролируемой злобе”, выкрикивая на пределе легких что-то, что их раздражает. Наконец они составляют кресла в круг и проводят “пятиминутку терапии”. Цель — как можно быстрее добиться откровенности, поделиться тайной мыслью или запретным переживанием. Один студент рассказал о плохом случайном сексе; другой описал недавнюю стычку с матерью. Короткие истории были сырыми и грубыми, что и требовалось от студентов. “Разминки всегда связаны с избавлением от внутреннего цензора, — говорит Энди Кобб, старейший преподаватель Второго городского. — Они погружают человека в то состояние сознания, в котором он может ляпнуть первое, что пришло ему в голову, даже если это кажется нелепым и глупым. Потому что внутренний голос — тот самый голос, который требует от вас чего-то не делать, — убивает импровизацию”. Этот голос исходит из дорсолатеральной префронтальной коры — части мозговой ткани, отвечающей за контроль над импульсами. Студенты учатся отключать ее, снимать запреты, как джазовые музыканты во время сканирования мозга. “Когда кто-то изгаляется на сцене и не выглядит смешным, мы говорим, что он “работает головой”, — объясняет Кобб. — Публика может почуять страх. Она ощущает малейшие перемены. Поэтому мы тратим кучу времени, обучая людей на время шоу игнорировать внутреннего цензора”. (Кит Джонстоун, один ляг, крикни)”. Игроки должны выполнять просьбу Саймона, в то время как ведущий пытается выбить их из игры, раздавая приказы без слов “Саймон говорит”. Zip-Zap-Zop — игроки становятся в круг. Один показывает на другого и говорит: “Зип!” Тот показывает на следующего и говорит: “Зап!” — и так далее. Слова должны произноситься именно в этом порядке. Игрок, сделавший ошибку, выбывает. — Прим. перев. из самых авторитетных преподавателей импровизации, говорит об этом так: “В жизни большинство отлично справляется с подавлением эмоций. Все, что нужно сделать преподавателю импровизации, — вывернуть это мастерство наизнанку, и мы получим одаренного импровизатора”.) По мнению Кобба, лучшие импровизаторы научились отключать своих цензоров — он называет это “оставить разум в покое”, — а потом, когда шоу заканчивается, они даже не помнят, что делали. “Это по-настоящему странно, — говорит Кобб. — Такое чувство, что вы исчезли. Вы заставляете людей смеяться, но кажется, будто это вовсе не вы”. Конечно, просто отказаться от самоконтроля недостаточно. Даже актеры-импровизаторы, отключая свою ДЛПК, должны жестко контролировать все, что происходит на сцене. В конце концов, комическая импровизация — это коллективное шоу: каждая шутка строится на том, что было раньше. Поэтому выпускники Второго городского умеют не переживать о том, что могут сказать что-то не то. Они практикуют технику “Да, и...”. Главная ее идея — когда выступаешь вместе с кем-то, не надо задаваться вопросом, а что было до того. Надо немедленно согласиться — часть, называемая “да”, — а затем начать следующую шутку. Во время вечернего представления во Втором городском я видел, как это происходит. Шестеро студентов исполняли длинный скетч, известный как “Гарольд”. Вначале публику просят придумать две темы, которые актеры должны объединить. На том спектакле темами были “ожирение” и “религия”. Мгновение артисты казались растерянными — они понятия не имели, что им делать. Затем кто-то выдвинул стул в центр сцены и начал разговор о еде. Потом кто-то придвинул второй стул и начал стонать: “Иисус, я голоден!” Это позволило дру гому актеру сказать: “Попридержи коней. Иисус придет так быстро, как сможет”. Наконец на сцену вышел актер по имени Джеймесон: “О’кей, я здесь, можем начинать есть. И я принес вина, я воду в него превратил”. Через несколько мгновений все стало ясно: группа разыгрывала Тайную Вечерю. Бессвязная беседа была полна острот (“Почему этот чертов Иуда всегда опаздывает?”) и богохульства (“Иисус, у этих крекеров цвет твоей плоти. Как-то странно...”). В какой-то момент Иисус замечает Марию Магдалину, стоящую в стороне и грубо подначивающую Петра и Павла. Публика разражается хохотом. Конечно, не все шутки были смешными. Иногда зрители лишь вежливо улыбались. Но в основном скетч оказался забавным, вызывая тот вид животного смеха, который может быть спровоцирован только спонтанной шуткой. Под конец Энди Кобб сделал актерам лучший комплимент, сказав, что они играли как безумцы. 4 Мы сдерживаем собственное творчество, поэтому так важно давать себе волю. Мы настолько сильно переживаем, что возьмем не ту ноту или скажем не то слово, что в итоге добиваемся лишь тишины, испуганное воображение замолкает. Несмотря на то что некоторые исполнители научились выборочно обходить свои запреты, успокаивать ДЛПК по команде, есть риск однажды полностью отказаться от запретов. Результат всегда трагичен, но эта трагедия неизменно связана с искусством. Анна Адамс была 46-летним клеточным биологом из университета Британской Колумбии, когда ее обуяла страсть к рисованию. У нее не было никаких художествен ных навыков или опыта, просто внезапное желание творить. Поэтому она купила несколько холстов и превратила свою спальню в мастерскую. Вскоре Адамс начала заниматься искусством по десять часов в день, рисуя все подряд — от местных пейзажей до абстрактных “портретов” числа пи. Через несколько лет Анна стала получать хвалебные рецензии, ее работы стали выставлять в различных галереях. Она продолжала творить следующие пятнадцать лет, пока неизлечимая болезнь мозга не подкосила ее. Джон Картер решил стать художником вскоре после того, как умерла его жена. Он был успешным 52-летним инвестиционным брокером с внушительным гандикапом в гольфе. Его друзья были шокированы внезапными переменами в карьере Джона, поскольку раньше он не демонстрировал интереса к искусству. (Он даже в местном музее ни разу не был.) Но Джон заявил, что у него нет выбора: его внезапно начали бомбардировать видения. Поэтому он переехал в захудалый лофт, перестал есть красное мясо и начал носить сиреневые рубашки. Поначалу его живопись была чудовищной, заполненной случайными цветовыми полосами. Но затем, после нескольких месяцев усердных занятий, его полотна стали поражать неземной красотой. Невролог Джона Брюс Миллер описывал этот сдвиг так: “Никто не может точно вспомнить, когда живопись Джона стала радовать глаз, но, кажется, это случилось тогда же, когда он стал забывать слова. Странно, но, как только у Джона появились проблемы с языком, его визуальные чувства обострились. Джон посвятил всего себя живописи, часами стоя у холста и совершенствуя линию за линией, часто используя фиолетовый и желтый, которые он так полюбил в одежде”. Джон получил несколько местных художественных наград, его живопись выставлялась в нью-йоркской галерее. Несмотря на успех в мире искусства, его психическое здоровье ухудшалось. Кратковременная память стерлась; вспышки гнева бывали все чаще; он больше не мог жить один. Джона посадили на множество психотропных препаратов, но ни один не помог. В день, когда он умер, — ему было 68 лет — он не мог разговаривать, водить машину и есть. Но он по-прежнему регулярно рисовал. Анна и Джон пострадали от одной болезни — лобно-височной деменции. Никто не знает причину заболевания, но изменения необратимы. Болезнь начинается, когда в префронтальной коре умирают веретенообразные нейроны, вскоре область мозга становится испещренной отверстиями. Хотя лобно-височную деменцию сопровождают многие ужасные симптомы, от потери памяти до паралича, одним из первых общих эффектов является ненасытное желание творить. Брюс Миллер — эксперт по лобно-височной деменции, и его доклады изобилуют рассказами о пациентах, которые теряли рассудок, открывая для себя искусство1. Например, Джоан — домохозяйка средних лет, переставшая готовить и убираться, лишь бы выкроить достаточно времени, чтобы проиллюстрировать свое детство; Марк — состоятельный бизнесмен, делающий сложные фигурки из воска; Мигель — дворник, живописующий индейские ритуалы Нью-Мексико. Детали в каждой истории разные, но сюжет один: этих пациентов внезапно накрыло желание рисовать и лепить. Они потеряли интерес к чему-либо еще. А спустя несколько продуктивных лет болезнь, вдохновившая их искусство, окончательно разрушила их мозг. Почему столь беспощадная болезнь открывает шлюзы творчества? Ответ отсылает к префронтальной коре, кото- 1 Bruce L. Miller. Emergence of Artistic Talent in Frontotemporal Dementia. жүктеу/скачать 1,28 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|