Последняя камелия

мальчик, этот черноволосый сорванец был помоложе.
– Мистер Николас, так не положено говорить о мисс Льюис, которая
проделала столь долгий путь, чтобы вас увидеть. Пожалуйста, будьте
вежливы и поздоровайтесь с ней.
Николас высунул язык и плюхнулся в кресло у окна.
– Не хочу с ней здороваться. И вы меня не заставите!
Миссис Диллоуэй бросила на меня сочувственный взгляд.
– Мисс Кэтрин и мисс Джейн?
Появилась темноволосая серьезная на вид девочка, она держала в руке
грязную растрепанную куклу. За ее спиной пряталась светленькая
малышка.
– А вы поздороваетесь с мисс Льюис?
Я опустилась на колени перед девочками и смущенно улыбнулась.
– Здравствуй, – сказала я старшей. – Скажи, сколько тебе лет?
– Десять, – ответила она. – А Джени два. – Она недовольно вздохнула. –
А ты нам вовсе не мама.
– Я вас оставлю, – сказала миссис Диллоуэй и, улыбаясь, направилась к
двери.
Эббот плотно скрестил руки на груди.
– Я приехала, чтобы заботиться о вас, и надеюсь, мы подружимся, –
нервно проговорила я и направилась к дивану. Мне было неприятно
притворяться перед этими детьми, особенно после того, что они пережили.
Я ведь знала, что вряд ли пробуду здесь долго. Но мне требовалась их
помощь, чтобы отыскать в саду ту камелию. – Думаете, мы сможем
подружиться?
– Я не дружу с девчонками, – пискнул Николас.
– И я тоже, – присоединился Эббот.
Я сложила руки на коленях и вздохнула. Старые часы на стене
повторяли свое «тик-так».
– Ладно, – сказала я. – Понятно.
– А я буду с тобой дружить, – проговорила ласковым голоском Джени,
растопив ледяное молчание.
Она подошла, забралась ко мне на колени и начала гладить меня пухлой
ручкой по щеке. Я не удержалась от улыбки.
– Спасибо, – сказала я малышке.
Кэтрин раздраженно пожала плечами и хмыкнула:
– Джени не понимает, что несет. Она еще маленькая.
– Нет, – запротестовала крошка, – я большая.
– Кэтрин права, – проговорил Николас. – Джени даже не помнит маму.

Джени посмотрела на меня, а потом перевела унылый взгляд на себя.
– Ничего, милая, – шепнула я ей и обратилась к старшим детям: – Как
вы уже знаете, я приехала из Америки. У нас там более свободные нравы,
поэтому я спрошу вас: должна я называть вас «леди» и «лорд»? Дело не в
неуважении, но это звучит как-то нелепо и слишком официально. А вы
ведь дети.
– Ну, я, например, терпеть не могу этого титула, – сказал Эббот,
наконец убрав руки с груди.
– И я тоже, – проговорил Николас вроде бы с облегчением, но потом на
мгновение задумался. – Можете называть меня Николасом Великим? Я
читал в книжке про одного смешного человека, которого так звали.
– Что ж, значит, Николас Великий, – улыбнулась я.
– А меня называйте леди Кэтрин, – с раздраженным видом промолвила
Кэтрин. – А няня нам не нужна. Мы сами о себе позаботимся.
Эббот усмехнулся:
– Это мистер Бердсли устроил ваш приезд, верно?
– Да, – ответила я. – Полагаю, он.
– Мистер Бердсли – противный старый болван! – заявил Николас,
скрестив на груди руки.
– А теперь, Николас, – сказала я, изо всех сил сдерживая смех, – то есть
Николас Великий, – его улыбка выявила отсутствие переднего зуба, – я не
думаю, что это очень красиво – звать мистера Бердсли… – Я зажала рот
рукой, но не смогла удержать вырывающийся смех, – болваном.
Николас улыбнулся:
– Вы и сами считаете его болваном, ведь так?
Все затихли в ожидании моего ответа. Я взглянула через плечо
посмотреть, нет ли поблизости миссис Диллоуэй; ее, к счастью, не было.
Тогда я, улыбаясь, снова посмотрела на детей.
– Думаю, можно сказать, что он обладает некоторыми чертами болвана.
Дети 
рассмеялись 
– 
кроме 
Кэтрин, 
которая 
нахмурилась,
сосредоточенно рассматривая ленты в своих волосах.
Джени, сидевшая у меня на коленях, посмотрела на меня и хихикнула:
– Болван!
Я улыбнулась. Да, придется нелегко, но пока все идет нормально.
Позже в зале для прислуги миссис Диллоуэй проинструктировала меня:
– Дети пьют чай в три. Сразу после этого Николас и Эббот берут уроки
верховой езды, а Кэтрин и Джени – уроки фортепиано.
Я кивнула, а она направилась в коридор.
– Позвольте спросить: почему Кэтрин не позволяют ездить верхом с

братьями? – спросила я сидевшую рядом со мной Сэди.
Та вздохнула.
– Лорд Ливингстон против. С тех пор, как умерла леди Анна.
Я понизила голос:
– Она погибла, катаясь верхом?
– Нет, нет, – ответила Сэди. – Что вы, если бы катаясь верхом! – Она
сжала бусы у себя на шее и вздохнула. – С тех пор как она умерла, лорд
Ливингстон стал совершенно другим человеком.
– Как это?
Сэди осмотрелась по сторонам, словно опасаясь, что среди чашек,
выстроившихся на полке, могли прятаться шпионы.
– Он совсем переменился. Замкнулся в себе. Ну, пожалуй, он всегда
был замкнутым, но теперь совсем другое дело – стало гораздо хуже. Я бы
сказала, в день, когда умерла леди Анна, дети потеряли обоих родителей.
Он не обращает на них никакого внимания. Жаль.
Я придвинулась поближе к Сэди.
– А как она умерла?
Девушка пожала плечами.
– На самом деле никто не знает. Ее тело нашли там. – Она махнула
рукой, помолчала, а потом понизила голос до шепота: – В саду.
Я прикрыла рот рукой.
– Ужасно. Наверное, лорд Ливингстон очень ее любил.
Сэди как будто боролась с собой. Она откусила булочку и, не успев
прожевать, сказала:
– Наверное, можно и так сказать, но леди Анна не была здесь счастлива.
Никогда. Ей никогда не нравились болота, уединение. Она скучала по
Америке. Конечно, лорд Ливингстон пытался сделать ее счастливой. –
Девушка указала на окно. – Он привозил всевозможные растения, деревья
и кусты, какие только можно себе представить. И редкие. Надо было
видеть, как тут дефилировали садовники с цветами из дебрей амазонских
лесов. – Она вздохнула. – И этот сад… Лорд Ливингстон помог ей
отыскать все камелии. Боже, как она любила камелии! Когда дело касалось
сада леди Анны, никакие траты не принимались в расчет. Но знаете, он все
равно не мог сравниться с ее садом в Америке. – Сэди кивнула своим
мыслям. – Никогда не забуду ее лица в дни, когда она получала оттуда
письма. Можно было подумать, что у нее вот-вот разорвется сердце.
– И она никогда не ездила домой?
Девушка покачала головой:
– Леди Анна была из богатой семьи. Насколько я знаю, его светлости

нужно было состояние, чтобы сберечь это поместье. А ее отец хотел, чтобы
она жила как можно дальше от Чарлстона.
– Почему?
– Поговаривали, что она влюбилась в парня, который был беден. Они
не могли быть вместе. Поэтому ее послали в Англию. Но лорд Ливингстон
не понимал, что нельзя держать жену, живую женщину, под замком. Даже
в компании редчайших цветов. Она тосковала по жизни в Чарлстоне, но
лорд Ливингстон и слышать об этом не хотел. А когда родились дети, ее
приговор был подписан. Она уже не могла уехать. И, думаю, это ее и
сломило.
– Неудивительно, что дети так горюют, – сказала я, качая головой. –
Сколько им, наверное, пришлось пережить!
Сэди кивнула.
– Ты говоришь, ее нашли в саду?
– Да. В то утро между ней и его светлостью произошла ссора. Тяжелая
ссора. Я знаю, потому что скребла полы рядом с гостиной. Леди Анна
выбежала, и я видела, что она плачет. Она попила чай на террасе с этим
ужасным садовником мистером Блитом, а потом отправилась на прогулку в
сад. Там ее вечером и нашли.
– Что же случилось? – с волнением спросила я.
– Никто не знает, – приглушенным голосом произнесла Сэди. – Но мне
никогда не нравилась вся эта история. Его светлость немедленно уволил
мистера Блита. – Она вздохнула. – Одному Господу известно, что
произошло в этом саду. Бедная леди Анна, она…
– И на этом все, Сэди, – из дверей послышался голос миссис Диллоуэй.
Как долго она там стояла? Ни я, ни Сэди ее не заметили.
– Да, мэм, – быстро ответила девушка, покраснев. – Я только
рассказывала мисс Льюис о…
– Да, я знаю, что вы обсуждали с мисс Льюис – то, о чем ты не должна
говорить. А теперь тебе пора начинать уборку. Пора собирать белье для
стирки. Пожалуйста, займись этим.
– Да, мэм, – сказала Сэди, вскакивая.
Миссис Диллоуэй неодобрительно посмотрела на меня и повернулась
на каблуках.
Позднее в зале для прислуги (на самом деле это был совсем не зал, но
так называли людскую; там вдоль одной стены стоял длинный стол со
скамьей, а вдоль другой – ряд стульев) Сэди спросила:
– А как там, в Америке?
– О, я бы сказала, прекрасно, – ответила я.

– Я всегда недолюбливала американцев, – сказала миссис Марден,
бросив на меня взгляд. – Но мне нравится их акцент. У леди Анны было
такое же произношение. – Кухарка нахмурилась, словно вспомнив что-то
неприятное. – Насколько я поняла, в Америке не едят рагу?
– Простите, я не совсем вас понимаю, – встревожилась я.
– Сегодня ты почти не прикоснулась к обеду, – усмехнулась она.
– Извините, у меня как-то нет аппетита с тех пор, как я покинула дом.
Кухарка была крупная: рослая и полная. У нее была короткая стрижка,
а когда она улыбалась, что случалось не часто, был виден ее кривой
передний зуб.
– Если тебе не нравится моя стряпня, можешь так и сказать. Нечего
ходить вокруг да около.
– Я вовсе не это хотела сказать, мэм, – вспыхнула я и, чтобы
оправдаться, указала на хлебную доску на столе. – У вас прекрасная
выпечка.
Миссис Марден удивленно изогнула брови.
– А тебе-то откуда знать?
– Я разбираюсь в выпечке. Я выросла в булочной.
– Боже, боже, – проговорила она, словно мое замечание подлило масла
в огонь. – В Ливингстон-Мэноре поселилась дочка пекаря.
Миссис Диллоуэй прокашлялась.
– Миссис Марден, возможно, она сумеет дать вам несколько дельных
советов по поводу ваших лепешек.
Усмехнувшись, кухарка вернулась к своей миске.
В дверях зала для прислуги появился большой мужчина с темными
волосами и выпирающим кадыком. Он был так высок, что ему пришлось
наклониться, чтобы войти. Он остановился у раковины у окна, чтобы
помыть руки, прежде чем сесть за стол. Ища мыло, он встретился со мной
глазами, но, не улыбнувшись, отвернулся. С его рук потекла грязноватая
вода.
– Мисс Льюис, это мистер Хэмфри, шофер лорда Ливингстона, –
представила его миссис Диллоуэй, когда он сел и начал есть, помогая себе
куском хлеба. – Мистер Хэмфри, мисс Льюис – наша новая няня.
Он кивнул и спросил:
– И что вы думаете о них?
– Простите? – не поняла я.
– О детях, – пояснил он, твердой рукой намазывая маслом толстый
ломоть хлеба. Под ногтями у него оставалась грязь, которую не удалось
выскрести.

– Ах да. Я надеюсь, они привыкнут ко мне после всего, что им
пришлось пережить.
Жуя, он пробурчал что-то невнятное.
– Следите за старшим, – сказал шофер, когда приступил к чаю. –
Говорю вам: это просто черт с вилами.
– Не знаю, пока я бы так не сказала.
– Говорите, что хотите, – хмыкнул он, – но этот мальчишка –
воплощение дьявола.
– Мисс Льюис, – вмешалась миссис Диллоуэй, – мистер Хэмфри просто
сердится, полагая, что это Эббот проколол ему шину на прошлой неделе.
– Что заставляет вас думать, что это сделал он?
Мистер Хэмфри откинулся на спинку стула.
– Я узнаю виновного по лицу. К тому же вы, наверное, видели его
ухмылку, когда мне пришлось поставить на шину заплатку.
– Возможно, вы неправильно его поняли, – сказала я. – И его братьев, и
сестер тоже. В конце концов, они ведь недавно потеряли мать.
В помещении воцарилась тишина, и я ощутила, как мои щеки
покраснели.
– Мисс Льюис, – начала миссис Диллоуэй, – если у вас нет аппетита,
почему бы мне не показать вам дом?
Я кивнула:
– Это было бы здорово. Спасибо.
Мы поднялись по лестнице и миновали дверь в фойе. Миссис Диллоуэй
сразу подошла к золоченому канделябру на дальней стене и потерла его
рукавом.
– Ох уж эта Сэди! – буркнула она. – Вечно забывает про эти штуки. –
Домоправительница сделала шаг назад, рассматривая канделябр, и
нахмурилась. – Лорд Ливингстон не любит, когда на предметах заметны
отпечатки пальцев.
Я оглядела фойе, занимавшее по высоте все три этажа. Стены были
обшиты резными деревянными панелями и украшены картинами,
изображавшими конные прогулки, охоту на лис и другие сцены из жизни
помещиков прошлых веков. Мне вдруг вспомнился Десмонд, и я подумала,
что он, наверное, вырос в подобном доме.
– Неплохо, а? – с гордостью проговорила миссис Диллоуэй.
– О да, – ответила я.
– Помню мой первый день здесь. Тогда я подумала, что в жизни не
видела ничего прекраснее.
– Понимаю, – в восхищении согласилась я. – Это так не похоже на

места, откуда я приехала.
– Вы полюбите это место, как полюбила его я, – доверительно
произнесла домоправительница.
Я посмотрела на портрет сурового мужчины с собакой у ног и подумала
о папе с его простой улыбкой и розовыми щеками.
– А мистер Ливингстон, хм, то есть лорд Ливингстон, какой он?
Миссис Диллоуэй с нежностью посмотрела на портрет.
– Он сложный человек. Он…
Передняя дверь распахнулась, и в фойе ворвался большой желтый
лабрадор. Его светлую шерсть покрывал толстый слой грязи. Пес завилял
хвостом и положил к моим ногам резиновый мячик. Через мгновение робко
появились Эббот и Николас в заляпанных грязью штанах.
– Мистер Эббот! Мистер Николас! – возмущенно воскликнула миссис
Диллоуэй. – Где вы были?
– Мы просто вывели Ферриса на прогулку в розовый сад, мэм, –
ответил старший из братьев.
– 
Мальчики, 
ваш 
отец 
запретил 
это, 
– 
продолжала
домоправительница. – Почему вы не слушаетесь?
– Это все Феррис, – сказал Николас. – Он убежал. И нам пришлось
преследовать его.
Миссис Диллоуэй сняла с рубашки Эббота розовый лепесток,
приставший туда вместе с грязью. Для розы он казался слишком большим.
– Вижу, вы были со мной не вполне искренни, – проговорила она,
рассматривая лепесток. – Вы снова были у камелий?

жүктеу/скачать 1,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: